Я дочитала «Духлесс». В общей сложности, читала я его чуть меньше недели. Взяла в среду и закончила сегодня в обед. И завтра отнесу в библиотеку. Ну, что я могу сказать. Во-первых, то, что книгу определённо стоит прочитать. Зачем? Нет, не потому, что она гениальна – в современном мире ценности меняются настолько быстро, что понятие «гениальность» смешалось с самыми пошлыми понятиями и его уже не существует, хотя каждый претендует на гениальность. Книгу стоит прочитать для того, чтобы понять, что такие книги читать определённо не стоит. Это раз. Два – для того, чтобы понять, куда катится современная русская литература. На мой взгляд, основа любого произведения – это любовь писателя к своему герою. Но господин Минаев настолько ненавидит своего героя, что на протяжении всей книги меня от этого просто тошнило. Нет, дело даже не в том, что выставлены напоказ все слабости героя и самые гадкие места его души. А именно в отношении писателя к герою. От осознания того, что, вероятно, «Духлесс» - не единственная книга в таком роде, мне хочется плакать. И ещё – творить. Творить – и говорить другим, чтобы творили. Чтобы писали вещи, которые совсем не похожи на эту книгу. Чтобы делали искусственное дыхание литературе, которая скоро погрязнет в мате, неологизмах и американизмах, которые все пытаются переврать на свой лад. Кроме того, хочу сказать, что большинство из тех, кто прочитал «Духлесс», книгу просто-напросто не понял. И я – в первых рядах вышеупомянутых людей. Почему? Да потому, что для того, чтобы понять эту книгу, нужно быть человеком из тех самых светских кругов, о которых говорит господин Минаев. А я этим человеком никогда не была (и, дай Бог, чтобы никогда не стала), хотя и знаю парочку таких. И от того, что я их знаю, мне становится ещё хуже на душе. Потому что я в полном смысле этих слов им сочувствую.
И образ такого «современного нигилиста», который у Минаева вышел отменно. Правда, я никак не могу отделаться от мысли, что вышел этот нигилист каким-то уж слишком чёрно-белым. Он слишком часто бьёт в лоб – контрольный выстрел, да? – истинами, которыми в лоб бить точно не стоит. То есть, бить стоит – но определённо не в лоб. А в лучшем случае – не бить, а капать на мозги до тех пор, пока у читателя, как любят говорить у нас, не упадёт жетончик. Проще говоря – пока читатель не докумекает сам. Книги существуют не для того, чтобы прожёвывать и помогать проглатывать информацию. Книги существуют для того, чтобы научить человека думать. Чтобы научить человека анализировать действительность. Чтобы сделать человека думающим – ИНТЕЛЛИГЕНТНЫМ человеком. Но это всё, конечно, очень субъективно.
Пожалуй, на этом мы закончим.
Вердикт – читать. Читать, читать, вы не ослышались. Читать для того, чтобы понять, что такое читать не стоит. И, вероятно, задумываться над какими-то конкретными мыслями. К примеру, над теми, что не всё в жизни продаётся, даже если вы смогли это продать. Или над тем, что даже у скептиков есть что-то за душой – до тех пор, пока они не становятся уродами. Вот так. Читайте, друзья мои. Правда, после прочтения «Духлесса» я впала в депрессию – надеюсь, что вы и после прочтения будете улыбаться и радоваться жизни.
Ещё я хотела написать о том, какой же чудесный у меня был денёк. О том, как я чуть не дала по морде одному однокурснику, который действительно этого заслужил, так как сукин сын и не мужик. Снова хотела написать о том, как же меня клинит от разговоров о пропавших без водки выходных. Как меня раздражают русские, которые привезли с собой в эту страну всё то дерьмо, которое было у них там. У нас этого дерьма предостаточно, ребята. Отправьте своё контейнером обратно в Союз. И хотела написать про то, как это ужасно, когда деньги используются в качестве ковра, который любезно скрывает дно прогнившей душонки. Хотела написать про того самого молодого человека, про которого говорила выше. Мама у него – владелица крупной клиники по пластической хирургии, папочка держит контрольный пакет акций очень уважаемого завода. И мальчик совершенно не понимает, зачем он находится в колледже, и зачем улучшает аттестат, так как вроде учиться не собирается. Потом он вспоминает, что хочет, вроде поступать или в Гарвард, или в Оксфорд – так хотят родители. И про то, как я сказала мальчику, что он полный урод, и что деньги приносят счастье лишь только тогда, когда они находятся в руках у ЧЕЛОВЕКА. И про то, как я сказала мальчику, что я ему ни капли не завидую, так как нарисованную родителями дорожку жизнь может стереть, и жизнь может больно дать по голове. И про то, что мальчик со мной больше не разговаривает, и про то, что я с ним не разговариваю тоже. И про то, что меня порой тошнит от всех ублюдков, которые меня окружают, и вокруг меня единицы нормальных людей. И про то, что это очень трудно – любить всех

