Вечер.
Даже потерялся весь. И весь день хотелось сказать: «если это ты, там, где-то, когда-то думаешь обо мне – немедленно перестань. От твоих мыслей внутри, мягкой кошачьей лапой, нежность перебирает струны и я цепенею заворожено взирая на нервное чудо влюбленности. Я влюбляюсь в тебя каждые две недели, забывая что всё это уже было во времени и пространстве. Улыбаюсь как дура – растворяет до дрожи за веками. Мое сердце заходится песней и тело падает в предобморочное состояние. Невесомость – паришь словно облако и растворяешься сплавляясь в целое.
Я тобой понимаю мир и тобой читаю созвездия. Мне тебя не хватает в беспамятстве дней и тобой задыхаюсь в минуты пронзительной нежности. Я тебя ненавижу, когда не способен любить и тебя же люблю когда мне смешно помнить о мелкой невзрачности мира вокруг. Это как океан – приливы сменяют отливы и волны все время в движении. Вечность динамики без направления и заточения целью.
Спонтанно – отраженным светом луны упавшей камнем на дно разливается нежность. Эхом твое дыхание слышу за каждой секундой. Спонтанно – пронзает на вылет – а как еще мне сказать, что падаю в невесомость?
Ночь.
И я не всегда неуемно многословен. Далеко не всегда. Запойный – запойно говорю, и так же запойно молчу. Я вообще запойный, жаль что только к переживанию. Переживаю то момент запойно, а вот на действия как-то, увы, не хватает. То ли мотивации, то ли уверенности.
В этом мире… есть приятное обстоятельство..
Иногда мне нечего сказать – я захлебываюсь от нахлынувших чувств, захлебываюсь ощущением что где-то рядом открытая дверь, замурованная стеной пространства, захлебываюсь редким моментом единения «я». Состояние невесомости. Порой мне кажется, что таким я должен был быть, что это я, а всё остальное лишь неудачная вероятность, ошибочное прочтение, отражение. Не я. А я, тот кто должен был занимать это место, именно такой. Стук игральных костей и кубики выпадают шестеркой. Комбинация потерянных воплощений. Щелчок автомата и монетка проваливается в бездну – в глазах стального воплощения судьбы мечутся знаки пока не застынут потерянным именем. Потом всё начнется сначала и вереница комбинаций сотрет ту единственную которая должна была случится. Иногда чертовски хочется ответить в тон натянутой внутри струне, но слова рассыпаются в пепел в ладонях. Чужие слова. В такие моменты с тоской смотришь в сторону цитат – хотя бы так. Но эти слова то же – чужие. Не так как те, первые, вызывающие отвращение – эти всего лишь равнодушны. Чуждость – слишком много вариантов значений. Чужое, то что могло бы твоим стать, то что еще твоим не стало и то, что твоим быть не могло никогда. То, что не должно быть твоим. Чужое – чуждое, и чужое – просто стороннее… Невыраженность – вечная не хватка точного. Слов, жестов, смыслов. Кажешься себе бутылкой шампанского – волна внутри откатывает и превращается в девятый вал требуя выхода. Только запаяно на глухо и выхода нет. Задыхаешься не рожденным моментом. Разделить отрезок вечности – время, пространство и то что лежит за ними. Разделить момент растворяя бесконечную череду «я» в разлившейся тяжелой соленой водой тишине. Брат – перекатываю на языке, пробую на вкус это странное ощущение. Брат. Всегда жалел о его отсутствии – с детства инцест представлялся чем-то исключительно романтичным. Любить того, кто одной с тобой крови как-то естественней. Это уже почти как дышать. Нечто изначально тебе присущее. Кусочек вечности на ладони в бесконечной сиюминутной одномоментности мира. Брат. Когда совпадает всё становится таким легким и простым, ты не находишь?-) Совпадения. Дождь из сов разрывающий реальность в клочья.
Успокой меня, мой друг, говори о чем-нибудь
Разговаривай со мной, мне сегодня не уснуть
Ну я же говорю – условный комплекс условных ощущений на условную единицу времени. Только как-то вот слишком уж часто накрывает-) Дикая какая-то радость по тебе… И да – сегодня её нет. Вчерашний не сон – тяжелый бокал из темного стекла и рваная рана выбеленной трещины. Вино, густое и вязкое льется и каплями крови проступает на срезе. Ну да – штампы моих ассоциаций. Тяжелый бокал, по форме напоминающий ритуальные серебряные кубки, только из стекла цвета темного граната. Черный отливающий в багровый. Багровый сгущенный до черного. Вино – терпкость запаха и предощущение густого вкуса. И трещина, обязательно на стекле. Витрина разбитая с трещиной под углом. Перечеркнутый текст – буквы видны, но накрыты неровной чертой. Вроде бы и есть, а вроде бы и нет. Одновременность бытия и небытия. Окно в которое смотрел на город прижимаясь носом к стеклу изуродованное коллоидным рубцом трещины – точки отсчета взгляда больше нет, и он распадается на осколки. Отсутствие присутствия, «есть» и «нет» в одном флаконе. Один шаг в сторону будущего, которое всегда есть пустота. Условность разделения на отрезки – сегодня будет прошлое. Будущее – это отрезок в котором ничего уже нет, прошлое – это отрезок в котором всё было, настоящее – это момент перехода, точка входа или выхода. Читать далее...

Хотя я и злопамятная мстительная сука и никогда не умела возвращаться назад сегодня мне подумалось. Вспомнила. Само собой вспомнилось. И я это напишу, а ты никогда этого не прочитаешь, потому что слава богу тебя тут нет. Может потом когда-нибудь, летом, если случится момент поиска радости на дне карусели созвездий и накурившись травой будем грезить о несбыточном я расскажу тебе это сон. Уже в иной, размытой абстракцией форме. Любила – в общем то всё можно было свести только к этому, а не размазывать слова по тарелке текста длинными пояснениями. Наверное если кого вообще когда-то, то только тебя. Тебя почти. На грани. И это помнится даже сейчас. Настоящее не исчезает, оно меняется, уходит, уплывает за горизонт, но никогда не теряется до конца. Забывая тебя я узнаю твои интонации. Если мне вообще было дано быть привязанным к кому-то то это была только ты. То что было до тебя – была репетиция, то что было после – имитация. До сих пор. Знаешь, мне до сих пор легко с тобой говорить. Ты изменилась, теперь ты всё больше похожа на ту которую в тебе видела, видеть хотелось. Мы становимся всё больше похожи на прототипов, на проекцию, предчувствованное, увиденное заранее. Уже почти там. Девочка… Это не нежность, не только нежность, не столько нежность. Не то. Сострадание – может быть. Со_чувствительность. Созвучие. С полуслова, с полувзгляда, за секунду до мысли… Хочется спросить – как же так вышло, что всё оказалось таким? Как же так? Как-же-так – каждый слог чеканишь, проговариваешь отчетливо, резко, всхлипом. Как-же-так. Безысходность. Такая тоска, знаешь? Такая тоска. Сколько мы вместе? Двенадцать? Когда-то я говорила – навечно, до самого конца, а теперь 12 кажется вечностью в два раза длиннее чем было бы выносимо… Моя половина. Не вторая и даже не я. Но половина. Мы стали похожи – жизнь свела наши полярности к центру… Первые письма – теперь я лишь повторяю, воссоздаю те строки и те отношения. Всё так изменилось за эти двенадцать с перерывами лет. «И всё-таки я тебя любила». Пустой звук в затертых до дыр словах. Ностальгия. Всё истончилось, истаяло, растворилось в пыльной затхлости комнат обыденности. И уже не любви, ни веры, ни даже надежды. Всё проходит, стирается, обращается в прах. Даже безумие страсти становится пылью. И уже не того, ни другого, ни даже тоски по потерянному. Ничего не осталось кроме легкости понимания с полувздоха. Двенадцать лет – целая жизнь, не находишь? И целая вечность разъездов по городам и судьбам. Забавно, изменилось так много, что единственное неизменное – быть самым близким, единственным из возможных пронзает на вылет до хрипов в истерзанных легких. Забавно… Оборачиваюсь вижу свою правоту, изувеченную временем до фатальной ошибки. Мы всё еще.. Здесь. И наверно сейчас. Я почти не помню – так какие-то редкие вспышки отдельных дней, но до сих пор эта легкость когда объяснять не нужно. Не объяснять, не оглядываться, не ожидать.. А ведь мы уже те, те другие которые там вызывали жалость своим отчаяньем безразличия. Безрадостность – причина для снисходительности к чужим слабостям. «Как-же-так». Получилось, становится. «Представляешь?» - разумеется, как же иначе… Меня позвали и мне нужно идти. Да и мысль я потеряла. Заблудилась между двумя словами. Тебя хватает – наверное это. Надежность при отсутствии обязательств. Тебя мне хватает – при моей ненасытности и горячности выносить решения вне обстоятельств…. А еще никогда – никто, никогда не знал меня, не видел, не мог увидеть так как ты, в многообразии одновременности. Только ты не закрывала глаза.
Я возвращаюсь к истокам.

