Для поднятия настроения в офисе можно придумать следующее развлечение. Например, мини бадминтон с использованием подручного и подножного спортивного инвентаря. Берется мячик малых размеров. В роли мячика может выступать спичечный коробок, ластик, небольшой степлер,короче, что–нибудь, не сильно тяжелое, чтобы ненароком не нанести партнеру по игре и коллегам – болельщикам производственную травму. В роли ракеток, конечно, тетрадки. Такие большие (формата А–4) или журналы (можно порно). В качестве сетки хорошо использовать стол какого–нибудь коллеги с монитором. В этом случае особенно эффектно удаются пинг–понг феньки типа сопля с последующим контактом воланчика с физиономией того самого коллеги. Кстати, он же может выступать в роли орбитра. Правила такие же, как в обычном бадминтоне: проигравший идет за пивом. Процесс сопровождается плясками чилдлидеров. Для этого идеально подходит сотрудница в самой короткой юбке. Для пущего эффекта ее можно водрузить на стол начальника. Пусть там беснуется. На все претензии со стороны руководящего состава отвечать: мол, повышаем производительность труда, развиваем командный дух, контактность и скорость реакции. Орбитр может добавить: и стрессоустойчивоть.

Самое ужасное, это когда открываешь записную книжку, пролистываешь ее от «А» до «Я» и понимаешь, что тебе некому позвонить.

Ты помнишь? Ты приходил домой и сразу же включал оба телевизора: в кухне и в спальне. И это не от того, что очень интересно было узнать последние новости или посмотреть какой - нибудь фильм. А чтобы отпугнуть ее. Тишину. А помнишь ли, как торчал на работе до упора, часов до десяти – одиннадцати и лысый охранник каждый раз, когда ты уходил, удивленно поднимал бровь и делал такое лицо, будто знал, что тебе некуда торопиться. А эти бесчисленные сеансы кино, бесконечные барные стойки и бездонные пачки сигарет – наилучшие собеседники? Сколько салфеток безнадежно загублено, сколько жалких, слезливых строк написано… А многодневные загулы? Эти пьянки? Это одинокое похмелье утром в неразобранной кровати? Помнишь? Фильм «Покидая Лас-Вегас». Чертов Кейдж. Но как похож. А бесконечные, одинаковые, невыразительные Интернет-чаты. Походы в кино, дежурный букет, перепих на скорую руку. До свидания. Следующий. И безвкусная еда, и отсутствие смысла. Череда унылых, похожих друг на друга дней- близнецов. Пустота. Черная дыра собственного «я».

А что у тебя есть теперь? Общение? Вечный затылок перед некогда твоим монитором? Невнятное мычание в ответ на все вопросы? Ноутбук, которому можно пожаловаться? Счастье?

Ты открываешь телефонную книгу и сразу же закрываешь, потому все равно в трубке будет замаскированная под знакомый голос, тишина.

Я улыбаюсь. А чего бы и не? Вот встаешь утром и понимаешь: все же нормально… Или, даже, нет. Все хорошо. Да, именно, хорошо. Лучше и быть не может. Весна, птички поют. Солнце. Правда, ветер холодный… но это – ничего. Апрель ведь. И это здорово, что мы с тобой вчера не поговорили. Я тогда еще не знала, что делать, а теперь знаю. Я поняла, что жить не могу без запаха твоих волос, без серых, проницательных глаз, без этой скептической улыбки. И да, да, я хочу вдыхать аромат твоей кожи, прикасаться к чуть обветренным губам, впитывать, ощущать… Вечером я обязательно тебе об этом расскажу и все наладится, вот увидишь…

Кто бы это мог звонить в такую рань, когда все нормальные люди еще спят?

–Да… алло… да, я, слушаю… Как?… Авария?.. Где?… Насмерть?…

Хорошо, что все истории рано или поздно заканчиваются.
Они уходят, уступая место другим.
Хорошо, если это - безболезненный процесс.
Просто в один прекрасный день понимаешь, что все стало ненужно,
а значит можно без сожаления оставить шлейф многоточия.
Открытый финал, не испорченный жирной кляксой.
Пусть читатели сами догадаются, что дальше.
А дальше - новая история. Идеальная по форме вариация.

