[508x412]

http://charles-darwin.narod.ru/origin-content.html

http://ru.wikipedia.org/wiki/%CD%E5%E2%E8%E4%E8%EC%FB%E5_%E4%E5%F2%E8

Открыл глаза.
Теплая кровать.
+23.
Прохладно.
Облака плывут по глубокому голубому небу.
Солнце.
Тишина.
Душ.
Молча.
У открытого окна.
Шум леса.
Пение птиц.
Спокойствие.
Гармония.
Едва заметная улыбка.
Отражение в глазах.
Уютно.
Легко.
Суббота.
Еще целый день впереди.
Хороший день.
И воздух звенит колокольчиками.
И запах сосен.

Дай бог слепцам глаза вернуть
и спины выпрямить горбатым.
Дай бог быть богом хоть чуть-чуть,
но быть нельзя чуть-чуть распятым.

Дай бог не вляпаться во власть
и не геройствовать подложно,
и быть богатым — но не красть,
конечно, если так возможно.

Дай бог быть тертым калачом,
не сожранным ничьею шайкой,
ни жертвой быть, ни палачом,
ни барином, ни попрошайкой.

Дай бог поменьше рваных ран,
когда идет большая драка.
Дай бог побольше разных стран,
не потеряв своей, однако.

Дай бог, чтобы твоя страна
тебя не пнула сапожищем.
Дай бог, чтобы твоя жена
тебя любила даже нищим.

Дай бог лжецам замкнуть уста,
глас божий слыша в детском крике.
Дай бог живым узреть Христа,
пусть не в мужском, так в женском лике.

Не крест — бескрестье мы несем,
а как сгибаемся убого.
Чтоб не извериться во всем,
Дай бог ну хоть немного Бога!

Дай бог всего, всего, всего
и сразу всем — чтоб не обидно...
Дай бог всего, но лишь того,
за что потом не станет стыдно.

 Шел я, брел я, наступал то с пятки, то с носка, -
 Чувствую - дышу и хорошею…
 Вдруг тоска змеиная, зеленая тоска,
 Изловчась, мне прыгнула на шею.
 
 Я ее и знать не знал, меняя города, -
 А она мне шепчет: “Как ждала я!..

 Как теперь? Куда теперь? Зачем да и когда?
 Сам связался с нею, не желая.
 
 Одному идти - куда ни шло, еще могу, -
 Сам себе судья, хозяин-барин.
 Впрягся сам я вместо коренного под дугу, -
 С виду прост, а изнутри - коварен.
 
 Я не клевещу, подобно вредному клещу,
 Впился сам в себя, трясу за плечи,
 Сам себя бичую я и сам себя хлещу, -
 Так что - никаких противоречий.
 
 Одари судьба, или за деньги отоварь! -
 Буду дань платить тебе до гроба.
 Грусть моя, тоска моя - чахоточная тварь, -
 До чего ж живучая хвороба!
 
 Поутру не пикнет - как бичами не бичуй,
 Ночью - бац! - со мной на боковую:
 С кем-нибудь другим хоть ночь переночуй, -
 Гадом буду, я не приревную!

Спасибо Богу и родителям за то, что у меня есть брат.

По плачущей земле не чуя сапогов
Наш обескровленный отряд уходит от врагов
Питаясь на ходу щавелевым листом
Ночуя в буераке под калиновым кустом

Нам отдохнуть нельзя – бегом, бегом, бегом
А наши, якобы, друзья засели за бугром
И смотрят как нас бьют, не отрывая глаз
И только длинные дороги полностью за нас

Вытри слезы, отдохни немного, я русская дорога
Отходи, а я тебя прикрою, грязью да водою

Но по уши в грязи, в воде до самых глаз
Через какой-то срок враги опять нагнали нас
И бьют ещё сильней, вот-вот и порешат
Но лютые морозы к нам на выручку спешат

Погоди утри горючи слезы, мы русские морозы
Заморозим, заметём тоскою, поманив Москвою

Природа на войне, нам как родная мать
Но есть время хорониться, а есть время наступать
И вскоре объявились мы во вражьих городках
И стали всё крушить вокруг, разбили в пух и прах

Порвали на куски, измолотили в хлам
И, добивая, объясняли стонущим врагам:
Запомните загадочный тактический приём -
Когда мы отступаем – это мы вперед идем!

