- Ну и что ты придумал колдун? Показывай.
- Я тебе уже много раз объяснял, что я не колдун.
- Ты ошибаешься, то, что ты делаешь, называется колдовством. Но я устал с тобой спорить. Покажи лучше свой аппарат.
- Вот господин. Я назвал его реморализатор, хотя это не вполне точно соответствует истине. Если вы испытываете к кому-то сильное чувство, Вам достаточно навести на этого человека прибор и нажать вот сюда, и он избавиться от той черты характера которая мешает ему полюбить Вас. Но при этом, мой господин, и от Вас отделиться та Ваша часть, которая кажется Вам наименее привлекательной. Она будет иметь вполне человеческий облик, и Вам будет лучше от нее как-нибудь избавиться.
Ты помнишь этот разговор, колдун? Я взял от тебя твою страшную игрушку и поскакал к замку моей любимой. Тогда была полная луна, и она светила так ярко, что не верилось, будто ночью бывает темно.. Громко пели птицы, кажется, они называются соловьи и от этого на душе рождалось чувство, будто весь мир принадлежит тебе и нет в нем ничего невозможного, для того кто умеет сильно желать. Конь мой шел легко и обычный скрип седла и редкое позвякивание уздечки раздавались в ночи не тревожно, а весело. Ты наверняка получил удовольствие, наблюдая за мной, колдун. Скажи, ты ведь наблюдал за мной?
Я примчался к ее замку чуть позже обычного. Она конечно ждала меня, она не могла не ждать меня такой ночью. Ее чуть полноватые руки белели во тьме, как всегда заставляя что-то во мне заныть и сжаться. Я отчетливо видел ее: ее фигуру, с наброшенным на плечи платком, ее лицо, с чуть задумчивой, но все же насмешливой улыбкой, и опять-таки ее руки, о эти чуть полноватые руки, они сводили меня с ума. Я думал у меня будут дрожать руки, но они конечно же не дрожали, мои верные руки. И я без мгновения колебаний нажал кнопку.
Видимо у нас помутилось на какое-то время сознание. Следующая сцена была нереальна. Она никак не вязалась с предыдущей, но воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Мы стояли друг напротив друга с человеком, который был одет так же как и я, и был на меня удивительно похож. И я ненавидел его, сильно, до колик в животе. И в то же время относился к нему с бесконечным призрением. Он был злобен, вспыльчив, к тому же труслив и не имел никакого понятия о чести. Я без промедления достал клинок и бросился на него. Схватка была яростной и короткой. Как ты и советовал, колдун, я избавился от двойника.
Когда все было кончено, с балкона упала веревочная лестница. Я поднялся наверх и впервые оказался ночью, один на один, со своей любимой. На ее губах не было и тени насмешливой улыбки. Не было насмешки и в ее глазах, в ее фигуре. Не было ее и в словах. Она глядела на меня как курица, как влюбленная курица. Мне, помнится, стало так больно, колдун, что я закрыл лицо руками, выругался и бросился прочь. Не знаю, да и не хочу знать, что она подумала обо мне, и что думает сейчас.
Я много путешествовал потом и многое видел. Странно было бы, если после той ночи, я бы смог жить на одном месте. Пользовался я и твоей игрушкой, колдун. Я наводил ее на разных людей: и на тех, которых любил, и на тех, которых ненавидел. Нет, я уже не надеялся, что она поможет мне. Я делал это только тогда, когда мне становилось невмоготу нести чувства. Те чувства, что связывают нас с людьми. Но я больше никогда не убивал двойников. Один из них и сейчас живет в замке и правит моими землями. Говорят, что он хорошо правит. И бог с ним. Я знаю все, что он может подумать или почувствовать. И жизнь его не вызывает во мне никакой зависти. Да и ничто не вызывает во мне теперь зависти. Я избавился от всех чувств, что мешали мне жить. И что же для меня осталось, колдун? Что осталось для человека, который узнал все свои личины и не имеет больше желаний? Что осталось ему? Ответь, если сможешь, колдун.
LI 3.8.01