I

«Исповедь», или «Вступление к ненапечатанному сочинению», является первым законченным произведением Л. Н. Толстого, написанным после его «второго рождения», как он называл происшедший во второй половине 1870-х годов перелом в его миросозерцании.

В последней части «Анны Карениной», над которой Толстой работал в начале 1877 г., дается описание того душевного кризиса, который переживал в то время автор. Как и Левин, Толстой испытывал мучительные сомнения в основах своего миросозерцания. Он искал ответов на тревожившие его вопросы о смысле и цели жизни. Как Левин, «невольно, бессознательно для себя, он теперь во всякой книге, во всяком разговоре, во всяком человеке искал отношения к этим вопросам и разрешения их… Мысли эти томили и мучили его то слабее, то сильнее, н никогда не покидали его. Он читал и думал, и чем больше он читал и думал, тем дальше чувствовал себя от преследуемой им цели».

3 марта 1877 г. С. А. Толстая писала в своем дневнике: «Сегодня он [Лев Николаевич] говорит, что он и не мог бы жить долго в той страшной борьбе религиозной, в какой находился эти последние два года, и теперь надеется, что близко то время, когда он сделается вполне религиозным человеком».

Разрешение своих религиозных сомнений Толстой нашел там, где никак не думал найти: не в богословских сочинениях, не в общении с профессиональными духовными лицами, а в общении с русским трудовым народом. Спасло его «уважение и какая-то кровная любовь к мужику, всосанная им, как он сам говорил, вероятно, с молоком бабы-кормилицы», которую он, как изображенный им Левин, всегда испытывал в сильной степени. В «Анне Карениной» рассказывается, как разговор с крестьянином Фоканычем вывел Левина из состояния отчаяния, в котором он находился до того времени. Толстой, как Левин, принимает церковную веру, потому что ее придет придерживается большинство трудового крестьянства.

Он исполняет все предписания церковной веры: ходит в церковь, молится дома, соблюдает посты, едет вместе с Н. Н. Страховым в Оптину пустынь. Весной 1877 г. он считал себя уже вполне церковно-верующим человеком, как это видно из следующего места черновой редакции последней части «Анны Карениной», написанной не позднее мая 1877 г.: «Я знаю, к кому мне прибегнуть, когда я слаб, я знаю, что яснее тех объяснений, которые дает церковь, я не найду, и эти объяснения вполне удовлетворяют меня».

Я тоже мечтаю побывать на Байкале, как-то даже маршрут составляла. Конечно, не электричками хотела добираться, но и не самолётом. Опыт автора очень интересный и познавательный, много фотографий и они красивы в своей простоте.

Вот отрывок из рассказа Алексея Абанина о своём путешествии, остальная часть — по ссылке.

На электричках до Байкала. Финал

Иркутск — Земляничный — Култук — Порт Байкал

 

Иркутск — Земляничный 09:32 — 12:23

Земляничный — Култук (пешком)

Култук — Порт Байкал 14:47 — 19:37

 

 

Стою на первой платформе в Иркутске в ожидании электрички, из окна которой я увижу Байкал. Не сразу заметил, что сгрыз губы. Перешёл на усы — их проще грызть, тем более отросли за поездку. Неужели конец? Не могу просто по центру головы своей эту мысль поставить, чтобы успокоиться.

Небо Гималаев

Прекрасные Гималаи. Это фотографии сделаны одиноким неизвестным путешественником в «Снежной обители» — он надолго задержался там из-за пандемии.

Гималаи — самая высокая горная система Земли. Максимальная отметка здесь и на всей планете — вершина горы Эверест (Джомолунгма) — 8848,86 метров.

«Хи­мал» — снег, «алая» — вме­сти­ли­ще. «Хималайя» на санскрите — это «Снежная обитель» или «Царство снегов».

Самые высокие горы планеты — горная система Гималаи расположена в северном полушарии, в Евразии и входят в самый протяжённый горный пояс мира. Кстати, в Евразии собраны все вершины выше восьми тысяч и даже семи тысяч метров.

Валуны

В южной Азии Гималаи тя­нутся с запада на восток каменной ду­гой в 2500 километров, ши­ри­ной от 180 до 350 километров. Площадь Гималаев — около 650 тысяч квадратных километров.

Горная система Гималаи находится на территории семи стран — Индии, Непала, Китая, Пакистана, Бутана и Мьянмы, предгорья затрагивают север Бангладеш.

