В колонках играет - 5`nizza - это тебеНастроение сейчас - !Увлекаться японской культурой сейчас стало этаким мейнстримом. Ну, наверное, я довольно попсовая девушка. Мне нравятся хокку. Давно, кстати. Еще классе в 5 я нашла дома книжку - сборник хокку, старую и потрепанную. Но издание было детским - как сейчас помню такие цветные картинки цветущей сакуры и Фудзиямы в снегу. Однако меня это зацепило. Не думаю, что я понимала что-то, но сама необычность изложения (кстати сказать, тогда был самый разгар моего знакомства с Пушкиным) запомнилась надолго. Тогда же и было написано первое мое хокку. Я не помню его точно, но что-то там было про одинокие качели в парке. Затем хокку было задвинуто на антресоли памяти, и вот опять "на коне". Найти бы сейчас эту книжку, уверена, что открыла бы в ней много нового для себя. К чему я это все. Нашла статью про хокку. Все довольно доступно изложено и, главное, писано будто мной))) Привожу тут отрывочек и несколько хокку Басё.
Хайку - это суета сует, ловля ветра и томление духа. Для понимания хайку необходимо представить печаль и грусть одиночества, немного налета старины, много подтекста, мало слов - всего пять слогов в первой строке, семь - во второй и пять - в третьей. Хайку состоит из трех строк, но включает в себя весь окружающий мир и требует взамен лишь немного фантазии, внутренней свободы и воображения. Что поэтического, к примеру, в знаменитом стихотворении Басё:
Старый-старый пруд.
Вдруг прыгнула лягушка
Громкий всплеск воды.
Ну, лягушка, ну, прыгнула - что тут такого, где здесь поэзия? Да так кто угодно может написать. Почему же эта поэзия оказывается столь притягательной для одних, и почему она отталкивает других? Причина здесь одна и та же - дело в том, что
"хокку" или, если говорить по-современному, "хайку" - это не просто поэзия, это особый способ мышления, особый способ видения мира, совершенно отличный от того, который свойствен европейским поэтам и к которому мы приучены с
детства. А непривычное почти всегда либо пленяет, либо отталкивает.Вернемся к процитированному выше трехстишию Басе о лягушке. В нем соединяются (именно соединяются, а не описываются) два вполне конкретных образа - "пруд" и прыгнувшая в этот пруд "лягушка". Поэт не говорит о том, что почувствовал, когда лягушка прыгнула в пруд, не описывает сам пруд (как это наверняка сделал бы европейский поэт), но читатель, призвав на помощь воображение, может явственно ощутить щемящую тишину заброшенного сада, тишину, которая становится еще более глубокой, более полной после
прозвучавшего в ней всплеска. Читатель должен услышать и всплеск, и наступившую после него тишину, должен увидеть тенистый уголок сада, затянутую ряской неподвижную поверхность старого пруда. Таково искусство "хайку". Если бы Аполлон Майков был "хайдзином", то написав: "Весна! Выставляется первая рама!" - он не добавил бы к этому ни слова, предоставив читателю самому услышать и "благовест ближнего храма, и говор народа, и стук колеса", самому увидеть голубую весеннюю даль, ощутить запах жизни и воли. Конечно, для того, чтобы все это почувствовать, нужна определенная
подготовка души, нужно развить в себе способности откликаться на зов поэта, умение, ухватившись за данный поэтом конкретный образ, мгновенно вытягивать длинную цепь ассоциаций. Причем ассоциации могут быть разные, но и в этом
разнообразии есть своя ценность. Кажется, что "хайку" написать очень просто, но эта внешняя простота
сродни простоте взмаха кисти каллиграфа, за легкостью которой долгие годы труда руки и души. "Хайдзин" должен постоянно быть чреват поэзией, чтобы уметь в любой момент откликнуться сердцем на увиденное, и, зафиксировав это
увиденное в слове, передать другим.
Прикрыты угли
Золой. Домик же мой надежно
Укутан снегом.
С первого же взгляда это хайку может показаться простой зарисовкой с натуры, но немудреное, на первый взгляд, сопоставление углей, прикрытых золой, и дома, укутанного снегом (четырехслойность композиции: угли - зола - дом - снег), создает образ стремительно расширяющегося пространства, и душа поэта, являясь центральной (уголек, прикрытый золой) точкой этого пространства, оказывается открытой в бесконечность.
и еще Басе.
Рисовые поля.
А там, на горе Курама,
Осыпаются вишни.
Лежу и молчу,
Двери запер на замок.
Приятный отдых.
Запад ли, Восток...
Везде холодный ветер
Студит мне спину.
Спать бы у реки
Среди пьянящих цветов
Дикой гвоздики.