Меняя вывески чуть приукрасить лица,
фасад измазав в тускло-серый цвет,
дремучая, как заповедный лес столица,
и в её доме - я …дремучий человек ! 

Живу свечой, и блики света в стенах
наносят строки в белые листы,
освобождая прожитое время,
из клеток памяти замерзшие пласты.

Асфальт корчуя, рыскать в переулках, 
врастая в двери, в стекла, в новый дом,
спускаясь эхом, стать созвучьем гулким,
храня под крышей колокольный звон.

Рисуя граффити озябшая столица,
отдав швартовы в теплые края,
спешит сбежать, как утки… вереницей… 
ломая спичками… в порыве тополя… 

Спуская улицы на смоляных баркасах,
в дождях пролитых небом над Тверской,
не поддаваясь глупости указов, 
жить полной грудью доли слободской.

Я буду свет… вернее стану тенью,
твоих ресниц, мой добрый человек,
и в этой тени… слава провиденью,
в глазах зелёных скоротаю век.

Горят моря над крышею железной,
пуская зайчики на цинковых углах…
Пусть скажут мне, что прожил бесполезно…
но не распнут на ржавых рундуках …

И мерой зависти - бескрылая, но птица 
взлетаю силе притяжения в укор…
подправить шляпу Солнцу рукавицей… 
где маятник качается - Фуко !

Оставлю время высохшим на стенах.
И снегом занесённая страна - 
подарит скоро, вставив ногу в стремя, 
аллюром ход, забрав с собой меня.

В открытых ладонях вскипает восход…
и залитый золотом берег. 
Волна набежала, зеленая… ждёт…
Надеется душу … доверю !
А мне бы сподручней
с волной помолчать,
касаясь ее парусины.
Взбегает по брызгам жемчужная блажь
хрустальной её пантомимы.

В открытых ладонях вздохнуть и взлететь …
И что ему небу не спится ?
И выплеснуть в море соленую твердь, 
и гребнем по миру носиться…

И слышу на облаке чьи-то шаги,
ты в сердце негромко стучишься…
Глаза твои, морем, близки - далеки, 
и с ними кружиться, катиться...

Волнами распластанный в этих шагах…
шагами ты волны считала -
навстречу лицу или черным камням…
А мне твоих губ не хватало !

Навстречу лицу… не буди мой рассвет,
взлетаю на крыльях жар-птицы….
Приснилось… расскажут… жар-птиц уже нет…
Позволь её крыльям раскрыться !

В открытых ладонях …серебряный след.
Слезинка звезду умывала…
И солнечный зонтик накроет рассвет.
И ты этот зонт открывала…

В песке, не похожем на двери в раю :
из слов, блеска глаз, поцелуев…
волною смывает лишь память мою…
Но к памяти я… не ревную.

Не можешь плакать ? Ну и не спеши.
Есть дождь… ! Отдай ему все слёзы,
позволь натешиться…
Сбежит … 
                    вода, отмеривая дозы…

Дай осени пожары затушить…
одеть янтарь на заспанном утёсе,
налить багрянца в капище души…
Отдай ей слёзы, пусть вода сбежит.

Дай птицам объясниться… ! Отчего же?
Их крик тревожный листья ворошит,
срывается и кружится над плёсом,
и воздух их дыханием прошит…

Дождям позволь на осень ворожить...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 

На чёрном накаляется звезда… 
И поезд в ночь - напутствием вокзала,
и дождь в ушах - аккордами макама,
фонарный блеск вокзального гнезда.

Рапсодия дождя по крышам дрейфовала.
Колеса резали просторы на поля…
И листья, гроздьями, деревья покидая,
в масштаб врезаясь нового холста.

К чему-то вспомнились Паяцы - Ленкавалло:
Крестьяне, смех и тучные стада…
на сцене кровь в сюжете пробирала.
С луны на Коломбину… Сорвалась слеза….!
И рябь на озере комкала одеяло…

 «Солнце надо мной» 
                      Л.Фёдоров

Солнце надо мной
под ногой пыль...
Выход ищу туда,
где текут реки.
Реки несут туда,
где глаза, слепо,
верят в свою звезду,
а закат- стыл.

Облако в гамаке
занесло льдом. 
К чёрту все тормоза
и огня тени,
я выбираюсь сам 
и иду с теми,
кто не боится 
пасть разрывать - львам.

Вечер в твоих глазах
катится колесом,
меряет день и сон,
и убивает страх.
И  на его руках,
ветер на парусах, 
скрывшийся за холмом,
выкую себе – трон.

Солнце над головой
дышит в уста тобой,
и умирает там,
где умираю - сам.

И что за блажь? - бесцветная палата…
подводной лодкой поднимаюсь на этаж.
Жизнь пятится, скукожась… виновато…
в бортах раздробленных теряя экипаж.

Баркасы мониторов, трубочки, манжеты,
кровь в венах пыжится, впадая в забытье.
Врач в шапочке, катетер, манекены - 
на деле снег …сказавшийся бельём.

Иголка в сердце. Колется … Другая…
канат забросит в выживший планктон.
Рассудок дышит, лампой осеняя, 
левкасом кожи выцветших икон. 

Цепочка на песке, а кажется по небу,
шагов…на маковке, отхлынувшей волны.
Пять миллиметров, скидкой на погоду,
всего лишь пять…до присного – Нырни !

Дождь стекал… по тишине …
и, затерянное эхо
замерзало в его целине…
Не хотел было… всё же уехал
в зазеркалье на той стороне.

