Я, наконец, дождался белых мух.
Москва напоминает Колыму.
Невольна мысль моя о Колыме -
земля оделась утром в белый мех.

Зима, - бурчу тихонько я себе, -
для Колымы обычна, ясен пень.
Но, средь шуршанья, здешним ясным пням
чудно, что
белым
день - и сыт, и пьян.

Понятно было - скоро отболит
тоска по лету в хладости белил.
Снежинки в подтверждение - белят -
овраги, перелески и поля.

Приятно глазу - всё белым бело.
Мне в радость - осень, взятая в полон.
Одно тревожит - что недолог плен.
Снега растают завтра - s'il vous plait.

Вновь - сырость, грязь - осенний каземат.
Да, в октябре недолгая зима.

И я вшиваю в снег, как позумент,
всё что могу -
слова:
Ура зиме!

Не жизнь, а курьерский состав,
как только шагаешь за сорок.
И рельсы всё время под гору,
и скорость - "аллюр три креста".

В часах завелись кузнецы -
всё косы куют. И не спится.
В башке - академик Капица.
Не знаю - отец или сын?

Как пули недели свистят -
в обойме квартальной им тесно!
Ау! Где межрёберный бес-то?
Мне бороду брить перестать?

Какого такого рожна
скострячить бы в полную силу,
покуда ещё не скосила
к чертям сифилитик-княжна?

Стартуешь за сорок когда -
летишь, как "Прогресс" с Байконура,
как будто приказ: "снип-снап-снурре"
Г.-Х. подзабытый отдал.

Успеть бы себя обрести
на скорости первой планетной!
Склероз?
Да пока ещё нет,
но...
...не знаю, о чём этот стих...

Уже не только журавли,
курлыча, скрылись,
листву смахнув меж двух столиц
размахом крыльев -
мечты и вёрсты растеклись
осенней охрой.
А небеса пора стеклить -
земля не сохнет.
Прибилась пара жёлтых птиц
к окну снаружи -
их путь и мой пересеклись.
А мне не нужен
голодный писк, звенящий льдом
в предзимье стылом.
Мне радость, если я ведом
ордой стокрылой,
полёт стремящей в бурный май,
к родным пенатам.
Октябрь! Свой лот с торгов снимай.
Среди пернатых
предпочитаю птицу ту,
что в высь стремится.
И знай, я вовсе не пестун
твоим синицам...
[266x180]

(уже в который раз подряд
тону, не встретив в осень брода...
А мне навязчиво твердят:
"...погоды нет плохой в природе...")
********************************

Октябрь.
С природой мрачной вместе я
ссыпаю жизнь свою до рублика.
И вновь напишет Шура-бестия:
"...у нас опять скончался Бубликов..."

В такие дни - племянник лени я,
и не прельщают взор кудесницы,
что мельтешат всегда коленями,
взбираясь лёгонько по лестнице.

Асфальт желтеет под мелодию,
что, мол, плохих погод в природе нет.

Ба!
Как красив на некрологе я!
А в зеркалах - не я. Пародия.

Конфузный ступор местной публики.
Оркестр от шока целый такт соврал.

А я - листвой опавший Бубликов -
Петром в полсотый раз не пущен в рай.

Коллеги сдали по полтиннику.

Я занесён в графу потери и -

пузырь потеет в холодильнике.

А Шура - вовсе - в бухгалтерии.

Позабудь.
Ты помнишь вовсе не того.
Лёгкость взгляда переплавлена в чугун.
Переходным состояньем был тот год -
крест из льда воздвиг теплу девичьих губ.
Дул на воду,
горечь клином вышибал -
суткам литрами горчайшей вёл подсчёт.
Рвал привычки - в клочья, в полосы, по швам.
Братом, сватом мог мне стать тогда - сам чёрт.
Перекованы орала на мечи.
Переписаны стихи и куча нот.
Откликаюсь вовсе не на каждый чих.
И глаза сухие, даже если гнёт
жизнь - то тяжестью осенней маеты,
то осколками разбитого "хочу".