Горная река

Гималаи на карте мира соседствуют с другими горными системами. Лишь к югу от них — обширная Индо-Гангская равнина. К северу — Тибетское нагорье. На западе Гималаи упираются в горную систему Каракорум, на северо-западе граничат с Гиндукушем, на юго-востоке — с Сино-Тибетскими горами. Горная цепь Гималаи чётко отделена от других горных систем. С севера Гималаи ограничены тектоническими долинами верхних течений Инда и Брахмапутры. С северо-запада — хребтом Хиндурадж, а востока — ущельем реки Брахмапутры.

Водопад

В мире всего 14 восьмитысячников — вершин выше восьми тысяч метров над уровнем моря. И десять из них — в Гималаях. Остальные четыре восьмитысячника — в соседней горной системе к северо-западу — Каракоруме.

В Гималаях девять из десяти самых

 

«Я не верю в политические движения, я верю в личное движение, в движение души, когда человек, взглянувши на себя, устыдится настолько, что попытается заняться какими-нибудь переменами: в себе самом, а не снаружи. Вместо этого нам предлагается дешевый и крайне опасный суррогат внутренней человеческой тенденции к переменам: политическое движение, то или иное. Опасный более психологически, нежели физически. Ибо всякое политическое движение есть форма уклонения от личной ответственности за происходящее. Ибо человек, борющийся в экстерьере со Злом, автоматически отождествляет себя с Добром, начинает считать себя носителем Добра. Это всего лишь форма самооправдания, self-comfort, и в России она распространена ничуть не меньше, чем где бы то ни было, может быть, несколько на иной лад, ибо там она имеет больше физических оснований, более детерминирована в прямом смысле. Коммунальность в сфере идей, как правило, ни к чему особенно хорошему еще не приводила. Даже в сфере идей очень высоких: вспомним Лютера. Что же говорить о идеях чисто политических! «Мир плох, надо его изменить. Таким-то и таким-то образом». Мир как раз неплох, можно даже сказать, что мир хорош. Что правда, так это то, что он испорчен обитателями. И если нужно что-то менять, то не детали пейзажа, но самих себя. В политических движениях дурно то, что они уходят слишком далеко от своего источника; что их следствия подчас так уродуют мир , что его и впрямь можно признать плохим, чисто визуально; что они направляют человеческую мысль в тупик. Напряжение политических страстей прямо пропорционально расстоянию от источника проблемы.

Все мы ведем себя в жизни таким образом, как будто кто-то когда-то где-то сказал нам, что жизнь будет хорошей, что мы можем рассчитывать на гармонию, на Рай на земле. Я хочу сказать, что для души – для человеческой души – есть нечто оскорбительное в проповеди Рая на земле. И нет ничего хуже для человеческого сознания замены метафизических категорий категориями прагматическими, этическими и социальными. Но даже оставаясь на уровне прагматическом, если мы постараемся вспомнить, кто и когда говорил нам что-либо подобное, то в нашем сознании всплывут либо родители в тот момент, когда мы больны и лежим в постели, нянюшка, учительница в школе, газетный заголовок или просто реклама газировки. На самом деле если кто и говорил что-то человеку, так это Господь Бог – Адаму о том, как он будет зарабатывать свой хлеб и чем будут для него дни и ночи. И это больше похоже на правду, и надо еще благодарить Творца за то, что время от времени Он дает нам передышку. Жизнь – так, как она есть, – не борьба между Плохим и Хорошим, но между Плохим и Ужасным. И человеческий выбор на сегодняшний день лежит не между Добром и Злом, а скорее между Злом и Ужасом. Человеческая задача сегодня сводится к тому, чтоб остаться добрым в царстве Зла, а не стать самому его, Зла, носителем. Условия жизни на земле чрезвычайно быстро усложнились, и человек, не будучи, видимо, к столь стремительной перемене достаточно – даже биологически – подготовлен, сейчас расположен более к истерике, чем к нормальному мужеству. Но если уж не к вере, то именно к этому и следует его призывать – к личному мужеству, а не к надежде, что кто-то (другой режим, другой президент) облегчит его задачу».

Иосиф Бродский, «Писатель – одинокий путешественник...»

Письмо в «Нью-Йорк Таймс», отрывок, 1972 г.

 

Мингунский колокол в 1873 г.