Говорят, что вещи разбиваются к счастью. Полагаю, из этих вещей стоит исключить пепельницы. Почему? Да потому, что ничего счастливого нет в том, что ты просыпаешься посреди ночи и решаешь покурить, а пепельницы нет. Но беда не только в этом. Ты вспоминаешь, что вчера у тебя сломалась последняя зажигалка, а спичек у тебя нет, и зажигалка, которой обыкновенно зажигают дома газ, требует срочной зарядки газом. Очень-очень приятно, я бы сказала.
На улице дурацкий хамсин. С самого утра мне уже нечем дышать.
А между тем, страна наша, как я полагаю, готовится к войне. Призывают резервистов (они получили повестки на месяц май), стягивают войска на границу с Сирией, проверяют исправность противоракетных комплексов в центре и в Иерусалиме, делают всякие там проверки в службах тыла. К какой войне страна готовится? Никто не знает, но все дёргаются точно так же, как в те славные времена, когда Америка атаковала Ирак. Мы ходили в школу с противогазами и боялись того, что дядя Саддам снова решит обстреливать нас ракетами – точно так же, как и во время «Бурь в пустыне». А теперь мы будем бояться дядю Ахмадинежада. Если американцы не свернут ему шею до того, как он успеет запустить свои дурацкие ракеты. Но дядя Ахмадинежад, признаться, сам по себе меня совсем не волнует. Меня волнует другое. В случае масштабных военных действий и меня, беднягу, заберут в славные ряды резервистов. А у меня на тот период совсем другие планы. Проще – экзамены. Я им устрою иранскую ядерную угрозу!
Решила ещё раз редактировать роман. Вообще, я сдурила, конечно, когда взялась за него сразу после того, как закончила. Нужно было подождать и подумать – так как, скажем прямо, всё в общем в голове у меня оформилось только недавно. Ну что же, на ошибках учатся. Сюжета я менять не буду, просто поясню некоторые вещи, где-то уберу пару слов, где-то – подпишу, и посмотрю на него со стороны. И появилась у меня ещё одна идея насчёт него, которую я пока оставлю, так как хочу сначала разделаться с тем, что есть.
Что ещё сказать? Не знаю, что было в выходные, но половина нашей группы на пары по математике не пришла, а другая половина была в каком-то посталкогольном или же обкуренном состоянии. Мало нас было. Меньше народу – больше кислороду. Но Настя была бы не Настя, если бы в воскресенье, день тяжёлый и начало тяжёлой трудовой недели, не вспылила бы и не поплевалась бы ядом. Что-то у меня странное с нервами творится. Лечить надо нервишки. Я сказала нашему математику (причём сказала на повышенных тонах), что я «ничерта не помню и вообще не знаю, как я сделаю эти дурацкие экзамены, и я не понимаю эту тупую математику, так как мозги у меня совсем не математические, и я не знаю, чем провинилась перед Господом и как попала на эти курсы».
- Будь спокойна, - сказал мне свою знаменитую фразу наш математик.
И всё бы ничего – но вот только мысль мою подхватили все остальные и устроили психологическую атаку на нашего бедного Йоську. Я почувствовала себя виноватой, что уж там говорить – но слово, как известно, не воробей. Пустырнику мне попить, что ли – или какие ещё там травки для того, чтобы успокоить нервы. Хотя какие уж тут нервы, если через три месяца будет тот самый экзамен.

Если бы у меня кто-то спросил, как я представляю девятый круг Ада, то я бы ответила, что как салон общественного транспорта. Причём совершенно не важно, есть ли давка в этом салоне или же всё цивильно, прямо как у нас в Израиле – в 99 процентах случаев у всех есть место, и все спокойненько сидят себе на своих креслах, занимаясь своими личными внутритранспортными делами.
Общественный транспорт является квинтэссенцией реальности. Нет, даже не пороков – а именно реальности, что в тысячу раз хуже. В общественном транспорте можно увидеть, услышать и унюхать всё, что угодно. Тут есть и маленькие уродцы, которые до сих пор думают, что сотовый телефон – это роскошь и повод для понтов, а не необходимое средство связи. Эти уродцы всё никак не могу наиграться с новыми скаченными из Сети звонками, не давая при этом покоя всем пассажирам. Ещё есть слишком темпераментные люди, которые имеют привычку орать и жестикулировать, разговаривая с соседями (или же по телефону). Есть и те, кто специально наклоняется к твоим наушникам, чтобы послушать то, что слушаешь ты, и из этого сделать вывод о том, кто ты (ну, или разглядеть, какого цвета у тебя бельё. Или понюхать духи – каждый со своими извращениями). Вариант – смотрят через плечо и читают мою же книгу (купи сам и читай, тут тебе что, библиотека?). Ну, и есть кое-что ещё. Есть такие особи (по-другому их, простите, не назовёшь), которые могут выдать вот такую фразу (говорит по телефону):
- Со мной рядом сидит такая красивая девушка, но она не слышит того, что я говорю тебе по телефону, так как она музыку слушает. Вот послушай только!
И дальше начинается моё описание, начиная от ног и заканчивая грудью. И мне очень хочется попросить придурка подарить этой распрекрасной девушке нормальные наушники, чтобы она не слышала весь тот бред, который он тут порет. В какой-то момент душа поэта не выдерживает, и я бросаю на своего соседа взгляд. Взгляд совершенно недвусмысленный, после этого обычно говорят «Если ты не заткнёшься, я вырву тебе глаза и засуну их тебе в жопу, и ты сам их потом будешь оттуда вытаскивать, без моей помощи». Придурок улыбается мне и спрашивает у меня:
- Как дела, мотек?
- Простите, вы можете говорить немного потише? – отвечаю я спокойно, но сдерживаюсь не без усилий. – А то вы мне музыку перекрикиваете.
Придурок немного меняется в лице, но потом делает вид, что ничего не произошло.
- Правда? – осторожно спрашивает он, делая такое умное лицо, будто он обладает коэффициентом умственного развития физика-ядерщика (этот факультет чрезвычайно популярен сейчас в тегеранском университете, понимаешь, к чему я клоню, урод? Тебе бы туда, подальше от нормальных людей, будешь вместе со всеми иранцами будоражить мировое сообщество).
- Чистая правда, - коротко отвечаю я и снова одеваю наушники, всем своим видом показывая, что разговаривать с ним я не собираюсь.
Придурок отчаянно думает, как бы возобновить разговор и снова попытаться ко мне подъехать. И лицо у него такое, будто он выводит формулу для обогащения урана. Из всего мужского меня больше всего возбуждает интеллект. А ты хорошо делаешь вид, придурок. Молодец, хвалю. Я как бы между тем кручу кольцо на пальце. Мы с придурком поговорили лицом и жестами.
Вообще, конечно, музыка – это один из способов отключиться от всего этого бреда, который творится в общественном транспорте. От всех чужих проблем, семейных ссор, позёрства, выпендрёжа и тому подобной дряни. Затыкаешь уши наушниками – и вот он, твой мирок, ты, как панцирем, защитил себя от пагубного влияния общественного транспорта на твоё психологическое здоровье. Надо заткнуть уши перед тем, как эта реальность окончательно тебя наполнит. До того, как тебе станет стыдно за то, что ты до сих пор считаешь себя не таким, как они. Ты до сих пор роешься в себе, пытаешься отодрать ту самую ржавую корку скептицизма, которая покрывает твои духовные ценности. И дожить до того момента, когда водитель междугороднего автобуса объявит в свой микрофончик:
- Афула! Перемена пять минут, но ТОЛЬКО пять минут!
И ты с выражением тупой радости на лице – в этом нет ничего плохого, так радуются земным вещам – выходишь из автобуса, присаживаешься на ступеньки и закуриваешь. И думаешь о том, что не надо себя накручивать, что это всего-навсего автобус, дурацкий зелёный автобус компании «Эгед», номер 835, маршрута Тель-Авив – Тверия, и что происходящее там практически никогда не является отражением реальности.
Вот только бы не попасть сюда после смерти.

