Блатные песни я стал собирать мальчишкой в начале восьмидесятых. Началось всё с эмигрантов – Токарева, Гулько, Шульмана. Потом к этим именам добавились и наши исполнители «запрещенных» песен: Северный, Братья Жемчужные, Розенбаум, Беляев. О существовании Кости Беляева и его, скажем так, весьма своеобразном творчестве мне сообщил сосед, Илюша Цукерман, чья мама работала завлитом Еврейского театра, что располагался тогда на Таганке. Она часто бывала в богемных компаниях и в одной из них, как утверждал Илюша, столкнулась с этим самородком и даже приобрела парочку его кассет. Тут же на месте он напел мне несколько песен, от которых у меня буквально волосы встали дыбом.

Конечно, к своим 10-11 годам я был прекрасно осведомлён о существовании нецензурной лексики и даже сам нет-нет вставлял словечко-другое в разговор. Однако все известные мне к тому времени самые грязные ругательства не выдерживали никакого сравнения с тем, что я услышал в исполнении Цукермана. В нежный мозг советского школьника словно вплеснули ведро «царской водки», концентрированной кислоты из самой изощренной матершины, густо приправленной чем-то невероятно грязным, похабным, о чем в ту пору я едва догадывался.