Я другой совсем.

А ты?
Какая ты?
***
Ту тебя не позабыл я.
Ни на чуть...

Осенней слякоти размеренность.
Шуршанье мёртвой желтизны.
В ломбарде прошлого - уверенность.
Сданы в утиль цветные сны.

Из фраз исчезли междометия.
Набил оскомину сарказм.
Всё холодней прогнозы метео.

Из тела неба - туч миазм
дождит.
И струи перекрестием
видны в оконный окуляр.

Макает Землю осень-бестия
в чернила грязи, будто в кляр.

Во рту кислинка поминальная
вина антоновских плодов.
Холодной ночи темь летальная.

Сентябрь на нет сошёл,
но вновь -
тридцатый день -
пятно сусальное:

Надежда, Вера и Любовь!

Растрещалась сорока.
У неё на хвосте
об осенних пороках
миллион новостей:
- что потребствует водку,
не считая сортов;
- ставит в метеосводку
пропаганду зонтов.

У меня побежали
мураши по спине -
знай, стрекочет, что жаль ей,
белобоке,
свиней:
поросята, хавроньи
и опростанный хряк -
пусть и живы сегодня,
но к концу ноября
путь закончат свой трудный -
без войны, без вины,
став трясущимся студнем,
либо шпигом свиным.
Разгласила идею
для округи для всей
про окрестных индеек,
да про местных гусей:
что уже накарябан
на опавших листах
срок зашития яблок
в разных птичьих местах.

Мне сорока на шоу
предложила пройтись:
ставит осень дешёвый
ежегодный стриптиз -
в парке липы и клёны,
подчиняясь ветрам,
полонез оголённый
закрутили с утра.

Я отчёт папарацци
весь не смог донести,
что запомнил, то вкратце
поместил в этот стих.

Слушать стрёкот - морока.
Но новинкою тем
желтопрессной сороки -
стал сентябрь на хвосте.

Столкнулись лбами нынче вёдро с непогодью.
Хотел расстроиться. Опомнился: хотя,
чего я жду ещё? На улице-то вроде -
сентябрь...

Но мало радости, когда пришёл ретивый,
одевший в плащ и сапоги природу, гость-
-сезон, напомнивший: жизнь бренна, в перспективе -
погост...

И маршем траурным стучит по заоконью -
за разом раз - взгрустнувшей осени слеза.
И ясно: лета ждать назад (оно - покойник) -
нельзя...

Обмыв листвы усопшей мертвенную кожу
(обряд такой. Зачем же? Бес его пойми!),
коктейлем луж ненастье правит дней погожих
помин...

Как стопку тризны чёрным хлебом, кроют тучи
собой стакан холодной водки бытия.
***
Ушёл бы (волю дайте!), чтоб сентябрь не мучил -
и я...

Предрассветное "прости".
Предпоследнее "прощай".
Зазвенел будильник, стих.
Тканый коврик. Пол дощат.
На комод - латунь ключа,
как ненужный атрибут.
Взбаламучена печаль.
Душно. Тесно, как в гробу.
Стуком просится в виски
метрономная мигрень.
Концентрация тоски.
В пальцах стужа, не согреть.
Нерастраченный аванс.
Пересоленная снедь.
Обесточенный трамвай.
Холостой апрельский снег.
На губах застыл ответ
на витающий вопрос.
Сухо грохнувшая дверь.
Недосказанное:"Про..."

На дубу ворона с песней.
Жёлудь на голову - шмяк -
колорит осенний местный.
Ветви с шелестом шумят,
славя силу бога ветра,
что приветствует Борей.
Но и он любовью щедрый
к девкам голым по поре
бабьелетнего распутства:
заголяют телеса -
и ветлы огарок куцый,
и черёмух палисад.

