Господи, когда же это кончится. Когда же я, наконец, смогу выйти из этого круга и начать собственную жизнь. Сколько можно расставлять знаки препинания в моей жизни без моего ведома? Лепить жирные точки в незаконченных предложениях. Ладно бы, многоточия… Где же эти чертовы чулки, ума не приложу, я же вчера их здесь повесила? Платье здесь, а чулки? Такое ощущение, что в гримерке живет барабашка, неравнодушный к нейлону. За неделю уже вторая пара. Я так разорюсь просто. Как мне надоели эти пьяные рожи, медленно жующие свой холостяцкий ужин. Неважно, что они на самом деле окольцованы по самые уши, сегодняшний вечер им полагается быть совершенно свободными. И я им в этом помогу.
Я медленно выйду на сцену, окину взглядом зал, выберу потенциальную жертву и начну свой священный танец. И полностью развоплотясь, став телесным ничем, листом бумаги, на котором можно нарисовать что угодно, я подарю им свободу. Свободу от ежедневной скуки богатства и власти. И я ненавижу их за это.
Хуже всего, что мне это нравится. Я это ненавижу. Нравится ненавидеть. Мне представляется, что я святая. Я – воздух, я – кислородная подушка, я - жизнь.

Дилемма, дуализм, дуплет, двойник, двое. Разве нас двое? Разве вот сейчас, сидя со мной за столом ты не находишься совершенно в другом месте? Разве твои мысли здесь, со мной? Разве ты не смотришь сквозь меня в сырость ранней весны? И потягивая обжигающий утренний кофе, я скажу тебе: «Ты мне чужд. Ты мне чужой и я тебе – никто». И все шесть лет жизни вместе оказались пшиком, профанацией, чередой бесконечных дней пускания пыли в глаза. Родители хотели видеть нас счастливыми. Отлично. Берем и методично изображаем счастье. Улыбки, объятия, поцелуи прилюдно и поза 96 каждый вечер. Эротический танец «не касания» и «не взглядов». Поделили территорию постели напополам, и вырастили на границе стену. Берлин отдыхает.
Все как у людей: квартира, не то чтобы большая, но удобная. Две машины: тебе и мне. Чтобы реже встречаться. Собственная адвокатская контора. Воскресный коньяк с друзьями. Ты говоришь: «Курс доллара падает». Или: «Сегодняшние торги показали…» или «Совершенно невозможно нормально заниматься бизнесом…» Подобно часовому механизму методично качаешь ногой, отсчитываешь секунды вечности. И я понимаю, что разговоры эти не от сердца, а потому что по статусу положено. По статусу Успешного Делового Человека. И мне нет места в этой жизни. И я начинаю искать варианты.

И она сидела пила кофе и молчала. А я думал, как меня все это достало, как опротивела одинаковость и уравновешенность, как хочется встать и выйти туда, где холод и слякоть, где март робко отвоевывает право на существование у зимы. Потом я собрался, поехал на работу. Отсидел свои десять часов. Позвонил домой и сказал, что «буду поздно» и отправился в бар. Взял коньяку, закурил пижонскую сигару и стал смотреть на девочек- стриптизерш, на из хорошенькие попки, упругие груди, длинные ноги и отрешенные взгляды. И мне показалось, что они знают обо мне гораздо больше, чем все мое окружение вместе взятое.

И я подошла к нему, нависла всем своим пахучим, гибким телом, так, что грудь мая оказалась прямо на уровне его глаз. Он положил мне в трусики стодолларовую купюру и предложил выпить с ним. Я сейчас оденусь в гримерке и вернусь в зал, чтобы стать доброй феей пустоты.