Ты приезжаешь в эту страну в августе. В самое жаркое время года. Видишь из окна самолёта высотные дома Тель Авива, такие высокие, каких ты не видел никогда. Банки, финансовые центры, каньоны, магазины, рестораны, ночные клубы. Траляля, вот какой он, Израиль! Ты вдыхаешь влажный воздух с тем самым таинственным запахом цветущих цитрусовых, и в голове у тебя селится мысль, что так пахнет Ближний Восток. Мысль селится на постоянную квартиру, а не на съёмную, на самую-самую постоянную. Салат из лиц и языков в аэропорту имени Бен Гуриона и страх потеряться, отстать от всех остальных чудаков-новых репатриантов, которые таращат глаза на бесплатную жрачку и негров и работников безопасности, которых тут полно. Траляля. Так вот он какой, Израиль! Тебя чуть ли не раздевают, проверяют все возможные документы, говоря с тобой на ужасном английском. И через некоторое время ты чувствуешь, что начнаешь сходить с ума от всего этого шума и у тебя скоро будет сердечный приступ - такой же, как у того бедного кота, которого шесть с половиной часов везли в самолёте. Ты получаешь квартиру в тихом киббуце. Зелёная трава и опять этот запах Ближнего Востока, но теперь уже вместе с запахом навоза из расположенного рядом коровника и запахом хлора из бассейна, который - о ужас, как такое может быть?! - тоже абсолютно бесплатен и совсем не плох. Так вот он какой, этот Израиль! - думаешь ты.
А потом тебя затягивает это израильское. То самое, которому нет названия. Ты учишь этот странный язык, святой язык, язык ТаНаХа, язык Ицхака, Авраама и Иакова, язык, к которому теперь примешали кучу языков и арабские маты, но от этого он не потерял своей прелести. Ты сгораешь в первый раз, в первый раз попадаешь в больницу с диагнозом "тепловой удар" или "обезвоживание организма" - кому как повезёт. Ты начинаешь жестикулировать, говоря по телефону, говорить водителю автобуса "приятель", давать милостыню на улице тем дядям в кипах и тем тётям с покрытой головой. Ты сам не замечаешь, как твоя речь даже на русском звучит на израильский манер, израильские русские, эта интонация, которую мы поднимаем к концу предложения: "Вы не скажете, как пройти В БААААНК?". Ты узнаёшь, что такое фалафель, хумус, тхина и кнаффе. Ты плачешь и смеёшься вместе с израильтянами, возмущаешься арабо-израильским конфликтом и планом "Дорожная карта", постоянно добавляешь к имени иранского лидера "сукин сын" или хотя бы "пака-пака" (трепло - иврит), и делаешь это по-израильски - то есть, от души. Ты узнаешь, кто такие цфоним - северяне ("Я как-будто сижу в кафе, и как-будто пью кофе, и этот кофе как бы очень гадкий, да, очень-очень гадкий, и его как-будто приготовили парсим (персы - иврит), так как в нём как-будто мало сахара и кофе"), кто такие тель-авивцы ("Да ты посмотри на себя и на меня, ты кто такой? Да я хозяин всех вечеринок города!") и кто такие ерушалмим (иерусалимцы - иврит) ("О, а ты читал эту книгу, приятель? Это бестселлер! А ты знаком с этим востоковедом, дружище? Он просто гениальный человек"). Ты навеки влюбляешься в Иерусалим. Ты влюбляешься и в Тель-Авив, в город, который, вероятно, можно любить, но от всего сердца его можно только ненавидеть. Тряляля. Так вот он какой, Израиль, думаешь ты.
Ты одеваешь зелёную форму и отдаёшь стране какое-то конкретное количество лет своей жизни. Ты строишь планы на будущее - хупа, учёба, карьера. Вот он какой, Израиль. Патриотизм, чужие люди, улыбающиеся тебе на улицах, большие беды и кровь - слишком много для маленькой страны. И ты знаешь, что стал израильтянином, что стал частью этой чудесной, самой лучшей в мире страны (даже если мировое сообщество считает иначе), и что в тебе не осталось ничего ОТТУДА, с Союза, и Союз в какой-то момент становится для тебя чем-то большим и серым, и ты уже не отличаешь Белоруссию от России и Украины и не понимаешь, почему же новые репатрианты из Москвы кидают понты и не слышишь, что они "акают" или там "бекают", ведь они, дьявол их разбери, ничем не отличаются от всех остальных новых репатриантов. Все новые репатрианты равны с того самого момента, как они сошли с трапа самолёта в том славном городе Тель-Авиве, в аэропорту Бен Гурион. Нет, у меня не осталось ничего от той страны, думаешь ты - и ностальгия постепенно проходит. Совсем как плохой сон. Но ты всё же плачешь, слыша по телефону голоса маминых родителей и читая письма из этой далёкой и холодной страны, которая всё же когда-то была твоей.

