НОЧИ МОИ, НОЧИ, ГОРЯЧИЕ НОЧИ, И НЕ СОСЧИТАТЬ, СКОЛЬКО МУЖЧИН СЫГРАЛИ ЭТАПНЫЕ РОЛИ В МОЕЙ ЖИЗНИ, И ВСЯКИЙ РАЗ КАЗАЛОСЬ, ЧТО ПОСЛЕДНИЙ – НАВСЕГДА. ЕСЛИ БЫ ПЕРЕДО МНОЙ СТОЯЛ ВЫБОР, КЕМ РОДИТЬСЯ В БУДУЩЕЙ ЖИЗНИ, Я, НИСКОЛЬКО НЕ КОЛЕБЛЯСЬ, ХОТЕЛ БЫ СНОВА РОДИТЬСЯ ГЕЕМ В ЛЮБОМ ОБЩЕСТВЕ И В ЛЮБОЙ ЭПОХЕ. Я СЧАСТЛИВ, ГОСПОДИ. Я СЧАСТЛИВЫЙ ТВОЙ ГРЕШНИК. МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО ЛУЧШЕ МОНАСТЫРСКОГО НЫТЬЯ?
Дмитрий Бушуев «На кого похож арлекин»
УДЕРЖАТЬ ЕГО НЕ УДАВАЛОСЬ: ОН ВСЕГДА УХОДИЛ ПРЕЖДЕ, ЧЕМ ЛЕГЧАЙШИЙ НАМЕК НА РАЗОЧАРОВАНИЕ ИЛИ НАСТОЯЩУЮ БЛИЗОСТЬ МОГ ИСПОРТИТЬ УДОВОЛЬСТВИЕ.
Иен Пирс «Сон Сципиона»
О, красота, глупая, бренная и чистая, сулящая наслаждение и порождающая зависть, кто не считал своим долгом хулить тебя во имя «духовных первооснов» и какие двери устояли пред тобою закрытыми? Никогда Москва не была полна таких обольстительных женщин и красивых мужчин, как в постперестроечные времена великого смешения золота и грязи, вина и крови, террора и эстетики. Русской столицей завладели страшные созидательные силы зеленых банкнот, и она обратилась в величественного монстра, переваривающего человеческие судьбы и жизни с западным равнодушием и восточной изощренностью. Картонные плакаты, вопиявшие о бедности, шевелились в метро. Здесь же, в переходах, покупали валюту, камни и золото. Политические фракции и группки, вцепляющиеся друг другу в загривки перед телекамерами, после драки отправлялись в тайные клубы, где в окружении дорогих шлюх мирно вели переговоры о нефти Кавказа, алмазах Якутии и киргизском маке. Двадцатилетние мальчишки командовали финансовыми империями. Люди, только вчера лупившие воблу о стены пивных палаток, сегодня въезжали в мраморные дворцы. Богатых пристреливали в шикарных подъездах высоток, бедных добивали горлышками от бутылок и ножами. Человеческая жизнь получила наконец совершенно определенную цену, и не было на свете такого ствола, которого нельзя было бы найти в Москве или Петербурге. Несмотря на то, что прилавки продуктовых магазинов покрылись жиром невиданной доселе еды, богатые вдруг стали есть мало, ибо открыли, что тело должно быть красивым. Любовь и деньги наконец встретились. Школьницы по вечерам бежали к гостиницам, где их уже поджидали рычащие автомобили. Юноши с притворными стонами отдавались трясущимся старикам в туалетах и пожилым банкиршам в изысканных столичных будуарах. Москва грабила, торговала, строила, служила, выпрашивала и вымогала, а главное – открывала блестящий звездный шлях во все крупнейшие города мира. Молодые и сильные потянулись в Москву со всех концов рухнувшей советской империи и те, кого они потеснили, отчаянно искали способа эмигрировать.
Девушка, на которой женился Алексей, была родом из еврейской семьи, уже навострившей лыжи то ли в Германию, то ли в Израиль. В конце концов, глава клана Лазарь Иосифович рассудил, что «курица – не птица, Тель-Авив – не заграница», большая часть советской интеллигенции осела именно на Святой земле, и, следовательно, атмосфера там достаточно русская, привычная, да и климат теплый, «не то что у фашистов». Алексей был искренне благодарен жене за то беззаветное тепло и внимание, которыми она его окружила. Ему казалось, что он вполне отвечает ей взаимностью. Теперь он знал, как легко юношеская свобода может обернуться горечью одиночества и страшился новых разочарований на стезе неразделенной мужской любви. Перспектива «правильной» семейной жизни убаюкивала, обещая быть лучшим лекарством от депрессии, вызванной разрывом с Винченцо, а кроме того означала переезд в старый добрый Израиль, где можно начать все с нуля, перечеркнув прошлое, как неловкий абзац в школьном сочинении.
Самолет медленно шел на снижение. Он нырнул в мирно дремавшую тучу и, двигаясь по наклонной, вскоре оказался под ее развороченным серым брюхом. Вспыхнуло табло «Пристегнуть ремни», в иллюминаторах возник некий ландшафт, который постепенно стал детализироваться. Под крылом разворачивалась, дразня воображение, пестрая израильская панорама: яркий бирюзовый цвет Средиземного моря, ближе к горизонту переходящий в бездонную синеву библейских небес, узкая золотая полоса песчаных пляжей, за которой ощетинились каменные джунгли Тель-Авива, и наконец зелень полей, садов и перелесков вперемежку с бурыми лбами огромных пологих холмов древней, вечно загадочной земли. Выдвинув закрылки, Боинг плавно проваливался сквозь воздушную пропасть. Наконец, победно взревев всеми четырьмя двигателями, которые выполняли теперь функцию тормозов, он тяжело осел на посадочную полосу и помчался по ней вдоль бескрайнего летного поля, испещренного мириадами синих разметочных огней
Читать далее...