***

Мгновение запутанных ресниц,
Когда равны и ересь, и каноны...
...в калейдоскопе голосов и лиц,
Улыбок сфинксов и загадок Моны,
В прозрачных хрупких крыльях мотыльков,
Что не дают Вселенной шелохнуться,
Ты так непостижимо далеко...
Но чудо — я могу тебя коснуться...
Ты спишь...
И повисает тишина
Хрустальной каплей в сомкнутых ресницах...
Позволь тебе шепнуть — ты не одна,
Позволь мне в этот миг тебе присниться...

Египетский Мау

Картина Бруно Ди Майо (Bruno Di Maio) .

На первый взгляд это написано в старом, добром классическом стиле. На самом деле картины итальянского художника Бруно Ди Майо (Bruno Di Maio) проходят по ведомству сюрреализм. 

[560x700]

==================

Еги́петский ма́у — короткошёрстная, среднего размера порода кошек с пятнистым окрасом. Их пятна находятся не только на шёрстке, но и на коже.

[650x476]

Александр Валерьевич Александров

Как много в тебе совпало 
Того, что тайно желал. 
Как будто звезда упала, 
А я успел - загадал. 
Из мрака унылых будней 
Иду к тебе, как на свет. 
Давай сегодня забудем 
О бремени прошлых бед. 
Взметнёмся над миром безбрежным, 
Улетим далеко... 
Ах, как ты целуешь нежно! 
Как мне с тобою легко! 
Пусть дождик осенний плачет, 
И падает лист, шурша. 
Слова ничего не значат, 
Когда говорит душа.

История для размышлений

Жил-был на свете некрасивый и толстый крестьянин... ツ и был он влюблён (а почему бы и нет?) в прекрасную и златокудрую принцессу... ツ
И вот как-то раз принцесса (кто знает почему) поцеловала толстого и некрасивого крестьянина… И он в тот же миг превратился в стройного красавца-принца. О как! ツ
По крайней мере, так виделось ей... ツ По крайней мере, так чувствовал он... ツ

Хорхе Букай

Букай Хорхе » Я хочу рассказать вам о... 

Борис Садовской

* * *

Знакомый ресторанный гул, 
Гирлянды ламп и скрипок говор. 
Лакей, сгибаясь, ставит стул, 
Промчался в кухню белый повар.

БЛАГАЯ ВЕСТЬ

сегодня в саду
я принял слетевшую на страницу мошку за букву
и прочитал
жизнеописание затерянной в траве дужки от очков

никчемной как отпавшая от человека рука
которой мог писать грозить грести в воде
и потрепать ребенка за ухо

сижу перевожу
до утра с кириллицы на мефодицу
том за томом

Алексей Алехин

Павел Антокольский

Я люблю тебя...

Я люблю тебя в дальнем вагоне,
В жёлтом комнатном нимбе огня.
Словно танец и словно погоня,
Ты летишь по ночам сквозь меня.

[699x531]

***

Застрекотала птица в голых ветках.
И люди в темных, тесных клетках
На солнце, к окнам, как ростки,
От вешней тянутся тоски.

И ты, росток, стремительный и дикий,
Ты, сердце, пламенные клики
Услышав в небе над собой,
Сорвавшись, мчишься в светлый бой.

Сергей Городецкий

ФЕВРАЛЬ

----------------

Заболит душа о ком-то

- а вы позвоните или напишите. Узнайте, как дела. Не бывает, чтобы душа просто так болела. Есть таинственные связи между людьми, наукой не изученные и весьма смутно описанные. Вспомнишь человека, даже если его много лет не видел - он появится.

Начнешь звонить кому-то - а тебя в ту же секунду набирают. Во сне увидишь - и наяву встретишь или что-то услышишь про этого человека. Души общаются между собой без слов иногда, и без других передатчиков информации.

И душевная тревога не бывает беспричинной - может, ничего и не случилось плохого. Может, нет оснований тревожиться...