Вчера у меня был день стрессов в полном смысле этого слова. Всё началось с того, что нашу квартиру превратили в стройку. Сделали дыру в ванной, в кухне, в туалете и в комнате для стирки - и вытащили все прохудившиеся трубы, заменив их новыми. У меня чуть не началась астма от всей той пыли, которую подняла славная бригада из двух инсталляторов-арабов. Инсталляторы выставили хозяйке счёт на сумму пять тысяч шекелей. Хозяйка в шоке.
По дороге к любимому я застряла в пяти пробках (давно со мной такого не бывало), и я подумала, что здорово, что я не за рулём. Ну и, ко всему прочему, у меня сломались наушники. Видимо, купить нормальные уже не судьба.
А вообще - я наконец-то увидела любимого человечка. После почти четырёх лет, которые мы вместе, мы видим друг друга только по выходным, так как живём в разных частях страны, но к таким расставаниям я до сих пор не привыкла.
Одолела уже больше половины "Духлесса". Прямо-таки распирает от желания что-то сказать, но я держу себя в руках. Скажу потом.
Увидела сегодня ночью сон про то, что я получаю по психометрическому экзамену 700 баллов. Один из тех снов, которым очень-очень хочется верить. Ну, хотя бы в то, что эти сны окажутся вещими - а мне иногда такие снятся. Что же, я не теряю надежды.
Любимого мужчину в воскресенье забирают на фронт. Ну, не совсем на фронт - а призывают на сверхсрочную службу. На неделю. В честь этого мы с ним сегодня пошли в парикмахерскую, где парикмахер наконец-то сделал ему нормальную причёску. Стал совсем другим человеком - приятно посмотреть, хотя в парикмахерском кресле сидел с печальным видом.
Давно не проводила выходных вне дома. Чувствую, что очень хорошо отдохну, хотя знаю, что выходные пролетят, как две секунды.
Но, если бы хорошее не проходило, мы бы не научились его ценить.

Чем может ознаменоваться первый день после каникул? Думаете, радостью, связанной с возвращением в класс? Нет. Первый день после каникул стопроцентно должен ознаменоваться опозданием. Ну, или чем-то подобным. Иначе учёба начнётся с левой ноги.
Почему-то я думала, что такие штуки у меня закончились ещё в армии. В первый день после отпуска я никогда не слышала будильника и потом ехала на базу попутками, пропустив автобус. По всем законам Мерфи, майор искала меня с самого утра, в семь часов утра, а я приходила в половину восьмого. После этого мы с майором минут пятнадцать играли в «гляделки» у неё в офисе – она слишком любила меня (своеобразной любовью), чтобы наказать, но всё же погоны своё дело делали, и она не хотела спускать мне это с рук. Итак, мы играли в «гляделки», после чего майор говорила мне:
- Иди, работай.
И я уходила.
Думаете, сегодняшний день чем-то отличался от тех славных дней? Ничем он не отличался. Я поставила будильник на семь тридцать. В семь тридцать он меня разбудил. В семь тридцать одну я открыла глаза, посмотрела на будильник и совершенно отчётливо сказала себе:
- О, будильник. Пора вставать.
После чего отрубилась ещё на сорок пять минут. Утро я провела в совершеннейшей спешке, как всегда, делая всё десятью руками, и даже успела ответить на несколько писем (вы меня ими завалили, милые мои, имейте совесть!). И, что самое интересное успела на урок, хотя в какой-то момент начала чувствовать, что никуда не успею.
В колледже на широкую ногу праздновали начало учебного семестра. Куча разного вида трамплинов, сладкая вата, попкорн, музыка и даже бар с пивом, которое я так и не успела попробовать, потому что весь день носилась между офисами, проклиная выдумавших бюрократию.
А весна вот приходить не собирается. На улице ветер и холодно.
Хочу весну.