Что я знаю о любви? Этот вопрос занимает меня уже довольно продолжительное время. А действительно – что? Я не могу сказать, что любимые мною мужчины необходимы мне, как воздух. Нет, все далеко не так. Мне приятно их общество. Мне бывает хорошо с ними, даже очень хорошо, но я не могу полностью раствориться, стать плотью и кровью человека, жить одним временем и дышать одним воздухам. Хотя, подозреваю, такая любовь – плод измышлений романистов.
Несмотря на это, я очень люблю мужское общество, вообще люблю быть в центре внимания, чтобы меня любили, всячески оберегали и ценили. Но, как только дело доходит до стадии ровных, стабильных, надежных отношений, меня начинает просто раздирать на части жажда новизны. И я окунаюсь в свежие ощущения. Получаю новое удовольствие. С одной лишь оговоркой: никогда не позволять чувством овладеть тобой полностью. Сохранять абсолютно трезвую голову и готовое к разрыву сердце. Поэтому я не переживаю, если не получилось встретиться или все решили, что лучше больше не видеться. Просто понимаю, что так оно и должно быть, хорошо, что без драм (не люблю, честно), что сохранятся отличные воспоминания, а это – самый главный бонус.
Более, мне кажется, что для того, чтобы оно так было, мне теперь не надо прикладывать никаких усилий. Может, я просто играю в игрушки?

Все началось еще на вокзале. Все встретились за полчаса до отхода поезда: музыканты, обвешанные гитарами и мы –– друзья – фанаты. Поеживаясь от первомайского холода, мы прижимали к себе рюкзачки, набитые майками и штанами, копченой колбасой и пивом, ведь это был наш стратегический запас на ночь. От Москвы до Питера 8 часов? Враки все это. От Москвы до Питера – три бутылки водки на восьмерых, не считая, собственно, пенного напитка.

Итак, утро началось в шесть тридцать на Московском вокзале. Я бы конечно, назвала бы открывшуюся моему взору картину как – нибудь романтично. Что–то вроде: «О, этот сладкий миг свидания!» или «В Питер? В Питер!». Но, увы, организм был способен придумать только: «Мама, дорогая, роди меня обратно!» Так, со скрипом, предварительно договорившись с друзьями о скорой встрЭче, я покинула шумную тусовку и отправилась мыться к тетке. Тетки дома не оказалось. Дверь мне открыла теткина дочка, которая в тот момент в честь своего дня рождения выпивала с приятелем. Ясное дело, мне предложили подлечиться, видимо, вид у меня и впрямь был неважный.

Придавив пару часиков, помывшись, я, наконец–таки, отправилась на встрЭчу с Прекрасным. Прекрасное в лице моих друзей должно было ждать меня на Дворцовой площади. Но, видимо, водка сделала свое предательское дело и окончательно сбила с толку лучшие умы России. Короче, мы все перепутали и два часа встречали друг –друга совершенно в разных местах. Я – подпирая главную питерскую колонну, а они – подсчитывая голубей возле Лавры Александра Невского.
Мобильная связь? Славные мои, в тот момент у меня не было мобильника. Я просто не считала его чем–то необходимым. И, видимо, напрасно.

Итак, меня выручил Главный Почтамт. С помощью телефонного узла мне все же удалось выяснить, что товарищи по несчастью пересчитали уже всех голубей, кошек и продавщиц мороженного на территории Петропавловской крепости и теперь направляются в Зоопарк. Там, в лектории, будет проходить концерт Группы, которую, собственно, мы и поехали морально поддерживать. Стоит ли говорить, что я опоздала на больше чем полконцерта. Хотя, сказать, что что–то там потеряла, нельзя. Ибо все тексты были давно знакомы, музыка – тоже.

Я прибыла как раз к тому моменту, когда водку разливали по стаканам. Все немедленно выпили, перекурили и решили поехать в рЭсторацию – кутить. Ну что же, кабак, так кабак, гулять, так гулять. Тем более, что меня за руку держал О.В. – звезда девичьих грез, самый сексуальный мужчина на свете и, по совместительству, соло-гитарист Группы. Так сильно, я, пожалуй, мало кого в жизни хотела. Он и правда излучал Такую энергетику, что вставляло почище пальцев в розетку.

Вечер окончился в общежитии для иностранных студентов. О том, что там долгое время проживали дружественные нам китайцы, свидетельствовали замысловатые узоры иероглифов на стенах. Сомневаюсь, что там было написано, что–то умнее чем «Ли Янь + Чонг Сун = секс» или «Мугасаки – козел», но хитросплетения знаков придавали надписям ореол романтичности, граничащей с мистикой. Итак, приобщившись к Великой Китайской Культуре посредством поедания растворимой лапши, произведенной в Великом Китайском Государстве, мы решили все–таки немного поспать.