Жаль, что ты уже не носишь длинные волосы. А ведь я помню, как это – запустить всю пятерню в густую непослушную копну пшеницы, как в тесто. И руке становится так удивительно ласково и уютно, тепло. Ощущение – словно в детстве, проснувшись, лежишь под одеялом с головой и слушаешь Звуки. Стук бабушкиной загипсованной ноги и костылей по паркету (удивительно, как это так, была нога, а теперь кокон, как на той картинке из энциклопедии насекомых). Кипящий чайник, похожий на маленький пароход, гомон птиц из распахнутого майского окна. Пробивающийся сквозь щель для дыхания солнечный свет щекочет ноздри, и ты, как натянутая пружина, готов вскочить, отбросить одеяло и, скорей-скорей, а-то опоздаешь, бежать в ванную, чистить зубы.

А теперь у тебя нет длинных волос. Нет, конечно, этот колючий ежик по-своему симпатичен, даже, наверное, приятен на ощупь, но все равно: уже не те ощущения. Вот ты рассказываешь, как у тебя дела, как жена, дети, старенькие родители, а я вслушиваюсь в интонацию. Ведь если смотреть не на тебя, в сторону, да вот хоть, к примеру, на эту дурацкую картину, то можно представить что не было этих четырех лет, не было аборта, не было Натальи, ловко воспользовавшейся ситуацией, и Эдика моего тоже не было. Можно вообразить, что ты просто делишься новостями за день, мол, все нормально, организовывали выставку, какие-то там презентации, что-то в этом духе. Уверенный и спокойный голос. Такой же, как и четыре года назад.

А я ведь мечтала, что однажды ты все равно позвонишь и приедешь ко мне. Не представляла, как поведу себя, но в мозгу все время всплывали картины: мы занимаемся любовью, ты ласкаешь мое еще вполне молодое тело, нам хорошо. А на утро ты остаешься, я готовлю завтрак, провожаю тебя на работу… Как четыре года назад. Теперь я понимаю, что ты, вероятно, даже от ужина откажешься. Только чай. Нет, спасибо, кофе больше не пью. Сердце. Потом я закрою за тобой дверь, машинально засуну дежурную коробку конфет в сервант, поверх хрусталя, ровно через пятьдесят секунд подойду к окну, чтобы посмотреть, как выходишь из подъезда. Я буду стоять так, пока ты не скроешься за поворотом.

И почему ты больше не носишь длинных волос?

Ленивая, жирная муха ползет по стеклу, за окном дождь – немое черно–белое кино. В затхлом воздухе нет движения. Я смотрю на тонкие мутные крылышки, на изогнутые запятые лапок, внезапно мне начинает казаться, что они напоминают твои ресницы и тусклые, бледно–серые глаза. Словно ты немигающим взором смотришь на меня: плавное движение зрачка – контур моего тела. Каждая остановка – ядовитое проникновение в глубину души, болезненная инъекция прямо в мозг.

Самое удивительно, что ты незримо присутствуешь в моей жизни ежесекундно. Как ловко умеешь перевоплощаться! Как талантливо маскируешься в окружающих предметах. Я могу найти тебя, где угодно: в вазе, наполненной до половины застоявшейся водой (я знаю, именно ты оставила ее там, чтобы было легче подглядывать). В сломанной рамке от фотографии: она лежит в ящике стола, стоит открыть, ты – тут как тут. В глубине зеркала, причем, если подойти к вплотную, тебя не видно. Обязательно надо встать сбоку – только тогда можно заметить искаженное ухмылкой лицо. Вообще, я замечаю, ты предпочитаешь ровные стеклянные поверхности, неудивительно, что твое любимое место – монитор компьютера. Сидишь там, таращишься, гадина.