Очень плодотворно я провела выходные. Правда, ничего общего с Пуримом, ни капли алкоголя. Но зато начала приводить в порядок конспекты, так как хочу быть во всеоружии за пару месяцев до июньского экзамена, когда надо будет начать подготовку. Обратила внимание на одну особенность – в самом начале года я очень беспорядочно писала и пропускала части лекции. Просматриваю последние лекции (так как учу после каждого урока) – хватаю материал с полуслова. Вот такая вот тренировка.
Снова начала заниматься английским, хотя меня очень напрягает мысль о том, что придётся снова пересдавать экзамен. Очень уж непривычно – обыкновенно я сдавала экзамены блестяще и с первого раза (нет, я не про математику).
А ещё, дорогие мои, я наконец-то закончила роман. Можно меня поздравить. Закончила и отредактировала. Тем, кто хочет прочитать – просьба не писать об этом в комментариях, а черкнуть пару строк мне по адресу wate@mail.ru. Спасибо.
Пару дней назад у меня в голове совершенно неожиданно оформилась мысль – я очень счастливый человек. Не потому, что в моей жизни постоянно случается что-то хорошее. Потому что... потому что я просто-напросто очень люблю эту жизнь. И с улыбкой смотрю в завтрашний день. И даже стараюсь с улыбкой думать о том, что скоро – слишком скоро, в мае – мне предстоит последний бой.

Всё-таки нет ничего чудеснее, чем совершенно внезапно сорваться и поехать всей семьёй куда-либо. Пусть и по магазинам. Не так уж часто мы бываем вместе, не так уж часто мы получаем возможность поговорить о будничных пустяках и поиграть в игру «кто кого перекричит в машине». Мы поехали в славный город Кармиель (точнее, в его промышленную зону), которая находится примерно в сорока минутах езды от нас. В промышленной зоне славного города Кармиеля есть очень много магазинов – одежды, техники и всякой другой всячины. Поняла, что шмоточница во мне умерла окончательно и бесповоротно. Пока мама с папой выбирали брюки моему младшему брату, я прошлась вдоль полок с одеждой и осознала, что ровным счётом никаких эмоций не испытываю. Обыкновенно каждый раз, когда мне удаётся заставить себя пойти покупать одежду, я по приходу в магазин начинаю заниматься аутотренингом:
- Настя, шмотки. Настя, шмотки. Настя, чёрт бы тебя побрал, это шмотки, реагируй уже!
И иногда получается – особенно в тех магазинах, на полках которого находятся более-менее подходящие к моему деловому-классическому-совершенно непонятному стилю. Выбрать подходящую одежду для меня всегда было проблемой. Вон те продранные джинсы я не одену, эта кофточка слишком открытая, та кофточка слишком прозрачная, в этих брюках ходит половина Израиля, эта юбка слишком короткая, эта – слишком просторная, эта – слишком узкая... ну, и так далее, и тому подобное. Хотя бы поэтому я люблю ходить по магазинам одна, дабы не мучить своими капризами своих спутников (особенно спутников мужского пола). Единственная вещь, которую я присмотрела себе в Кармиеле – это деловой костюм. Деловой, конечно, это громкое слово. Не классический, а обыкновенный костюм «брючки-жакет». Чудесного сиреневого цвета и вельветовый. Всё это удовольствие стоило не так уж и дорого (хорошо, что у меня есть клубная карточка этого магазина) – триста шекелей, включая какую-то странного вида блузочку, которая шла в подарок с костюмом. Маман свято пообещала мне, что после 10 числа мы пойдём и купим этот костюм. Всю дорогу домой я представляла себе, как буду щеголять в костюме – но теперь уже как-то охладела и думаю о костюме как об очередной необходимой вещи в гардеробе. Всегда у меня так, блин.

Сегодня ночью меня в полном смысле этого слова переколбасило. Или пересосисило – кому как. Мне приснился такой сон, кошмарнее которого я не видела ещё ни разу в жизни. Всё началось с того, что я заглянула в почтовый ящик и получила повестку номер восемь. Или, как говорят у нас, цав шмоне. Такие повестки посылают тогда, когда армия проводит срочную мобилизацию войск запаса. Даётся очень короткое время на то, чтобы собрать свои вещички и прибыть на призывной пункт. Я собираю вещички, явно шокированная всем происходящим – в стране, конечно, неспокойно, но что это может быть? На призывном пункте мне заявляют, что армия, оказывается, планирует какую-то секретную операцию, где нужны люди, которые хорошо знакомы с армейскими системами связи и имеют опыт работы с шифрованием данных. А также снайперы и прочая лабудень, которая моей должности уже не касается. Причём эта операция, как мы узнаём позже, будет проводиться в Иране, и конечна её цель – ликвидация иранского лидера. Итак, мы получаем билетик Тель-Авив – Тегеран и прибываем в чудесную страну ядерной бомбы и скромных тётенек в паранджах. Нас очень тепло встречают какие-то типы из ООН (непонятно, что они там делают). Мы разбиваем лагерь за городом и потихоньку начинаем вникать в тонкости спланированной операции. И получаем «отличное» известие – господин Ахмадинежад не забыл про обещанный весенний сюрприз и начал-таки обстреливать Израиль. К нему присоединилась и обрадованная такой активностью «Хизбалла», которая со времён второй ливанской войны уже зализала свои раны, а Россия вооружила её гораздо более совершенными ракетами, чем раньше. Мы целый день сидим и слушаем радио, которое сообщает нам всё более интересные новости. Опять хотят, чтобы мы отступили к границам 1967 года, опять хотят, чтобы мы отдали Голанские высоты, и опять дурацкая «Хизбалла» не хочет разоружаться. Когда мы слышим, что Ахмадинежад угрожает сбросить на Израиль атомную бомбу, то мы все дружно решаем дезертировать и ехать домой – но это определённо не наш день, ибо тегеранский аэропорт, понятное дело, закрыт из-за военного положения в стране. И вот представьте себе, какая весёлая история. Мы – чёрт знает где, в Иране, а родители, мужья, жёны и дети – в Израиле. Кто бы из вас не сорвал погоны и не поехал бы туда, к ним?
Вы не представляете, какое облегчение я испытала, когда поняла, что это сон. Полночи я не могла уснуть от того, что у меня бешено билось сердце. Первой мыслью было позвонить родителям (да, в начале четвёртого) и спросить, всё ли окей.
Это всё вчерашние «Офицеры».
Сколько раз я зарекалась не смотреть фильмов о войне?!