И тут выяснилось, что кроватей на всех не хватает. Бросили жребий, кому спать первым, остальные пошли пить сакэ, пардон, водку. Я, наконец, должна была очутиться в постели в О.В. Я буквально сгорала от нетерпения, меня не смущали ни спящие на соседних койках музыканты, ни обшарпанные Великие Китайские Стены, испещренные не менее Великими Китайскими символами, и даже алкоголь выветрился. Но мой любимый О.В. водрузил на голову наподобие треуголки подушку, закутался в байковое одеяло и, глядя в окно, на просторы Финского залива, сказал поставленным театральным голосом: «Надо строить флот»!
Стоит ли говорить, что остаток ночи мы провели ржа и всячески иронизируя на тему петровских реформ. Так, что ни о каком сексе и речи идти не могло. Я вот что думаю, а не был ли это умный ход глубоко женатого мужчины…

На мне надета небесного цвета кофточка. Юбка колокльчиком в пол, весенние коблучки. Я абсолютно счастлива тем, что наконец -таки поворот в сторону тепла свершился и теперь можно будет укорачивать юбки, уменьшать число ден и сменить шарфик на тонкий платок. а еще я жду не дождусь, когда распахну пальто и летящей походкой пройду сквозь пелену зелени, сквозь салатовую дымку первой листвы. И солнце будет искрить в волосах, и сумасшедшие воробьи станут орать весенние песни, и небо будет таким же пронзительно голубым, как та кофточка, что на мне.

Выходные не прошли зря. В пятницу приехала домой пораньше, хотела позаниматься домашними делами. И что вы думаете? Хренушки. Предчувствую вопросы: «Что, мол, опять пили?» Нет, дорогие друзья, не пили. Кино сели посмотреть эротического толка. На десятой минуте преспокойно вырубилась и проспала до 11 вечера. Потом, видимо, организм решил, что так спать негоже, пришлось идти мыться и переодеваться в миленькую пижамку – ту, которая в веселеньких яблочках и грушках. Так, вся из себя разнеженная и пахнущая всяческими кремами, я улеглась смотреть «Лолиту». Не то, чтобы люблю этот фильм, просто настроение было такое. В субботу я попыталась съездить в ОВИР. Долго материлась перед закрытой дверью, когда выяснила, что, конечно же, у них сменилось расписание. И теперь они работают только четыре дня в неделю и бла–бла–бла. Зато в магазине встретила старого друга, с которым мы рассорились вдрызг два года назад. Помирились, повинились и… разошлись. Потом дома легла дальше спать. И проспала до семи вечера. Тут к нам как раз завалились друзья с коньячком, отмечать покупку красного ниссана. Выпили полтора литра на четверых. Если честно, то даже и не помню, как до кровати добралась. Говорят, была прекрасна, волшебна и удивительна. В воскресенье голова, что странно, не болела. Я разбиралась с домашними делами, готовила стратегический запас еды, убиралась после попойки, занималась вечером спортом и так далее. В общем, ничего выдающегося. Зато, могу сказать, что выспалась. Наконец–то. Жаль, что ненадолго.

Даже в самой низшей точке падения, мне чудится акт очищения. Очищения от всего лишнего. Что уж говорить об акте любви. Нырнув глубоко, на самое дно сознания, можно понять, что тебе нужно. Понять, насколько чутко твое самое сокровенное место. Тайные мысли все равно станут явью и заживут своей собственной жизнью, так не лучше ли отпустить их, просто освободить, как птиц, из клетки. Ведь, по сути, наша жизнь – драгоценная клетка. Золотые прутья условностей, переплетения лжи. А сердце хочет нырнуть в спасительный смех, не выверять движения, не взвешивать их на граммы, а просто вдыхать пряный воздух свободы.

Свободы, которой нет, ведь мы сами себе банк под названием: «Что Если?», а наши накопления – мысли, желания, образы. Призрачный мираж.