Ну, ничего, я лишу тебя покоя, как ты сделала это со мной. Тебе не достанется ни грамма меня. Ни за что. Где ты, тварь, выходи! Сука! Дрянь последняя! Какая удобная штука – ножка от табуретки, и как приятно хрустит разбитое зеркало под ногами. Я разобью к чертовой матери все стекло в этом доме, чтобы тебе некуда было деться. И когда ты лишишься возможности спрятаться, я убью тебя. Убью медленно и со вкусом, чтобы ты поняла, во что превратила мою жизнь. Чтобы ты, падла, прочувствовала каждым миллиметром своей бестелесности, как мне хреново из–за тебя. Чтобы поняла, как я тебя ненавижу.

А потом я выйду из дома, захлопну дверь и никогда не вернусь. Я еще не знаю, куда направлюсь, но уж точно, подальше отсюда. Может, уеду к морю, а может, наоборот, в горы. Не важно. Главное, чтобы там не было стекол.

Вчера вечером на Поклонной горе я впервые за этот год выехала на асфальт. Если кто помнит, то месяц назад ваша Шадэ проебала кошелек вместе с карточкой роллердромовской. И ровно месяц сие время провождение было мне недоступно, потому как они, сволочи, карточку не восстанавливают – типа, покупай новую, или катись отсюда к ядреной фене. Ну, я так рассудила. Чем тратить бабки, лучше месяц перекантоваться, потом – лето, парк и все такое. Асфальт сухой, романтические сопли до колен. Короче, все прелести жизни в одном флаконе. Так вот, решила я, покатаюсь летом на улице, а осенью, как водится, новую карточку куплю. Сказано– сделано. Ровно 30 дней я довольствовалась иными видами спорта, а вот вчера свершилось.

Я выехала на сухой, чистенький, гладенький асфальтик. Почти что голая, не считая роликов, брюк, носков, майки и куртки. И каталась!!!!!!! Я вела себя, как семимесячный щенок, впервые увидевший снег. Представляете, ваша Шадэ гнала с бешеной скоростью и орала. Просто неземное ощущение кайфа и полета, цепкого асфальта под ногами, такого зернистого и мягкого, как пластилин. На асфальте совершенно другое сцепление, друзья мои, нежели в зале. Катание по асфальту можно сравнить конфеткой, которую ты рассасываешь по обкурке. Короче, ахуенное удовольствие.

А потом была луна. Она всплывала, словно оранжевый воздушный шар над линией горизонта. Медленно и величаво возносилась к небу. Диск постепенно становился меньше и менял оттенки. Было нечеловечески красиво. Университет, высотки, все сплошь в огнях, черное бездонное небо, звезды и оранжевый огромный шар в небе. Прям слезу чуть не пустила от такой красоты.

А потом мы ели груши и курили по дороге домой. И слов было ненужно.

И не надо меня уговаривать. Все равно, я уеду. Соберу все свои книги, упакую коллекцию фарфоровых статуэток, вытрясу из шкафа длинные цыганистые юбки, любимые шляпки и тихо закрою за собой дверь. Ты даже не проснешься. Только кот метнется из–под шкафа в прихожую, надеясь получить что– нибудь на завтрак. Но это же твой кот, вот ты его и корми.

Потом ты станешь мне звонить, оправдываться, говорить, что не хотел, чтобы все вышло именно так, что все это твоя вина, что ты один можешь попытаться исправить положение. Но я даже не буду слушать. Я резко повешу трубку, затем выдерну провод из розетки. И погружусь в тишину.
Стану вспоминать. Выхватывать в случайном порядке одну картинку за другой, как старые слайды из коробки. Буду смотреть сквозь тонкую пленку, проецируя свои ощущения на момент прошлого, наслаивая, тщательно перемешивая две эпохи. И в этом синтезе попытаюсь найти ответ: с чего все началось? Почему все ТАК вышло.

Толи все случилось, когда мы сидели июльским, душным вечером на бульваре, и я явственно ощущала, как от тебя исходит волна тепла и нежности, предназначенной кому–то. Ты молча курил, смотрел на клюющих крошки голубей, а я жадно впитывала тень над ключицей, высокий лоб, перечерченный морщинкой, длинные, опущенные ресницы и увлажнившийся под ними взгляд. Это была не моя ласка. Это была ласка не наша.

