Мелкие брызги, осколки, бисеринки.12-12-2006 00:04
Целый день думала - вот, приду домой, напишу такенный пост, и всем будет очень смешно. К моменту приползания домой из ощущений остались три - нежность, усталость и тайский имбирный чай; поста такенного, ну вы поняли уже, не будет. Остались осколки, бисер. Пересыпаю их в ладонях - смешно, щекотно. Большинство - из диалогов с нашими дивными заказчиками (ну, как всегда, все телефонные люди имеют таких целый склад). Все партии менеджера по продажам исполняю я.
Enjoy.
* * *
- Вы знаете, у нас сейчас в наличии нет парфюмированной воды Pure Poison 30 миллилитров. Есть, если желаете, пятьдесят. Или сто. Или вот еще есть эксклюзиваня серия в синих флакончиках по двадцать пять.
- Нет, ну сто это как-то много, а пятьдесят несолидно... давайте ваши двадцать пять. Все-таки от такого названия нельзя отказаться.
- Хорошо, тогда завтра до семи ждите свою доставку... простите, а чем вам так понравилось название?
- Ну я же дарю их женщине. У нас же должна быть некая ясность в отношениях.
Льюс Кэррол, дамы и господа. Льюис Кэррол.
* * *
- Вы заказали туалетную воду Clinique Happy Heart, 50 миллилитров...
- Простите, девушка, это настоящая?
- У нас поставки из Европы, с заводов производителя, сударыня.
- Ах, чудно. А то, знаете, никак не могу найти того самого, клинически счастливого сердца.
Ну в самом деле, несчастных сердец больше.
* * *
- Девушка, у вас есть что-нибудь розовое?
- Простите?
- Ну, свиньи. Или там ленточки. Год свиньи же...
* * *
- Автобус номер семьсот пятьдесят пять.
- До какой остановки ехать?
- До "Мира Растений". То есть я не уверена, что она еще "Мир Растений", но вы точно не перепутаете. Как въедете туда, сразу поймете, что попали именно в Мир Растений.
Ужасно туда хочу.
* * *
Шамиль - потерявшей голос Ирис (менеджеру по продаже из службы обзвона).
- Ты горло замотай. И пей что-нибудь теплое. И ноги парь перед сном. И разговаривай помень... э-э-э-э... ну... ну, в общем, как-нибудь поаккуратнее.
Ирис шепчет, и мне хочется шептать в ответ; это получается как-то само собой и вскоре весь офис уже говорит нежным шепотом.
Я замечаю:
- Ирис! Из-за тебя мне ужасно хочется шептать!
Ирис, мрачно:
- О да. Это сти-и-ильно!
* * *
Уже уходя с работы, увидела двух мужиков рабоче-крестьянского вида, таращащихся на витрину с лечебной косметикой. Один говорил другому:
- Нет, ты купи ей сразу набор. Ну представь: ты смотришь телевизор, а она мажется этим, потом тем, потом вон тем зеленым... и все крутится перед зеркалом. А тебе тишина и покой!
Второй, с сомнением:
- Но до-о-орого...
Первый:
- И потом, она будет восторгаться его противоморщинным действием. Они все восторгаются.
Первый, все еще с сомнением:
- Но дорого же...
Второй, вдохновенно:
- А еще они же вон в какой баночке! И косметичка в подарок бесплатно!
Второй, с ужасом:
- Григорий! Ты мыслишь, как женщина!
Первый, гордо:
- Я вхожу в образ, братан!
"Он лежал в высокой траве и смотрел вверх, а сверху на него падали капли дождя, бесконечные, одинаковые, и воздух пах солью и сыростью. Со всех сторон, насколько хватало глаз, был только дождь, и трава, и снова дождь - до самого горизонта."
Все уже написали, сказали, и как-то оно утихло. Но не закончилось, и поэтому я тоже скажу. Сегодня четвертое декабря, скажу я, а в Москве снег по-прежнему только в морозилках - и это не может меня не радовать. Потому что снег я не люблю, и зиму не люблю, и холод не люблю, и вообще будь моя воля, я жила бы где-нибудь, где морской климат, где мокро все время и тепло, где все время кружатся в танце по оси времени Весна и Осень. И никих зим и лет. Так что я наслаждаюсь погодой, хотя бы и через окно. И прошу записать свое счастье куда там все пишут, и выдать тому, кто ответственен за погоду, большую золотую медаль за особенные заслуги передо мной. Вот.