Выходные прошли под девизом: «спорт и алкоголь совместимы»! И я была личное тому подтверждение. А все потому, что ездила на дачу. Там все белым–бело, снег по колено и синее небо. Но стоило только нам приехать и зайти в холоднющий дом, как стало понятно, что без стакана тут не разобраться. А посему была извлечена из бездонной сумки пол –литра коньяку. И понеслась. Дел – по горло: протопить дом, нагреть баню, приготовить пожрать и вообще, повтыкать в окружающий ландшафт, а также насладиться свежим воздухом.
Далее, когда банька, в сущности, нагрелась, затарившись пивом и мыльно брильными принадлежностями, мы всей душой потянулись к теплу. Тепло составило 110 градусов по Цельсию, что послужило поводом организьмам, измученным нарзаном, расслабиться и хорошенько вспотеть. Потом с радостными гиканиями и воплями: «ёптвоюмать» был осуществлен заныр в снег со всеми вытекающими последствиями. Напарившись вениками и приняв амебообразную консистенцию, решили есть и пить вотку. Что и сделалаи с превеликим удовольствием. Дальше – бла–бла–бла и по списку.
В воскресенье – вперед, к спортивным победам. Забег на 20 км по отличной трассе в еловом лесу. Солнце и все такое, Настроение – супер. Правда, в конце я уже на все красоты природы почти не обращала внимания. До дома доползала.
Обед: дымящийся супчик и запотевшая рюмочка водочки. Ммммммммммммм.
Остаток вечера провела за ноутбуком, потому как две статьи дописать надо было.
А вчера понаехали родственники. Все ели–если, пили–пили, потом дружно разбежались по своим углам. А мы продолжили посиделки на кухне в кругу друзей.

Итак, десять утра – подвиг.

Вчерашний вечер, надо сказать, был очень мил. Я с превеликим удовольствие встретилась со страдающим от очередной неразделенной любви приятелем. История там совсем замученная, ну да ладно. Нравится человеку проживать одно и то же день за днем, ковыряться в собственных мозгах и чувствах – пожалуйста. Никто не мешает страдать, главное, чтобы это не мешало окружающим. А он тоскует так тихо–тихо, без заморочек, сам по себе. И постоянно, сколько его помню.

Ну не об этом речь. Ходили мы в кино на BIG FISH Тима Бертона. Славно. Очень милая сказка, о милых людях. То, чем мы живем в детстве и о чем тоскуем повзрослев. Истории. Бесконечные рассказы о великанах и приключениях, об идеальном городе, о вечной любви. И, конечно же, о большой рыбе – судьбе, которая ожидает каждого из нас. В общем, супер.

Потом мы пили коньяк семилетней выдержки. Я всячески зубоскалила, а приятель сначала вяло улыбался, потом пришел в себя. Порешили на том, что оба меняем ориентацию, а потом становимся свингерами. Размышляю, с чего начать.

Псевдолитературщина. И каждый мнит себя Пушкиным, ну, минимум, Гоголем там каким-нибудь. «Ни дня без строчки». В лучшем случае, хорошие эссеисты, грамотно расставляющие слова и знаки препинания. И то не все. Знаки, в смысле. Зато пропущенные можно оправдать тем, что это, мол, право автора: ставить или не ставить. И орфографические ошибки – это стеб такой. Не знаем, как писать слово «корова», пишем «кАрова» и получается круто. Типа, «контркультура», типа, со знанием дела.

Мы, погрязшие в параноидальном современном мире, совершенно разучились вдыхать аромат жизни, смаковать его изумительные ноты. Мы стремимся урвать кусок впечатлений, наскоро запихать его в себя, переварить в ускоренном режиме и выдать в эфир в виде словесных фекалий. Слова как испражнения души. Слова – уроды. Мы любовно собираем их, чтобы потом забросить на вражескую территорию и ждать реакцию. То есть, наши новые впечатления.

Кафе на Кузнецком Мосту. Довольно шумно. Случайные посетители в растерянности оглядывают зал в поисках свободных мест. Мест нет. Звучит медитативная музыка, что несколько не гармонирует со стилем заведения. Кафе итальянское: с пиццей, пастой и кофе, Но, разумеется, и пицца – скорее напоминает лепешку с сыром и помидорами, и паста – это просто макароны с соусом, и кофе не сильно похож на тот настоящий, густой и терпкий напиток, который можно носит гордое название «кофе».

