http://www.ruthenia.ru/folktee/CYBERSTOL/turma_lager/about_Kresty.html

http://blatata.com/nakolka/zona.htm

http://www.geocities.com/fuad_usr/tatitovka/tat_avt.htm

http://www.geocities.com/fuad_usr/tatitovka/tatuir_perst.htm

http://www.geocities.com/fuad_usr/tatitovka/tatuir_pers2.htm

http://www.geocities.com/fuad_usr/tatitovka/tatuir_pers3.htm

http://www.geocities.com/fuad_usr/tatitovka/tatuir5.htm


http://www.geocities.com/fuad_usr/tatitovka/tatuir6.htm

И я сказал себе: держись,
Господь суров, но прав,
Нельзя прожить в России жизнь,
Тюрьмы не повидав.

Игорь Губерман
*******
ПРО ВОРОВ...

Вор в законе занимал место , пользующееся большим уважением и властью в бывшем Советском преступном мире. Он был хранителем кодекса (воровского закона), который управлял его поведением и поведением его последователей. Редко совершая преступления, он был организатором преступной деятельности и окончательным судъей " воровской справедливости ", улаживающим конфликты среди групп и применяющим санкции против нарушителей кодекса. Эти "крестные отцы" оказались достаточно гибкими, чтобы пережить многие изменения, которым подверглось советское общество, сохраняя ядро их кодекса.
Еще раз, в постсоветской неопределенности, он переопределяет правила, которыми он живет, чтобы гарантировать свое выживание во все более и более конкурентоспособной атмосфере. Имея обширное экономическое и политическое влияние, он будет играть главную роль в будущем развитии России. Верхушка воров в законе становится более честолюбивой, устанавливает обширные преступные сети в Соединенных Штатах, Европе и странах бывшего Союза.

ИСТОРИЯ: До Октября

Обычный вор существовал в России в течение столетий, становясь все более и более специализированным через какое-то время. Во время правления Петра I (1695-1725), страна изобиловала ворами. Только в предместьях Москвы, имелось больше чем 30,000, впрочем уровень их организации и взаимовыгодного сотрудничества был незначительный. Они жили обособленно и ходили "на дело" отдельными, изолированными бригадами. "Вором" в то время назывыался тот, кто берет собственность другого. В течение 18-ого столетия, однако, уровень организации увеличивался, благодаря объединению в преступные группы, финансовым вкладам как условиям членства. Использование прозвищ(погонял) среди преступников и четкого жаргона (фени) вошло в большее употребление. К концу 19-ого столетия, преступный мир разработал профессиональное ядро и четкое разделение специальностей с первыми признаками появления преступного "босса" .

После Октября

Предшественники воров в законе быстро развивались после революции 1917. В попытке создать неустойчивость, хаос и панику, политические враги нового государства начали привлекать на свою сторону профессиональных преступников. Однако, было невозможно объединить политических и уголовных преступников без некоторой степени врастания политических преступников в уголовный мир. В результате политические часто становились главами молодых преступных групп и в конечном счете брал стали называться "жиганы". Жиганы заимствовали традиции и обычаи преступного мира и адаптировали их к новым условиям. Обеспечивая идеологические оттенки к своим сообщениям, жиганы надеялись донести их до как можно широкой возможной аудитории. Это также помогло избежать полного слияния с преступным миром. Как "идеологическая" оппозиция новому государству, жиганы разработали следующие воровские законы:
1. Запрещалось работать или принимать участие в работе общества
2. Запрещалось иметь постоянную семью
3. Запрещалось принимать оружие от государства
4. Запрещалось сотрудничать с властями как свидетель или жертва
5. Обязываалось вносить деньги на общак
Это было первая стадия в формировании новых традиций и обычаев в то время как традиционные атрибуты (татуировки, жаргон, прозвища, жесты) и эмоциональные (песни, стихи, высказывания) элементы преступного мира остались более или менее постоянными.
Невозможность объединиться внутренне, однако, привела к противоречивым философским точкам зрения: одной определенной "профессиональной" (уголовные преступники) и другой, склоняющихся к " социальному статусу " (жиганы). К концу 1920-ых и в 1930-ые, обострился кризис лидерства. Более низкие круги иерархии, перестали повиноваться жиганам и поддерживали их собственных лидеров, урок. Постоянный конфликт между урками и жиганами создал потребность в совершенствовании кодекса преступного мира. Базируясь на дореволюционных преступных традициях и обычаях, был принят единый закон, чтобы регулировать поведение высших представителей преступного мира. Согласно этому кодексу, наиболее авторитетные преступники стали называться " воры в законе ".
Исправительные трудовые лагеря действовали как среда для дальнейшего развития и быстрого распространения традиций и обычаев воров через тюрьму. Будучи выпущенными из тюрьмы, вышеупомянутые солагерники продолжали распространение кодекса, привлекающего даже большее число сторонников и таким образом укрепляли власть воров и поддерживали единость бригады.