Или все было немного позже, когда она позвонила. Я сняла трубку и вежливый женский голос, вкрадчивый и теплый попросил тебя к телефону. И я слышала все эти односложные «да» и «нет» и «не знаю» и «я перезвоню Вам позже». И мне захотелось тот час встать и уйти. Неважно куда. Просто идти и не оглядываться, возможно, обойти весь земной шар. И не один раз. А вместо этого, я сварила кофе.

А может, тогда: ты пришел домой поздно и пьяный. И прямо с порога начал орать на меня. Я никогда еще не слышала таких слов в свой адрес. Ты был невменяем, схватил одну из моих статуэток и запустил мне в голову. Хорошо, что не попал… а может, надо было. И в этом звоне разлетающегося фарфора, в дождевой дроби осколков по паркету, в бесконечной секунде, мне было так хорошо, как никогда раньше. Это было удивительное наслаждение, наслаждение на грани человеческих возможностей. Предел своего рода. А потом я не помню ничего, просто не ощущаю. Мозг отказывается.

Или на следующий день: ты валялся у меня в ногах, просил прощения. Целовал ступни, буквально захлебываясь обещаниями никогда не совершать подобное. А я сидела и молчала, потому что внутри меня что–то умерло. Нет, не любовь к тебе, наоборот, тебя я полюбила еще больше, даже, можно сказать, безгранично. Умер кусок меня, просто исчез в один миг. Поэтому я даже не удивилась, что ты собрался и ушел, понес боль вон, туда, где ее примут, потому что у меня для нее уже не было места.

Мы продолжаем ложиться спать в одну кровать, мы едим одну еду и смотрим один телевизор. И даже книгу одну читаем. Но нет между нами боли. Она разбилась, как та статуэтка на сотни тысяч осколков. И мне невыносимо скучно в этом сером, бесцветном, затянувшемся дне… Я все равно уеду. Соберусь с силами и уеду. Еще один день и я сделаю это…

Я ненавижу человечество в полном его объеме. Первые, кто меня бесят – это люди, которым нехуя делать: они вечно лезут со своими дурацкими проблемами, идиотскими советами и совершенно бессмысленными комментариями. Далее – отдельные личности, с которыми совершенно невозможно договориться, потом – тупые, им затрахаешься что либо объяснять. Можно обговориться – толку с гулькин хер. Потом – ебнутые альтруисты – оптимисты, так и норовят принять в тебе участие. Спасибо, обойдусь как– нибудь. Следующие по списку – продавцы (все), контроллеры (все), билетерши (все), гардеробщицы (все) и библиотекарши (тоже все). Да! Забыла! Бабки в метро. С тележками (и без). Всех к стенке и расстрелять. И мужиков перегарных – туда же. Совершенно раздражают люди с громкими и неприятными голосами, с тихими, впрочем, тоже. Ненавижу самовлюбленных мудаков и девочек, напоминающих помесь болонки и жирафа, выкрашенного аэрозольной краской. Терпеть не могу самодовольных умников и экзальтированных оригиналов, а также ханжей. Бесят стеснительные, рефлектирующие ублюдки. Просто трясет. Но больше всего добивает, что нельзя ничего изменить. И приходится улыбаться, жать руку, говорить приятные слова, быть марионеткой в руках социума. Ебет нечеловечески, знаете ли.

У меня есть друг – Кирюша. Это абсолютно волшебный человек, к которому полностью подходит характеристика: «любитель неприятностей на свою жопу». Сколько я себя помню, вечно все друзья вытаскивают его из разных ситуаций, правда, потом – любимое дело дружно вспоминать, как, например, Кирюша собирался быть наркодиллером. Строил грандиозные планы, мечтал, о несметных богатствах. История окончилась тем, что он влетел на довольно крутые по тем временам бабки, а потом долго шифровался от бандитов. В свете этого, ночь в КПЗ – сущая мелочь, а ведь бывало и такое.