В колонках играет - Damien Rice-Cannonball

Ты хочешь свести всё с вульгарной пошлости? Простой, понятной и легко решаемой? Не получится. Ты не верно выбрал дорогу и провожатого. Хотелось бы довести до банальности, а потом ожидаемо-предсказуемо вздыхать о разбитых надеждах и разочарованности? Увы – не получится. Упростить одну половину, чтобы вторая стала менее… низменной? Если две половины не равенства не сходятся, не сводятся во едино, тогда – упростить многогранное, довести текст до азбуки, урезать сюжет до абсурда извечного? Не получится. Я – не позволю. Свою половину можешь сколь угодно вымышлено, моя – не для тебя и не твоими усилиями. Не тобой создано – не тебе и менять условия правила поединка. Облако, марево, немая картинка из фильма – сюжеты к прочтению контекста вне обстоятельств. Настроение, устойчивый ряд ассоциаций на слово. К реальности не имеет касательства и значения, пусть даже и косвенного. Не несу за себя ответственность. Отказываюсь. Отрекаюсь. В оригинале сказки про золушку ступни отрезали ножом из кухни и кровь хлюпала в каждом шаге и кричала: «фальшиво». Но в исконном сюжете был упущен существенной важности штрих – не размер – суть форма, но содержимое определяло искомое. Только вот главный герой то же, так же как сёстры условные, по спорным и мнимым связям, не был готов к явлению героини. Героя второго. Условного. В той классической версии всё изысканно, но увы слишком уж для утешения. А сам рассказ о другом. Это сюжет о потерянном необходимом. О вечной потребности в том, чего нет и быть не может. И то к чему ты сам никогда не готов. Чем ты быть не можешь. В сюжете заявленная в названии героиня не появляется ни разу. Ее просто нет. И быть не может, прошу заметить. Есть условия, обстоятельства времени, места и цели – принц с разрушенным настоящим и женщины с разрушенным прошлым. Есть детали декора и есть идея, концепция поиска. А туфелька – это символ, рамки по которым необходимое можно узнать. Это метафора – косвенные данные, черты отвечающие потребностям внутренним. То что можно увидеть в том что желается. Хозяйки у туфельки не было и быть не может. По условиям задачи даже если бы она и была то сам принц не смог бы осмелится перейти в этот план совершенного. Абстракция – мечта принца и мечта женщин. Женщины в тексте весьма прозрачны, понятны и вызывают жалость. Им и нужно то всего то – дом, дети, семья. Условные обстоятельства успеха и женского счастья. Носки вязать, суп варить – быть устроенной. Готовы отрезать себе даже руку, готовы на любые жертвы даже кровавые и реальной болью лишь бы принял, лишь бы признал, лишь бы поверил. Не расчетливые – всего лишь несчастные. Типично женское одиночество и желание близости. Пусть бы даже и иллюзорной если настоящей нет и быть не может. Принц – архетип мужчины. Потребность в абстракции, в видении, в нереальном. В том к чему можно стремиться и нельзя обладать. Сочетание несоизмеримого и несоразмерного, крайности невозможные одновременно – иметь нечто желанное до безумия, до погружения в бездну и нечто кристально хрупкое в своей недоступности. Желать и не сметь коснуться. Сгорать от страсти и не сметь дотянуться. Иметь не имея. Типично мужское. Затаенное, инстинктивное, под_сознанием смыслов и символов. Туфелька – символ, то что в реальности становится конкретными чертами – узнавание слов, мыслей и прихотей. Форма для статуи без обладательницы. Комедия этой в общем то драмы заключается в парадоксе вероятности обретения – если бы даже и нашел, то пришлось бы поставить ее к плите, чтобы расплылась, стала проще, тише, меньше, скромнее. Отвлеклась от сути и стала похожей на тех с отрезанными ступнями. И тогда туфелька снова исчезла из текста – растаяла как лёд из которого была сделана. Из льда, не хрусталя. Хрусталь предполагает прочность, лёд тает при носке. И поиск был начат снова, или напротив при потере сил окончен с одной из сестёр, которой даже та, найденная станет как только будет названа обретенной. Драматическое же в этой комедии – женское. Готовность на жертвы, жертвенность возведенная глупостью в абсолют предполагает признание той самой. Не собой. Что видеть будут той – другой, иной, воздушной. А вовсе не толстой, тяжелой на подъем «Мартой» или «Гретхен». Гретхен не хочет быть собой, она мечтает о не доступной легкости мыслей, решений и чувств. Ей хочется хотя бы видеться той которой. Только вот принца не обмануть и его насмешливый презрительный смех всё время прячется на дне глаз – он с самого начала знает кто из них кто. И соглашаясь лишь признает своё поражение, свою неспособность достичь, дорваться до того эфемерного в чем действительно увлечен и чему будет верен упрямо и до конца. Он всего лишь находит повод возвысится её глазами – её не соответствие, эти жалкие попытки «идти на всё» убеждают его что теоретически он был бы достоин той, которую ищет. Но и найдя подойти не решился бы, Читать далее...