"Сучья война"

К началу Второй Мировой Войны, воры в законе были мощной силой в Советском преступном мире. Война, однако, произвела глубокий эффект в преступном сообществе. Часть братства воров, откликнулась на призыв защищать Родину, в то время как другие выбрали остаться в тюрьме, верные их истинной присяги. В конце войны, те, кто нарушили кодекс, приняв в руки оружие для поддержки Читать далее...

Явь... Сон...
Ты да Он...
Уйди прочь,
Приди в ночь.
Свет - мрак,
Друг - враг.
Котел сварил,
Колобок слепил.
Колобок - это ты,
Жизнь, не дарит цветы!
Давай руку,
Вновь встречай разлуку!
Море снов,
Тут режим таков!
Губы - лед,
Волюшка - мед.
Клетка - засов.
Ни минут.
Ни часов.
Смерть за грех.
Гроб - скорлупа ореха.
Жизнь - туман,
Лесть и обман.
Иду в никуда,
Туда, где беда.
Глаз - маломер,
Язык - беспредел,
Голос - дорога.
Оглянись у порога,
Запомни их лица,
С них воды не напиться.
Жажда вновь?
Пей слезы да кровь!
Брови в дугу?
Ходи на войну.
Труд да холод,
Серп плюс молот,
Боль да беда...
Опять не туда!

МУРКА (классическая)

В сборнике я привожу в качестве основного поздний "классический" вариант "Мурки", как мне его исполнили его на одной из ростовских "зон" (ИТУ-14, Новочеркасск), позже не однажды уточнённый и отредактированный, с вариантами и пояснениями.

Светит в небе месяц, тихо спит малина ,
А в малине собрался совет:
Это уркаганы, злые хулиганы,
Собирали срочный комитет .

Речь держала баба, звали её Мурка,
Хитрая и ловкая была
(Даже злые урки все боялись Мурки -
Воровскую жизнь она вела):

Мол, пошли провалы, начались облавы,
Много стало наших попадать;
Как узнать скорее, кто же стал шалавой ,
Чтобы за измену покарать?

Как чего узнаем, как чего услышим,
Как чего пронюхаем о нём -
В тёмном переулке пёрышком попишем
Или дуру вынем и шмальнём !

Раз пошли на дело , выпить захотелось,
Мы зашли в шикарный ресторан .
Там сидела Мура с агентом из МУРа,
А из кобуры торчал наган .

Мы решили смыться и не шухериться ,
Но позорной Мурке отомстить:
В тёмном переулке, где гуляют урки,
Мы решили Мурку завалить .

"Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая,
Здравствуй, моя Мурка, и прощай!
Ты зашухерила всю нашу малину -
И теперь, шалава, отвечай !

Мурка, в чём же дело, что ты не имела?
Разве я тебя не одевал?
Кольца и браслеты, юбки и жакеты
Разве я тебе не добывал ?

Раньше ты носила туфли из Торгсина,
Лаковые туфли на "большой",
А теперь ты носишь рваные калоши,
Рваные калоши на "босой" !

Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая,
Здравствуй, моя Мурка, и прощай!
Ты зашухерила всю нашу малину -
И теперь маслину получай!"

Чёрный ворон грачет , моё сердце плачет,
Моё сердце плачет и грустит:
В тёмном переулке, где гуляют урки,
Мурка окровавлена лежит.

Вот лежишь ты, Мурка, в кожаной тужурке,
В голубые смотришь облака;
Что ж тебя заставило снюхаться с лягавыми
И пойти работать в губчека?

МАША

Кто слыхал в Одессе банду из Амурки ?
В этой банде были урки, шулера...
Часто занимались тёмными делами
И всегда сидели в Губчека.

С Машей повстречался раз я на малине -
Девушка сияла красотой -
То была бандитка первого разряда
И звала на дело нас с собой.

Ты ходила с нами и была своею,
Часто оставались мы с тобой вдвоём,
Часто мы сидели вместе на малине -
Полночью ли летней, зимним вечерком...
Я в тебя влюбился, ты же всё виляла,
А порой, бывало, к чёрту посылала.

И один раз наша собралась малина:
Стали часто шмары залетать.
Ты зашухерила всю нашу малину,
Стала агентуру посещать!