А как Кирюша праздновал свои дни рождения! Я, к примеру, вспоминая его девятнадцатиление, всегда говорю: «Не помню эти волшебные три дня». У нас с собой было пять литров спирту, который усиленно разбавлялся водой из колодца, три килограмма ножек буша, немного овощей, картошка, ноль денег и подножный корм с огорода. Конечно–же, еда закончилась моментально: шестеро здоровых парней уничтожили скромный стратегический запас в течение первых трех часов.
Разбодяженный спирт лился рекой, грядки клубники вскоре лишились стыдливого румянца, я – верхней части купальника и одной (!) босоножки, мы вместе – здоровья. Незнакомый мужчина на берегу реки Волги – всей (!) одежды. (Потому как мы решили, что это лишнее, фигли на берегу валяется, и зашвырнули подальше в воду. Бедный дядечка выскочил из кустов, где прятался все это время от нас с воплями: «Вы что! Это ж мое!» И история умалчивает о размерах нанесенного ему ущерба).

Волшебный Кирюша пользуется бешеной популярностью у женщин. При этом он – розовощекий кучерявый и с носом – картошкой. Сколько себя помню, он – в образе жесткого мачо, а вокруг – толпа девиц разного возраста и комплекции. И Кирюша их всех искренне любит, причем, самое смешное, именно они водят его по ресторанам, оплачивают счета, покупают подарки.

Последнее известие с полей: Кирюша стал манагером, видимо, кровь одной известной национальности все же дала о себе знать. Он впаривает всем и все, люди ведутся и платят купюрами и слепым обожанием. Можно только позавидовать таланту делать все легко и непринужденно. НО лучше позвонить и предложить что–нибудь замутить

Я умею считать до пяти. В моей жизни почему–то все самое знаковое связано с этой цифрой. Когда мне было пять лет, я вдруг поняла, что хочу быть врачом, причем, не просто врачом, а ветеринаром. У родителей был пес – черный терьер, звали его – Шайтан. Шуня, Шунечка. Бедному Шунечке приходилось терпеть все мои издевательства. Я ему и банки, и горчичники ставила. И в рот ложку совала, приговаривая: «Скажи: ааааааааааа». Шуня только морду отворачивал. Апофеозом моих ветеринарных опытов стал тот момент, когда я решила прописать ему сбалансированную диету, состоящую из деревянных кубиков. Красные были мясом, желтые – картошкой, а зеленые – капустой. Пес ну ни в какую не хотел их есть и, в конце–концов, чтобы прекратить это безобразие, тяпнул меня за руку. Так я не стала великим ветеринаром, зато у меня есть маленький шрам между большим и указательным пальцем

Покой и воля - вот мой нынешний девиз.

Каждый раз весной у меня случается приступ чумы. Болезненное, одержимое состояние, когда рвет и корежит душу, когда попавшие под горячую руку люди разлетаются в сороны со скоростью света, потому что ни один нормальный человек не в силах выдержать этот психоз. Когда сжигаются мосты и все ставится на карту.
И я понимаю, почему. Почему я теряю в такие моменты все. Это действительно невыносимо. Невыносимо выдержать взрывную волну маленькой атомной бомбы... Невыносимо.

И почему-то теперь, когда мне стало ровно, образовавшееся пространство пугает. Хочется всех-всех позвать, сказать, эй, ребята, вы чего, давайте устроим вечеринку! А ведь знаешь, что никто не придет, что так весь вечер просидишь в одиночестве перед зажженной свечкой.

Погода плохая, мне, по крайней мере, не нравится.

Настроение - терпимое, просто заколебала ситуация на работе, в который раз не могу собраться.

Напрягает, что опять нет денег. Вчера были - сегодня нет. Мистика.

Все тайное становится явным. Я в который раз не утаила скелетов в шкафу, номожет это и к лучшему. Такое, знаете ли, облегчение.........

Куча всего накопилась, а сил, чтобы собраться и все быстренько сделать нет. Какая-то апатия и безразличие. Нет ни нервов, ничего, просто бездонная глубина и я где-то посередине.

Вакуум.