Джеймс Джойс(1882-1941)

Перевод Г. Кружкова

Камерная музыка (1907)

II

Вечерний сумрак — аметист — 
Все глубже и синей, 
Фонарь мерцает, как светляк, 
В густой листве аллей.

Старинный слышится рояль, 
Звучит мажорный лад; 
Над желтизною клавиш вдаль 
Ее глаза скользят.

Небрежны взмахи рук, а взгляд 
Распахнут и лучист; 
И вечер в россыпи огней 
Горит, как аметист.

***

Она никогда не знает, как надолго он исчезнет опять.
Всё в ней кричит – не надо его отпускать!
Но она как будто спокойна, или просто делает вид,
И не звонит.

Он каждый раз выселяет её из мыслей своих и стихов,
Тщательно забывает запах её духов,
Он думает: «Господи-Боже, если твой приговор таков,
То я готов!»

Проходит надцатый месяц, никто не идёт ко дну.
Они, как упрямые дети, всё играют в эту войну.
И говорят друг другу: «Хватит, я долго не протяну!»
А сверху на них смотрят и думают:
- Ну-ну…

Елена Касьян

***

Спросила тихо: — Чем тебе помочь? -
Я дал ей лист бумаги: — Нарисуй цветок!

И, закусив губу, она склонилась —
О, этот смуглый лоб! — над белою бумагой
И мне нарисовала дикий цикламен,
Майоркский, наш (сейчас еще зима),
Чрезмерно пышный, — и с улыбкой
пустила мне по воздуху рисунок:

— Не получилось! — я же ощутил,
Что комнату наполнил запах цикламена.

Она ушла. Я спохватился вдруг,
Что я хочу ее улыбкой улыбнуться
И, как она, сверкнуть глазами… тщетно!
Тут я забылся: у меня был жар,
И врач ее впускал на пять минут.

Роберт Грейвз

***

***

Заблудилась сегодня голубка.
Перепутала все на свете.

Ей на север - она летит к югу,
ищет зерен на водной глади,
перепутала все на свете.
Показалось ей море небом,

показался ей вечер утром.
Перепутала все на свете.

Приняла росинки за звезды,
жару приняла за холод.
Перепутала все на свете.

Твою кофточку спутала с юбкой,
а свое гнездо - с твоим сердцем.
Перепутала все на свете.

(И уснула она на подушке,
а ты задремала на ветке.)

Рафаэль Альберти

[468x468]

Легко ли украсть "Мону Лизу"?

22 августа 1911 года, примерно в час пополудни, в двери Лувра, как это обычно бывало в последние дни, вошел художник Луи Беру, работавший над картиной «Мона Лиза» в Лувре» (в то время шедевр Леонардо располагался на стене между двумя другими полотнами).

Нужный Беру зал Карре был закрыт на ремонт, благодаря чему художник мог работать без спешки и в полном спокойствии. Но на сей раз его ждал неприятный сюрприз: стена, на которой висела знаменитая картина, ударила ему по глазам ошеломительной, зияющей пустотой.

Самое интересное, что музейные работники не забили тревогу даже тогда, когда Беру поинтересовался у охраны судьбой картины. Чтобы отвязаться от докучливого посетителя, ему неохотно ответили, что «Мону Лизу» забрали фотографы, работавшие над альбомом, посвящённым художественным сокровищам Франции. Только после обращения настойчивого художника к более высокопоставленному сотруднику музея, выяснилось, что фотографы здесь ни при чём. Картина просто исчезла — таинственно и бесследно.

Лувр немедленно закрыли под предлогом аварии водопровода. Целых пять суток полиция обыскивала каждый закуток музея и допрашивала сотни людей. Но ей удалось обнаружить лишь раму украденной картины, заброшенную под лестницу.

Первым за пропажу «Джоконды» поплатился директор Лувра, безмятежно отдыхавший в горах. Его немедленно отозвали из отпуска и сняли с должности.

Второй человек, отчасти пострадавший при расследовании этого дерзкого преступления, был поэт Гийом Аполлинер, которого угораздило держать в секретарях некоего Жери-Пьере. Этот «любитель древностей» оказался музейным воришкой, давно повадившимся таскать из Лувра «всякую мелочь». Аполлинера допросили, но выяснили, что он не имел никакого отношения к делишкам своего секретаря.