За столиком в углу сидят двое. В высоком пивном стакане букет тюльпанов. Как, тюльпаны в январе? И такое бывает… Чего нынче не встретишь в цветочных магазинах. Молодой человек сжимает кисти рук девушки, он словно хирург, ощупывает суставы, гладит нежную, чуть шероховатую кожу, меряет диаметр запястья. Его прикосновения ласковы, но в них чувствуется какая–то скрытая сила, кажется еще мгновение, и он начнет дробить хрупкие косточки ее ладони. Этого не происходит. Девушка заглядывает ему в глаза, губы шепчут что–то невнятное: толи «не надо», толи «хочу». И это выглядит очень трогательно.

Периодически он наклоняется и целует высокий девичий лоб, ровную, бледную кожу, пульсирующие венки у виска, проводит рукой по короткому ежику волос, трогает упрямый затылок и пух на шее и между лопаток. Секунда, и он начнет раздевать ее. Этого тоже не происходит. Девушка смущенно улыбается и делает глоток давно остывшего напитка. Кофе молодого человека так и стоит нетронутым.

Потом в метро они будут долго и страстно целоваться, говорить друг–другу всякие глупости, она будет трепать сочные стебли тюльпанов, не отдавая себе отчет, что делает, а потом, стоя у подъезда, невинно обнимет его, проведет рукой по щеке и скажет: «Ну, ты звони».

Открываешь глаза и видишь мягкие тени на локтевом сгибе. Рассеянные лучи электрического света вспыхивают и через секунду гаснут. Люминесцентный рай. Вспышки и треск, словно сотни бабочек бьются своими шелковыми крылышками в стеклянной банке, в призрачной тюрьме. А по нежным волоскам на запястье, по тыльной стороне узкой ладони к фалангам пальцев пробегают электрические разряды, подушечки расцветают орхидеями рецепторов… жаль, что соцветиям спустя мгновение суждено погибнуть.

Я никогда не писала тебе любовных писем, ты даже не знаешь, как меня зовут, но я чувствую малейшее изменение твоего настроения, я знаю, куда ты идешь, что ешь на завтрак и о чем думаешь. Я чувствую в себе все 5 литров твоей чудесной, здоровой крови с нормальным уровнем гемоглобина. И это не паранойя. Правда.

Ноги, затянутые в сетку колгот, немеют от долгого сидения на корточках, капли коричневого лака просвечивают сквозь полиамид. И это лишь малая часть того, что можно сказать обо мне. Например, я люблю носить шпильки, крашу волосы в песочные оттенки и брею лобок. Я курю, если выпиваю или после секса. Я мало сплю: для меня не проблема лечь в три ночи и в шесть подорваться. Я мало ем. Занимаюсь спортом, потому что люблю чувствовать свое тело, контролировать каждое его движение.

Я не в меру откровенна и частенько кажется, что это не мои слова, а чьи-то еще, что все сказанное – это уже не я, что ко мне отношения уже не имеет. А потому можно не бояться показаться смешной и распущенной. Можно говорить то, что думаешь: все равно, каждое слово – уже в прошлом, а значит – не про меня. Ведь я вот – здесь, а оно – там, позади…

Медленно вспыхивает и гаснет длинная гусеница лампы дневного свечения. Я – повелитель лампы, я заставляю ее жить причудливыми ритмами сокращений зрачка. Моего зрачка. И нервный импульс рождает связь: мозг – рука – выключатель. И твое тренированное сердце бьется в такт.

Солнце только что встало и в тени еще прохладно, воздух свеж и по особенному легок. Ежедневные жуки и бабочки уже отправились на охоту за душистым нектаром. Какая-то птичка (не очень-то я в них разбираюсь) выводит свою нехитрую песенку в кустах. Освещенные макушки берез напоминают зеленые шелковые шали на плечах фарфоровых манекенов.
А там, внизу, в траве муравьи с брюшками-капельками бегут куда-то по своему муравьиному шоссе. Им невдомек, что я собираюсь взять большую коричневую, пропахшую хвоей и травами, корзину и отправиться в лес за грибами. За первым июльским урожаем.