Как оказалось, девочкам для счастья надо:
1. Цветастую цыганскую юбку (шифон).
2. Кофточку салатовую (органза и хлопок)
3. Туфли черные замшевые на шпильке, с круглым носом и вышивкой розами цвета фуксии.
4. Новый мобильный телефон и к нему чехол.
5. Платье в стиле а-ля я - татарка, коричнево-зеленых приглушенных оттенков с бархатом (креп- жоржет).
6. Олимпийку для любимого мужчины.

Довольна, просто до опупения. Жаль, что не хватило денег на тренч. Думаю, что следующая зарплата - гарантия приобретения оного. :)

В моем ежедневном лексиконе резко возросло количество «нет». Мне почему-то все легче и легче так отвечать людям. И, знаете, в этом есть даже какой-то кайф. Никаких тебе «я подумаю» или «может быть». Если «нет» - так уж «нет». Некоторые начнут уверять, что бескомпромиссность – плохое качество, что надо уметь находить альтернативы, договариваться. Наверное. Но только там, где это имеет смысл. Остальное – лишь пустая трата времени. Зачем вести войну интересов, заранее зная, что она никогда не закончится. Словоблудие – не мой удел. И мне, правда, легче сказать «нет», чем переливать воду из пустого в порожнее.

Весна принесла дожди, серое небо и собачьи какашки. В воздухе замаячила перспектива теплых деньков и кошачьих воплей под окошком. Подвыпившие подростки потихонечку вылезли из заплеванных подъездов, чтобы завывать под бренчание ленинградских гитар на еще не окрашенных лавочках. Птицы вьют гнезда, чтобы высиживать новое поколение. Москва готовится к обновлению, достает из сундука дымчатые салатовые шали и лазурные кокошники. А нас колбасит. Швыряет из стороны в сторону. Что-то непонятное заставляет совершать кучу глупостей, а потом сожалеть о них в усиленном режиме. И я – не исключение. За прошедшую неделю я успела так накуролесить, что разгребать, боюсь, придется очень долго. И самое главное – пострадали люди. Ни в чем не повинные жертвы моего психоза.

Пользуясь случаем, хочу сделать ЗАЯВЛЕНИЕ: дорогие мои друзья и любимые! Простите, пожалуйста (те, кто знают – поймут), если я принесла вам неприятности и стала причиной плохого настроения. Мне кажется, что я справилась с этой дурью и теперь все будет хорошо. Добрая, умная, аффигенно красивая Шадэ снова с вами. Принимайте в ряды любителей словесности, бесталанных графоманов и просто болтунов – пиздунов! Ура товарищи! (Уже можно бросать в воздух чепчики, шляпы, трусы, презервативы и еще что там у вас есть ценного!)

Мой замечательный, удачно спланированный день летит псу под хвост. Сначала выясняется, что сегодня будет пасмурная погода, потом я звоню в солярий – солярий сегодня не работает. После этого у меня подгорает лук, который я собиралась положить в волшебную мясную подливку. Лезу в почту и понимаю, что письмо с файлами по работе, которое я сама себе посылала в пятницу, банально не дошло. Далее, у меня начинает течь стояк, грязная жижа выливается прямо на мой чудесный, закошенный под мрамор, кафель. Я героически мечусь меж раковиной и полом в попытках вытереть лужу. Потом плюю и бегу в диспетчерскую (туда, конечно же, не дозвониться) вызывать сантехника. Слава Богу, он приходят довольно быстро, раздевается и своими грязными сапогами шагает в мою чистенькую кухню. Разматывает длинный трос и таки прочищает эту сраную трубу. Брезгливо морщу нос, надеваю резиновые перчатки (неужели вы думаете, что я буду делать ЭТО непосредственно руками) и вытираю черные лужи. НО именно в этот момент начинается спектакль, на который я, увы, не попала. Ненавижу обстоятельства!

И вот только что приходит мой мужчина и, вместо того, чтобы пожалеть меня (бедненькая, тебе пришлось это перенести) крыситься на меня только за то, что я не хочу ехать на годовщину свадьбы его начальника. Я ненавижу обстоятельства? Нет, я ненавижу людей, которые не могут меня поддержать в трудную минуту.