И один раз в баре собралась малина ,
Урки забавлялися вином.
Ты зашухерила, привела легавых,
И они нас продали потом!

И с тех пор не стала больше Маша с нами,
Отдалась красавцу своему.
Позабыв малину, вместе с легашами
Брала нас на мушку и в Чеку!
Там, на переулке, в кожаной тужурке,
Восемь ран у парня на груди -
Был убит лягавыми за побег с кичмана,
А теперь мы мстить тебе пришли!

Здравствуй, моя Маша,
Здравствуй, моя Маша,
Здравствуй, а быть может, и прощай.
Ты зашухерила всю нашу малину,
А теперь маслину получай!

Разве тебе плохо, Маша, было с нами?
Или не хватало форсу-барахла?
Что ж тебя заставило связаться с легашами
И пойти работать в Губчека?

Дни сменяли ночи с пьяными кошмарами,
Осыпались яблоки в саду.
Ты меня забыла в тёмное то утро,
Отчего и сам я не пойму.

Разве было мало вечеров и пьянок,
Страстных поцелуев и любви
Под аккорд усталых, радостных гулянок
И под пьянство наше до третьей зари?

И в глухую полночь бегали до Маши,
Прикрывая трепетную дрожь.
Уходила Маша с пьяными ворами,
Приходила Маша пьяная домой.

Пусть же будет амба, пусть зашухерила,
Пусть же вся малина пропадёт,
Но живая Маша от одесской банды
И от нашей пули не уйдёт!

В тёмный тихий вечер, там же, на Амурке,
Грянули два выстрела подряд:
Там убита Маша, что зашухерила, -
Урки отомстили за ребят.

Через день в Одессе пронеслось молвою:
Машу мы убили за ребят.
Пронеслися быстро чёрны воронята -
Легаши нас брали всех подряд.

ЛЮБКА

Тихо ночью тёмной, только ветер воет,
Там, в глухом подвале, собран был совет:
Злые уркаганы, эти хулиганы
Собирались ночью в тёмный кабинет.

Речь держала юбка, её звали Любка,
Гордая и смелая была.
Даже наши урки все её боялись -
Любка воровскую жизнь вела.
Помнишь ли малину, шухерную жилу?
Любка уркаганов продала.

Здравствуй, моя Любка, Ты моя голубка,
Здравствуй, моя Любка, и прощай!
Ты зашухарила всю нашу малину,
А теперь маслину получай.

Разве тебе плохо, Любка, было с нами?
Разве не хватало барахла?
Или не носила лаковые туфли,
Шёлковые платья и атлас?

Как-то шли на дело, выпить захотелось,
И зашли в фартовый ресторан.
Там она сидела с агентом из МУРа,
У неё под лифом был наган.

Здравствуй, моя Любка, Ты моя голубка,
Здравствуй, моя Любка, и прощай!
Ты зашухарила всю нашу малину,
А теперь маслину получай. Читать далее...

Песня, скорее всего, относится к концу 20-х - началу 30-х годов, когда в воздухе витал призрак надвигавшейся войны и в обществе нагнеталась истерия шпиономании. Полицейский налёт на советское торгпредство в Лондоне, разрыв дипломатических отношений с Англией, убийство полпреда Воейкова в Варшаве, постоянные сообщения советской прессы о диверсиях и террористических актах сеяли среди населения панику. В стране проводились бесчисленные военные манёвры и массовая подготовка населения на случай боевых действий. На этом фоне постоянно повторялись призывы к бдительности, требования разоблачать шпионов и бандитов. Своеобразно откликнулся на события и уголовный мир. В то время "уркаганы" считались "социально близкими" Советской власти, и поэтому "советская малина" клялась оправдать это высокое доверие. Хотя не упустила момента показать, что "легавые" были и остаются "неблагодарной сволочью".

Стою я на майдане ,
Держуся за карман,
Как вдруг ко мне подходит
Незнакомый мне гражда'н

И говорит мне тихо:
"Позвольте вас спросить,
Где б можно было лихо
Эту ночку прокутить?

Чтоб были с нами девочки,
Чтоб было там вино,
А сколько будет стоить -
Мне это всё равно".

А я ему ответил:
"Не дале как вчера
Последнюю малину
Завалили мусора".

Он мне сказал:
"В Марселе Такие кабаки,
Такие там бордели,
Такие коньяки!

Там девочки танцуют голые,
А дамы - в соболях,
Халдеи носят вина,
А воры носят фрак".

И с этими словами
Таинственный граждан
Отмычкой отмыкает
Шикарный чемодан.

