Как-то раз я поторопилась с карамельным выводом, что жизнь прекрасна.
Как мне хотелось раньше живительной эвтаназии, так и до сих пор хочется.
А когда жизнь начнет отвечать на мою нелюбовь взаимностью, я и вовсе взвою.
Ебись оно все конем.

+

Все свои 25 лет я была нежитью.

Как трудно не обвинить, когда человек раскрывается, как трудно не вспомнить то, что поклялись забыть. Я не умею отвечать на твои вопросы сразу - мне нужно выдержать паузу, чересчур затянутую по людским меркам. Ибо, открой я рот чуть раньше, не слова оттуда полетят, а вырвутся немыслимые существа первобытного хаоса, которые никогда не должны увидеть свет.

А те два кусочка ни в чем неповинной материи мне в какой-то момент остро стало жаль выбрасывать, потому что вдруг, совсем как в детстве, показалось, что вещь, не выполнившая своего предназначения - того, для чего произвела ее какая-то неведомая фабрика, - никогда не обретет покоя. Какая глупость.

Прости.

lying deep in comfort I awake now

Вернулась и все по-старому сделала.
И никому не скажу, зачем и почему.
Бебебе.

Весь день чувствую себя маленькой козявкой на ладони великана.
С трудом высидела рабочий день. Мужики болтали о Киркорове, мужских и женских изменах, мусульманах и Кавказе, а мне все это время хотелось непрерывно колотиться башкой об стол. Чтобы морду в кровь и ошметки мяса на столешнице. Смс-ку отправить кому-нибудь, о том как мне тут нечеловечески гадко. Но в моей телефонной книге нет человека, которому я смогла бы такое написать. Лучше всего было бы отправить смс в дневник, если бы я знала, как это делается. Никто бы мне, конечно, на телефон не ответил, но услала бы я свое «хуево» далеко-далеко...

Ощущение, что все, и кругом, и внутри меня, состоит из какой-то ненужной шелухи, разрозненных фрагментов чего-то давно отжившего, отгнившего, но накрепко приросшего к коже. И люди вокруг какие-то...случайные...весь день силилась понять, почему они рядом со мной, и что я делаю среди них...

И ничего не радует. Что-то из вчерашнего дня слабым прерывающимся голосом, уже на пороге предсмертной агонии, шепчет: «Посмотри, осень нас своими последними листьями укрывает, убаюкивает, растворись в ней, найди свою каплю покоя, пока не поздно...», а я тяну уныло: «Дааа, осень...что же это я где-то слышала про осень?..» И еще тише звучит: «А музыка? Помнишь ли ты? Помнишь?» и я шепчу в ответ устало: «Нет больше музыки. Там, где вакуум, музыка умирает». «Почувствуй хотя бы холод» - «Пусть будет холод...»

Что-то надвигается.

Вернулись сны из прошлого. Почти десять лет они меня не посещали.

Веду машину, не зная ни правил дорожного движения, ни как ею управлять. Знание приходит четко в тот момент, когда возникает требующая этого ситуация. Я не совершенно уверена в том, что и в следующий раз оно возникнет так же легко и будет таким же исчерпывающим, но сама намеренно провоцирую сложные ситуации, испытывая от этого наслаждение и страх одновременно. И всякий раз оно появляется и направляет мою руку на руле.

Сны просто так не возвращаются. Что-то еще должно было вернуться вместе с ними.

Меняю цвет. Проваливаюсь целиком в черный... Черный. Отсутствие цвета. Отсутствие места и времени. Моя маленькая локальная ночь на экране. Тишина и забвенье. Я присяду здесь, облокотившись о что-то невидимое, черное на фоне черного, и буду просто созерцать тьму, не думая ни о чем. А потом уйду, и может быть надолго. Но вернусь сюда обязательно.