Крыша двенадцатиэтажного дома длиной в шесть подъездов. По периметру - парапет полуметровой ширины. Воздух пахнет тополиным пухом и разогретой землей, жарко. Я и мои верные рыцари - друзья (назовем их А. и С.)сидим на липком рубероиде и грызем семечки. А. играет на гитаре, а С. блаженно щурится. Лепота. Вдруг А. откладывает инструмент, встает на парапет и идет, я хватаюсь за сердце и начинаю вопить: «Слезь, скотина, а то убьешься, я тебя с асфальта отскребать не буду, сукин ты сын!» А. проходит расстояние ровно от одного выхода на чердак до другого (примерно метров тридцать), спрыгивает и широко ухмыляется: тебе, мол, слабо. Я, не долго думая, снимаю босоножки, подбираю подол небесно-голубого сарафана и забираюсь на неширокий бортик. Восторг и ужас охватывают меня. Шаг, другой, третий. Я сделаю это, самой уже интересно, хватит ли у меня сил. Главное вниз не смотреть. Вот, какое голубое небо, небо голубое, го-лу-бо-е. Я не боюсь совершенно. Я… Я как джедай, нет, я как целая куча джедаев. Ощущение полета. Надо же, а я и не думала, что когда идешь и одновременно на чем –то концентрируешься, получается, что видишь окружающее, как в замедленном кино. Вас снимает скрытая камера. Плавающая камера. Сто пятьдесят шесть, сто пятьдесят семь... время остановилось. Есть только пронзительно голубое небо, солнце и это бесконечное ощущение полета.

Я обошла по периметру весь дом, думала, умру от страха. В итоге, рыцари потом со мной не разговаривали, объявили коммуникационную блокаду. И поделом, я б вообще прибила бы.


В другой раз я решила повыпендриваться и доказать нравившемуся в то время молодому человеку, что я самая бесстрашная и бесшабашная девица на этом свете. И, надо сказать, мне это вполне удалось. Ребята, во главе с моей мечтой отправились курить, я пошла с ними. Только все сделали по первой затяжке, как я залезаю на край балкона (прошу заметить, одиннадцатый этаж) и, упираясь руками в потолок, прохожу вдоль всей лоджии. Минута молчания, шумный вздох. Шоу Трумена, театр одного актера.

А еще у меня разбиты колени. В свое время я училась кататься на роликах и никакая защита не помогала. Думаю, у меня ведь уйма времени, чтобы успеть убиться окончательно до того, как замучает остеохондроз.

Мой первый сознательный выезд на море случился, когда мне было 14 лет. Бабушка моей подруги была связана с Департаментом образования, поэтому мне по блату досталась путевка в летний лагерь для детей сотрудников. Только представьте себе, два месяца ничегонеделания на побережье Черного Моря, Белый город – Севастополь, знойная жара и звездные ночи. Страна вкушала плоды перестройки, а мы переживали все прелести пубертатного периода.

Семьдесят детей от семи до шестнадцати лет поселили в кемпинге на Северной стороне, к ним (то есть, к нам) приставили вожатых, которые сами по возрасту от «старших пионЭров» отличались не сильно. Можно представить себе, что понятие «дисциплина» не имело четких границ. Да, существовал отбой в 11 часов, да, после обеда был тихий час, а в восемь утра – зарядка. НО. На зарядку приходил в полном составе только младший отряд, в тихий час большинство «старших пионЭров» пили пиво, а после двенадцати они же мигрировали на побережье или в соседние домики.

Ощущение свободы, «взрослости» пьянило и волновало. Все казалось новым и необычным, и мы, соответственно, отрывались на всю катушку. Начнем с того, что именно там я впервые в жизни попробовала курить, впервые напилась и впервые увидела эрегированный член. У меня была страшная любовь с главным хулиганом, который, к тому же, был абсолютно лыс. Мы, почему–то, общались в основном с помощью записок, клялись «всегда быть вместе» и все такое прочее. Хулиган мой вечерами ди–джействовал, посвящал мне все медляки (с тех пор я неравнодушна к балладам «Металлики») и был, в целом, очень мил. Мы устраивали совершенно незабываемые вылазки на море, ночные купания голышом, целовались до потери пульса и чувствовали себя самыми счастливыми на свете людьми.