Вчера мои шаловливые ручки и глазки, которые не уступают в шаловливости ручкам, добрались-таки до скаченного мной месяц назад фильма «Оружейный барон» с самым неподражаемым и самым чудесным на свете актёром по имени Николас Кейдж. Когда-то я хотела посмотреть фильм в кино, но опоздала – да и в нашем городе добраться до кино довольно проблемно. В субботу оно не работает, а посреди недели времени на подобное у меня нет. Да и в кино я одна ходить не люблю.
Начало фильма меня не впечатлило совсем. Немного спутанное, какое-то сумбурное. Братец Юрия (Юрий – герой Кейджа) меня не впечатлил тоже. Не понравилась мне и вечно русская (украинская? По фильму) водка. И мат, конечно же. Мне очень хотелось выключить фильм на половине и пойти решать математику, но я подумала, что в фильме, где упоминается мой страстно любимый Ближний Восток, всё же будет что-то хорошее. И ожидания меня не обманули – к середине фильма всё немного раскачалось и даже стало интересным. Впрочем, лёгкая сумбурность чувствовалась на протяжении всего фильма – такая вот сумбурность автобиографических фильмах. Кроме того, меня не покидало ощущение дежа вю – где-то я уже эту историю слышала. Больше всего меня впечатлил конец – открытый и совершенно чудесный. Додумывайте, как хотите. Правда, развязка была немного ожидаемой – но сделаем вид, что мы этого не заметили.
Пожалуй, больше всего мне не понравилась жена героя Кейджа. Не понравилась совсем-совсем. Почему-то я весь фильм представляла на её месте чудесную Монику Белуччи, самую красивую женщину, которую я когда-либо видела. Они были бы красивой парой, неправда ли?
В общем, фильм на четвёрочку с плюсом. На хорошенькую такую четвёрочку. Плюс фильму принёс Николас Кейдж.

Скрывши в платках свои слёзы невечные,
Вдовы идут прочь от юга до запада.
Я проводил те часы бесконечные,
Прячась в ночи и дыша лишь закатами.
Разные мыслью, религией, криками,
Разъединённые войнами братскими,
Вдоволь вкусившие псевдо-великого,
Слишком наивные, слишком багдадские.
На кон поставивши правду и вечное,
Стали игрушкой, тряпичною куклою,
И вековое, святое, беспечное
Меряют медленно днями-минутами.
Я засыпал, и мне месяц нашёптывал
Сказки, что были наивны и ласковы.
Он умирал, и смиренно навёрстывал
Дни над горами-тенями ливанскими...

Я бросила тщетные попытки наладить режим дня, так как уже давно уяснила для себя, что с началом учёбы конкретно осовела. Для того, чтобы заставить себя проснуться с утра, мне нужно пройти девять кругов Ада. Вечером же на меня нападает жажда деятельности, и уже не говорю про ночь. Что такое ночь? О, это чудесное время суток. Во-первых, ночь - это тишина и спокойствие. Тишина. Тишина. Вслушайтесь в это слово, почувствуйте его, пропустите его через себя. Это - самое чудесное, что есть на свете. Спокойствие. Возможность дать волю своим мыслям. Вот что такое ночь. И, кроме того, что может быть лучше, чем творить ночью? Ничего, думаю. Просто-напросто ничего.
Ввиду гадского настроения а-ля "зимушка-зима наших родных северных широт" день был проведён совершенно бездарно. Я ленилась, ленилась и ещё раз лениилась. Совершила пешую прогулку за городом, любуясь нашей прекрасной природой, чуть опечаленной зимой, но всё же не потерявшей своей исключительной прелести. Без цели бродила по городу, разглядывая витрины магазинов. Смотрела на людей. Поспала пару хороших часиков днём... В общем, вот такой вот выходной посреди недели.
С наслаждением смакую последние страницы "Доктора Живаго". С одной стороны, облизываюсь на "Лезвие бритвы", которое скромно и молчаливо ожидает своей очереди на книжной полке. С другой - просто не чувствую в себе сил расстаться с этой гениальной книгой. Кажется, можно читать её всю жизнь - и всё равно находить для себя что-то новое. Такое ощущение у меня появлялось после прочтения книг Булгакова, Маркеса и Ремарка. Читать, читать, читать - но так и не испить то, что там, так и не утолить свою жажду. Всё равно будет то, что останется за гранью.