В колонках играет - Damien Rice-The Blower-s Daughter

А вот самое смешное будет если я всё-таки был прав… Вот это будет действительно смешно. Правда результаты уже подтасованы. Две колоды карт на игру. А может и все три. Так что не узнать уже что в начале – «причина смерти – падение, или смерть – причина падения?» (с). Вы_игр_ыв_аешь_ся потому что прогрессирует, или прогрессирует потому что вы_игр_ыв_аешь_ся. Симптомы – опять начинает болеть голова. Не боль. Не_боль. Тянуще-вяжущее с кусочками льда под крышкой черепа. Череп – это бокал червленого серебра в котором в вязком сцеженном из воздуха дыме плавают кубики льда. Безмолвие, тишина – становятся глуше и плотными словно расплавленная резина. Звуки, эхо из соседней комнаты словно через провал во времени бумерангом. Не приятно физически. Клавиши – совершенно другой тон, окраска звука на ощупь иная. Всё кажется не настоящим словно играя пишут картину маслом и вязкие, густые, замедленные движением капли краски падают на ладонь. Гул в ушах, не слышится, но ощутимо словно черное полотно протянули и оно скользит по перепонкам живое и плотное. Плотный, густой, вязкий – ко всему, через слово и мысль. Замедляется – время. Секундная стрелка течет, плавится и секунды ни как не срываются вниз. Замедляется. Останавливается. Время – теряется на глазах. Сигарета – движение кажется резким, слишком резким в этом аквариуме где толща воды замедляет любые намерения. «Люди могут не отрываясь смотреть на три вещи – огонь в камине, текущую воду и замбони» (с). Текущие капли, особенно крови и белый лист экрана. Второе важнее. Смотришь на белую плоскость и чертишь циркулем пальцев наугад лишь бы заполнить. За_полнить, запомнить собой. Два дня, с февраля или марта начала думаю: «имени нет». То что есть – не моё, чужое, чуждое, не родное. Отзываюсь скорее насмешливо, не желая впадать в грех объяснений и уточнений. «Вся шутка в том, что мы оба уже не те… что прежде. И зеркало к этому не имеет никакого значения». Зеркало. В нем появилось чужое лицо и линии тела, они мне нравятся, но что с того, если я вижу что там под ними. Под маской плоти. Лицо то – чужое. Какая разница какое, если оно не твоё? Удаляешься – словно в пустом вагоне в обратном порядке уносит в туннель. Затягивает. Как в дыру или лаз. Это как если бы шел и вдруг под ногами разверзлась. Бездна, колодец, люк, да хотя бы и яма. Любая расщелина к центру чего-то иного. И ты вдруг падаешь, свет еще видишь, но уже падаешь, а стенки покрыты мхом и бронзовой известью – не уцепится. Вот точно также, но только горизонтально. Не вверх или вниз, а строго в линию параллельно. Глухой туннель назад. От этого времени. Руки тряслись – было стыдно на них смотреть. Эти чужие пальцы отбивали стаккато и нервно дрожали как бок обезумевшей лошади увидевшей смерть под копытами. Она сказала, что слишком придирчиво, нет, другое слово – слишком увлеченно, слишком пристально к мелочам, к несуществующим деталям. Она сказала – не всё ли равно. А меня злило, или наоборот. Хотя всё равно тоже было, но как-то натянуто, наиграно, не взаправду. Не реально – как бы я, иду, двигаюсь, отсчитываю шаги, а как бы не я. Если долго, сутками, без перерыва играть создается тот же эффект – ты как бы здесь, но ты и всё еще там. Вот и тут так же. Там где «здесь» - там вроде и правильно, и реплики совпадают и даже рождается понимание, процесса и повествования. Но всё же частью ты всё еще там, и тогда ощущение странности, не реальности, не правильности только усиливается привкусом звона за барабанными перепонками. Отвечая вдруг вспомнилось – «прямой дорогой на …». Срыв. Глобальный, очерёдный, видимо ожидаемый. Иду. Тру-ля-ля. Знамена развешены, армии выстроились в ряд и трубы готовы к сигналу. Примой дорогой в ад. Вспомнилось вдруг и тут же попытка расчета. Разбирать детали как мусорную корзину. Хотя память это и есть корзина. Для мусора. Всё что лишено системы и единой цели – мусор. Запуталась. В ответе и мысли. И возвращаясь к расчетам. Усилием воли, почти заставляя помнить об этом. Семнадцать, двадцать три, двадцать девять. 93, 99, 2005. Совпадение с датами полное. С поправкой на месяцы. Сужается, границы становятся ближе. Но в теории разница почти не заметна – пару месяцев на каждые шесть лет это мало для уверенной паники. Да и собственно было б к чему. На счет три – это уже констатация, принимаешь как простое данное. Параллельность процессов жизненных обстоятельств. Полусон. И если закрыть глаза похоже на волны. Теплые плотные волны в которых качает. Обязательства – раньше они держали, вот и ответ на не совпадение фаз. Нагнетается. Изнутри наполняет и кажется скоро утонешь. Возвращаться в реальность с каждым мгновенье становится всё тяжелее. Издалека, со стороны которой не вижу кажусь себе пьяным, или обдолбленным в хлам, до бесчувствия. Разница только в том, что тут можешь Читать далее...

Ну как всегда – любовь это к несчастью. Какая бы любовь принесла приятности – одна грязь и зависимость. (с)

И все-таки средне. Мне, и где-то наверно со мной. На день этого «среднего» хватило, а на вечер уже не очень. С собой как с тухлым яйцом, или там столетним выжившим, в том числе и из ума – выпей, сядь, сделай, а этого не надо, это – «фу», тебе нельзя. Осторожно и пристально наблюдая. Нет, если пристально значит всё-таки как с буйным – смирительную сорочку в черную клеточку надеть, а потом наблюдать, пристально – мало ли, а то вдруг плечо из сустава, да снова опять за новое старое. Всё-таки средне – на тестовый простейший вопрос уже не ответишь – да что вы, я крепко сплю. Уже нет. Не сплю, а только пытаюсь. Сначала уснуть, а затем не проснуться. Попытки. Сведенная в серию тестов жизнь. Жизнь из попыток. Попыток являться, намереваться, стремиться. Всё это похоже на прогрессирующую потерю слуха – поворачиваешься слышащим ухом и пристально всматриваешься в изгибы губ. Прислушиваться. Чрезмерная сосредоточенность там где положено не замечать. Не обращать, не тратить внимания. Просто звуки становятся тише. Жаль, что не звуки – так было бы проще, к объяснениям ближе. Тише становится нечто иное, не зрелищное, не понятное, странное. Нет, конечно всё можно свести к штаммам и штампам. Но кто поставит диагноз? Где тот кого объективно можно назвать профессионально способным? Абстракция. Критерии, качества, определения. Сомнительность. Выводов. Осеняет, окрыляет, озаряет – определений катастрофически не хватает. Каждое слишком избито, испито, истерто. Как люди живут до семидесяти? – не понимаю. Утверждаю – настаиваю на добровольности эвтаназии, не зависимости смерти от рамок общества и государства. Но хотелось бы изящно, технически совершенно, не дремучим же средневековьем с пафосом лезвий. Хотелось бы чисто – подготовлено, распланировано, чтобы как к раку или инфаркту повторному, с завещанием и семидницей прижизненной. Стадия третья – тяга к членовредительству, опыт ищет замены пристойные и незаметные. Повод улучшить, уменьшить, увлечься. Важно – отвлечься. Параллельно стадия пятая – выходы, выборы, мысли навязчивые. Конечно я продержусь, хотя бы по памяти – рефлекс обходимости вместо желания. И вдруг отчетливо понимаю, что выбранный образ для жизни вполне отвечает потребностям мысли – быть адекватным при минимальных контактах вполне возможно и даже просто. Кто-нибудь видел меня каждый день без перерыва? Так чтоб неделю, а лучше две для замера контрольного. Именно. Нет. Никогда и очень давно. И лучше не стоит – контроль пропадает при близких контактах и длительном времени. Домашние средства для самолечения, не лечения – отложении времени. До удобного, безлопастного и незаметного. Нет, с неделей поторопилась – неделю вполне возможно, конечно к концу с надрывом и склонностью к истерии, но всё же возможно. Две – уже хуже. Три – почти невозможно. Четыре – на границах с опасностью и не советую. Не предсказуемость, если нет точной даты отъезда. Пять – номер смертельный, постановки для драмы, хотя не знаю, как-то не проверяла. Результат теряется в синих далях за облаками. Сцена первая – чувство стыда обделенное чувством вины. Алкоголик, похмелье и разлом по черте. Так собственно стыдно или всё-таки нет? Если вину отрицаешь, но стыд признаешь – не признак ли самопроизвольной лжи? И шутки с возрастом становятся всё больше дурного тона и только на две темы, которые на самом деле две половины одного объекта. Тема одна, но рядится в несколько платьев, маскируется в претензиях на отсутствие фальши. Тенденция необратимости. Прогрессирует, проявляется, пробивается. Мы стоим друг друга – к чему это было? Видимо к сожалениям или раскаянью, но признаваться в подобном не хочется. Мы стоим друг друга. Только стоим ли? Моя группа риска мне представляется намного опаснее. Твоя предсказуема, хотя и не так изящна, но всё же где-то понятнее и даже благообразнее. Поддается лечению, пусть даже и временному и девять к десяти напрасному. Необратимость общая, а вот суетливость разная. Бесперспективность при взгляде на зеркало часа. Разумеется – это сцена вторая. Уничижение с приставкой «само». Сам, самого, себя. Желание забиться в нору. К примеру лисой. И обязательно замуровать за собой. Закрыть двери, шторы задернуть. Чтобы никто никогда не увидел. И чтобы не видеть. Лишить себя очевидцев и поводов думать. «Думать» уже становится сродни проклятью. Безостановочность мыслей, или скорее их копий. Аналогии выглядят глупо, а выводы – пошло. Почему то видится паденьем в тоннель. Искры при торможении и лохмотья кожи на пальцах которыми замедляешь мгновение. Хорошо, что всё так, иначе было б обидно. Как выиграть в рулетку за день до решения судей. Хотя последнее искаженное проявление заботы, которое тут же сминается паранойей в листок от блокнота. Одновременность процессов – вот в чём всё дело и это так же как время не объяснимо. Одновременно – и то, и другое и непрерывно одним потоком. Оказаться замурованным заживо. Страшно? А я мечтаю. У меня боязнь открытых пространств, клаустрофобия наоборот представляется детским капризом. Или сюжетом дурного романа с Читать далее...