Он предлагал мне деньги
И жемчуга стакан,
Чтоб я ему разведал
Жиркомбината план.

Советская малина
Собрала свой совет,
Советская малина
Врагу сказала - "Нет!"

Мы взяли того фраера,
Забрали чемодан,
Забрали деньги-франки
И жемчуга стакан.

Потом мы его сдали
Войскам НКВД,
С тех пор его по тюрьмам
Я не встречал нигде.

Нас всех благодарили,
Жал руку прокурор,
Потом нас посадили
Под усиленный надзор.

С тех пор имею, братцы,
Одну я в жизни цель:
Ах, как бы мне добраться
В ту самую Марсель!

Где девочки танцуют голые,
А дамы в соболях,
Халдеи носят вина,
А воры носят фрак...

Одна из самых известных лагерных песен. Датировать её можно достаточно точно - 1947 - начало 1948 гг. Речь в песне идёт о знаменитом Указе "четыре шестых" - 4 июня 1947 года. Точнее, Указов Верховного Совета СССР в этот день вышло два - "Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества" и "Об усилении охраны личной собственности граждан". Первый предусматривал наказание от пяти до двадцати пяти лет лишения свободы, второй - от четырёх до двадцати лет. Это явилось страшным ударом для уголовного мира. До этого воры получали незначительные (если не сказать - смешные) сроки наказания. За кражу полагалось максимум два года лишения свободы. Правда, на разных этапах советской истории власть иногда ужесточала для острастки меры воздействия на блатных (в начале 30-х им давали и "десятку" по 35-й статье, а в конце 30-х многих "авторитетов" даже расстреливали вместе с "политиками"), но всё же продолжала называть их "социально близкими". Однако в тяжёлые послевоенные годы под натиском разгула преступности пришлось ужесточить меры по борьбе с ней. Поскольку Указом ПВС СССР от 26 мая 1947 года была отменена смертная казнь, сделать это можно было лишь увеличением сроков наказания. "Контрики" и раньше получали свои "законные" "десятки" и "четвертаки", то же касалось и "бытовиков": для них существовал указ "семь восьмых" от 7 августа 1932 года, предусматривавший срок от 10 лет до расстрела (после отмены смертной казни расстрел заменялся 25 годами). А вот уркаганам такие срока огромные были в диковинку и приводили многих в ужас. Отсюда и родилась песня про этап на Север, горькая и заунывная, надрывающая "ранимую жиганскую душу".

_________________________________________________________
Этап на Север, срока огромные ,
Кого ни спросишь - у всех Указ...
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз.

А завтра утром по пересылке я
Уйду этапом на Воркуту,
И под конвоем, своей работой тяжкою,
Быть может, смерть свою найду.

И вот доставят тебе записочку,
Её напишет товарищ мой:
"Не плачь, не плачь, подруга моя милая,
Я не вернусь уже домой".

А ты стоять будешь у подоконника ,
Платком батистовым слезу утрёшь;
Не плачь, не плачь, любимая, хорошая,
Ты друга жизни ещё найдёшь.

А дети малые, судьбой оплаканы,
Пойдут дорогой искать меня;
Не страшны им срока огромные,
Не страшны им и лагеря.

Друзья накроют мой труп бушлатиком,
На холм высокий меня снесут,
И похоронят душу мою жиганскую,
А сами тихо запоют.

Этап на Север, срока огромные,
Кого ни спросишь, у всех Указ...
Взгляни, взгляни же в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз.

Расскажу историю одного удачного побега, которым прославил родное Прибайкалье Николай Степанович Мамруков. Все Мамруковы родом из остяцких князей, прирожденные таежники, сильные, выносливые, как гураны - забайкальские козлы. Отец Николая Степан Мамруков сопровождал делегацию председателя Дальневосточной республики, пожелавшей установить дипломатические отношения с Китаем. Делегация пересекла пустыни внутренней Монголии на танках английского производства. Степан Мамруков прославился тем, что научил охрану пить спирт, на котором работали танки. За сие открытие его из Пекина вернули в родной Балаганск. Там он производил на свет сыновей и пил самогон собственной варки, а гнал он его в тайге. Сам был нелюдим, но дети, наоборот, удались общительными - славили род постоянными и свирепыми драками и к армейскому призыву имели солидный стаж КПЗ во всех ближайших пунктах от Черемхово на запад и восток. В Балаганске мамруковскую троицу знали и ценили и никто с ними в конфликты не вступал. Бабенки легкого и легчайшего поведения гирляндами висли на их могучих плечах, ища защиты и покровительства.

