Нынче папенька выразил сомнение в том, что коричневые наросты и чёрные пятна на моей флейте имеют прямое отношение к музыке. Я готов с ним согласиться. Именно поэтому я куплю себе новую.

    В минувшую субботу сливки самого благородного общества стеклись в жилище покорного вашего слуги с невиннейшей и похвальнейшей целью – отметить его 23-летие, тот возраст, когда мужчина уже может тосковать о безвозвратно ушедших иллюзиях, но уже находится во власти новых, не менее идиотских. Стол покорного вашего слуги украшали различные бутылки с этикетками и одна маленькая пластмассовая бутылочка с дырочкой в боку. Этот набор может опытному взгляду дать представление о том, каким феерическим обещало быть торжество. И оно им было.

    Поначалу сливки хмуро прикладывались к вину и салатам и тихо переговаривались. Покорный слуга не утруждал себя хлопотами на кухне и лишь отечески взирал на собрание. Собрание разрумянилось и его, в свою очередь, взгляды устремились пластиковой бутылочке прямо в бок, словно желая просверлить там ещё одну дырочку. Бутылочка наполнилась дурманом и превратилась в братину, пошедшую по кругу.

    Сливки раскисли. Но прошло немного времени – и дом сотряс громовый хохот, вырвавшийся из многих глоток сразу. Пара благородных господ решила показать чудеса обнажения. Они напоминали героев чеховского рассказа «Толстый и тонкий», которых какой-то злобный постмодернистский автор заставил вдруг проделывать немыслимые вещи. Их разоблачение проходило под непрерывный гогот со всех сторон. Тонкий сумел вовремя остановиться, оставивши треугольник трусов на месте, а вот Толстый пошёл на поводу у своей широкой натуры и сбросил оковы ложного стыда. Он явил миру нового Аполлона, чья красота лишь подчёркивалась резким шрамом от вырезанного апендикса на далеко выступающем животе и заросшим тёмными волосами местом, которое у женщин зовётся всхолмием Венеры (не знаю, как оно зовётся у мужчин – может, всхолмие Марса?).

    Наш герой, которого мы тут принялись величать Толстым (за это он может на меня обидеться, но не имя же с фамилией и адресом тут писать!), без тени смущения и, противу ожиданий, довольно ловко вскакивал на свободные стулья и проделывал там что-то вроде антраша или увертюры к одному ему известному балету. Конечно, нам, его друзьям, следовало бы его каким-то образом остановить, но сотрясавший нас хохот не давал ступить ни шагу. Мы могли лишь беспомощно дрыгать в воздухе ногами, глядя, как этот, так недавно ещё приличный, господин скачет по квартире, схватывая людей в охапку для каких-то тёмных целей. Лицо его было искажено лихостью и чем-то вроде сладострастия, дурман гнал его на новые подвиги, которые тот не преминул совершить. Он вдруг упал, раскинувшись, как ветрувианский человек, и через некоторое время мы имели возможность рассмотреть, что было съедено этим весельчаком. Оглянувшись кругом, ваш покорный слуга нашёл большую часть любезных гостей разбросанными по квартире в полнейшей недвижности.

    Итогом встречи представителей интеллигенции стала: одна разломанная табуретка, испачканный извержениями известного характера диван, пол и покрывала, надорванная занавеска и частицы неизвестного происхождения по всей квартире. Что ж, смею полагать это отличным результатом. День рождения удался!

    Post scriptum: благодарю всех пользователей li.ru, поздравивших меня в день моего рождения! Спасибо!

    Книга моей жизни заключает в себе множество препозорнейших страниц, большинство которых пестрят иллюстрациями, ставящими меня под самый невыгодный свет. Да и сама книга издана небрежно, на плохой бумаге, так что если среди ангелов на Страшном суде окажутся библиофилы, они вздрогнут от негодования.

    Не стану омрачать этот чудесный летний день своими ужасными откровениями, но приведу только один пример. Я во всю свою жизнь почти не дрался. Мне не то что страшно было, а как-то странно уязвлять чужую плоть, причинять физические страдания, даже если того требовала простая самозащита. Самоого же меня не только бивали, толкали и угощали тумаками, но при этом называли различными обидными именами, раздражаясь моею безответностью. Бить меня принято было всюду: дома и в школе, в  лесу и в чистом поле, в самолёте и на корабле. У некоторых это занятие вошло в столь сильную привычку, что они, как затем сами признавались мне, чувствовали себя избитыми, если вовремя не поколотили меня. Лев Толстой вряд ли выдумал бы своё непротивление злу, если б в его поместье жила хотя бы часть моих обидчиков и ежедневно трепала бы его почтеннейшую бороду.

