одену свои драненькие кеды и пойду гулять в теплый апрель. перед выходом выпью пустырника, чтобы глаза светили прохожим спокойствием, и покурю на балконе одну крепкую сигаретку.
буду сегодня доброй, словно бы и на меня опустилась благость, и я вдруг полюбила всех людей и даже кондукторов.
ветер тихий-тихий, и солнце мягкое, утреннее - все располагает.

потеряла девка радость по весне

а мне теперь все время хочется гостей. чтобы папа уходил и приходили гости. варить с ними глинт, или поить их чаем, или варить для них кофе, или завтракать/обедать/ужинать с ними, смотреть фильмы, курить на балконе, чтобы одни оставались ночевать, а другие уходили, разговаривать в моей комнате вдвоем на одном диване или уходить вместе из квартиры гулять в апрель.

кот в руку

мятным чаем пью ночь, день кидаю письмом в почтовый ящик. яныч оборачивает кругами красный платок, а я лешин шарф, хотя термометрально лезет выше плюс. весенний воздух почти физически бьет запахами, а на мокрых вечерних остановках женщины в леопардовых шарфах пьют пиво из зеленого стекла. с кокто теряюсь во времени суток; все равно на кухонных часах в 3.15 дня и ночи одинаково обнимаются стрелки - как в стихах бродского, только там мосты и полночь. а мои стихи записываются прыгающей рукой в автобусе, что едет туда и едет обратно. сны шагают по голове в любую минуту, иногда укрывая мысли о маме.
звонят телефонные звонки, но лучше бы были написаны смс, которые выпить с пустырником, глотками, и, закурив сигарету, рассматривать улицу в уголке окна.

что о моих дневниках, то я всего лишь хочу научиться писать правду, только то, что я действительно чувствую, без лишних красивых или наигранных слов: чтобы каждое из них точно отражало переживаемое мной внутри, во мне.

если такие люди - с широкой душой. которые широко улыбаются и широко раскидывают руки, чтобы тебя обнять при встрече. и мыслят они тоже широко, и, наверно, живут на широкую ногу. это я к тому, что хорошо бы с таким человеком сходить в кино.

Мне нравится стоять рядом с близким человеком перед зеркалом и смотреть на наше отражение. Это как фотография, которая останется только в сознании, никогда не будет напечатана и вклеена в альбом. Как красивый сон, который будешь хранить в памяти, но никогда и никому не сможешь показать.

весна не должна выражаться исключительно в том, что полгорода сняли шапки и детей на улицах стало пародоксальным образом в пять раз больше. весна - это нужно хотя бы пить пиво или коньяк на улице, у дп, дыханием перехватывать боль в грудной клетке, дышать небом.
и не спать ночами, забывая про еду: только чай (кофе и сигареты в константе).
ненавидеть и любить - все самое крайнее, яркое, чтобы то хотелось умереть, то задохнуться от счастья.
говорить о душе и самоубийстве. курить и рыдать на улице от злости, сбрасывая телефонные звонки.
все такие обезличенные.

Моррис Зелиг сыну перед смертью:
"Жизнь - бессмысленный мучительный кошмар. Все, что могу посоветовать - беречь нервы".

"Зелиг", вуди аллен

Пять пальцев на левой, на правой — то же.
Посмотришь на них, воскликнешь: «Боже!
Пусть я не святой, но за что же,
за что эта красота?!»
Вломить бы висок в холодец мозга,
чтоб он не скрипел о любви. Поздно
таблетки глотать и махать гроздью
повисшей руки.

красота

это так тяжело и скучно, когда не понимают твои шутки. когда не с кем шутить. мы с дарьей всегда много смеялись, когда были вместе, потому что всегда - едва ли не с полуслова, и не нужно было ничего объяснять.
это к тому, что, похоже, и для меня питер скоро станет землей обетованной.
дурацкая ностальгия.

думаю, самое ценное и прекрасное, что вложил в меня при воспитании мой дорогой папа, это стремеление к совершенствованию (добиваться максимально возможного соврешенства во всех областях). конечно, иногда с этим качеством мучительно, но без него жизнь была бы иной, менее интересной и разнообразной.

я буду жить как ты так честно и еще не звать чужих в постель пусть холодно и лед

проснулся синдром золушки - к чистому понедельнику убрала всю квартиру. гордая этим, сварила себе полную турку кофе и сейчас пью из большой чашки. ночь будет посвящена опять же горьковским тезисам, но это уже увлекло и даже радует.
отчего-то немного счастлива сейчас и хочется кого-нибудь поцеловать.
думаю, я ветреная.

Ежи называл вещи своими именами. Он вообще был близок к истине. Ближе, чем Петруччо. Ежи - ближе, а Петруччо - в отдалении. Ежи не уважал Петруччо. Называл его "темным". Петруччо ходил по улицам, чиркал спичками, топтал снег, смотрел на звезды... долго ходил. Пока не пришел к Ежи. А Ежи уже ждал. Говорит, "я ждал тебя, Петруччо. Открывай ворота и садись. Сегодня у нас праздник". Так и было.

на улице льет снег. идут курсы, март летит стрелой, куда-то уходят деньги. курится и кофепьется. холодно и небо однообразно белое. скучно, грустно, но по-мартовски хорошо. так, творчески.
в общем, целый день за окном темно, я как дым, и мне все равно. хотя и не февраль.
пойду смешаю себя с душем. факин интернет.

только бы снова себя почувствовать, вернуть, а то ведь и правда недолго сгнить с такой жизни. как ветка апельсина, которая не то, что без грусти, горечи и гнева смотрит в небо, а вовсе равнодушно, потому что - гнилая.
нужно от этого как-то бежать, а не просто закрывать глаза ладошками, в которых даже лицо не спрячешь, не то, что всю себя, свою жизнь.
а мне бы жить, жить собой, раз уж не кем-то, с шортами, кинотеатрами и чефиром. и никому себя, чтобы острее, чтобы крепче, разве что бумаге, да сигаретам.

все круто, че

такое дело. 6 утра, дворники уже повставали и скребут.
пересмотрела конец всчр.
так со многоми хочется встретиться, и даже времени вагоны, да все как-то не складывается.

соскрести с неба ночь и сказать что-нибудь пафосное про последнюю неделю зимы