Вечером воскресенья, 18 июля, солнце вышло из-за туч и развеяло мою робкую надежду на проливной дождь с уютным дополнением к нему в виде мягкого кресла и звуков dark ambient в наушниках. Солнце с некоторых пор повергает меня в муторное тревожное состояние - кажется, в последнее время мне хочется отгородиться от ясного светлого неба, и когда оно затянуто тучами, я чувствую над собой надежный кров. И всюду меня теперь преследует призрак угасания. Смотрит глазами встречных старух, мхом на фундаменте давно исчезнувшего неведомого здания в парке. Выглядывает из зеркала, рисует призрачной своей рукою на его поверхности то, чему еще суждено отразиться. Каждый лист каждого дерева, каждая травинка на земле - все они носят в себе семена увядания, и моим глазам нынче угодно видеть в их жизнерадостной зелени лишь то, как прячет в себе лето темные печальные очи осени...

а дальше можно и не читать

- Надо только вспомнить что-то давно-давно забытое, и все сразу встанет на свои места...

Наивный голос. Наииивный... И ничего, конечно же, так просто на свои места не встанет, и забытое-то, поди, истлело уже и рассыплется прахом от легчайшего прикосновения рук...
А может...

... кухонная дверь в однокомнатной квартирке на последнем, 12-ом этаже, перекидной календарь слегка покачивается на гвоздике, на картинке – японка в национальном костюме. Улыбка далекая, загадочная, тонкая – одно слово, восточная; деревянные сабо на ногах; и природа на заднем плане ярко-зеленым и в то же время очень мягким и умиротворенным фоном... И ничего-то особенного не было в этом календаре, а вспоминается он мне в тягостные минуты весьма настойчиво, и мнится порой, что гуляла я сама вместе с этой девушкой под сенью старых криптомерий, и что-то важное оставила там, чтобы сохранить, не растратить с годами...

...а за сандалии улыбающейся японки тонкой, почти невидимой ниточкой цепляется почему-то (бог знает, почему, ведь не было, кажется, никакой связи) воспоминание о парке в другом конце города, мягкой хвое лиственниц под ногами, кристально-прозрачных лужах на темном асфальте...

... или может быть, полуразрушенное здание из потемневшего кирпича на вершине холма, средь буйной зелени и в лучах ласково-равнодушного солнца, отрешенное и растворенное в сладостном бездействии настолько, что само уже с большим трудом вспоминало о своем былом предназначении. Лишь по намекам суровой потолочной росписи, еле видным скорбным глазам святых, догадались мы, что перед нами церковь...

...может быть...

В безмолвии, гуляя берегами туманной реки, в гонимых ею мутных вешних водах, сквозь непролитые слезы и бешенство, через разочарование и надежду, сквозь тебя и себя, пытаюсь увидеть свою правду-оправдание, почему я все еще...

мудрость-река моя
седым струится волосом
за тремя кострами

первым – согреть любовь
вторым – опалить крылья властолюбия
сквозь третий пройти невредимой

Это только кажется, что я сижу за компом.
На самом деле я стою на старом полуразвалившемся мосту и кидаю в речку камешки. Кину один, подожду, пока разойдутся далеко концентрические круги на блестящей поверхности, и бросаю ему вдогонку следующий, точно такой же. И он порождает точно такие же круги с центром в абсолютно том же месте. Словно прокручивается на старом кинопроекторе пленка со склеенными концами.
Речка сонная, неопрятная, заросшая зеленой ряской. Тусклое солнце нерадиво светит сквозь большое оборванное ватное облако. Кругом тишина, и слышны только шлепки камешков об воду.
Шлеп... Шлеп... Шлеп...
Потормозим...

Комочек мерзлой земли в руке... легонько подбрасываю его, и он скрывается за краем прямоугольной ямы. Каждое мгновение полета стирает год ее жизни (только ли из моей памяти?) Я не увижу и не услышу, когда комочек, мой последний привет, коснется того, что на дне, но я точно знаю, что обратный отсчет закончится на нашей фотографии 13 летней давности.