    В общем, я чувствовал себя неуютно в этом драчливом мире, где даже ангельского чина смиренные монахи берутся за оружие, да и сами ангелы любят затеять хорошенькую потасовку с силами тьмы.

    Всё же один раз и я сжал нежную ладонь свою в разящий кулак. Было это в 1-м классе. Я со своею одноклассницей, длинной и некрасивой девочкой о двух бантах, возвращался после занятий домой, как вдруг наш путь преградили хулиганы из 3-го класса и стали задирать девочку. Мне сделалось очень обидно и я, скинув ранец, принял какую-то нелепую стойку, велев главарю хулиганов готовится к смерти. Тот лишь усмехнулся и ударил меня ногой. Из глаз у меня брызнули слёзы и я, взревев, как раненая пума, бросился на него. Видимо, столь безумен был мой взгляд, что хулиган дал стрекача, прихватив и своих приспешников.

    Так я в итоге и не подрался. И не жалею об этом. А жалею тех, кто связывает свои представления о "настоящем мужчине" с зуботычинами и расквашеными
носами.

    Нынче был один из тех совершенно неприметных дней, которые никто не вспомнит даже на Страшном суде. Поэтому я о нём напишу немного. Ведь день, в общем-то, неплохой, и ему, пожалуй, будет обидно, если все про него забудут.

   Признаться откровенно, я уже стал забывать этот день. Будто это был какой-то сон. Экзистенция обошла его стороной. Помню, по пути на работу я видел, как плавает в воздухе пух. Хитрые снежные хлопья перелиняли на лето в пушистые комочки - вот о чём я подумал тогда. Это же какая идиотская мысль! - подумали вы сейчас. Затем моё сознание неожиданно обнаружило моё тело на работе. Это была безрадостная встреча. Сознание даже сморщило при виде тела нос. Заниматься было решительно нечем.

    Мы с коллегой сходили в ближайший магазин и купили пива. Вернувшись на работу, я громко спросил: "А нет ли у кого-нибудь открывалки?" Люди мгновенно побросали дела, которыми занимались, и стали в беспорядке шарить вокруг себя руками и крутить головами. Из своего кабинета выскочил издатель и, схватив мою бутылку холодного пива, сказал: "Спокойно, сейчас мы откроем. У кого есть зажигалка?" Издатель метался по редакции с моей бутылкой пива в разгар рабочего дня. Наконец, с помощью фоторедактора бутылку открыли и вручили снова мне. Все утёрли пот и, радостно улыбаясь и поздравляя друг друга, вновь принялись за работу.

    Выдув пива, я выключил компьютер и поехал домой. Да, кажется, даже бородатый мужчина на моём аватаре после этой истории заскучал пуще прежнего. Не удивлюсь, если все мои читатели стали сейчас чем-то на него похожи. И знаете, в чём моя беда - я не умею закончить мысль вовремя. Вроде всё уже сказал, а всё равно продолжаю. Ладно, хватит. Впрочем, мне пришла на ум ещё пара историй... Ладно, ладно, ухожу!

    Я бы хотел довольствоваться малым, честное слово! Право же, мне опостылели соловьиные язычки в маринаде, антикварная мебель повсюду, красивые и страстные наложницы, холод золота у меня в карманах, обжигающий сквозь ткань штанов haute couture.

    Эти четверговые полёты на ужин в парижские рестораны на личном самолёте, армия преданных телохранителей, составленная из потомков сарацинов, бриллиантовая пыль, вживлённая в зрачки для блеска, квартира, в которой можно, никуда не выходя, ездить в метро – кому всё это нужно? Надоело, честное слово!
   
    Но довольствоваться малым не выходит. Потому что не получаю я удовольствия от малого. А получаю я его лишь тогда, когда <вырезано цензурою>! Вы думаете, я могу пить из лужи и радоваться, если в рот случайно заплывёт головастик? Нет, я не таковский! Поэтому желание желанием, а придётся мне, я вижу, сидеть и дальше на той широкой ноге, за которую я спервоначалу взялся.