Словами натурально рвет. Это интеллектуальная рвота. Я так хочу спать, у меня глаза налиты свинцом и в голове песок – я безумно хочу спать, но в голове – слова, слова, слова. Нескончаемым потоком. Иногда мне кажется, что только ты всё и держишь. А я бы обязательно разбила на сто биллионов крохотных кусочков. И потом перебирала бы осколки пока ладони не стали бы липкими. Я бы обязательно всё разбил, а потом порезал ладони в лохмотья и только тогда бы успокоился. Мне стыдно. Мне так стыдно, что прощание теперь кажется выходом. Не смотреть в глаза – мне так стыдно. Мне стыдно показывать себя таким. В столь позорном виде. Не смотреть в глаза. Не показывать зрачки. Ты такой…. такой… такой. Не хватает определений. Каждое из возможных будет пошлым и мелким. Ты меня спасал – почему то в этом слышаться интонации идиота. В смысле по справке идиота. Еще бы и слюну картинно пустить, даром что пишу. Нет, я бы конечно не сказала – позволять себе вольности переходить из роли в роль – это не допустимо. Но подумал. Ты – меня – спасал. По отдельности звучит немного лучше. Но все равно привкус слабоумия сохраняется. Я не могу сказать что вру, я не могу назвать это правдой и я вообще не знаю как это назвать. Словами натурально рвет. Они стучат в голове бронзовыми молоточками и не дают уснуть. Я повторяю твое имя и это успокаивает шум. Шум стихает. Сейчас к тебе что-то такое густое и вязкое, что передать это можно только одним символом – сейчас я могу тебя убить. Задушить. Разве это не высшая степень проявления нежности?

.

.

Нервных просим из зала удалится. А собственно зачем? Почему это мы должны их просить, и тем более почему это мы должны думать о том как они подобное могут воспринять. Какое нам вообще дело до того как будет им?... Написала хуйню, отправила и только потом прониклась – просто начинается новый этап. Ничего больше. Это просто предвестники. Как всегда, как обычно, как должно быть. Это просто уже весеннее обострение. У нас обострение всегда одно, только одежды приходящих меняются вместе с сезонами. Содержание то же, а форма соответствует ситуации. Заебалась. Заебалась, заебалась, заебалась. Я – заебалась жить. Опять. И зал скандирует – было уже, повтор, скучно. Заебалась, а всё остальное попытка уговорить себя что не вообще, а в частности. А на самом деле вообще и ни с чем не связано. Но внутренний лекарь пытается обойти грабли и придумать решение на скорую руку. Это не я. Нееее. Это – не я. Это кто-то и почему то. Это вовсе не ты и не с тобой. Найди виноватого и пока будет слушаться дело время будет идти, а там глядишь ветер снова поменяется и всё станет иначе. Я сегодняшний не могу нести ответственность за себя вчерашнего. Экспромт заслуживающий быть занесенным в анналы и хроники.
Люблю грозу в начале мая,
люблю и раннюю весну,
люблю нажраться как скотина
и замертво упасть в углу.
Люблю укуренным в говнищу
гнать за возможности свершений,
люблю я в общем быть открытым
к простому счастью ощущений.
Поэт блядь, массовик затейник, общительный и контактный. Ага. Как назвать склонность делать именно то, что тебе делать нельзя. Нельзя и знаешь что нельзя? Кретинизм. Самообман самого пошлого толка. Фу. Гадость какая. Отвратительно. Глупо – значит отвратительно. Блядь, заебался. Заебался, заебался, заебался. Повторить сто раз и двести написать мелом на доске. Чтобы осознать до конца, во всех следствиях и предпосылках. Ёбте – и что делать то? Все возможные варианты решений перепробованы тысячу раз. До тошноты. Все выходы проверены ровно до конечной каменной стены тупика. Всё проверено и перепроверено до совершенство. И что делать дальше? Что мне с собой делать дальше? Блядь. Только одно ускользает от понимания – что же держит на самом деле. Где тот крючок от которого идет эта леска «не могу»? Где, где, где. Где причина и исток. Потому что парадокс на лицо. Парадокс столь очевиден, что притворится не удастся при всем желании. Ёбаный на хуй блядь в рот… Какая мерзость. «Ну и гадость эта ваша заливная рыба» (с)… И я ничего не помню. Лист опять стерт ластиком – наброски букв проступают, следы от нажима грифеля остались, но надписей нет. Ни одного чертова слова. Я ничего не помню. Опять. Снова. Память, память, память. О чем жалеть то? Это не сожаления, и вернуть не хочется, но ощущение что это может сделать уязвимым. Плевать как было, важно как помнят вокруг. Уязвимость. Оказаться под сомнением. Ненавижу. Сомнительно. Сомнительно в высшей степени. В комментариях было – кадры из черно-белой хроники и в этом определении я узнаю. Узнаваемо. Так чтобы совсем – это уже только при механических поражениях. А так – частями, распадается на осколки. Помнишь отдельные кадры, не связанные в единое целое. Помнишь как фильм, как чужое, как условное знание. Абстрактное и лишенное эмоций. Не то что происходило, но то что можно считать условным фактом. Гром и молния связаны – это факт, но ты к нему никак не относишься, это не твое ощущение и не твоя плоскость. Это нечто существующее параллельно. Нечто из чего можно делать выводы. Нечто что есть, но тебя в этом нет. Кадры. Черно-белые – это условность. Скорее стертые, вытертые, лишенные цвета. Серые. Лист бумаги на котором остались следы предыдущих записей. Белое на белом. Пожелтевший лист со следами нажима грифелем… Мать вашу – я вообще кто и куда иду. Реакция первая. Сначала паника и ответом на нее попытка реконструировать, дорисовать, нарисовать как могло бы быть. Я вообще где? Стены, потолок, дверь – узнавание. Символы складываются в единую картинку и когда перед глазами перестает дрожать изображение всё становится понятным. Спокойно. Не так важно откуда ты шел и когда вышел, нужно лишь знать где ты сейчас. Остальное – «не суть важно» (с). Черт, черт, черт. Каждый новый виток несет новые сюрпризы. Меняется всё кроме центрального ощущения. Декорации вообще можно удалить из уравнения и всё останется прежним. Спираль – это хуже чем круг. Вердикт. Хуже. Потому что к повторению добавляется иллюзия нового и этот призрак нового лишь подчеркивает и усиливает старое. Могу разложить воспоминания в пасьянс. Отдельные карты с надписями и рисунками. Никакой цельности, никакого единства, никаких связей. Вот одно, а вот – другое и никакой связи между ними. Все пошли вон. Я вас – не помню. И не знаю. И знать не хочу. Кто прожил рядом достаточно долго знает, объяснять не придется, не знающие – пошли прочь. Часы посещений закончены… Мозг имеет очаровательную способность восполнять то что потерял своими выдумками. Свято место пусто не бывает. Куски из мозаики выпали – так сведем оставшиеся Читать далее...