Мингунский колокол — бронзовый колокол, установленный в городе Мингун близ Мандалая, Мьянма. Второй по величине действующий колокол мира, а до 1 января 2000 года, когда впервые зазвонил Колокол Счастья в Пиндиншане, Китай, — самый большой.

Мингунский колокол был отлит в 1808-1810 годах по повелению бирманского короля Бодопайи. Колокол изготовили местные мастера-литейщики на острове посреди реки Иравади. Он был отлит из пяти металлов по древнему Бирманскому способу: в медь добавили золото, серебро, железо и свинец. Король лично контролировал процесс отливки гиганта. К месту установки колокол доставляли на двух баржах. Чтобы баржи могли подойти к месту строительства, были прорыты два канала. Во время сезона дождей в каналах поднялась вода, колокол подвесили на нескольких брёвнах на двух каменных столбах. Когда вода ушла, баржи увели, а каналы были засыпаны.

Землетрясением 23 марта 1839 года столбы, на которых висел колокол, были разрушены — колокол упал на землю, но уцелел. Европа узнала о Мингунском колоколе благодаря знаменитому британскому фотографу Феликсу Беато, путешествовавшему по Бирме в 1880-х годах.

Лишь в 1896 году колокол был поднят с земли и подвешен на стальную балку на железобетонных столбах. Позже над колоколом возвели деревянный павильон с резной крышей.

Нижний диаметр Мингунского колокола — чуть менее 5 м, высота — 3,5 м, а вместе с петлёй для подвески — почти 7 м. Толщина стенок колокола — от 15 до 30 сантиметров. Масса колокола составляет более 90 тонн или, в бирманских единицах, — 55.555 виссов. Это число, состоящее из пяти пятёрок, имеет важный нумерологический смысл в Бирме. Пять символов, похожих на пятёрки, нанесены на поверхность колокола. Петля для подвески украшена фигурами двух мифических львов.

Несмотря на падение во время землетрясения, Мингунский колокол в хорошем состоянии и не имеет трещин. Звон колокола глубокий, чистый, мелодичный и длительный. Колокол не имеет языка, звук извлекается с помощью тиковой колотушки. Любой желающий может ударить в колокол, это считается проявлением дружелюбия и уважения к традициям страны.

 

Мингунский колокол, Мьянма

Учёные доказали, что чтение художественной литературы позитивно влияет на психику человека. Хотя бы временно — мы отрешаемся от своих проблем и погружаемся в мир, созданный писателем. Вот несколько весёлых, ироничных и добрых книг, которые поднимут вам настроение.

 

Вне конкуренции, несомненно — «Двенадцать стульев» Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Это первый совместный роман двух замечательных писателей-сатириков, принёсший им широкую известность и популярность. Гениальный роман! Эту книгу можно перечитывать до бесконечности. Невероятная история двух аферистов — несчастного «отца русской демократии» Кисы Воробьянинова и никогда не унывающего «великого комбинатора» Остапа Бендера — давно разошлась на цитаты. Блистательная сатира остаётся актуальной и в наши дни, заставляет смеяться до слез и сопереживать героям.

«— Жизнь!— сказал Остап. — Жертва! Что вы знаете о жизни и о жертвах? Вы думаете, что, если вас выселили из особняка, вы знаете, что такое жизнь? И если у вас реквизировали поддельную китайскую вазу, то вы знаете, что такое жертва? Жизнь, господа присяжные заседатели, — это сложная штука, но, господа присяжные заседатели, эта сложная штука открывается просто, как ящик. Надо только уметь его открыть. Кто не умеет, тот пропадает».

 

Знакомство с творчеством Сергея Довлатова лучше начинать с его автобиографичного романа «Ремесло». В ней рассказывается о жизни писателя и особенностях его работы. Повествование поделено на две основные части — ленинградский период жизни автора и нью-йоркский.
Это книга о людях, таких разных и непохожих друг на друга, где драматические события переплетаются с комедийными житейскими ситуациями. Проза Довлатова пронизана мудростью и ироничностью, у него лёгкий слог, читать его роман — сплошное удовольствие.