- Ты любишь кофе?
- Терпеть не могу.
- Даже с молоком?
- Даже с молоком.
- А чай любишь?
- Нет.
- Что, совсем «нет»?
- Совсем.
- Но ты же его пьешь.
- Пью.
- Ну и как это понять?
- Что?
- Ну, то что, если я чего-то не люблю, то я стараюсь этого не делать. Разве не так?
- Не так. Например, ты не любишь мыть посуду?
- Нет.
- Но ты же это делаешь.
- Это обязанности. У меня нет выбора.
- И у меня нет выбора. Чай это, как посуда, как ТО автомобиля. Нельзя жить и не пить чай. Кофе - можно, а чай – нет. Порядок такой.
- Но разве я не могу выпить чай, например в три часа ночи, когда порядок – спать.
- Теоретически можешь, но это никак не нарушит системы…

* * *
- Давай лучше займемся любовью…

Интересно, по какому такому принципу происходят встречи и расставания в этой жизни. Существует ли какой-нибудь закон регламентирующий отношения людей. Почему с кем –то нам отмеряно пройти бок о бок всю жизнь, а с кем-то пересечься на несколько месяцев. И ведь даже дело не в том, что человек тебе надоел и отношения больше не нужны, а просто так получается. Так, черт возьми, всегда получается, что ты даже не выбираешь исход событий.

Ну не поняли друг-друга. Там не вышло, здесь. Один сказал, другой не услышал. Или наоборот, услышал, да немного по-своему. И вырастает уже между вами стена неприятия, Причем, даже не столько сама растет, сколько вы ее любовно надстраиваете: кирпичик за кирпичиком. Смотрите, какой я, блядь, архитектор. А потом становится поздно. Стенка утолщается до размеров Великой Китайской.. Каждый из мандаринов остается зреть в своем собственном саду.

Я благодарна всем своим встречам: мимолетным любовникам, отличным собеседникам, постоянным партнерам, друзьям по несчастью и по счастью тоже. Мужчинам, женщинам. Тем, кто меня понял, тем, кто простил. Тем, кто ушел, не обернувшись, а также тем, кто остался и терпеливо ждет. Я, милые мои, от вас многому научилась. Да что там говорить, пятьдесят процентов меня – это вы. С вашими разными и интересными характерами, с вашим невозможным поведением, с вашей любовью и ненавистью. Спасибо, что вы есть, были или будете рядом со мной.

И знаете что, те, кто пока со мной, подумайте, прежде чем вставать в позу и поворачиваться ко мне гордой задницей, возможно, вы совершаете самую большую в своей жизни ошибку.

Вчера на Курской: переход. Этот длинный, как кишки, тоннель с выходом к театру им. Гоголя.

Кадр первый:
Вдоль грязной заплеванной стены, среди луж, окурков и плевков, на замусоленных картонках китайские игрушки. Сотня маленьких, орущих и мигающих всеми цветами радуги уродцев. Тявкающие кислотные собачки. Идиотские машинки, издающие мерзкие, невыносимые звуки. Куклы с глазами навыкат, как будто умершие от удушья. Чудовищные бабочки с крокодильим оскалом. Все какое-то больное в своей извращенности.

Кадр второй:
Пацан, нюхает клей. Идет посередине и нюхает клей. Заплывший, расквашенный глаз и другой, отсутствующий. Грязнущая куртка, ботинки, заляпанные грязью и блевотой, спортивные штаны и лысый череп, иссеченный свежими шрамами.

Кадр третий:
Сидит бабка, мерно раскачивается из стороны в сторону, в руках полиэтиленовый пакет с мелочью. Как мантра – заунывный плач: «По-мо-ги-те-хри-ста-ра-ди-по-да-йте-лю-ди-до-бры-еееееееее-по-мо-ги-те-хри-ста-ра-ди-по-да-йте-лю-ди-до-бры-еееееееее.....» Бес пауз, на одной высокой ноте, без выражения. И в этих звуках одиночество и безразличие, бесконечная безжизненность и тоска.