Вместе с холодами и лесами, впереди Сусанин
Просто нам завещана от Бога Русская Дорога
Русская Дорога, Русская Дорога, Русская Дорога…

Теплый ветер в поле летал, гулял, глядел, а потом
Этот ветер в окна влетел и мне рассказал он шепотом:
«Очень много смуглых ребят уже сегодняшним вечером
К нам придут рубить всех подряд крича на тюркском наречии».

А я в свои пятнадцать годков понюхал смерть и пороху,
Голову снимаю легко как будто шляпку с подсолнуха.
Не рискуй с такой детворой на саблях в поле тягаться ты,
Было выходил и один в соотношеньи к двенадцати.

Вот уж видно их в далеке,
Черный главарь по-звериному щерится.
Что ты позабыл на реке,
Что называется вольной Медведицей?!

Должен ты накрыться в бою
По моему разумению детскому.
Я тебе по-русски пою,
Но, если хочешь, могу по-турецкому!

Подходи, ребятки, давай!
Я нараспашку весь будто в исподнице.
Пика это мой каравай:
Кто рот разявит – тот в раз успокоится!

Hura-hura-hura-hura kork!
Слышу турецкие возгласы резкие.
А вон тому красивому щас
В голову дам заточеной железкою!

Счастье – это когда ты в любой момент можешь приехать к другу, и он тебе обрадуется.
Счастье – это когда играешь в жмурки с братом.
Счастье – это когда ты идешь домой, и тебя там ждут.

Очевидно и невероятно - все врут. Вообще все. А жаль.

- Визирь!.. Визирь. Скажи мне, я богат?
- Все сокровища мира принадлежат достопочтенному Халифу...
- Все сокровища мира... Тебе все, лишь бы обмануть меня. У меня нет... крыльев...

Стpемись в заоблачные выси,
Спеши - доpога коpотка
И ты пpишел не навека -
Hа миг pасцвета чувства, мысли.
И все, что было до тебя
Пpими, как милостыню нищий.
Pаздай ту pадость, что ты ищешь,
В печали пpяча их опять.
Поставь себе любой пpедел,
Пеpешагни его, и снова...
И пусть в сеpдцах осядет слово,
Котоpое сказать посмел.

Hе позволяй лениться телу,
Уму не должно отдыхать.
И пpаздность сладкая опять
Веpнет к начальному пpеделу.
Вгpызайся в мелочи и сны,
Ищи частиц элементаpных
В пpиpоде, в -измах элитаpных,
Чтоб стали гении ясны.
Hе увоpуй чужих ключей,
Hо постучись в любые двеpи -
Пpедощущение пpовеpить,
Что коpень истины ничей.

Hайдя в скелете миpозданья,
Котоpый сам постpоил ты,
Ячейки чеpной пустоты -
Pазpушь его до основанья.
Как муpавей, начни опять
Искать гаpмонии единой...
Hе утешайся половиной,
Где можно целое объять.
Будь у наитий в кабале,
Hо повеpяй их pитмом чисел.
Стpемись в заоблачные выси,
Hо стой пpи этом на земле.

Едем бором, черными лесами.
Вот гора, песчаный спуск в долину.
Вечереет. На горе пред нами
Лес щетинит новую вершину.
И темным-темно в той новой чаще,
Где опять скрывается дорога,
И враждебен мой ямщик молчащий,
И надежда в сердце лишь на Бога,
Да на бег коней нетерпеливый,
Да на этот нежный и певучий
Колокольчик, плачущий счастливо,
Что на свете все авось да случай.