В колонках играет - Angelo Badalamenti - The Pink Room

Уже в душе меня осеняет - «что ты делаешь?». Чужим голосом. Пропитанные бешенством интонации, металлические нотки и все прочие косвенные признаки заинтересованности. Что ты делаешь? Не так чтобы хотелось услышать, не так чтобы была подобная идея, как-то отстраненно, абстракцией. Может быть сам себе, чтобы убедится в наличии ответа. «Кто же спасет меня от себя?» - по этой фразе нужно узнавать в лицо. Узнавать и на пушечный выстрел не подходить. Мы, те кто насмешливо несет этот девиз по жизни, потенциальные разрушители. Деструкторы. Потенциальные, реальные, идейные. Послушать нас доверчиво, так более чутких, внимательных и сочувствующих собеседников не найти и главное – минимум критики, максимум достоинства и никаких попыток самоутвердится за чужой счет.. Грандиозные планы для будней, достойные быть занесенными в анналы «как должно», красочные признания, чувственные идеи, потрясающей глубины мысли. О да. По-пиздеть – это мы любим. Особенно в моменты расширенных зрачков. Чем шире зрачки – тем проникновенней слова. Не обидчивы, не требовательны, не навязчивы. Идеальные со всех сторон кроме одной. Совершенство с одним маленьким дефектом. Страстью обращать золото в дерьмо. Это тоже. Отличительная особенность. В руках ничего не задерживается, в сердце ничего не остается, в памяти ничего не сохраняется. Все проходит как дым. Независимо и вне условий. Даже в периоды, возможно длительные и на первый взгляд устойчивые, очередной завязки, с очередным – «как я это ненавижу», «никогда больше», в глубине, за ширмами смыслов точно известно – всё вернется к началу. Это тоже, отличительная черта – всегда возвращаемся к тому с чего начинали. Это вам не случай когда человек чего-то не понимает, или недопонимает, или понимает не вполне, или понимает, но не верит или еще какая другая бредятина. Отнюдь. Всё, всегда и прекрасно. И если уж быть честным – то в каждый отдельный момент. Просто условия для подобных откровений не всегда подходящие. Для себя. Откровений себе. Это тоже игра – притворятся другим и ходить вокруг себя по кругу сжимая основную, единственную имеющую значение, идею в кольцо. Редкий случай когда точно известно что хочется на самом деле. И врем убедительно – для себя же на самом деле, не в сторону, не на сторону, только для себя. Каждый из нас способен подолгу издеваться над тем несчастным который по наивности и самомнению возомнил себя способным быть ближе опасного расстояния. Издеваться проливая крокодиловые слезы раскаянья. Очень искренне при чем. Именно потому что это – раскаянье – нам тоже очень нравится. Вообще нравится испытывать эмоции, они всё равно как чужие, это как театральные костюмы примеривать. Каждый обладает как минимум одной величественной идеей, которая прикрывает всё остальное. И всегда беспроигрышно – обыграть не возможно по определению. Тот кто играет не на будущий выигрыш, а на сегодняшнюю игру – всегда выигрывает. Беспроигрышно, тупиково и необратимо. Исправить или скорректировать нет никакой возможности. Ни одного шанса. Так же как остановится. Циклы разные, скорость падения разная, а финал один и тот же… Я узнаю тебя по словам. Сходные определения, сходные нюансы восприятия в целом и сходные ситуации в прошлом – может быть с разных сторон, может быть со сдвигом фаз и отдельных черт, но всегда есть что-то общее. Нечто выделяющее. Обозначающее. Как особенности окраски у ядовитых змей – если присмотреться всегда можно увидеть знаки опасности. Лучшие, или быть может менее активные работают в одном направлении. Может быть более честные, или с удачно сложившимися обстоятельствами. Это тоже не маловажно – как сложились осколки реальности в обстоятельства и условия. Возможности определяют методы… Забавно называть вещи своими именами, даже если перед самим собой. Самое трудное – это убивать собственные рефлексы. Отслеживать и заботливо прижигать. Я не хочу быть похожей на себя – мысль вторая объективная. Это слишком предсказуемо, да и скучно уже на самом деле. Приелось. Кто рано начал, тот закончит иначе. Кто рано увидел, тот сделает выбор… Угу, главное самому в это поверить.

В колонках играет - Angelo Badalamenti - Theme From Twin Peaks Fire Wal

Сочетание штрихов. Линии сводящиеся в единое целое. Музыкальное сопровождение – это самое важное. Правильно подобрать мелодию. В тон. Поиск в подарок другому вдруг оказывается поиском для себя… Из словаря надо вычеркнуть слово «вспышка». Вдруг отпускает. Линий много, каждую видишь развернутой от начала до финала – сбивает с толку, мешает сосредоточится. Сны становятся тяжелыми – смазанными и болезненными. Ты проваливаешься из серого кошмара в кошмары цветные и никак не можешь придти в себя. Неопределенность с выбором, неопределенность с выделением основных и второстепенных, неопределенность. Сводит с ума и доводит до истерики. Видеть системой, спутанными проводами составляющими поле бесконечного числа вероятностей – невыносимо. Устаешь и мозг взрывается. Что-то внутри взрывается и осколки разлетаются по артериям. Спутанный комок линий и всё пытаешься сосредоточится, увидеть целым, отодвинутся на шаг и видеть издалека, не разбирая на детали. С утра я отчетливо чувствую симптомы – головная боль, дикая и пронзительная слово соло на саксофоне, еще не звучит, но уже слышится, словно за закрытой дверью. Головная боль – я помню тебя, сбивая на колени, разбивая череп на осколки спицами – я помню тебя. Отзвуком, предощущением – еще нет, но уже начинается. Как гром предвещающий грозу. С утра я отчетливо чувствую симптомы приближения – руки трясутся и сигарету прикуриваешь как совершая подвиг: двумя руками, судорожно и торопясь словно пытаясь получить отсрочку. Раскаты грома предвестниками головной боли, вибрация разлившаяся по жилам словно подключили к аппарату с ультразвуком, настроение в зеленых тонах и ощущение тошноты. Список из мелких деталей складывающихся в состояние – «плохо». Плохо – как именно, по слогам и в определениях… Очень, не зависимо, изнутри, состоянием. Почему? Потому что так всегда… Но в этот раз иначе – есть лекарство. Снять напряжение, расслабить давление, разрывающее сосуды, развязать узлы, тот самый шаг, чтобы видеть из далека, чужим и сторонним. Видеть издалека – не изнутри, не своим, не частью – в этом всё дело… Экспериментирую – пользуясь моментом принимать в деталях, не торопясь, не отвлекаясь. Шесть часов выпавших из жизни. Шесть часов падения в вакуум… Как-то всё таки еще не привычно, чуть больше чем было бы нужно чтобы просто. Но за то я нахожу мою карусель. Карусель – затягивает внутрь и перед глазами плывет. Прихожу в себя и вздыхая открываю глаза – первое, на что обращаешь внимание – это память. Старый добрый эффект. Ну да. Он был известен еще тогда – побочное следствие любителей выключать мир. Память стирается, бледнеет и отправляется далеко назад. Всё что было вчера – было так давно. Смутный сон записанный в блокноте. Не с тобой, не для тебя, не о тебе. Я помню как меня зовут. От чего ж не помнить? Имя, местожительства, местоположение. Мелкие детали отчетливо всплывают, а вот всё что было подернуто пеплом и пылью. «До пизды» - самое точное определение. Лучшая формула вытекающая из всех способов – мне всё равно. Мне трудно сосредоточится и весь мир сводится к одной точке где записаны данные биографии. Всё остальное – не помню и не важно. Его и нет, этого остального. Полузакрытые глаза – единственный минус. Постоянно приходится их открывать. Вдруг вспоминаешь когда видел это в последний раз. У кого. Да нет, я всё прекрасно понимаю. Это возвращение назад. Мама, я снова дома. Обстоятельства, условия, мелкие детали реальности – они вдруг сходятся в одной точке и ты получаешь место, время и цель. Всё это мы уже проходили. Или просто – проходили всё. Каждый новый шаг – это возвращение к старой дороге на новом витке. Выход один, а входов много. Я теряю слова – цветные картинки рассыпаются в пыль. Воплощения, выражение, выходы – всё становится серым. Далеким и не нужным. Символ – комната изнутри с закрытой дверью. Дверь закрывается и в пустом пространстве ограниченном стенами разливается густая и вязкая мелодия. И длинное эхо ударяется паралоновым мячиком о стены. Когда-то давно у меня был цвет, но не было мелодии. И да, всё это тоже было написано в книге ходов. Это тоже было. Я записала всё – каждый выбор, каждый ответ, каждое лицо. Дежавю. Второе прочтение. Сконцентрироваться и увидеть, что следует потом. Только лень. Еще не разбираешь, но уже видишь, как очертания города скрытые туманом. Взгляд через туман. Линии размыты, но в целом отчетливей… Самое забавно, что это единственное состояние когда я считаю себя нормальным. Именно таким был бы если бы не накрывало изнутри. Идея абсурда – в обычном состоянии я спешу на несколько секунд и это ведет к разладу, время замедлить и всё становится правильным. Очаровательное безразличие, и никаких истерик мыслей. Шум, этот вечный шум затих. Ощущение как если бы постоянно был внутри эпицентра рынка, цирка и Читать далее...