У сарая вдоль забора,
как солдаты на привал,
без ранжира, без разбора,
присоседились дрова.
Сентябрит. И косогоры
влагой мелкою кропят
монстры-тучи. Ждите вскоре
появления опят.
Стихли ласточек надрывы.
Стала снулой мошкара.
За деревней, пусть и криво -
копны строятся в парад.

В голове для пьяных мыслей
устаканены места.
От дождя усы обвисли.

Жди, не жди его - настал
месяц сидра и настоек.

Достаёт истошный глас!
"Сгинь, ворона, а не то я
тем же жёлудем, да в глаз!"

Город успокоенный и вымытый.
Дождь звенел, как мелочь у менял.
Звоном растревожен я, но вынуто
будто что живое из меня.

Губы затекли новокаиново,
их кусаю в кровь, не чуя боль.
Видимо, до крайности наивными
были мы полвечности с тобой.

На лету соприкоснувшись крыльями,
приняли за искры ты и я
блики, преломляемые пылью, на
глянце кожи книги бытия.

Мы прочесть тогда не удосужились
строки, занесённые в скрижаль,
где не соотносят нас как суженых -
как мороз не вяжется к стрижам.

Небо снова с мокрыми ресницами -
бенефис сегодня у дождя.
Не могло в то время и присниться нам -
мимолётность тяги переждать.
***
Нам обиды шлют десятки пеленгов.
Бьют слова колючие под дых...
***
Слушай, доживём до понедельника?..

...и, быть может, даже до среды...

Воздух стал особенно прозрачен.
Желтизною тополь запестрел.
А какой-то припоздавший дачник
жжёт былинки летние в костре.
Снова удивление на лицах:
возраст лета до сединок зрел
на периферии и в столицах,
в полночь и на утренней заре!

Подступает к горлу тошнотою
желчь необратимых перемен.
И неясно - то ли плакать, то ли
колотушкой сторожа греметь,
чтоб не проскочил багдадским вором,
иль змеёю дымной не проник
пилигрим-сезон, несущий ворох
шелестящих выпавших страниц
из главы трёхтомного романа,
где росинки утра серебрят...
***
- Ой! У лета лошадь захромала!
- Добредёт до финиша помалу...
- Но падёт к началу сентября...
[280x210]

Сегодня нищим подаём не огурцы,
сегодня круглое едим, и не опасна
такая трапеза (писали мудрецы)
для душ погибших -
время яблочного Спаса.

Шарлотка, мёд, и спелый сладкий виноград
не принесут в желудки тягостей и жженья -
в холодном облаке - Фаворская гора.
Поскольку Спас -
сиречь - Его Преображенье.

Не сотворим в умах пророка и царя,
вкушая яблоки и взор в иконы вперив.
Сошёл Отец с небес, пророкам говоря:
Он есть мой Сын. Погибнет. Вы - твердейте в вере.

Стоял без слов Он, дивным светом обуян,
и сорок дней пути осталось только между -
Петровым словом:"... друг? Нет, друг ему - не я!..."
и этим мигом в ослепляющих одеждах.

Но дело всё ведь не в ответе на вопрос
о круглоплодных, мол, до Спаса их едим ли?
Не в том здесь суть, что поп (румян, длинноволос)
до сентября на вас наложит епитимью.

Съедая плод неосвящённый,
средь сует
сравни грехи -
хруст яблок,
или,
как Иуда,
за горсть монет в саду блаженного уесть?
*****
Сегодня Спас.
Для добрых дел созрели люди.

Как говорится: рад бы в рай!
Грехи не пустят.
И грозный сторож вам у врат
расскажет с грустью:
- что не постились вы, когда
все кашу ели;
- что пили мерзостный "Агдам"
на той неделе,
зовут которую страстной
(увы, не страстной);
- что вы вели себя весной
не так, как паства -
сверлили взглядом озорным,
слюну теряя,
округл...
кхм... в мыслях неверны!