В моей жизни есть только два состояния – метро и зима. Они чередуются, синусоидально перетекая одно в другое: воющее однообразие бесконечных тоннелей где-то переваливает внезапно через ноль ординат и обращается вдруг скользкой промерзшей тьмой и безжалостным ветром. Все другое остается за границей моего разумения – никто не сможет доказать мне, что есть еще что-то кроме зимы и метро. Моя вера неколебима: нет солнца кроме тусклой лампочки в вагоне и зеленоглазый турникет провозвестник его...
И все же
в июне мне начинает сниться лето.

А в горах все по-прежнему.
Они высятся, окутанные туманом, мудрые и неподвижные.
Я несу им свои нехитрые новости – может, мой голос проникнет сквозь вечную их полудрему, развлечет их недолгим рассказом, и они подскажут верное направление... Ибо я пришла к нулевой метке. Просто так чувствую. Просто пришло время.

Ну, здравствуйте, сумеречные горы на краю души, я приползла к вам сбросить кожу.

Now Playing: Hlidolf – V01d

Титан и Титаник.

Что мы знаем о времени?
Может ли более позднее событие быть причиной более раннего?

Не, это уже не шиза.
Это так, отголоски :-)

В ушах: Void Of Silence – Criteria Ov 666

...Lying on your bed
Examining my head
This is the part of me that hates...

УУУУУУУУУУУУУУУУУУУИИИИИИИЫЫЫЫЫ!!!
Не проходите мимо.
Да, да, та облезлая невменяемая шавка возле мусорного контейнера – это я.
С блохами, глистами, проплешинами на боках и мутным бессмысленным взором.
Упоенно дожирающая собственную заднюю ногу и надрывно воющая от боли.
В луже крови и дерьма. С гнусно гудящим нимбом из мух вокруг черепа и с полурастворенным мозгом внутри него.
Я ублюдок Цербера, хилая псина с двумя головами – одна смотрит вниз, другая – назад, и я пытаюсь ползти на все четыре стороны одновременно, опираясь на три здоровые лапы и одну обглоданную кость. Я боготворю Хаос, я ненавижу Хаос, мой единственный жестокий хозяин – Хаос, и я пристрастилась к объедкам со стола Хаоса – дисгармония мыслей и слов, слов и чувств, чувств и действий, действий и желаний – вот мой опиум.
This is the road to my ruin.

Просто.
Потому что ты есть.
Потому что мой единственный подарок тебе – мой тяжелый характер в упаковке из тяжелых разговоров.
Потому что всегда молчу, когда хочу назвать тебя по имени и сказать что-нибудь стоящее.

Я, всегда гуляющая на окраине жизни; и ты, зачем-то остановивший на мне взгляд.
Кажется, я увидела путь – может, единственный – по тонкой изогнутой линии связующего нас звена; может, всего лишь один из миллиона возможных. Ты будешь просто слово вне контекста, единственное бесценное слово посреди бездарного рассказа, которое я унесу к себе на окраину, если захочешь.
А больше ничего не нужно.

P.S. Я нашла вчера тишину среди гула машин – не нужно было слушать – просто УВИДЕТЬ, как спускается она вдоль черных силуэтов деревьев с фосфоресцирующего зимнего неба и мягко растекается по снежной белизне...

(5.01.2004)

Вне рациональности.
Вся наша музыка слишком тяжела для меня сегодня; все слова разума, будь они хоть трижды истина, не стоят ни гроша.
Раскаленная причудливая спираль в настольной лампе – танец тысячи солнц, стоит только закрыть глаза; и одно из них (пускай мне не верят, безразлично) освещает сейчас матовым предвечерним светом узкие улочки весеннего города, старинные каменные мостовые, женщину с большими черными глазами, поливающую из лейки цветы на маленьком балкончике, прозрачную круглую каплю в свободном полете – через мгновенье она разобьется вдребезги о поверхность крупного темно-зеленого листа, но вместо этого вдруг проступают на ней знакомые очертания материков и океанов, все отчетливее становятся детали, все ближе и крупнее огни другого, большого заснеженного города, и, наконец, твердая почва под ногами и холодная луна над головой – отраженный в жемчужной бусине свет чьей-то настольной лампы...
Судьбы нет.
Сегодня я легче дыма.

(5.01.2004)