В колонках играет - Apocalyptica - Conclusion

И вдруг резко осеняет. Почему то всегда резко. Не так чтобы неожиданно, но внезапно. В момент. Выстрелом, вспышкой, внезапностью. «А ведь всё это части другой картинки». Детали кадра на котором стекло обращается в воду и замок оплывает. Растекается, размывается, растворяется. Сочетание мелодии, отдельных линий нарисованных кистью на холсте и случайного вздоха захлопнутой двери. Акт первый – поверхностно. Знаем слоями, пусть даже в каждом отдельном с точностью камертона, но – поверхностно. Истоки, глубина и все прочие основания утеряны. Затерялись в этой абсолютности протяженности. Познав кожу до ощущения своей полностью теряешь контакт с тем что скрыто под ней. Забавно – мои собственные погрешности в оценке не так поражают как ошибки другой стороны. Акт первый – я вдруг понимаю, что меня то знают не буквально. Я – фантом, с некой потенциальностью сути. Меня нет. Есть нечто косвенное и скорее указующее. Ссылки на используемую в тексте литературу. Меня в этом нет. Фантом. Мое истинное лицо воспринимается маской, а под маской угадывают суть. Только маска стоит в углу и под ней ничего нет. Страдая гигантоманией и широтой размаха вместо обычной маски приобрела, воздвигла, сотворила полный набор доспехов. Как живой. И стоит в углу. Декор освежает. Ширма параллельная, живущая своей собственной жизнью. Носитель символа, но не символ носителя. Иногда примеряю, чтобы убедится в неизменности внешних форм. Сантиметр для силы воли. Акт второй – не принимать в серьез, это вовсе не значит не принимать серьезно. Меня вдруг одновременно окрыляет – не верю, противно, я не там – я здесь. Не верю, потому что знаю – настоящее и именно потому что настоящее – доверяю, но – не верю. С ненастоящим наоборот. Классика жанра. Противно – ощущение. Принимать, считать допустимым, признавать возможным и естественным вовсе не значит относится позитивно. Крохотный штрих несоответствия и на ослепительных, начищенных песком смоченным кровью, доспехах появляется пятно. Грязь – брезгливость – противно. «Не обидно, но не приятно». С двух сторон, что решающее. Я вдруг вижу себя чужими глазами и понимаю, что позволила допущения там где есть аксиомы. И вдруг вижу своими глазами чужое и мне неприятно. Не приемлемо субъективно и исключительно имплицитно. Просто потому что в моих оттенках конечный цвет получается не красивым. Просто потому что такие запахи я – не люблю. Редкий случай не умозрительного, но напротив. Акт третий – мелодия… Струнные, линией, плавным движением, по касательной и вибрация повторяющая секунды с точностью нот. Эпилог чужих размышлений… или отражений? Reflections. Окончание передвинутое подсознательно на первое место вдруг обретает имя. И минуты растягиваются, и четыре кажутся вечностью, жизнью, поколением, рубежом. Что-то сместилось. Сдвинулось с орбиты. Мелочи. Какое они имеют значение, если главное не совпадает? Мелочи, детали, штрихи – если нет фундамента стены теряют реальность... Ветер в разрушенных башнях гуляет и слушает песни ушедших времен. Ветер, в разрушенных призрачных царствах фантазий, вкрадчиво шепчет про вечный покой... Дракону стало тоскливо. Вдруг стало зябко. Не холодно – это ярко и с призывом на битву. Но тоскливо зябко. Уныло. Он вдруг ткнулся носом в зеркало. А в нем у него была тусклая шкура раскрашенная яркой краской и изнутри он был набит соломой. Или внутренностями. Или еще какой-то гадостью. Там у него были внутренности. Оказывается внутри что-то должно быть. А быть плотностью дыма и очертанием облака оказывается лишь начало, но не конец или середина. Прелюдия. Застывшее время в котором вода превратилась в стекло вернуло свой ход. Отсчет начался и дым растворяется в воздухе. Эфемерное существует только вместе с праздником. Душа полуночи исчезает с рассветом, вечность теряется в границах. Праздник превратившийся в будни теряет и свой символ. Зябко. Настоящее аномальное признается призраком, а призрак получает статус и звание. Сказка про тень. Кому по душе тень, тот в итоге не получит ничего. Ни хозяина, ни отражения. Тень – это старый плащ пахнущий дюной и стаккато строчек, только моя рука волочит его по земле. В начале было слово. Зябко. Дракон нахохлившись словно кошка закрывает нос хвостом… Всё когда то кончается, так стоит ли бояться финала когда даже мгновенье готово вытечь из пальцев горстью песка? Эпилог эпопеи. И чужих рассуждений. И память словно чужая, книгой, рассказом, заученным наизусть. Отчужденность. Пока руки упирались в грудь была связность, соединенность мостом из звенящих от напряжения пальцев. Барьер был объятием. Аномалия восприятия – стена выстроенная создавала эффект безграничности. Стена была шестом от которого можно было начинать отсчет. И вдруг давление исчезает и всё рассыпается. Центра нет, и границы по кругу. Исчезает. Тает. Сминается время, на замок закрывается дверь. Под переплетом Читать далее...

В колонках играет - Apocalyptica - Toreador II

Вообще то можно было бы до бесконечности и на любую тему, было бы настроение, а хочется на самом деле корриду и чтобы в первом ряду, максимум в третьем. И чтобы не так вот – какие просто, а мастера жанра. El Toro. Корриду хочу. И вот именно не "на", а целиком. И чтобы с подробностями и деталями, и кругом почета, очерченным мертвой тушей на повозке. Мда. Капризный стал - сладу нет.