О том, как он любил, как она рисовала и как невовремя кончилась сказка.02-12-2006 15:02
К осени он устал. Затосковал. Ему надоело каждое утро вскакивать спозаранку, набрасывать на плечи свой алый плащ и выходить во двор. Ему надоело, что там, внизу, все так же бессмысленно поют птицы, и так же стрекочут белки, и день за днем ничего не меняется там, внизу. Что по утрам над озером всегда туман, и на каждой травинке в поле – капли росы. Что все просыпаются позже его самого, а те, кто встречают его, не ложившись ночью, либо глупы и восторженны либо обтрепаны жизнью.
КАЖДЫЙ ВЕЧЕР, КОГДА ЗАХОДИЛО СОЛНЦЕ, даманчик забирался на маленький холмик и кричал:
— Не заходить! Не сметь! Вот я тебе покажу! Я предупреждаю!
Он размахивал кулаками, подпрыгивал и злился так сильно, что на глазах у него выступали слезы.
Но солнце всегда заходило.
Когда последний кусочек солнца исчезал за горизонтом, даманчик вытирал слезы, качал головой и расстроенный уходил домой.
Жил он в маленьком темном домике посреди степи. У него не было знакомых, и его самого тоже никто не знал.
Придя домой, он ложился на кровать, клал лапы под голову и спрашивал себя, почему солнце никогда его не слушается. Ну хоть один разочек можно было бы остаться... Не так ведь много он и просил? Или надо было рассердиться еще сильнее? А может, пригрозить ему? Скажем, дать ему пинка? Или вообще переехать, и тогда светить ему будет некому?
Каждый вечер он часами думал о солнце. Ему даже хотелось пойти к горизонту, чтобы удержать солнце собственными лапами. Или смастерить что-нибудь там, под горизонтом, чтобы солнце не смогло опуститься ниже. Но он боялся, что с большим и сильным солнцем в одиночку ему не справиться.
«Солнце — настоящий предатель, — думал он. — Вот так светить целый день, чтобы все думали, что так будет всегда, а потом вдруг взять и зайти. Это предательство».
Только поздно ночью он засыпал.
А когда просыпался на следующее утро, солнце всегда светило, и даманчик язвительно думал: «Ясно, ясно, теперь у нас угрызения совести, так я и знал...» Он надевал на голову широкополую шляпу, чтобы не видеть солнце, и выходил на улицу.
Но под вечер он снова взбирался на холмик, кричал: «Ага! Заходишь! Прекрати же в конце-то концов!» — а потом снова уходил домой, так ничего и не добившись.
Так даманчик и жил. Пока не охрип от крика и не устал от топанья лапами.
С тех пор он только с упреком смотрел на солнце по вечерам, сидя на холмике. «Оно знает, что я о нем думаю, — размышлял он. — Знает, что хоть один разочек может доставить мне удовольствие. Один раз из тысячи... ведь это такая ерунда? Но оно меня не слушает».
Он покачал головой.
«А кстати, — подумал он. — Есть ли вообще что-нибудь, что могло бы меня послушать?»
Повсюду вокруг него была степь, небо было огромным и пустым, а вдалеке, за горизонтом, исчезал последний кусочек солнца.
И насколько даманчику удалось выяснить, ничто на свете не умело слушать.
Ветер и дождь; заглянувшая в окна осень -
В сбившейся шапке, усталая, чуть живая,
С серыми (лед?) глазами,
А в сумке восемь
Живых котят.
Осень, прощай, родная.
Радуга день назад, силы на исходе -
Хочется жить, а время уже для прочих;
Я бы сказала, как я люблю - да к ночи
Лучше не поминать.
Не напоминать.
В нашей Москве, мой друг,
По такой погоде
В каждой из луж, как в зеркале Митрандира
Тайны и истины, ложь и границы сред.
Хочется встать дождем и все тайны мира
Пересыпать в ладонях
Песком надежд.
Шамиль:
- А помните, мы в прошлом помещении потолок разобрали? Там так красиво было! Лучи света пробивались сверху и падали на стол: ну прямо как в пещере.
Ирис:
- Ага. У нас будут падать лучи света. И неосторожные таджики.
Чем больше времени оставляешь за бортом, тем невозможнее отпустить родную синицу, сколь бы привлекательными не выглядели высматривающие свой шанс журавли. Я уверен, что пара-тройка из них незамедлительно спустилась бы, чтобы взять предложенный корм из полураскрытых рук, и даже ждать пришлось бы не дольше и не больше, чем требуется на то, чтобы поднести и раскрыть, но – Боже мой! – как же страшно представить, что случится однажды остаться без той, что столько лет уже на плече – как же это сводит меня с моего несчастного ума.
Не праведник – о, нет, совершенно не он – но платить расставанием настолько не по сегодняшнему мне, что и думать про это согласен исключительно в форме надежды никогда про это не думать. Хочется прожить еще добрых сколько там лет, отпущенных на время, которое потом обязательно засчитаем в счастливое, и не беспокоить себя даже краешком мысли – хоть порой и сводит с ума сидящая на плече не хуже мысли о том, что придется когда-нибудь отпустить.