Пришвартовался однажды к балаганской пристани пароход „Карл Маркс", где был ресторан с водкой и хорошей закусью. Там появился Коля. В Балаганске все знали, как и буфетчицы „Маркса", что Мамрук очередей не терпит. Он просто подходит к прилавку, берет нужное и платит положняк. Очередь ждет, буфетчицы, мигая глазками, и дрожа бедрами, стремятся обслужить Мамрука, чтобы получить похвалу-приглашение. Но тут, надо же такому произойти, вскакивает хлыщ и решительно отстраняет Мамрука от буфета: мол, встань в очередь, мальчик. Мы, говорит, все одинаковые, нахальничать не надо, встань в очередь! Как это стерпеть? Без разговоров схватил Мамрук за ноги правдолюбца и высыпал его из импортного трико со второй палубы, где был буфет, в Ангару. Вот смеху-то было, когда недотепа вылезал из воды в одной майке!

Через неделю Мамрука арестовали, ибо опозорил он (об этом говорили шепотом) не кого-нибудь, а одного из секретарей Иркутского обкома КПСС. Каких только статей ему не пришили - и хулиганских и политических, а после недолгого разбирательства в областном суде влепили четвертак. Вот так.

В зону он попал самую никудышную - ту, что на станции Мерзлотная. С блатягами не сдружился, жил, как говорится, анахоретом, этаким лагерным отшельником. Его, уважая, побаивались, ибо еще в Иркутской Екатерининской тюрьме навел шорох в камере: справился с паханом. Поставив на колени, Мамрук так помял ему позвоночник, что сделал горбатым навечно. Рассказывали, что во время драки даже клопы, испу гавшись, не вылезали из щелей. Расправился и с дружками пахана, которые решили скопом заступиться за своего вождя. Дубаки-коридорные смотрели эту драку, как продолжение фильма „Приключения Тарзана", не ожидая, что один человек осилит столько озверевшей шпаны. Он осилил.

Так вот, весной 1949 года Мамрук решил: бежать! Весна выдалась ранняя, и к середине мая снег лежал только в распадках. Мамрук втихаря сделал заточки, ссучил варом нитки, вложил в бересту и засмолил от промокания спички, то же самое сделал с крупицами соли. Березовым дегтем просмолил сапоги и пропитал пятки, натерся нутряным салом, втирал его долго в каждую часть тела, подтянул все пуговицы и крючки, достал брезентовую фуфайку, раздобыл накомарник, зэкам не полагающийся. Нашел в зоне бывшего театрального гримера и потребовал: „Кровь из носу, сделай мне парик и научи морду изменять, нос подтягивать, а ушами шевелить и так все балаганские могут".

В былые времена Мамруковы жили зимой извозом, доставляя грузы на Север - к золотым приискам, в Якутию. Их охотничьи угодья занимали территорию, сравнимую с Чехией и Словакией вместе взятыми. Знали, где и как зимовье ставить и как из тайги выходить, ежели заплутаешься ненароком. Мамрук знал, что если прямиком до ближайшей на горизонте вершины дойдет, то попадет в бассейн Лены, а там ищи-свищи его.

Сердце подсказывало: если весной не уйдет в бега, то в дальнейшем не решится никогда - резвость потеряет и отяжелеет от такой мертвой жизни. Ни один конвоир его не догонит, а вот овчарки настигнут. Натасканы сволочи за глотку хватать - придется надеть на себя колючий ошейник, животы им пороть и хребты ломать. От четырех овчарок не открутиться, а с двумя справится. Накануне побега засыпал Мамрук, вспоминая свою бабушку, которая деда спасла от бродячего медведя-шизика, ибо настоящие мишки в пору кедрования на людей не нападают. Медведь набросился на Деда, он же, изловчившись, всунул в разинутую пасть Руку по локоть. А бабушка не испугалась и топориком со всего маху полбашки медведю снесла. Долго потом пришлось лечить пожеванную руку, мыть бадан-корнем, ставить смоляные лепешки. Рука ожила, до конца дней дед бабусю ею обнимал. Помнил Мамрук эту руку, похожую на смолье-корье и представлял, каково ей было в глотке медведя...

День наступил ясный, развод был удачный, зэков погнали на дальнюю деляну проводить подчистку, штабелевать разделанные хлысты. Шел Мамрук Читать далее...

Ягнёнок с бодуна затеял опохмелку.
Но вот непёр: набил с кентами стрелку, А возле пивняка
позорный рыскал Волк.
Ягнёнку хочет он порвать на попе целку,
Но, по понятиям желая всунуть ствол, Берёт на понт: "Овца, куда ты роги мочишь?
Помоишь кругаль мой, судьбу-злодейку дрочишь!
За борзость такову
Очко на тряпки я тебе порву!"