Взгляд, за очками спрятанный,
Мысли, что снова запутаны.
Стёкла души, что за пятнами
Стали сырыми и мутными.
Путь, от нуля не пройденный,
В круг обратится заново.
Я буду править войнами,
Роль разыгравши усталого.
Книги, немые и чистые,
Заговорят моей правдою.
Я побеждаю мыслями -
Глупыми, мудрыми, вялыми.
Войны, что не отвоёваны,
Пули, не в цель полетевшие,
Пленные - те, что не пойманы.
Мёртвые и посветлевшие...
(11.02.07)

Просыпаться поздно в дни экзаменов у меня уже стало традицией.
В пять утра я проснулась от того, что у меня дико болела голова. Вставать мне нужно было гораздо позже. Поэтому я проглотила две таблетки и пошла полежать в надежде на то, что голова-таки пройдёт. Включила в комнате обогреватель, согрелась под одеялом - и незаметно для себя уснула. Хорошо спала - и, по-моему, даже видела какой-то добрый и чудесный сон. Проснулась я от того, что в голове моей совершенно неожиданно появилась мысль: "Чёрт, у меня же сегодня экзамен по географии!". Подскочив, я обнаружила, что уже начало девятого. В результате моё утро прошло примерно следующим образом: одной рукой я красила ресницы, другой - губы, третьей держала чашку с кофе, четвёртой - сигарету, а пятой одевалась. Ненавижу суматошное утро. И опаздывать ненавижу. Ну, хоть не опоздала - и это радует.
На экзамене были 8 человек (информация к размышлению - в классе нас 16). Трое не сделали ничего. Вот такие у нас серьёзные дети. Всем бы так учиться, правда?

Думаю, чего бы хорошего написать. Странное дело - но ничего хорошего придумать не могу. Почему - не знаю. Писать ли о том, что меня достал бесконечный дождь? Или же о том, что меня в последнее время тошнит от моего окружения? Зимняя депрессия, не зимняя, не депрессия... я очень много сплю, но не высыпаюсь. Ничего не хочется - даже курить. Курю пачку в два дня - где это слыхано? Со школы у меня не было такого завихрения. Смотрю на себя в зеркало - и не узнаю. Ещё больше ввалились щёки, и глаза какие-то тусклые. А в голове - только мысли про будущую учёбу и про то, что бы выжать из настоящего момента, какие из него вынести блага... утомляет. Очень.
Утомляет меня и общество в колледже. Утомляет в самом плохом смысле этого слова. Все 12 лет учёбы в школе надо мной смеялись потому, что я учила и училась. Называли заучкой и тому подобными детскими "комплиментами". В армии меня ненавидели за то, что я любила свою работу и старалась делать её хорошо. "Хватит выслуживаться", говорили мне. Когда я пришла в колледж, то подумала - Господи, ну неужели тут всё будет по-другому? Тут, конечно, взрослые люди. И,знаете, я ошибалась. Бывают вот такие трагические ошибки. Всё тут точно так же, как и в школе. Учат два-три человека из класса, все остальные над ними смеются. Мне никогда не понять людей, которые пришли улучшать аттестат по своему желанию, учатся за свой счёт - и ещё каким-то образом смеют ложить на всё большой и толстый и ничего не учить. Да я вообще не понимаю, как такое может быть - нежелание учиться... но это совершенно другая история. В общем... достало меня это всё. Достало до ручки. Но выбора у меня нет - надо собрать все душевные силы и протерпеть ещё полгода...

Единственное, что в этот период у меня получается хорошо - это писать. Любимый мужчина был в восторге от последнего стихотворения - он - самый строгий для меня критик, и его похвала для меня - самый что ни на есть настоящий комплимент. И роман... с замиранием сердца описывала мой любимый Иерусалим... и не только. Ещё раз подтверждается теория о том, что, чем хуже на душе, тем лучше текут мысли...

Скажу честно - даже когда я задумываюсь о том, что когда-либо стану известным человеком (ну, вы знаете, такие честолюбивые мысли проскакивают в голове у каждого), то я не могу объяснить внятно, зачем мне надо это удовольствие. Недоделанный (в хорошем смысле - с Божьей помощью, скоро я его доделаю) журналист во мне скажет - выполнить журналистский долг и открыть людям то, что должно стать достоянием общественности. Писатель во мне скажет - иметь возможность влиять на людей.
Но это всё, конечно же, лирика, друзья мои. А теперь - собственно, к делу.
Давным-давно я напиала вот такое стихотворение.

... И тогда я решила - я буду куклой.
Немного застенчивой, чуточку глупой,
Пластмассой холодной, не чувствовать боли -
И быть безразличной ко всем, словно море.
Забыть, что такое любовь и разлука -
Я буду Барби, стервой и сукой.
Точно такой, как фольга шоколада -
Ты видишь всегда то, что хочешь - так надо.
Изящна, стройна и умна, сексуальна,
Ты снова подумаешь - всё так реально...
Но эти слова я забуду наутро.
Забудешь и ты.
Потому что... я - кукла.