«Я выслушал сотни, тысячи откликов на мои рассказы. И никогда, ни в единой, самой убогой, самой фантастической петербургской компании меня не объявляли гением. Даже когда объявляли таковыми Горецкого и Харитоненко.
(Поясню. Горецкий — автор романа, представляющего собой девять листов засвеченной фотобумаги. Главное же действующее лицо наиболее зрелого романа Харитоненко — презерватив).
Тринадцать лет назад я взялся за перо. Написал роман, семь повестей и четыреста коротких вещей. (На ощупь

 

Иосиф Бродский

Назидание

I

Путешествуя в Азии, ночуя в чужих домах,
в избах, банях, лабазах — в бревенчатых теремах,
чьи копченые стекла держат простор в узде,
укрывайся тулупом и норови везде
лечь головою в угол, ибо в углу трудней
взмахнуть — притом в темноте — топором над ней,
отяжелевшей от давеча выпитого, и аккурат
зарубить тебя насмерть. Вписывай круг в квадрат.

II

Бойся широкой скулы, включая луну, рябой
кожи щеки; предпочитай карему голубой
глаз — особенно если дорога заводит в лес,
в чащу. Вообще в глазах главное — их разрез,
так как в последний миг лучше увидеть то,
что — хотя холодней — прозрачнее, чем пальто,
ибо лед может треснуть, и в полынье
лучше барахтаться, чем в вязком, как мед, вранье.

III

Всегда выбирай избу, где во дворе висят
пеленки. Якшайся лишь с теми, которым под пятьдесят.
Мужик в этом возрасте знает достаточно о судьбе,
чтоб приписать за твой счет что-то еще себе;
то же самое — баба. Прячь деньги в воротнике
шубы; а если ты странствуешь налегке —
в брючине ниже колена, но не в сапог: найдут.
В Азии сапоги — первое, что крадут.

IV

В горах продвигайся медленно; нужно ползти — ползи.
Величественные издалека, бессмысленные вблизи,
горы есть форма поверхности, поставленной на попа,
и кажущаяся горизонтальной вьющаяся тропа
в сущности вертикальна. Лежа в горах — стоишь,
стоя — лежишь, доказывая, что, лишь
падая, ты независим. Так побеждают страх,
головокруженье над пропастью либо восторг в горах.

Сегодня — Великая пятница. В богослужении этого дня Церковь как бы ставит верующих у подножия Креста Христова. Все становятся очевидцами страшного события — смерти Спасителя.

Божественная Литургия в этот день не совершается, а на службе Часов, в пятницу утром, снова прочитываются Евангелия о Его Страстях.

В середине дня совершается вечерня Великой пятницы. Она называется ещё «Вынос Плащаницы» и посвящена погребению Спасителя. Перед началом выноса Плащаницы в середине Церкви устанавливается возвышение, украшенное цветами. Оно символизирует гроб, в который был положен Спаситель. В алтаре, на престоле находится Плащаница — большой обрамлённый плат, на котором написан или вышит образ положенного во гроб Христа. Во время службы священник поднимает Плащаницу над головой, обходит престол, выходит на середину церкви и помещает её на гроб. На Плащаницу обычно кладут Евангелие, а перед ней ставят кадильницу, постоянно воскуряющую фимиам. Перед Плащаницей положено класть земные поклоны, прикладываться к ней.

Вечером служится чин погребения Плащаницы. Это богослужение имеет заупокойный характер. Верующие, подобно ученикам и друзьям Христа, идут хоронить Спасителя. Как на отпевании, все стоят в храме с зажжёнными свечами. В начале читается часть Псалтири, которую обычно читают при отпевании усопших или на панихидах. Но дальше в плаче о погребённом Христе, всё сильнее звучит новая тема — ожидание Воскресения, предчувствие Пасхи. Завершается всё скорбным крестным ходом вокруг храма с Плащаницей и со свечами. Всего несколько часов отделяет этот крестный ход от следующего, пасхального, совершаемого в воскресную полночь. Но как трудно прожить их в мире, где только что был похоронен Сам Господь.

 

Страстная и Светлая. В эти дни вся природа готова молиться с человеком или, по крайней мере, внимать человеческим молитвам.

Деревья не могут двигаться. Подари им Господь такую возможность, они пошли бы с нами вокруг храма на Страстной. Но, оставаясь бездвижными, они скорбно клонят долу ветви, сопровождая крестный ход.

И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.
И видят свет у Царских врат
И чёрный плат, и свечек ряд,
Заплаканные лица —
И вдруг навстречу крестный ход
Выходит с плащаницей
И две берёзы у ворот
Должны посторониться.

«На Страстной»

Борис Пастернак