На самом деле, ощущение радости и счастья всячески поддерживалось стараниями вожатых, которые придумывали сумасшедшие конкурсы и игры. Был «день смеха» с шествием пионерской колонны (мы специально разучивали строевой шаг и так, строем, под барабанную дробь топали по побережью до столовой). Был также день Нептуна с костюмированным представлением, и бросанием всех пионЭров в воду, была совершенно офигительная побудка, когда вожатые подкинули в окошко дымовую шашку, мы – три сонные девицы – выбежали на улицу, и нас окатили ледяной водой. Был замечательный «пиврук» Юра, профессиональный крупье, он играл с ребятами в покер на деньги, благодаря чему имел небольшой, но постоянный доход, этих средств хватало на то, чтобы поить пионерок вином и угощать их сигаретами.

Но отдельного внимания заслуживает поход. Отряд из двадцати пяти человек, в сопровождении вожатого и проводника, отправился в сторону Инкермана, любоваться поселением древнего человека. Топали мы туда долго и упорно, все порядком устали, а на обратном пути вожатому нашему пришла в голову шальная мысль срезать дорогу. Так и сделали. Он и группа молодежи числом шесть человек отделились от основного отряда, и, конечно же, мы заблудились, а когда, наконец, пришли в лагерь, выяснилось, что основного отряда еще нет. Отряд вернулся спустя час, все долго матерились, потому что им, мол, пришлось нас искать. Руководство навставляло всем по первое число, вожатому досталась основная порция пиздюлей, но, в целом, все были жутко рады, что приключения эти закончились весьма удачно.

Когда родители встречали на вокзале похудевшую и загоревшую до черноты меня, они просто обалдели. Им навстречу из поезда выпорхнула девица в драных джинсах (которым исполнилось от силы полгода), она чмокнула папу–маму в щечки, потом обняла и поцеловала абсолютно лысого молодого человека. И это после того, как они ожидали увидеть ту самую пай–девочку, которую два месяца назад отправили на юга! С тех пор мою маму было бесполезно пытаться в чем–то убедить: она считала, что лагерь безнадежно меня испортил, что именно там я потеряла девственность, что разврат и свобода сделали свое дело и девочку уже не перевоспитать. А я всеми силами старалась не разочаровывать ее и своим поведением всячески подтверждала эту версию.

П.С. И все–таки, если мои дети надумают поехать в подобное место, то я не буду возражать.

Почему мне так нравится, когда ты берешь меня за руку. Вроде бы, этот жест не назовешь интимным, ведь рукопожатие – то, что сопровождает нас по жизни. Мы здороваемся, прощаемся, миримся, выражаем симпатию с помощью простого соприкосновения. Так почему я просто таю, стоит тебе погладить мою ладонь. Ты делаешь это удивительно нежно, даже, я бы сказала чересчур бережно и осторожно, как будто мои пальцы – фарфоровые. Ты легко проводишь по фалангам, касаешься подушечек, обхватываешь запястье, словно меряешь пульс, ты ласкаешь каждую клеточку кожи, я начинаю ощущать блаженство. Дрожь пробегает по спине, в миг все тело покрывается пупырышками и внизу живота образуется темная, сладко пульсирующая дыра. И я знаю, что этот миг бесконечен.
А потом ты увеличиваешь давление, ты уже не просто гладишь мою руку, а разминаешь ее, как хороший массажист, который разогревает мышцы клиента. И наши пальцы сплетаются в долгом танце мануального поцелуя, словно два спрута в момент любовной игры скрещивают щупальца. И мне кажется, что перестает существовать и салон красного авто, и проезжающие мимо машины, и голые ветви парка. И только твой упрямый, колючий затылок, да сладкий настойчивый язык – все, что еще связывает меня с реальностью.