"Не в падлу честному бродяге,
Но я скажу по-братски, без базла,
Что свой шмурдяк глушу я из горла,
К тому ж из личняковой фляги,
И не фиг на меня крошить батон".
- "Так я ещё и бесогон!
Животное!
ты загрубил по-конски!
Алё-малё, городовой японский,
- Мне помнится,
ещё в запрошлый год Ты здесь грозился поиметь мой рот". "Да я откинулся из зоны в понедельник", - Ягнёнок гонит.
- "Значит, твой братан".

"По жизни я голимый сирота".
"Короче! кореш твой или подельник. Семейник, зёма твой или шиха
- Вы все позорной масти
И пайку кровную готовы рвать из пасти,
-Но я вам выверну наружу кендюха!"
"Да я не при делах..."
- "Нишкни, не надо трёпа!
Мне стрёмно косяки считать твои, урла!
Ты виноват уж тем, что у тебя есть жопа!"
Сказал - и отодрал Ягнёнка,
как козла.

Прошмандовка Стрекоза
Прокуражила все лето;
Зусман долбит, грошей нету -
Стала крыть ее шиза.

Быстро время миновало;
А бывало, что давала
И на лавке, и в кустах,
И за бабки, и за так.

Алитет уходит в горы -
Наша соска приплыла:
Все, кому она дала,
На хер шлют. Любовь прошла
И завяли помидоры!

Стрекозе грозит хана,
К Муравью ползет она:
"Не оставь меня, кум милый!
Я же блядь, а не громила,
Так что, мать твою ети,
Подогрей и приюти!"

"Раз тебя приперли вилы,
Где ж ты летом понт давила?"
Дуру гонит Муравей.
"Так ведь мы же, мусор, бляди!
Наше дело пей-гуляй,
Только дырки подставляй
Сверху, спереди и сзади".

"А, так ты..." - "Я для души
И тебе бы подмахнула".
"Подмахнула? ну, загнула:
Вот кайло - иди маши!"

Без конвоя выломлюсь на трассе,
В непонятке маякнет бульвар;
Ночь нишкнет, как жулик на атасе,
И звезда с звездою трет базар.

В небесах - сплошной отпад и глюки!
В сисю закемарила земля...
Что ж мне в таску эти джуки-пуки?
Жду ль чего, как сучка кобеля?

Хуль мне здесь ловить - звиздюлю,
что ли?
Хуля мне жалеть, набычив рог?
Я хотел бы втихаря на воле
Отрубиться, блин, без задних ног!

Но не в деревянном макинтоше...
Просто массой придавить кровать,
Чтоб не дул сквозняк, не грызли воши,
И не в кипиш жабры раздувать;

Чтобы всю дорогу в бессознанке
Мне про Мурку пели бы кенты,
Чтобы дуб шумел, а не поганки...
Просто дайте дуба- и кранты.

Урыли честного жигана
И форшманули пацана,
Маслина в пузо из нагана,
Макитра набок - и хана!
Не вынесла душа напряга,
Гналых базаров и понтов.
Конкретно кипишнул бродяга,
Попёр, как трактор... и готов!
Готов!.. не войте по баракам,
Нишкните и заткните пасть;
Теперь хоть боком встань, хоть раком, - Легла ему дурная масть!
Не вы ли, гниды, беса гнали,
И по приколу, на дурняк
Всей вашей шоблою толкали
На уркагана порожняк?


Куражьтесь, лыбьтесь, как параша, -
Не снёс наездов честный вор!
Пропал козырный парень Саша,
Усох босяк, как мухомор!
Мокрушник не забздел, короста,
Как это свойственно лохам:
Он был по жизни отморозком
И зря волыной не махал.
А хуль ему?.. дешёвый фраер,
Залётный, как его кенты,
Он лихо колотил понты,
Лукал за фартом в нашем крае.
Он парафинил всё подряд,
Хлебалом щёлкая поганым;
Грозился посшибать рога нам,
Не догонял тупым калганом,
Куда он ветки тянет, гад!

Но есть ещё, козлы, правилка воровская,
За всё, как с гадов, спросят с вас.
Там башли и отмазы не канают,
Там вашу вшивость выкупят на раз!
Вы не отмашетесь ни боталом, ни пушкой;
Воры порвут вас по кускам,
И вы своей поганой красной юшкой
Ответите за Саню-босяка!

Я тусанула вам малёвку;
Хуль тут еще соображать?
Теперь вы можете воровку
За делать нехер облажать.
Но вы, мою судьбу-кантовку
Не парафиня, не говня -
Не офоршмачите меня.