Неужели не умеем мы,
И не желаем,
И не можем
Жить по-доброму?

В новостях написали, что наши депутаты не верят осьминогу Паулю и крокодилу Гарри.

Остальное нас не интересует.

А я хожу-хожу, да вокруг скамьи, да вокруг скамьи, да по камешкам, да по камешкам босяком хожу, босяком хожу, да не падаю, хоть и в темноте, а не падаю.
А вокруг меня вьются светлячки, вьются светлячки да комарики. Хоп носатого по горбу рукой! Посвети, браток, ты мне на руку.
Эх да на руке красной точкою жизнь размазана, жизнь размазана масляной краскою.
Ой да мне бы не, мне да мне бы мне, да не стать нахальным комариком.

If you can keep your head when all about you
Are losing theirs and blaming it on you,
If you can trust yourself when all men doubt you,
But make allowance for their doubting too;
If you can wait and not be tired by waiting,
Or being lied about, don't deal in lies,
Or being hated don't give way to hating,
And yet don't look too good, nor talk too wise:

If you can dream-and not make dreams your master;
If you can think-and not make thoughts your aim,
If you can meet with Triumph and Disaster
And treat those two impostors just the same;
If you can bear to hear the truth you've spoken
Twisted by knaves to make a trap for fools,
Or watch the things you gave your life to, broken,
And stoop and build 'em up with worn-out tools:

If you can make one heap of all your winnings
And risk it on one turn of pitch-and-toss,
And lose, and start again at your beginnings
And never breathe a word about your loss;
If you can force your heart and nerve and sinew
To serve your turn long after they are gone,
And so hold on when there is nothing in you
Except the Will which says to them: 'Hold on!'

If you can talk with crowds and keep your virtue,
Or walk with Kings-nor lose the common touch,
If neither foes nor loving friends can hurt you,
If all men count with you, but none too much;
If you can fill the unforgiving minute
With sixty seconds' worth of distance run,
Yours is the Earth and everything that's in it,
And-which is more-you'll be a Man, my son!

Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.

С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.

Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.

Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнания, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь... благодарность.

Как горят костры у Шексны - реки
Как стоят шатры бойкой ярмарки

Дуга цыганская
ничего не жаль
Отдаю свою расписную шаль
А цены ей нет - четвертной билет
Жалко четвертак - ну давай пятак
Пожалел пятак -забирай за так
расписную шаль

Все, как есть, на ней гладко вышито
гладко вышито мелким крестиком
Как сидит Егор в светлом тереме
В светлом тереме с занавесками
С яркой люстрою электрической
На скамеечке, крытой серебром,
шитой войлоком
рядом с печкою белой, каменной
важно жмурится
ловит жар рукой.

На печи его рвань-фуфаечка
Приспособилась
Да приладилась дрань-ушаночка
Да пристроились вонь-портяночки
в светлом тереме
с занавесками да с достоинством
ждет гостей Егор.
А гостей к нему - ровным счетом двор.
Ровным счетом - двор да три улицы.
- С превеликим Вас Вашим праздничком
И желаем Вам самочувствия,
Дорогой Егор Ермолаевич,
Гладко вышитый мелким крестиком
улыбается государственно
выпивает он да закусывает
а с одной руки ест соленый гриб
а с другой руки - маринованный
а вишневый крем только слизывает,
только слизывает сажу горькую
сажу липкую
мажет калачи
биты кирпичи.

прозвенит стекло на сквозном ветру
да прокиснет звон в вязкой копоти
да подернется молодым ледком

проплывет луна в черном маслице
в зимних сумерках
в волчьих праздниках
темной гибелью
сгинет всякое.
тaм, где без суда все наказаны
там, где все одним жиром мазаны
там, где все одним миром травлены.
да какой там мир - сплошь окраина
где густую грязь запасают впрок
набивают в рот
где дымится вязь беспокойных строк
как святой помет
где японский бог с нашей матерью
повенчалися общей папертью

образа кнутом перекрещены

- Эх, Егорка ты, сын затрещины!
Эх, Егор, дитя подзатыльника,
Вошь из-под ногтя - в собутыльники.

