Исчезли зной и духота…
Святят плоды в соседнем храме.
Пророчит неба чистота,
что холода не за горами,
что скоро скинут дерева
одежды, им ли до приличий,
и первый снег, упав едва,
не удивит забытой притчей…
Как жаль, но прошлые года
не тают медленно в ладонях
пушистым снегом, чтоб беда
исчезла с памятью о болях
и о потерях для души,
оставив капли светлой влаги,
как избавлений миражи
следами слез в судьбы
Мучительна и в детстве боль потерь.
Потом с ней примириться все сложнее…
И чувства пусть уже не в апогее,
но хочется их именно теперь…
Мы ускоренье сыплющихся дней
восполним, суету забыв и спешку,
и даль дорог листая вперемешку,
хотя с годами это все трудней.
Познав и счастье, и страданий скорбь
Жизнь видишь интересней и прекрасней,
И в осужденьях только беспристрастней
Становишься, часов прощая дробь…
Пусть будет все по прихоти Небес,
и юный май, и новая дорога,
В снарядной гильзе тлеет керосин.
Похоже на мерцание лампады.
Здесь не дрожит никто листом осин,
Трясется лишь земля от канонады.
Она песком струится с потолка
На каски находящихся в подвале
Седых бойцов гвардейского полка.
Тем, кто постарше, двадцать пять едва ли.
Любая передышка – срок для сна
И для письма к любимой или к маме.
Листками веры трогает война
Всех тех, кто ждет их с фронта день за днями…
Вот, мой отец, не видевший меня,
Взяв карандаш, выводит скоро строчку,
Уже нет проку от кричалок вслух
и толку в повтореньях ритуала.
Жовто-блакытный прапор обернув,
напрасно ждешь былого идеала…
От эйфории нету и следа,
ну, где кураж и от скаканья радость?
И от співанья гимна пустота,
и от вранья безумного усталость…
Пишайся* в свете факельном огня!
Ведь ты не брат, не колорад, не вата,
не орк из Мордора, и не русня,
но почему-то стало страшновато…
Кричишь про смерть ты клятым москалям!
А что-то изменилось в настроенье,
и лозунги с угрозою кремлям
не принесут, увы, успокоенье.
Все прах, и тлен, и суета,
и ощущенье близости к итогу,
липучий страх и в сердце пустота
остались лишь от веры в перемогу…
Глянь в зеркало… Поближе подойди.
Вглядись в глаза, не упуская шанса.
Оттуда смотрит, спрятан взаперти
тот русский, от кого ты отказался!
Он никуда не делся, не исчез.
И он всегда и всюду был с тобою.
Ты просто струсил совести вразрез
и в омут лжи пустился с головою…
На русских вылит грязи океан,
и ты забыть пытаешься, кто есть ты.
От малодушия – самообман,
от массы дел неправедных – бесчестье.
Но бесовщина тает… Вышел срок,
и не осталось времени ни капли!
Россия рубит гнойный узелок,
и влажные мечтания иссякли!
Скинь морок! Пробудись! Ну, кто ты есть?
Не хлопец с хуторского огорода,
награда славная, святая честь:
ты – часть великорусского народа!
Личину скинь убогую хохла!
Август, второе… Вот и рассвет.
Надо вставать, но так дремлется сладко.
И в полусне цвета хаки палатка
Юность разбудит за давностью лет…
Летное поле, курсантов ряды.
Снова садится крылатая птица,
Дверь открывается – это граница
К неотвратимой странице судьбы!
Стоит подняться на борт – и уже
Сам ты себе никакой не хозяин,
Ноги не ходят, прибиты гвоздями,
В угол куда бы приткнуться душе…
Быстрый подъем и набор высоты,
Штурман открыл выход дьявольский в пропасть,
Курс
Победу деньгами не взвесить,
ей мера – седые виски…
«Коробками» двадцать на десять
парадом проходят полки…
На кадрах из хроник нетленных
по площади Красной маршрут
весь строй в десять тысяч военных
проходит за тридцать минут.
Под массой взволнованных взглядов
награды блестят серебром.
Атлас из поверженных стягов
брусчатку раскрасил ковром.