Самое страшное – это когда мечты сбываются. P.S. на самом деле самое страшное начинается потом и после. После всех стадий. Три состояния не удовлетворенности: когда мечта недосягаема, но маячит на горизонте; когда мечта таки сбывается и оказывается, что ты как обычно не уточнил сущий пустяк и хотел в общем, а оказывается что в частности – «невыносимо, невозможно и совсем даже не то»; и наконец, когда ты уже не способен генерировать для себя фантомы потребностей. Последнее самое страшное, потому что практически не поддается коррекции. Но речь не о том. Как обычно «мечта» - это обобщение. Желание облаченное в плоть формы и списка качеств. Потребность упакованная в ранг цели и смысла. Потребности делятся по времени осуществления (от краткосрочных до долгосрочных со всеми промежуточными), они различаются по размаху (от глобальных до случайных, по настроению) и по чертовой уйме других критериев начиная от области применения и заканчивая ценой и\или стоимостью. Тот самый случай – это планы долгосрочные в масштабах жизнеустройства со скидкой на компромиссы и увещевания рассудка быть проще и доступнее. Иными словами сидение на двух стульях – мании величия и комплекса неполноценности. А все попытки занимать две точки пространства одновременно всегда наказуемы. Всенепременно наказуемы. По определению. Мания величия говорит – ты можешь изменить мир вокруг, потому что ты заслуживаешь лучшего, а комплекс неполноценности утверждает – ты не достоин большего, потому что не можешь изменить себя. Утверждаю – каждый заслуживает строго то, что получает и не достоин того, что имеет. Последовательность – единственное правило, которое следует соблюдать неукоснительно, при условии что не хочешь разочаровываться. Разочарование – это всегда, хотя и не только, следствие попыток найти компромисс между двумя выбранными линиями. Они не соединимы. Это тоже самое как пытаться без тренировки и должной подготовки выступать в цирке. Как их там называют, тех которые на лошадях? Ну вот как бы их не звали, а попытка та же. Две лошади, каждая из которых скачет сама по себе, и даже если не в разные стороны, то как минимум в разных ритмах, а ты как идиот между ними – одна нога здесь, а другая там. В итоге – нигде и никак. Лучше уж канатоходцем по струне. И то больше шансов научится держать баланс. Если у меня и есть достоинство выработанное в процессе, так это умение во время остановится и выбрать что-то одно – или одно, или другое. Не доказывать себе, не пытаться настоять на своем перед собой – почаще бы. Чаще, сознательней и автоматом. Всегда. Возвести в абсолют и перевести из принципа в природу. P.S. «На вытянутых руках», как бы удерживая за барьером, отжимаясь – это тоже, жизненный принцип. Главное не то что, когда, как и кто. Внешнее лишь способ и метод, но никогда цель. Главное – это сотворить из себя подобие <бога> прижизненно, главное – являться, но ни как не находится. Главное – не поиск или движение. Не внешнее. Всегда и только – не внешнее. Меня забавляет сейчас <по свежести осознания, потом станет безразлично как всё чужое>, что при всем фактическом <практическом\материальном и пр. пр. пр.> нуле именно я получаю то, что меня удовлетворяет <может быть не то что хотелось бы, с желаниями всегда так – они всегда вводят в заблуждение и уводят от действительно нужного>. И видимо так полно только я. Приятно черт возьми-) Ну да, ну люблю я порадоваться за себя. Честное слово – как за ребенка или собаку. Научился команде «фу» и заработал семь по пятибалльной шкале. Для заметки – третий день состояние приподнятое если не сказать счастливое. Сначала меня, согласно моему желанию и общей необходимости и соответствия условиям, укурили в усмерть <заметим что лучшие друзья укурят, а сами уедут и не будут мешать наслаждаться идиотскими разговорами, люблю друзей – они так хорошо меня знают… «ведь пошлешь же», именно – вполне могу, если без предупреждения и случайного благодушия>, потом, хотя еще раньше и параллельно меня организовали до простых, но приятных мелочей <если я еще и группу крови свою узнаю, так я вообще буду счастлив до неприличия. Малыш-)) если вдруг заглянешь – бля буду, если ты доведешь меня таки до запланированного, я буду любить тебя вечно, я даже готова трижды солгать в твою пользу-))>, а совсем потом мне подбросили факты. Ну что еще может быть нужно для счастья? Я определенно счастлив и по поводу и сам по себе. На сегодня – мне б еще и дело себе какое-нибудь найти и тогда у меня действительно будет полный комплект.

В колонках играет - Richard Marx-Nothing Left Behind Me

Мания величия часть третья. По быстрому набросать, а потом если будет нужно вернуться. Или наоборот – удивляться «и чего это загонялся вчера, что это такое с нами было – ужас какой».
Не, я очень тебя люблю… (смех на грани приличий и соответствия) твоя откровенность, эта «вторая половина текста» открывает горизонты для самолюбования. Так что никогда не спрашивай меня что в тебе такого. Мое самолюбование-) В тебе, тобой, через тебя. Я ж всегда говорю – главное чтобы мне было хорошо. А как, где и когда – да мне насрать собственно. Не существенные мелочи. Когда и если будешь повторять подобное состояние в подобных условиях – обязательно уточни. Повторим-) Степень восхищения собой достигла предела, мания величия зашкаливает. С утра я любил себя за внешность, теперь за сознание – и разве я не совершенство в чистом виде после этого?-) Как же я люблю когда мои прогнозы сбываются. Это же песня просто. Мелочь, а приятно. Хотя не мелочь, с «мелочью» - это я кокетничаю. На самом деле это почти единственное и почти самое важное. Для меня. Предвиденье и прогноз. Почти тоже самое как предсказывать погоду – больше искусство чем наука, но и опытные образцы вполне допустимо использовать. Нет, я определенно себя люблю. Ну и тебя тоже, раз уж ты настолько грамотно меня мне представляешь-) В какой то степени я почти возбужден, как минимум слегка взволнован – ну ты же понимаешь, что у каждого свои фетиши и свои загоны – тебе быть добрым, но жестоким, а мне сочувствующим, но злым. Две стороны одной монеты, зеркальные отражения. Вывернутое наизнанку. Одно, но воплотившееся диаметрально противоположным… Ну да, масло масляное и остановится на одном определении мы никак не можем. Это так, не в тему, но к слову. Вот. Неее, ну разумеется я немного напрягся, ну как-то когда в цвет – это немного… сомнительно что ли. Не типично-) Есть в этом что-то не правильное. Именно в самой откровенности. Как-то не принято вот так «говорить» об этом. Не привычно. Не могу сказать, что коробит или еще что-то, просто как-то неуютно немного. Всякая откровенность мешает постройке личных иллюзий. Хотя всё это временно – и потому что забудется и потому что «я» завтра это вовсе даже не «я» сегодня. Уже стирается если уж по хорошему. Странный такой эффект – с одной стороны как-то собой гордишься, а с другой вроде бы как утерся-)) Ну, на момент опять же. А. Еще мысль, пока не забыла. Трезветь обязательно нужно. Периодически. Чтобы тщеславие в купе с гордостью не заслоняли обзор. Вспоминать правило «не стой под стрелой» крайне важно для личного совершенства. Гы. Именно – чтобы опять таки был еще один повод себя любить. Особенно страстно и интенсивно. Конечно если бы я был собой чуть меньше и умел прогнозировать возможности чуть хуже мне обязательно было бы обидно. Но – о да. Так оно получается как раз самым совершенным образом – на равных. Общую линию мы видим единой. Сие есть приятно. И в общем контексте расслабляющее. Можно себе позволить быть не собранным. Ну, не абсолютно конечно, это уж и так понятно – перед собой марку всё равно нужно держать, всегда, везде и даже, если не сказать особенно, наедине с собой. В общем – мне тоже было приятно-)… Ммм, парочка мыслей крутится в голове, но мне лень хватать их за хвост. Ну таких – гипотетически, теорией, в общем. Что-то такое что хотелось бы понять. Уже вне контекста и вне темы. В каком то смысле «общение» с тобой подобно рассматриванию себя в зеркале – постоянно находишь интересные линии не замеченные ранее или вроде бы как и известные, но оставленные без должного внимания. Ключевые слова – «хорошие», «золотой», эффект обратной реакции – последнее без кавычек в виду условной интерпретации. Мысль о жестокости, если упростить до последнего. Если жестокость – это действие и если при этом она предполагает сочувствие, то как назвать то что окрашено в тот же тон, но лишено действия в виду фанатичной гордости и маниакально до небес задранной тщеславием планки, но лишенное сочувствия и обратной тяги? Цвет один, проявления диаметрально противоположные, результат по сути сходный. Мда. Всё таки не хватает мне свободы от себя. Не хватает. Есть момент. Хуже меня у меня врага нет, впрочем наоборот тоже. Глобальный эгоцентризм в каждом моменте. Без вариантов. Ассоциацией – чернильное пятно концентрированного черного запертое в ослепительно белую клетку. Черный – вязкий, густой и тяжелый, а белый – жесткий, острый и прозрачный. Черный – нефть, белый – кристалл. Один свет растворяет, другой – отталкивает… И всё таки, правило номер два – нравится. Значит именно это. Вот именно так и это. На самом деле нравится, а неудовлетворенность это самообман – не желание признавать себя таким, не соответствующим выбранным идеалам личного совершенства. Всё что мы выбираем – это всегда и только то, что мы хотим выбрать. «Если жрет – Читать далее...