Мне было лет шесть или пять. В то время в России купить что-либо было весьма трудно, однако с запада тонкой струйкой уже потянулись к нам заморские товары, такие диковинные и необычайно красивые. Вдобавок, именно в тот период появилась возможность выехать за рубеж, преодолеть сотни инстанций, заполнить массу анкет, жениться в конце - концов, и уехать ... ненадолго. Заграничная жизнь явилась ко мне в образе дутой куртки розово-голубых тонов, которую потом носила моя сестра и до сих пор носит на даче дочка соседки, а еще - черных вельветовых штанов с красным поясом, модных сапожек, отороченных мехом и сервиза детской пластмассовой посуды.
Причем, шмотье мне досталось через пятнадцать минут после того, как дед внес в дом коричневый кожаный чемодан, пахнущий поездом и свободой. (Как сейчас помню, дед шел бодрой походкой, гладко выбритый, подтянутый. Он улыбался, и в этой улыбке сквозило что-то непонятное: то ли какое-то легкое превосходство, то ли нечеловеческой степени уверенность). Я, разумеется, все это нацепила на себя и гордо дефилировала сначала по квартире, а потом мы с мамой отправились в магазин. И мне казалось, что краше меня на этом свете нет никого.
Детский сервиз достался мне спустя несколько месяцев. Тридцать первого числа к нам пришел Дед Мороз. От него пахло потными носками, водкой и нафталином. Он попросил рассказать стишок или спеть песенку, а я в ответ с сосредоточенным выражением лица продекламировала «Елку вырублю в лесу» Маршака. На середине стихотворения Дед Мороз принялся чесаться и зевать, к концу его покинули и силы, и терпение, поэтому он сунул мне в руки большую коробку, сказал: «Молодец», прошел на кухню, выпил стопку и был таков.
Я сняла тяжелую, из плотного картона крышку и увидела ее. Посуду. Кофейный сервиз: маленькие, глянцевые зеленые чашечки с рыжими, резными ручками, стройный чайник с яркой крышечкой, ложечки, набор блюдец, молочник и сахарницу. Все это сияло и переливалось всеми оттенками салатового, буро зеленого и огненно-рыжего. Мое сокровище, мои брильянты и изумруды.
Долгое время из сервиза чинно пили кофий плюшевый заяц и огромная, кудрявая обезьяна, потом он пылился в шкафу, потом мигрировал на дачу. Там я разводила комья земли водой и этой мутной жидкостью пыталась напоить соседского кота. Кот отчего-то сопротивлялся, дергал усами и прятался под кровать. Потом кота не стало, его, кажется, забили палками мальчишки-хулиганы....

У меня на подоконнике растет кактус - ярко зеленый, мясистый ежик в оранжевом горшочке. Горшочек стоит в салатовом, глянцевом блюдечке. В том самом.

Креативного поста не будет. Будет рецепт суперсудака и суперсалата, которыми я вчера кормила ораву родственников. Итак, собственно Судак.

Взять большого судака, тщательно почистить и выпотрошить. Срезать плавники.
Для фарша: лук (1 большую луковицу) порезать и обжарить на оливковом масле. Морковь (адын штук) натереть и добавить в лук, тушить еще минут 15, потом туда же порезать шампиньоны (200гр) и высыпать мелко–мелко порубленный грецкий орех (треть стакана). Тушить до готовности. За несколько минут до того, как выключить конфорку посолить, поперчить, добавить душистого перца и имбиря. Плюс, порубить вареных 2–3 яйца.
В смазанную оливковым маслом форму для запекания положить судака, натереть солью и перцем набить ему брюхо фаршем и связать нитками, намазать сметаной. В форму налить немного воды. Засунуть ее в раскаленную духовку, пусть томится минут двадцать. Потом перевернуть все это хозяйство, снова намазать сметаной и запекать еще минут 10. Посыпать сыром и ждать, пока подрумянится. После этого выложить на блюдо, разрезать на порционные куски и посыпать зеленью. Да! Чуть не забыла. Остаток фарша красиво выложить вокруг рыбы. Подавать сразу же.

