И я не барышня. Вот уж кто-то, так не это. Может быть я и преувеличиваю мою грубость, хотя вряд ли, но в любом случае извращенности мне не занимать. Так что – не барышня.
И кстати ты меня до слез довел. Понятное дело просто это стало последней каплей, дело не столько в тебе, сколько в последней капле, но тем не менее. А вот это я не прощаю ни кому. И никогда. Это к слову, на будущее. Причем сейчас я точно знаю, почему меня задело, почему расстроило. Почему именно сейчас знаю. Вечный вопрос от меня – иллюзии. Просто это прекрасный показатель того, что любая попытка относится к другому человеку серьезно иллюзорна изначально. Ууу.. Крайне реально и крайне уместно уточнить, что сейчас я смеюсь и плачу одновременно. Смеюсь горько, а плачу легко, но тоскливо. Впрочем, это пошло, независимо от того реально или нет. Так что мысль о пошлости меня охладила. Весьма сильно. Если признать, тогда – обижена. Во-первых отобрали идею, которая мне нравилась, во-вторых отобрали безобидную иллюзию, при чем до того как я успела в нее до конца поверить, до момента удовольствия от нее. Я еще и не поверила и насладится не успела, а уже отобрали. Показали, а потом погрозив пальчиком напомнили: «не увлекайся», «не черта ручонками загребущими тянуться, куда не след». Показали, даже рассмотреть не дали толком, а потом тут же накрыли плотной тканью и унесли в закрытые двери. И сидишь дурак дураком и обидно жутко – лучше бы не показывали вообще, или уж дали бы тогда рассмотреть, а так, издалека и мельком – не честно. Обидно – последний гвоздь в крышку уверенности, в себе ли, шансах ли, или просто в чем-то невыразимом, но фундаментальном, из тех вещей в которые не веришь, но в которых жутко нуждаешься. И меня раскололо ровно на пополам и крупные слезы с горох звенели выстрелами из игрушечного пистолета. И мы начали спорить – я и я, он и я, я и она. Каждый был убежден, что прав именно он. Один утверждал, что бросать взгляд вообще глупо, это ведет к ненужным и вредным мыслям. Другой утверждал, что ему очень жалко себя. Первый сказал, что жалеть себя – слабость, это не достойно и глупо, тем более когда сам виноват в том, что ни на черта не способен. Второй сказал, что так то оно так, и может быть только так, а не иначе, но все равно ведь жалко – потому что ощущение рождается само по себе. Еще добавил, что если все изначально строится по принципу черной шутки, то это как-то наводит на размышления. Это может быть закономерность. Первый ответил – чушь. И на этом оба замолчали, один смеясь бешенством, а второй плача обидой. Помирились на тоске – оба заметили: «тоскливо» и вынули из коробки с пластинками подходящую к случаю… Холодный ветер через горячий воздух, упавший с плеч плед – кожа горячая, а воздух холодный, ластится, объятьями закутывает, по щеке гладит тыльной стороной ладони и нашептывает вечные грустные шутки. И обязательно испанский, с его непонятной «ц\се», раскатистым «рр» и мягкой «элль». И обязательно четкие ровные гласные, гладкие как бусины и круглые словно вишни. Ледяные ладони, горячие веки и сухие губы. Колючий плед на плечах, шелковый ветер на предплечья и мелодия густая словно дым от сигареты. Вязкие нити музыки в хрустально прозрачном холодом воздухе. Музыка густая, а воздух прозрачный. Музыка тяжелая, словно свинец растекается, а воздух невесомый, словно осенние паутинки. Чушь собачья… «Это моя проблема». Уникальная на самом деле фраза – включает в себя строгое разделение по пространству, отчуждение по времени и исключение по положению. Сама ее люблю. Особенно важно правильно ударения поставить – «это», значит частный случай, исключение в своем роде, «моя» - подчеркнуть, что другой не имеет прав на участие, другой отторгнут и низвергнут до уровня просто кто-то, «проблема» - не вопрос и случай, а трагедия одной секунды, не решаемая. Я не ты и это не твое дело. Вот и я – свою решаю. К данному моменту решила. Слезы высохли, слова истерлись до состояния старой пыльной проеденной молью шкуры. К тому же я еще и личность поменяла, у этой проблем не бывает по определению, но за то ей постоянно приходится решать проблемы второй, что она и делает с переменным успехом. Ухмылка, наглая, глаза – холодно насмешливые и молчаливость. Слова неуверенно подбирает всегда только вторая, а этой резона нет говорить – смысла нет, потому что поисков и вопросов нет. Четко, ясно, определенно и просто… (ржет) Лирическое отступление – вот что это было. А еще днем видел дохлую собаку, она лежала в неглубокой яме, вытянув морду к дороге, над ней кружились мухи, шерсть уже потеряла блеск, но она все равно создавала двойственное впечатление – вроде бы живая, но точно видно что мертвая. Символично, не так ли? Это было в начале второго, уже после истерических мыслей. Просто дохлая собака среди мусора. Как то не видела давно таких вещей забавных. Впрочем из дома надо чаще выходить, чтобы вообще что-то на улицах видеть. Дохлая собака, после трупных мыслей. Собака была оживленнее и живее, по сравнению с мыслями. При чем трупные не темой, или контекстом,
Читать далее...