Сто двадцать шагов за минуту
подошвы печатают пульс
под гром орудийный салюта,
верша заповеданный курс…
А следом в шинелях застывших
шагают, совсем не видны,
шеренгами души погибших
солдат самой страшной войны…
Все ценное – жизнь – каждый воин
отдал за Победу в бою,
и каждый погибший достоин
пройти в том парадном строю!
А их и не счесть – миллионы!
Парадом на праведный суд
из павших солдат батальоны
идут, и идут, и идут…
Кто скажет все десять, кто девять –
горчит миллионный разброс,
но в тысячу раз дольше время
затратит парадный колосс…
Печатают о мостовые
сто двадцать в минуту шагов.
Не тридцать минут, как живые,
а целых пять сотен часов…
И днем, и под вечер, и ночью…
И в ранний предутренний час.
Представь, что их видишь воочью,
ведь гибли они и за нас!
Пять сотен часов – это много?
Бескрайний парада повтор…
Шагают погибшие строго,
сплошной трехнедельный укор.
Проходят шеренги,
Как же любы мне, братцы,
Нивы, тучные хлебом!
Как хочу не бояться,
Глядя в синее небо.
И детишек смешливых
Поднимать на закорки.
И дымить молчаливо
Злой, моршанской махоркой.
Пятистенок срубить бы
Покрасивей – лафетом,
Чтобы после женитьбы
Народить в доме этом
Пятерых мальчуганов
И не меньше девчонок.
Я снова прочитаю «Отче наш»…
Слова молитвы – не слабее пули!
Вновь сердце рвет на части репортаж
О дьявольском бандеровском разгуле…
И я душой сегодня рвусь туда,
Где русская вгрызается пехота
В захваченные гнусью города,
Где каждое окно – бойница дота!
Где бесы прячутся за женщин и детей,
Живым щитом прикрыв трусливо тело,
И нет предела пиршеству смертей,
И смерти ненасытной нет предела…
Там нелюди людей стирают в прах,
Пуская по немыслимому краю!
Жестокость – труса месть за личный страх.
И трусы убивают, убивают…
Глазам, увы, увидеть не дано.
Но чувствую и сердцем и дыханьем,
Как пуля, сбив солдата одного,
В меня влетает адовым посланьем!
Ребенок каждый с мукою в глазах,
С оторванными миною ногами
Здесь умирает на моих руках…
И я молюсь иссохшими губами
О них, о лучших гражданах страны,
Чьи лица закопчённые прекрасны!
Чьи нимбами священными войны
Бинты на головах сияют ясно.
Они – души сакральный экипаж
И мира обновленного мессия!
Там каждый позывной – как «Отче наш»!
А за спиной – спасенная Россия…
2022
Зарей кровавой бредит Самарканд.
Сменился зной к зиме сухой прохладой.
Дворцовых зодчих сказочный талант
Притягивает зрительной усладой.
Под муэдзина заунывный глас
В молельный зал мечети одиноко
Взойдет Тимур ибн Тарагай Барлас*,
Хромой властитель древнего Востока.
Молитву совершив, приказ отдаст
Послать за младшим внуком, Мухаммедом.
Присядет, сухорук, скуласт
И жестом сесть тому укажет следом.
«Любимый внук мой, близится поход
В Китай далекий с целью усмиренья.
Врагов моих там сокрушить оплот
Я собирался с твоего рожденья.
Но смутные предчувствия гнетут…»
«О, дедушка! Ужель меня с собою
Возьмешь делить неведомый маршрут,
Как в Индию далекою весною?»
«Нет, в этот раз Аллаха не гневим,
Присмотришь за покоем Самарканда.
Мавераннахр** еще так уязвим,
Хоть и сверкает блеском диаманта.»
«Что может приключиться в твой отъезд?
Нет в мире равных в хитрости военной!
Осмелится ли кто войска окрест
Поднять на Повелителя Вселенной?»
«Увы, мой внук! Величье – сладкий дым,
Способный исчезать в мгновенье ока.
Самообман, присущий молодым,
Вершащим что бы ни было с наскока.
Вот, путь мой сшит из битвы лоскутов
В доспех борьбы за обладанье миром!
Но взять не смог я стольких городов,
Как Чингисхан, мной признанный кумиром!
Чтоб возвести мечети и дворцы,
Со всех земель я взял людей искусных.