Третьим подозреваемым оказался Пабло Пикассо, о котором ходили слухи, что он приторговывает украденными из Лувра статуэтками. К счастью, у художника нашлось несокрушимое алиби.

Впрочем, полиция явно искала не там, где надо. Следствие быстро зашло в тупик, в котором и пребывало целых два года и четыре месяца. Между тем газеты выражали опасения, что в виду очевидной невозможности для преступника извлечь выгоду из кражи, он может уничтожить хрупкий шедевр.

Но вот в конце 1913 года флорентийской антиквар Альфред Джери получил по почте письмо с предложением походатайствовать перед государством о покупке «Джоконды» за каких-нибудь 500 000 лир. Автор этого необычного послания, подписавшийся Леонардо Винченцо, выдвигал единственное условие, а именно, чтобы шедевр остался в Италии. Джери поначалу счел письмо мистификацией, но потом любопытство взяло верх. В ответной записке он назначил встречу в гостинице Albergo Tripoli-Italian, куда и направился в урочный час, на всякий случай прихватив с собой директора галереи Уффици Джованни Поджи.

Главный герой этой невероятной истории прибыл в гостиницу несколько раньше, записав себя в книгу постояльцев так: Леонардо, художник из Парижа.

Дальнейшее напоминало фантасмагорический сон. В гостиничном номере новоявленного Леонардо на глазах у двух изумлённых искусствоведов из чемодана с двойным дном была извлечена небольшая доска из тополя размером 77 на 53 сантиметра с узнаваемой женской фигурой. Сеть мельчайших трещинок, покрывавшая красочный слой, не оставляла никаких сомнений: перед ними была настоящая «Мона Лиза». Джери немедленно вызвал полицию…

На суде выяснилось, что похитителя шедевра на самом деле звали Винченцо Перуджиа. Это был 32-летний уроженец города Комо (на севере Италии). К живописи «художник Леонардо» имел отношение довольно отдалённое, хотя к краскам и кистям самое непосредственное — был маляром. Любопытно, что в своё время он попал в участок за попытку ограбления проститутки и с него сняли отпечатки пальцев. Его же отпечаток был обнаружен 22 августа 1911 года на раме украденной картины. Если бы в те годы во Франции существовала система оперативной идентификации, то поиски похитителя «Моны Лизы» заняли бы всего несколько дней. Но Сюртэ всё ещё работало по-старинке.

В августе 1911 года Перуджиа вместе с бригадой маляров участвовал в покраске нескольких залов Лувра. Злоумышленник тщательно обдумал свои действия. В воскресенье, 20 августа, Перуджиа, закончив работу, не ушёл домой, а спрятался в музее на ночь. Понедельник в музее был нерабочим днём. Ближе к восьми часам утра, Перуджиа вышел из своего укрытия, надел белый халат, такой же, какие носили музейные работники, спокойно снял картину со стены, вынул доску из рамы и обернул её заранее припасённой тряпкой. Спустившись на первый этаж, он обнаружил, что дверь, ведущая в

[400x600]

[400x600]

================================================

СОФИ ВИЛКИН

[395x600]

[544x600]

[299x600]

====================================

КОНСТАНТИН КАЧЕВ

[600x450]

СОФИ ВИЛКИН

[600x293]

Валентин Кривич

Рассвет

За плачущим окном редеет флер теней, 
И серых улиц сон бледнеет, мутно-зыбок... 
О, как мне жаль мечты погашенных огней, 
И побледневших лиц, и замолчавших скрипок..

Уходят призраки в пустые зеркала, 
Чтоб новый мог бы день часы угрюмо мерить, 
А скрипка в эту ночь так сладостно лгала, 
Так сладостно лгала и заставляла верить...

Но в мутном сумраке развеянной мечты, 
Как в пыльном зеркале чужия отраженья, 
Так стали далеки поблекшие черты, 
Покорные глаза, неверные движения...