Сперва метлу я привязала;
Поверьте, я бы, как транда,
Не раскололась никогда,
Когда бы я в натуре знала,
Что редко, хоть в неделю раз,
На хазе буду мацать вас.

...На кой вы шлындали до нас,
Как зэк с поносом на парашу?
Да я в гробу видала вас,
А заодно и маму вашу!
Когда-нибудь себе я скрашу
Проблему жизни половой,
И, выползая из навоза,
Найду по сердцу шмаровоза
И стану классной плечевой!

Я с вас тащился; может, от прихода
Ещё я оклемался не вконец;
Но я не прокачу под мурковода;
Короче, не бздюме - любви звиздец.

Я с вас тащился без понтов кабацких,
То под вальтами был, то в мандраже;
Я с вас тащился без балды, по-братски,
Как хрен кто с вас потащится уже

Не вой, красючка, не лабай
Зверьковых песен мне, шалава;
Напомнил мне твой гнусный лай
Тайгу и будни лесосплава.

Атас! войдот поганый твой
Мне башню клинит до кошмара
-"Колючка", зона и конвой,
Голимая, как бубен, шмара...

С тобою мне не западло,
Пока сидишь, как мыша, тихо;
Но лишь раззявишь ты хайло -
И я гоню за ту чувиху.

Не вой, красючка, не лабай
Зверьковых песен мне, шалава;
Напомнил мне твой гнусный лай
Тайгу и будни лесосплава.

Мой дядя, честный вор в законе, Когда зависнул на креста,
Он оборзел, как бык в загоне,
Хоть с виду был уже глиста.
Его прикол - другим наука;
Но стремно - век я буду сука!
Сидеть с "доходом" день и ночь -
Ни выпей, ни поссы, ни вздрочь, Какой же, блин, дешевый зехер
Мне с бабаём играть в жмурка,
Ему смандячив кисляка,
Колеса гнать за делать нехер, Вздыхать и бормотать под нос:
"Когда ж ты кони шаркнешь, пес!"

Так думал за баранкой "мерса"
По жизни крученый босяк.
В натуре, масть поперла бесу:
Ему доверили общак.
Кенты "Одесского кичмана"!
С героем моего романа,
Чтоб дело было на мази,
Прошу обнюхаться вблизи:
Онегин, кореш мой хороший,
Родился в Питере, барбос,
Где, може, вы шпиляли в стос
Или сшибали с лохов гроши.
Гуляли в Питере и мы.
Но чем он лучше Колымы?

Пахан его, хоть не шалявый,
Но часто, змей, толкал фуфло.
Он гужевался кучеряво
И загадил все барахло.
Но Женьке обломилась пайка:
Его смотрела воровайка,
Потом он бегал с крадуном
И стал фартовым пацаном.
Щипач "Француз", голимый урка,
Учил смышленого мальца
В толпе насунуть гаманца,
Помыть с верхов, раскоцать дурку,
Мог в нюх втереть, чтоб не нудил,
И по блядям его водил.

Когда ж по малолетству братке
В башку ударила моча
И повело кота на блядки -
Послал он на хер ширмача.
Он словно выломился с "чалки":
Обскуб "под ёжика" мочалку,
Вковался в лепень центровой -
И стал в тусовках в жопу свой.
Он гарно спикал или шпрехал,
На танцах-шманцах был герой
И трезвым различал порой
"Иди ты!.." и Эдиту Пьеху.
Народ прикинул: чем он плох?
Онегин, в принципе, не лох.

Мы все бомбили помаленьку;
На сердце руку положа,
Нас удивишь делами Женьки,
Как голой жопою - ежа.
Онегин был пацан толковый,
По мненью братства воровского,
Шпанюк идейный, не блядво:
Умел он, в случае чего,
Изобразить умняк на роже,
Штемпам, которых до фига,
Лапшу повесить на рога, -
Но фильтровал базары все же;
И так любил загнуть матком,
Что шмары ссали кипятком.

По фене знал он боле-мене;
Но забожусь на жопу я,
Он ботать мог по старой фене
Среди нэпманского ворья,
Припомнить Васю Бриллианта,
Вора огромного таланта,
И пел, хотя не нюхал нар,
Весь воровской репертуар.
Блюсти суровые законы,
Которыми живет блатняк,
Ему казалось не в мазняк,
Зато он мел пургу про зоны,
Этапы и родной ГУЛАГ -
Где был совсем не при делах.