Суперсалат.

1 большая синяя луковица.
2 разноцветных перца.
700 гр сваренных кальмаров
Большая банка консервированных шампиньонов
1 банка горошка
4 вареных яйца
Соленый огурец (3)
Немного китайского салата.

Все порезать полосками (то, что можно порезать полосками) и перемешать. Посолить и заправить майонезом (или чем вы там привыкли заправлять). Я, например, люблю так: соевый соус смешать с чайной ложкой оливкового масла и влить это все в биойогурт без добавок). ВотЪ.

Ну и, так и быть, бонус.

Ананасы консервированные колечками выложить на тарелку. Дырки начинить смесью тертого сыра, чеснока и майонеза.

Кушайте, не обляпайтесь!

Большая комната с низкой кроватью. На кровати смятые простыни белоснежного цвета, стены выкрашены краской лимонного цвета. Над кроватью висят две абстрактные картины и черно–белая фотография с горным пейзажем. На полу серый ковер с очень длинным ворсом. Много современной техники черного цвета: студийные колонки, микшерный пульт, усилители, дорогущий музыкальный центр, компьютер и ноутбук. Всюду раскиданы провода.
Окна плотно закупорены, шторы задернуты, сквозь черные, глухие полотна пробивается дневной свет. Разноцветные пылинки вперемешку с табачным дымом высвечивают контуры солнечных лучей. Раздается телефонный звонок: десять гудков, одиннадцать, восемнадцать. На кровати, справа, в углу неподвижно сидит голый мужчина с зажженной сигаретой. Сигарета тлеет, пепел падает на простыни. Телефон надрывается. На пятьдесят восьмом звонке мужчина вскакивает, подбегает к окну, распахивает шторы и с разбега врезается в стекло. Алмазные брызги разлетаются в разные стороны. Камера наезжает на рваную прореху и вверх. В кадре ярко синее майское небо и голуби. Звучит труба– мелодия Take Five.

Больше всего в людях я ценю порядочность и ум. Ум и порядочность. Ибо быть умным, и, допустим, предателем, или же умными и подлым – неприемлемо, по крайней мере для меня. Мне также омерзительны гаденькие умники. Те, что мелки, как насекомые, а голова соображает неплохо. В сумме же эти качества дают такое скользкое и неприятное сочетание, что просто противно становится.
Великодушие и умение прощать, а также чувство юмора, на мой взгляд, позволяет иронично относиться и к себе и к окружающим, а значит реалистично оценивать и ум свой и свои способности. Только трезвая самооценка позволяет грамотно расставить акценты: промолчать там, где надо, понять, выслушать окружающих. Такие люди способны искренне полюбить. Не искать выгоду и отдачу, а просто любить.
Доброта. Доброта помогает не только излучать позитивную энергию, притягивать к себе все живое, но и самому впитывать все самое хорошее, самое светлое, что есть на этом свете. И только взгляд со знаком «плюс» позволяет дарить радость.
Оптимизм. Вообще–то, следует из перечисленных пунктов, но не могу не выделить это качество, потому что люблю светлых и легких людей. Еще я, как сорока, люблю все яркое и феерическое. Праздничность, талант, артистизм. И если человек наделен этим, от природы ли, или от Бога, то хочется прикоснуться, запомнить и унести с собой, чтобы грело и вселяло веру в лучшее.

Сегодня с утра мне задали вопрос: нет ли у меня ощущения бесполезности всего в жизни происходящего. Мол, работаешь–работаешь, а все коту под хвост. Мол, не хочется ничего делать, к чему–то стремиться. Все едино: это не приносит ожидаемых результатов. Я, конечно, сначала из духа противоречия не согласилась, возмутилась даже где–то. Типа, как можно! Если ты живешь, значит это кому–нибудь нужно. Ну, по крайней мере, тебе. Значит надо стремиться, бороться и все такое. А потом как вспомнила, что мне зарплату еще за декабрь не выдали и решила: хренушки, стремиться. Денег сначала дайте, а потом я постремлюсь немножко. А то, ишь чего захотели, халявного энтузиазма. Суки.