Нет, конечно я догадываюсь, что это всего лишь остаточный эффект. Догадываюсь, но себе не верю и последнее вполне понятно, еще бы наоборот было, тогда бы и кайфа никакого не было. Не суть важно.
Срать я хотел на вашего Моцарта (с) – результат прочтения. Понтовщики хреновы. Иногда подобное смешит. Не раздражает, но смешит. И лениво думаешь эпохальное. Красная юбка – далась мне эта чужая юбка, которой я даже не видела и еще не факт что она вообще существовала в реальности как нечто материальное. Но задела. Точно также как если бы бык. Собственно цветов не различаешь, да как ни посмотри, а не различаешь, но вот вся эта беготня с идиотской тряпкой в руках выбивает из отрешенности. Не так чтобы раздражало, скорее удивление, насмешливое, но как-то это завлекает. Призыв. Из хулиганских побуждений усиленных бездельем почти представляешь как будешь гонять по полю суетливо-наивного оправдывая очередной миф. Но всё одно – лень. Мысли как оводы – надо просто отмахнуться хвостом от особо надоедливых, а на остальные не обращать никакого внимания. Пятнадцать зеленых и семнадцать синих, это прилично? Да, стесняюсь сказать, это смотря куда вставлять. Ага – это крайне важно как оно всё будет выглядеть. Главное зрелищность, а концепцию придумаем потом, или старую подгоним. Многое в этом мире не понимаешь, а то что понимаешь вызывает недоумение. «Бывает». И тут же хочется вкрадчиво уточнить – что, с кем, как именно. Вообще, в частности или на практике знаете? Что собственно бывает, к чему вообще это было, на кой хрен подобное? И прочее, прочее, прочее. Только во время останавливаюсь – правила обращения с интовертированными психопатами еще никто не отменял. Интроверт выживший точно знает – не стоит пытаться понять абсурдность поведения иных-других-разных. Не дано. Мысль порнографическая оставленная за кадром – ты действуешь на меня как конский возбудитель на кого-то кого я забыла. Долго вспоминала определение метаясь между амфитамином, кофеином и еще черт знает чем. А еще у меня обострилась мания величия – сам себе кажешься столь божественным, что разделять себя хотя бы с миром выглядит кощунством. Мысль пойманная за хвост – большинство воспринимается однообразно. Одной из масок. И только те кого видишь по разному, чередой лиц, состояний и мнений вызывают дикий восторг. Я его нашел. Оно еще бывает, случается, встречается. Бывает и такое. Спать. Просто пойти спать. Для разнообразия.
P.S. иногда я очень тебя люблю, иногда не очень, иногда совсем не люблю, но всегда неизменно восхищаюсь.

Надо признать, что с миром на равных я становлюсь только после травы. Вот тогда мы равны и взаимовежливы. Тона не розовые, но с краски стали ярче. Весь мир осыпали блёстками. Вспомнились детство – мне шестнадцать, мы курим за гаражами, на улице зверский холод и руки замерзают на лету. И обязательно что-нибудь в духе РОВДе через дом, это просто всенепременно. Я, укуренный стал ниже, проще, легче и эфемернее. Он словно контуженный ползает на коленях и трясет головой чтобы прогнать звон в голове. За то с миром мы теперь одного роста и подходим друг другу. Да, вот так жить можно – меня не волнуют возможные приобретения и не интересуют возможные потери, мне равным образом безразлично всё и вся. Но я благодушен и любящ, и тем самым напоминаю гуру. Именно так и надо. Гы – собственно жизнь только и начинается при таком состоянии, а всё что было «до» всего лишь затянувшийся кошмарный сон.

В колонках играет - Richard Marx-When You-re Gone

Стол. Стол – это пиздец. Я был расстроенным, а расстроенным становлюсь не свинтусом, а хуже.
Телефон, еще телефон, колонки, точилка красная, пять черных зажигалок и одна белая с надписью «Winston», последнюю отжала на временную бедность в замен спичек; фотоаппарат без чехла который до сих пор не купила, две пачки Кента – 1 и 4, Capitan Black – редкостная гадость к слову, а вот помнится раньше, когда вода была мокрее, трава зеленее и всё такое был совсем другим; бумага для записей; три ручки без колпачков, что раздражает; диски перезаписываемые, диски для перезаписывания; Королевская битва, Секретное окно, Я – робот, Ночной продавец, Страсти Христовы и сборник мистики включая Константина и Призрака оперы. Пятый диск от Ворот Балдура. Описание Лидокаина 10%. Порванная серебряная цепочка в три кольца в упаковке. Горсть серебряных колец прикрытых часами. Два пятака – для собаки. Курт Воннегут, Джером К. Джером прикрытые апрельским номером Космополитен. Первый диск Ворот Балдура. Батарейки для плеера, словарь русско-английский, визитка стоматологической клиники, две интернет-карты разных провайдеров, двух-томник по Таро, распечатка прохождения Ворот Балдура 2 и в самом низу Порядок из Хаоса Пригожина. Кожаный коврик для мыши без оной. Бумажная упаковка от лезвия аки Спутник. Где-то под клавиатурой само лезвие. Горы пепла, полная до краев пепельница синего стекла подарочная, черная резинка для волос и железная утка – или как их там. Военных лет кстати. Массажер карманный, биопин в разобранном варианте, визитка солярия, крем для ног Балет от свободы. Отдельно зажигалка красная, эпохальная от Повешенного и черная пустая.

В колонках играет - Richard Marx-Nothin- Left To Say

Эпиграфом. Ящер доживший до совершеннолетия – это ящер уяснивший одну простую истину: не разевай пасть на то, что мне можешь сожрать сразу.
Любой хищник, имеющий доступ к каналу дискавери должен непременно знать – убить ты может и можешь любого, но это вовсе не спасает от двух извечных проблем нападающих: как переварить и как избежать фатальных ранений. И еще не известно какая из них сложнее. Если раны в худшем случае ведут к исходу летальному, который по определению снимает все проблемы, то риск не успеть сожрать намного печальнее. И устал, и всё так же голоден. Правило номер один – измеряй цели не возможностями, но потребностями. Или будешь вечно ходить голодным. Ты находишь, ты загоняешь, ты наносишь удар, а жрать будут другие – те у кого потребностей больше. Именно – «не стой под стрелой» (с).
И я купил себе Космополитен, который теперь стал похож на талмуд – триста страниц текста и двести картинок. Да, это мой дешевый способ упрочить свою самооценку за счет «братьев наших меньших». Просматриваешь – и проходишь все стадии от удивления до охуевания, но главное что в конце понимаешь – в этом мире многим очень не повезло. В отличии от тебя. А значит почти уместно назвать твое отсутствие везения удачей раз уж невезения тоже нет.
Блядь, везенье у меня люцеферовское – из всех дней выбран один, когда это и не удобно и чревато и вообще. Ну как в детство вернулся.
И за каким дьяволом ты мне в сон идею «думать о» подбросил? Это же прочнейшая установка.
Но всё равно, ты – самое лучшее, что было. За год, месяц, отрезок, жизнь – какая разница? Вот сейчас ощущается – лучшее вообще. Всегда. Отдача. Ты конечно долбоеб (это не диагноз, это реализм) каких еще поискать, но за то подобная особенность лишь подчеркивает все прочие совершенства. «Это любовь» (с)