...Первобытный человек применял искусство и к своей собственной персоне. Существуют племена, которые не носят одежды, но никогда еще не приходилось встречать племен, которые бы не украшали свое тело; если вообще и имеются представители человечества, которые живут в одиночку, изолированно и не стараются себя украсить, то, несомненно, таких людей можно найти разве лишь в среде каких-нибудь злодеев или людей, во всем отчаявшихся.

В обычной жизни, как в прежние времена, так и теперь, человек постоянно старается нравится другим или, по крайней мере, любуется самим собой. Человек по природе своей не располагает такими вспомогательными ресурсами, какими обладают звери, птицы и пресмыкающиеся, у которых в течении периода любви вырастают украшающие их перья или появляется яркая окраска. Ему недостаточно ярких взоров, обаятельных улыбок, чувства своей силы и здоровья: ему необходимы еще особые прически и внешние украшения.

Действительно, первобытные люди нисколько не меньше заботятся об украшении своей персоны, чем самые отъявленные фаты цивилизованного общества; нередко им случается проводить целые часы при создании своей сложной прически, и они гораздо сильнее увлекаются модой в выборе перьев, булавок, стекляшек и материй для украшения своего тела, чем охотой и войной. С каким наивным благоговением поворачивается во все стороны дикарь, чтобы показать все то великолепие красок, ярких и кричащих, которыми он изукрасил свои члены!

Жирная земля, различные сорта глины, охры, а в тропических областях, особенно в Южной Америке, красящие плоды, например, генипа и руку, являются между объектами торговли одними из наиболее ценных. Украшения и узоры на теле различаются не только сообразно с материалами, доставляемыми различными странами, но также и сообразно с формой прически и цветом лица; сами художники, опытные в кокетстве, умеют согласовать ту или другую окраску и производимый ею эффект со всеми этими условиями.

Ко внешним средствам, служащим для того, чтобы делать себя более красивыми или, в других случаях, более страшными, первобытные люди присоединяли и до сих пор присоединяют во многих странах производство на теле неизгладимых отметин, делание рубцов и надрезов, удаление частей тела, татуировку и раскрашивание тела. Желание нравиться или устрашать было не единственной причиной производимых страданий и иногда даже мук, претерпеваемых человеком при подобных операциях.

Большинство племен и любой представитель каждого из них старались также отметить чем-либо свою индивидуальность, указать свое происхождение, похвалиться своими славными деяниями, удовлетворить своему тщеславию и утвердить свою славу на веки в памяти людей. У культурного человека наших дней имеется его паспорт и его документы, человек прежних времен выставлял все свои титулы пред лицом всех на своем собственном теле. Очень часто в подобных случаях отличия, к которым стремился человек, вели к уменьшению красоты, к обезображиванию его.

Подобно тому как цивилизованный человек иногда бахвалится своими пороками и преступлениями, так и дикарь хвастается своими руками, на которых не хватает пальцев, челюстями с выбитыми зубами, губами, которые растянуты кольцами, или рубцами на своем лбу. Иногда и другие причины побуждают человека обезображивать себя: носящие траур жертвуют добровольно частью своего тела в честь друга или родственника, отошедшего в вечность, либо с той целью, чтобы последовать за ним хотя бы одною частью своего "я", либо для того, чтобы сделать себе благосклонным дух усопшего, витающий над его очагом.

Bce эти многочисленные причины ведут к одной и той же цели. Так, амулеты, предназначенные для того, чтобы защищать обладателей их от колдовства, являются в то же время и драгоценными украшениями: например, коралловое колье элегантной красавицы дает ей не только верную защиту от злых духов, но и выгодно оттеняет белизну ее шеи и красоту ее плеча. Татуировка, в своей первобытной форме очень грубая, сделалась затем одним из наиболее утонченных искусств; она развивалась, однако, лишь в странах, население которых может, прогрессируя в области умственного развития и техники, обходиться без одежды.

Эскимосы татуировочного искусства являются, однако, произведения, выполняемый в несколько ином стиле обитателями Полинезийских архипелагов и японцами Является вопрос, почему татуировка достигла особого совершенства на этих океанических островах, обладающих небольшими размерами и лишенных, вследствие того, густого населения, в среде которого могла бы возникнуть настоящая школа этого искусства? Не трудно заметить, однако, что район прежнего распространения татуировки ограничивался исключительно тропическими областями Полинезии, где плодовые деревья, многочисленные съедобные растения и обилие рыбы доставляют богатое пропитание человеку, и где художнику-татуировщику, следовательно; можно было производить свою кропотливую работу целыми долгими днями: среди прекрасной и обильной плодами земными природы, дававшей человеку силу, красоту и Читать далее...