Ab ovo usque ad mala с ней, которая со мной все эти годы – и верю, что яблоки наши еще не скоро...
У каждого свои странности. Вот со мной иногда бывает: иду по вечернему московскому тротуару, в ушах что-нибудь звучит из наушников, за плечом рюкзак, вокруг фонари и сырость, промозгло, зябко. И я вдруг оступаюсь, спотыкаюсь на ровном месте, ни с того ни с сего; пробегаю мелкими, глупыми, нервными шажками несколько метров, ругаюсь про себя, поднимаю взгляд - и вдруг как будто бы вышибает. Дышу тяжело, жадно, и запахи как чужие, как будто бы я их чувствую в первый раз. Совсем незнакомый мир. И вопросы в моей голове - где я? кто я? - как в анекдотах, такая глупость, такого-не-может-быть. Еще через мгновение понимаю, что я - это просто я, и я там же, где и минуту назад, стою. Но что-то где-то не так, и я чувствую это кожей; если бы я была кошкой, сейчас бы на мне шерсть, наверное, стояла дыбом.
Перед глазами с бешеной, страшной скоростью мелькают какие-то картинки: вот моя мама, вот я иду в первый класс, вот то яблоко, которое я спрятала от сестры. И дальше, дальше - мой муж, мои дети? Моя предзащита, боже! Мои пальцы, сплетающиеся в чужом кармане - с чужими пальцами, это так нежно, чтобы согреться; улыбка, не-оставляй-меня, март, суббота. Шорох листьев, черная, лоснящаяся спина собаки - увольте, у меня никогда не было собаки! - и он смотрит на меня так жестко, что хочется плакать... кто он? Я будто бы падаю в какую-то гулкую пустоту, каждая моя мысль отражается от невидимых стенок, воплощается миллиардами вариаций, в красках и в именах. Я в этот миг вне времени, вне пространства, вне себя, я не понимаю не то чтобы кто я - но вот которая я из них?
Потом, как будто бы кто-то нажал на кнопку, все останавливается, стихает разом. И я стою на мокром асфальте с застывшим взглядом, и дождевая морось светлыми полосами в оранжевых пятнах от фонарей, и пахнет сырой Москвой. Я медленно, как в воде, делаю шаг вперед, уже понимая, куда я, собственно, сейчас иду, и кто меня там ждет, а пальцы левой руки еще судорожно нащупывают обручальное кольцо на правой, и, раз за разом, его не находят. Книга, которую я написала, стремительно исчезает из памяти, и тот, который мне так жестоко глядел в глаза, растворяется, словно сахар в горячем чае. Я помню свое имя и сколько мне лет, и что через два дома будет тот, в котором я живу вот уже три года, но что-то внутри кричит, протестует - ложь! Но что я могу этой части себя ответить?
Я просто иду вперед, успокаивая дыхание, пока сердце не перестает так стучать в висках, пока мне не удается поверить в то, что привиделось - боже мой, с кем не бывает? У каждого ведь свои странности, детка, правда?..
* * *
Кажется, я веду свои бесконечные дневники лишь для того, чтобы знать - если я не смогла вернуться, то, по крайней мере, я не ушла далеко.
___________________
P.S.:
Ребята, я абсолютно серьезно, ни капли вымысла.
И сразу, с размаху, во всю бесконечность If:
If you would like me или if we would be together,
Чтоб сразу, без предупрежденья, тебе под дых
Судьба саданула, чтоб ты задохнулась первой,
Чтоб он еще не понимал, что у вас могло,
Да вот не случилось; чтоб щурился неуклюже,
Чтоб робко молчал, междустрочно – are you alone?
А ты уже понимала – обман, delusion.
Чтоб ветер все так же рвал ставни, вопил в трубу,
Чтоб снег заметал все следы, открывая взору
Бескрайность возможностей may be, горчинку should,
Полынь absolutely, букет ароматов normal,
И вечное you are the only на кромке губ.
...утро грызет капкан
и улыбается
сломанными клыками,
а слева по борту рай...
(О. Медведев)
Ты, главное, не останавливайся. Дыши. Не можешь больше бежать - перейди на шаг, плетись же хоть как-нибудь, но только не стой на месте. Помнишь, в школе тебя учили, на физкультуре - нельзя так резко, чтобы вот только что бежала, а теперь стоишь на коленях; нельзя, малыш, ты посадишь себе сердце ко всем чертям, нечему будет биться, нечему гнать кровь. Будет очень грустно. Брось, малыш, у тебя конечно есть сердце, и ни разу оно не каменное, что за ерунда. Ты приложи руку к груди - слышишь, бьется? И у меня бьется, малыш, и у меня. Когда мы с тобой дойдем до конца, я положу тебе голову на грудь, ну совсем как раньше, и буду слушать, как твое сердце бьется. Сбереги его для меня, малыш. Не останавливайся. Дыши.