Не ждите рая!
***
А лучше выпейте чайку
по паре стопок.
И оставайтесь начеку,
иначе - топот
обутых в туфельки копыт
заманит в сети.
И, осуждающе, попы
сквозь зубы сцедят:
"Готовьтесь в ад, на небеса -
грехи не пустят!"
***
По мне - все эти словеса -
лежак Прокруста*:
- кого-то в кущи вознесут,
отрезав ноги;
- кого-то вытянут...на суд,
там злые боги,
в глазах усиленно троясь
(как с браги пенной),
в анкету штампик синий - хрясь:
гореть в геенне!...
***
Один - с похмелья взял себе
лопатник** свата.
Другой - на дубе год сидел,
шлифуя святость.
Вердикт суда: обоих в пасть
костра рогатых.

Вот вывод мой:
и в рай попасть
нельзя без блата!!!...


* Прокрустово ложе - в греческой мифологии ложе , на которое великан разбойник укладывал
путников: тем, кому ложе было коротко, он отрубал ноги; тем, кому было длинно, вытягивал
(отсюда имя Прокруст - "растягивающий"). Переносное значение - искусственная мерка, не
соответствующая сути явления.

** Лопатник - портмоне (бл. жаргон)

С неба в августе звёзды падают.
Застолби по звезде желание!
С Немезидою под Плеядами
мне с тобой загадай свидание.

Грусть под ложечкой. Сожаление.
Знать, подходит к концу история.
Звук мелодии, наваждение -
с птицей ночи доставлю вскоре я.

Ночь рассыпала пыль кометную -
поседели виски у августа.
Песню эту, с тобой не спетую,
сохрани до весны, пожалуйста!

Август ветреный, горечь дымная -
растревожен покой и сна мне нет.
Ты в мотиве найди следы мои
и вплетённую нить признания...

[236x241]

ISBN 9984-19-782-4

6 августа поступит в продажу (правда - в Риге), вышедший там сборник стихотворений "Обрывки души".
В книгу вошли по три стихотворения тридцати одного автора, в том числе и вашего покорного слуги...

Вот одно из трёх:

Взгляды-огни очень жгутся.
Ты тронь.
Тронь!
К позднему вечеру жАра огней - пик.
Их погасить не сумеют ни тромб, ни бром.
Лишь прерываются шёпотом:
пить... пить!
Времени маятник слепнет и о-глох.
Утро,
даже мерещится если -
- жаль!
Верить не гоже и тысяче Т.Глоб,
если нашепчут, что гаснет, мол, по-жар.
Просто ответить им надобно:
что? Да?
И не поверив, сказать им:
Ну нет! Блеф!
С тем помолиться и вышептать:
Бог!
Дай
жечься и жечься нам так сто лет!

6 августа состоялась презентация книги. Вот что пишет о книге русскоязычная пресса г.Риги:
http://www.chas-daily.com/win/2005/08/06/g_004.html?r=33&

(нежданно-негаданно из меня, как тесто из квашни, вылезло, ну, наверное - поэма...)

Начало века - многолико,
не разобрать породы псовой:

то - волкодав в оскале диком,
хоругви рвущий на Дворцовой.

То - пёс, бегущий краем моря,
похожий на морского волка,
кому укажут место вскоре,
намылив в Порт-Артуре холку.

Он - грациозная левретка
с веслом златым.
Таит обиды -
гоняет иволг.
Гладит ветку.
И воет, как на панихиде.

Катясь в столыпинском вагоне,
век-пёс (весьма похож на дога),
Европу цифрами догонит,
но разуверит Графа в Боге...

Потом легавым псом заляжет
в болотно-мокрые окопы.

Барбосом став, в картавом раже -
Россию в кровушке утопит.

Сменив окрас, нажравшись змейства,
восстав ротвейлером-придурком,
оскалясь, чавкает семейством
царёвым в Екатеринбурге.