Строители, умельцы, мудрецы,
Творцы шедевров книжных и изустных…
А вот, теперь, когда мечта близка,
Я вижу – и она недостижима!
Война
Всему есть время в жизненной спирали.
Чужое не возьмешь наверняка.
От своего схоронишься едва ли,
Вселенского журя часовщика.
Им выпала война… Такая участь…
Вот, парень у теплушки, в горле ком…
Целует девушка его, прощаньем мучась,
И машет вслед ромашковым платком…
Эпоху время держит под прицелом,
И поджидает смерть его в бою.
Но он идет, хоть вряд ли будет целым,
Спасая мир, как девушку свою!
Всю боль незаживающей потери
Уймет-излечит, разве, сам Господь,
Когда для встречи им откроет двери
В покой, куда не проникает плоть…
А мы придем весной к мемориалам,
Скорбь затаив за уголками глаз,
Еще не ведая в большом и малом,
Что время приготовило для нас…
Врасплох: «Вы первый у меня», —
смущенно прошептали губы…
Ого! Тут даже однолюбы
зажгутся горячей огня!
В глазах, опущенных слегка,
был любопытства отблеск тайный,
и угол простыни крахмальный
сжимала тонкая рука…
Румянец легкий на щеках,
волненье в бисеринках пота,
и плохо скрытая забота
не выдать потаенный страх…
От неожиданности фраз
и необычности сюжета
решил, не чудится ли это?
Но нет, реально и сейчас!
Снять напряжение бы мне,
но сердце, компаньон неверный,
стучало: первый, первый, первый…
Как перфоратор по стене!
Воспоминаний целый сонм
нахлынул почему-то грустно…
Любовь – особенное чувство,
возносит, если в унисон
туда, где пульс быстрей секунд
экстазом поднимает к звездам,
где каждый друг для друга создан,
и воедино мир и бунт…
И там звучат тогда слова
журчаньем вод в пустыне жгучей,
восторгом от сирен созвучий,
хранящих счастья острова!
Пусть я сейчас совсем чужой
и для нее совсем не молод,
чем, по-хорошему, не повод
возликовать на миг душой!
И я простил ей все, что снес:
неопытность, царапин малость,
от позы, скованной, усталость,
парфюм дешевый для волос…
Все это, право, ерунда,
одно лишь главное – я первый!
Есть повод успокоить нервы!
Еще есть силы, хоть куда!
Свершив с оплатой ритуал,
Дай руку мне, мой друг, пока еще мы рядом.
У жизненных дорог причудливый узор…
И сыплются порой разлуки звездопадом,
И боль сквозит в тени непониманья штор.
Не дрогнет шаг еще в уверенной походке,
Сдвигая на микрон вращение Земли.
Но я спешу отдать в заветном самородке
Все, что скопил в душе, ценнее, чем рубли.
Проблем по горло? Встань – и будет по колено,
Ведь если тяжело – восходишь на подъем!
Нашел не что искал? Ручаюсь, непременно
Без этого никак не сможешь жить потом.
И где бы ни шагал – ты на пути на верном,
Коль оглянуться вновь не хочется назад.
Все лучшее отдай, что есть в тебе экстерном,
И мир вернет стократ, не посчитав затрат.
Когда ты прав, никто не вспоминает это.
Ошибся? Парадокс! Запомнят навсегда!
Ударит жизнь? Держись! Ведь главное – ответа
Ждет, глядя, как ты встал, не оробев, беда.
Дорогу выбирай, что потруднее чаще.
Там конкурентов нет. Там чище с высотой.
И там всегда острей и фееричней счастье,
Когда сама судьба встречается с мечтой!
Ты сделал все, что мог? И результат итожишь?
Да, то, что смог один, то для других – мосты.
И начинать пора все то, чего не можешь…
Не смог никто? Так значит, первым будешь ты!
2022
Память часто судье сродни,
выбирая, что было краше.
Повторить невозможно дни,
что прошли. Не пытайся даже.
Изменилась вода в реке,
птицы свили другие гнезда,
и чужая рука в руке,
в небесах чуть иные звезды…
Из зенита уйдя в надир,
истончился свет в волоконце.
Возвращаться не стоит в мир,
где давно не восходит солнце.
Где звезды путеводной луч
поглощен беспросветной тьмою.