Ну, вот такой вот бред обыкновенной 18-летней девушки, без особой претензии на гениальность.
Пару дней назад я решила провести приятный вечер в Интернете и наконец-то ответить на все письма. Но покой мой потревожил некто, совершенно нагло написавший мне в icq.
- Это вы та самая знаменитая Анастасия Эльберг? - спросил он.
Нет, что-то тут не так, подумала я.
- Да, это я - но вот почему же знаменитая? Нет... пока что.
- Я хотел у вас спросить, - продолжил мой гость, - как у вас получилось написать такое.
- Какое? - спрашиваю.
- Стихотворение. И откуда в вас столько злости.
Мне процитировали моё стихотворение. Ну, то самое, которое я указала выше.
Нет, тут определённо что-то не так, решила Настя.
- Это стихотворение чрезвычайно популярно в анкетах и дневниках разных барышень, - ещё раз огорошил меня незнакомец. - Я искал автора, и ниточки привели к вам...
Мне посоветовали набрать фразу "я буду Барби - стервой и сукой" в Яндексе и посмотреть, что же получится.
Попробуйте и вы! А, если пробовать не хотите - http://www.yandex.ru/yandpage?&q=1279835921&am...C9%2B%25D3%25D5%25CB%25CF%25CA вот вам ссылочка. Может, я всё-таки гений? Правда, лучше бы люди прислушивались к более дельным вещам, кроме стихов про стерв...

Погода за окном невероятно располагает к безделию. Это и было моим основным времяпрепровождением последние два дня. Я спала, сидела в ЖЖ, разгребала почту в электронном почтовом ящике и писала письма в далёкую Россию и другие, менее далёкие, места, читала до трёх ночи Пастернака, грелась и писала роман. Ничем другим я не занималась - можете поверить мне на слово. И - о ужас - я почти не чувствую себя виноватой за то, что так плохо и нерационально распорядилась своим временем. Почему же, в конце концов, другие на каникулах наслаждаются безделием, а я - нет? Пришёл и мой час.
Кроме всего прочего, я сделала очень важное дело - переписала кучу скачанных фильмов на диски, дав нашему бедному харду свободно вздохнуть. Надо сказать, что эта работа меня нереально раздражает. И я дала себе слово в следующий раз переносить все фильмы вовремя. Теперь у меня скопилось огромное количество новых фильмов, в том числе и с моим любимым и обожаемым Николасом Кейджем. Найти бы время для того, чтобы их посмотреть.

Сдала. Почти час думала над сочинением - кто, твою мать, придумал тему "Что влияет на формирование личности израильтянина?" (опираться надо было на один из текстов, в котором рассказывалось о проведённом в Америке исследовании)? И - орешки, орешки. Грецкие орешки. Жаль, что я в армии про них не знала и неосмотрительно интересовалась бензедрином. Орешки - это что-то. Правда, проблема напоминает бензедриновую - после всплеска активности наступает резкий спад, и хочется прикорнуть где-нибудь в тихом уголке. Чувство такое, будто оставила мозги там, на экзаменационном формуляре. И теперь у меня в голове тихо-тихо, и пусто-пусто, и чуть-чуть ноет в висках. Посему я купила себе бутылку колы - я, конечно, лечусь от зависимости, но иногда можно. Спаситель-кофеин.
От души немного отлегло - хотя и знаю, что впереди математика, но почему-то уверена в своих силах. До противного безнадёжно. А желание лечь и поспать всё сильнее, но хренушки. География - тест через месяц. И страшный психометрический экзамен, который настигнет меня в апреле - пора усаживаться за книги основательно. Всё. Сегодня я ТОЧНО иду спать в десять часов. Без дураков. Точно так же, как и прошлые две недели.

Вот и закончили мы курс английского. Вроде бы ничего такого новенького не выучили, и, вроде бы, не такие были интересные уроки... но всё же сегодня, когда мы устроили крошечный банкет с кока-колой и купленными в магазине пирогами, мне почему-то захотелось плакать. За полгода эти люди мне стали такими родными, что я с удовольствием продолжила бы курс... всё заканчивается - наверное, надо это считать определённой ступенькой, периодом в жизни, чтобы не было так грустно. А послезавтра, во вторник - последний бой. То есть, экзамен по английскому. Надо собрать сопли в кулак последние силы и пойти в этот бой с более чем боевым настроением. Если я получаю меньше девяноста - то сразу несите мне пистолет...
Любимый мужчина остался до завтра - такое бывает редко. Дополнительная возможность собирать драгоценные минуты... снова говорили про свадьбу. Всё же гадко, конечно, что желание двух людей связать себя узами брака - это не единственное, что требуется для осуществления этой мечты... деньги, время, унизительная процедура подтверждения еврейства... но что же, игра определённо стоит свеч.
Впервые за долгое время решила немного подправить роман, так как обнаружила небольшое несоответствие. Кроме того, любимый мужчина прочитал первые семьдесят страниц и теперь пытает меня - ну, посылай же мне скорее продолжение!
А вообще - я в долгах, как в шелках. Банк, сотовая компания... Работа нужна позарез(завтра - интервью), но я почему-то, вместо того, чтобы грустить и рвать на себе волосы, всё же улыбаюсь и искренне верю, что всё будет хорошо. Дура, наверное - но я и правда в это верю. И вам советую верить. Чем искреннее - тем лучше.
А пока - купить шоколад и орешки. Жаль, что не смогу пойти в кино перед экзаменом - ну что же, не всегда получается следовать традиции...