Проснувшись моськой губчековой,
схоронит Блока. Делом плёвым
почтёт одеть попов в оковы
и расстреляет Гумилёва.

Кругом овёс и рожь не сжаты -
оголодав, став полной дурой -
стреляет моська по Кронштадту
и шлёт пинками прочь культуру.

Изроет площадь фокстерьером,
слюною брызгая елейно,
решит: красОты интерьера
украсит гроб, что в мавзолее.

А в двадцать пятом, в Англетере,
страну берёзового ситца,
утробно тявкая, похерит
(ведь тоже псовые?) - лисица..

Тридцатый. Буль хвостом бесОвским
колокола в скорлупки колет,
горит, как щепка - Маяковский.
А булю мало! Морок, голод -

где урожаи в три вершины
кремлёвских башен. Жни и вей, и...
...крестьян душили там, душили...
Пей абырвалг, жри москвошвея!

Настал черёд овчарки рыжей -
восточно-злостно-европейской.
Дым беломора, зеки с грыжей,
евреи, бреющие пейсы.

Всё потонуло в грозном лае
и ледоруб убийства вырыт:
вот тонет Бабочкин-Чапаев,
а это - умерщвлённый Киров.

Овчарке рыжей мало.
Нужно:
- троцкистских прихвостней - в клозеты!;
- я отреклась вчера от мужа;
- арестовать прошу соседа;
- нет, не читал, но осуждаю;
- наш цех провёл по книге митинг;
- советска власть, нук, в рыло дай им!;
- спи,
воронок к соседу Мите...

продолжение тут:

Меж лопаток - ну такой зуд!
Можно вынести. Трудней - скрыть.
Страшно даже, но свербит - жуть!
Подозренье: это рост крыл...

Уж-то выпало летать, а?
Думу думаю, аж мозг вспух.
Глянул в зеркало, а там... Там -
из спины лебяжий прёт пух.

Измусолил Бытия в хлам,
все лопатки расчесал вдрызг.
Даже пробовал сходить в храм,
но священник мне сказал: брысь!

На спине твоей пророс мох,
не сошёл он, хоть ты тёр-тёр!
Кто тебя ко мне заслать мог?
И чесночно мне шепнул: чёрт!

Я на своды посмотрел, там -
все крылаты.
Поп? Да хрен с ним!
Жму домой, как на войну танк.
***
Глянул в зерк....
...а над башкой - нимб...

Пронзало утро сквозь пространство в "ми",
заставив блекнуть звёздную фасоль.
Восток-маляр окрасился в кармин,
седой туман разучивает роль.

Вот птичий крик на сип перескочил -
сорвал свой голос утренний солист.
Полями бродят жирные грачи -
в их перьях все цвета пересеклись.

Край солнца вылил в утро "до-мажор".
Напившись ночи, выпала роса.
Раскинул руки ветер-дирижёр
и разложил свой шум на голоса.

Болотный дым - как едкий септ-аккорд-
разбить готов строй звуков в диссонанс.
Но жив оркестр, всему наперекор -
плетёт венок из утренних сонат!
[453x333]

Прикуривая Винстон супер-лайт,
считаю: жизнь затянется надолго.
Затяжка. Мысль: вот - жизнь. И умерла?
А это что? Да челюсти на полке!
Ну нет, такого я не допущу!
И день за днём слабеют сигареты.
Табак в них, правда - если, скажем, щук
зубов лишить надолго и конкретно!
Приходится терпеть и водку пить
до той поры, пока не скажет врач мне:
печёнка Ваша - не для терапий.
И выдаст свой вердикт, насупясь мрачно:
поскольку места нет уже в груди,
растёт ведь печень (гляньте-ка - большая!) -
мы ей местечко-то освободим -
и лёгкого, что справа, Вас лишаем!
Ох, ёлки, блин! Прогноз-то - жутковат!
Но есть противовес питью и дыму:
большущая двуспальная кровать!
Вот где всегда мы будем молодыми!!!