По корни вбил
Дождь
Cерые пальцы,
Мокрые пальцы
В череп Земли.
(О. Медведев)
Шевах, конечно, все знал заранее. Но он был достаточно стар и вполне мудр для того, чтобы не говорить обо всем, что он знает, вслух: к чему эта паника, дребедень, спасения души всеми доступными способами - к чему? Глупости, глупости. Напрасная трата времени.
Отчет о проделанной работе и про распродажу чуть-чуть.20-11-2006 21:12
Первые десять часов, полет нормальный. Работа не критично убивающая, коллектив умеренно раздолбайский. Жрать нечего, очень жарко, на третьем часу начинаешь путаться в разбросанных по столу мобильниках и разбираться в производителях косметики. Скоро я даже научусь правильно читать все эти названия, я в себя верю. Ощущение процесса зарабатывания денег, конечно, это круче экстаза. Это вы все ничего не понимаете в жизни, если у вас не так. Или вы просто не сидели с месяц без дела дома и не ждали у моря погоды.
На работе так и не определились, как меня называть - Ашей или не Ашей, поэтому, когда хотят от меня чего-то, подходят чуть сзади и нежно обнимают за плечи. Я, братцы, впервые на такой работе, на которой не нужно судорожно сворачивать лиру или аську и оглядываться со страхом в глазах. Всем и так ясно - если ты страдаешь фигней, значит у тебя на то законное право, и значит в работе дырка. ничего страшного. Моя напарница прекрасна, как рассвет, начальницы веселы, сисадмин поразил своей неземной восточной красотой меня в самое сердце. Для справки: вы, братцы, Lost видели? Саида помните? Во-о-о-от, трепещите и завидуйте. Я с ним в одном офисе сижу, и у него еще к тому же повадки раздолбая и джентльмена одновременно. Правда, я пока не запомнила, как его зовут.
Правда, времени на посты и даже на френдленту остается, мягко говоря, немного, но это вполне поправимо; пока же я есть в аське (в периоды завалов отвечаю медленно) и в почте (два-шесть раз в день вполне). Еще бы кто кормил, в общем-то, и можно туда переселяться на ПМЖ. Ага.
Из нерабочего: всех люблю, некоторых ревную. Малолетним идиоткам, к которым ревную, выцарапаю глаза насмерть - это не угроза, это констатация факта. Протестующих повешу на сосне головой вниз и буду вокруг водить хороводы. Еще хочу книжку, кино, ужин и спать. Спасибо Ирис, до предновогоднего идиотизму мне на работу к полудню. Ибо я вечерами работоспособнее, чем она, а сама Ирис ужасный жаворонок.
Кстати, об Ирис: никому не нужна ванна, раковина или линолеум? Ее матушка делает станное: закупает мебель и стройматериалы на будущее. Запасает, видать, на зиму. Ванна полтора метра, раковина не знаю, линолеум серо-бежевый, и Ирис просто жаждет от всего этиого избавиться вместо того, чтобы копить это в однокомнатной квартире. А я хочу избавиться от шкафа-стенки (шкаф для одежды, еще шкаф с полками и сервант, и несколько тумбочек снизу), из дерева, полированный, темно-коричневый с уклоном в красный, все в хорошем состоянии. Желающие приобрести, пишите в ПМ. Новогодняя распродажа, грешные небеса!
Из разговора:
- Интересно, это только я читаю во фразе "Веселый развлекательный портал Xu-Xu.ru" название сайта как Ксу-Ксу-Ру и страшно удивляюсь?..
- У меня все еще хуже.
- ?
- Я прочел его как Кси-Кси-Ру.
Сейчас будет очень сентиментальный пост, разбегайся кто куда может.
Дело в том, что вокруг меня, на самом деле, множество совершенно замечательных людей, но я про них старательно умалчиваю, как про желания, которые загадывают на ресничке – их ведь если расскажешь, они не сбудутся, перестанут существовать. Так вот, это я не права, это категорически неправильно, где-то глубоко, в корне, не верно настолько, что получается мировое несовершенство. Правильно поступает жж-овый тысячник юзер Верочка, которая пишет про своих окружающих в каждом посте буквально, в каждой своей стихотворной строчке; она откуда-то знает, что завтра чаще всего не похоже на сегодня и уж совсем далеко от вчера. Поэтому надо успеть запомнить, собрать по крупицам, выписать, застолбить, вырубить – чтоб осталось. Или, может быть, просто лишь потому, что они, которые рядом, и сами не знают, какие они и что для меня значат.