В кройке кумача с паутиною
Догорай, свеча!
Догорай, свеча - хвост с полтиною!

Обколотится сыпь-испарина,
и опять Егор чистым барином
в светлом тереме,
шитый крестиком,
все беседует с космонавтами,
а целуется - с Терешковою,
с популярными да с актрисами -
все с амбарными злыми крысами.

- То не просто рвань, не фуфаечка,
то душа моя несуразная
понапрасну вся прокопченная
нараспашку вся заключенная...
- То не просто дрань, не ушаночка,
то судьба моя лопоухая
вон - дырявая, болью трачена,
по чужим горбам разбатрачена...
- То не просто вонь - вонь кромешная
то грехи мои, драки-пьяночки...

Говорил Егор, брал портяночки.
Тут и вышел хор да с цыганкою,
Знаменитый хор Дома Радио
и Центрального телевидения,
под гуманным встал управлением.

- Вы сыграйте мне песню звонкую!
Разверните марш минометчиков!
Погадай ты мне, тварь певучая,
Очи черные, очи жгучие,
погадай ты мне по пустой руке,
по пустой руке да по ссадинам,
по мозолям да по живым рубцам...

- Дорогой Егор Ермолаевич,
Зимогор ты наш Охламонович,
износил ты душу
до полных дыр,
так возьмешь за то дорогой мундир
генеральский чин, ватой стеганый,
с честной звездочкой да с медалями...
Изодрал судьбу, сгрыз завязочки,
так возьмешь за то дорогой картуз
с модным козырем лакированным,
с мехом нутрянным да с кокардою...

А за то, что грех стер портяночки,
завернешь свои пятки босые
в расписную шаль с моего плеча
всю расшитую мелким крестиком...

Поглядел Егор на свое рванье
И надел обмундирование...

Заплясали вдруг тени легкие,
заскрипели вдруг петли ржавые,
Отворив замки Громом-посохом,
в белом саване
Снежна Бабушка...

- Ты, Егорушка, дурень ласковый,
собери-ка ты мне ледяным ковшом
капли звонкие да холодные...
- Ты подуй, Егор, в печку темную,
пусть летит зола,
пепел кружится,
в ледяном ковше, в сладкой лужице,
замешай живой рукой кашицу
да накорми меня - Снежну Бабушку...

Оборвал Егор каплю-ягоду,
Через силу дул в печь угарную.
Дунул в первый раз - и исчез мундир,
Генеральский чин, ватой стеганый.
И летит зола серой мошкою
да на пол-топтун
да на стол-шатун,
на горячий лоб да на сосновый гроб.
Дунул во второй - и исчез картуз
С модным козырем лакированным...
Эх, Егор, Егор! Не велик ты грош,
не впервой ломать.
Что ж, в чем родила мать,
В том и помирать?

Дунул в третий раз - как умел, как мог,
и воскрес один яркий уголек,
и прожег насквозь расписную шаль,
всю расшитую мелким крестиком.
И пропало все. Не горят костры,
не стоят шатры у Шексны-реки
Нету ярмарки.

Только черный дым тлеет ватою.
Только мы сидим виноватые.
И Егорка здесь - он как раз в тот миг *
Папиросочку и прикуривал,
Опалил всю бровь спичкой серною.
Он, собака, пьет год без месяца,
Утром мается, к ночи бесится,
Да не впервой ему - оклемается,
Перемается, перебесится,
Перебесится и повесится...

Распустила ночь черны волосы.
Голосит беда бабьим голосом.
Голосит беда бестолковая.
В небесах - звезда участковая.

Мы сидим, не спим.
Пьем шампанское.
Пьем мы за любовь
за гражданскую.