Отражением снов, отражением,  эхом...
зазеркальем на той стороне…
Дождь стекал по тишине…

На краю необъятного сна…
В сны уходим, прощанья потуги.
Дождь возьми…!
Ну возьми на поруки…
на руках в поднебесье снеси…
Дай сподобиться - выплакать муки:
торжеством освященья души…

Неба соль, облаков пелена…
Шаг к словам, замерзающим в эхе,
не достичь, не добраться до дна,
не доплыть на обломке челна,
умирающего в человеке…

Свежий воздух ? Вдохну ? Тишина.

- Почему никто из богатых отцов не сказал: «Мне за своего ребёнка стыдно»? Наверное, потому что им не стыдно. В душе они считают: мальчик поозорничал, он имеет право, он сын, он наследник миллионов (миллиардов). Такая семейно-бытовая мораль, что же вы хотите! Мне трудно себе представить барина, который винится перед своими крепостными за то, что, проносясь на рысаках, зашиб зазевавшегося мужика. К нам, увы, вернулась та самая классовая спесь и безответственность, с которыми боролись вся наша литература, вся наша передовая мораль, да и, кстати, советская власть.

Сегодняшним богатым россиянам никто не говорит напрямую, что они воры, хотя все это знают. И сами они прекрасно понимают: нельзя за символическую сумму или наволочку грязных ваучеров купить промышленный комплекс, который страна строила две пятилетки, а потом его обанкротить, выгнав рабочих и открыв рынок западным фирмам. Если бы, задарма получив народную собственность, они её приумножали, - ещё можно было бы не возмущаться. Но они, наоборот, транжирят, свинячат, а потом, как дети к няньке, бегут в казну за помощью: «Спасите - кризис!»

Я в этом хаосе и странно - чуть,  живой… 
тащу свой груз двенадцатиэтажный 
из потолков и стен, и шторы - голубой,
расхлябанных дверей многотиражных.

Нальюсь отвагой в шуме городском…
Вальяжный кит проглатывает с ходу.
Куда ты денешься ? Не скрыться, и налету
я подвергаюсь рыбьим косяком,
хранящим тайну стадную породы.

Аквариум стен и, выживших окон...
болтаюсь улицей, доверчивой рыбешкой.
Переходить на красный ? Моветон.
Меняю бычий нрав на непреложность,
взлетаю над недвижностью веков,
хранящих небо в амфорах и плошках.

Прогноз погоды, как некстати - невпопад.
Мой зонтик отдыхал на книжной полке,
и я, как в сене запропавшая иголка,
пошёл сквозь изгородь, ревущий водопад,
на венчике мотора кофемолки... 

На самом кончике, где маятник Фуко
отмеривал колёсам шестерёнки
ход исторический… часами на трюмо.

Город стоит на песке, он давно не мой.
Если не хочешь жить, значит можешь плакать,
значит ещё болит и покинуть паперть
проще… когда дожди раздаются в ширь.

Город мой золотой, как чертог заре.
Выгода только в том, что мы стали старше,
Выгода только в том, что от детства дальше.
И повезло… если мы вдвоём.

Я запускаю лист – самолётик вдаль.
Он долетит туда, где весна смеётся.
Где теплоход несёт на своих плечах :
Неба глоток и настой из солнца.

Забытые холсты любви.
Закрашенные тушью губы.
Шальная и безумная  луна.
Небо расколотым громом, закатано в тубы.
Ночь, не голодная нищенка, бродит одна.

Тень одиночества ищет причал ожиданий,
бьётся волной, обжигая ударом как плеть. 
Чья-то рука прикоснулась пропахшая льдами,
огненным пеплом, который не в силах истлеть.

Солнечный зайчик запрыгал вдогонку за летом.
Слышал шаги, но куда-то исчезли следы.
Белое платье, сгорая дотла на портрете, 
желтыми листьями в зиму сносило мосты…

Ржавый фонарь заметался цепляясь в тумане, 
очень хотел, но не смог мне всего рассказать.
И, увядая на солнце… цветы умирали,  
каплями солнца к зиме не успевшие стать.

Забавно… был с тобою не знаком… 
Навстречу дышишь ветром океанов,
в закате солнце умывается дурманом,
дурманом пьяным ослепительных духов…!
Их запах дразнит притягательным угаром,
готовым сжечь снега у полюсов…

Забавно… был с тобою не знаком.

Напевы струн гуляют на душе,
глаза бериллам  дарят вдохновенье.
Воруют звезды лучшие мгновенья,
воруют блеск на золотой меже,
в полшага до любви, полшага до везенья,
вложив в ладони юной госпоже
ключи от дерзости и пут прикосновенья...
Нажми на клавиши, чуть-чуть - пора туше…

Снимаю ночи покрывало из стыда…
Твой запах так настырен…Нету силы.

Дождь царапал на стекле…
камнем… и бередил душу
силуэтом в витраже…. 
Голос… Я его не слушал.
Заколоченный в себе, 
сам из нервных сопряжений,
мир реальности видений
зверем бился в кураже.

Переходы, поезда, 
самолеты - метрономы.
Час туда и час сюда,
Извините, мы знакомы ? 
Вечер в броском неглиже, 
неразборчивые лица,
дебри города – столица, 
в превосходства… падеже.

Церкви плакали, в крестах,
купола ходили кругом.
Губы крашенное - Ах… !
и ресницы на подпругах.
Скачки красок в виражах.
Под витриной дервиш стонет,
шлёт проклятия радже,
с убеждением - догонит…

Навороченный прикид,
хрупкость улочек – Тортуга.
Цепкость парадигмы трюма…
принаряженного в твид.

Дождь царапал на стекле…
камнем… и бередил душу.

Силуэт барьеры рушил,
поднимаясь на крыле.
Соберусь, чего конфужусь :
Бог не сдаст – не околеть.
В линзу камеры обскура 
трезвым лучше не смотреть...

По крышам разгулялись облака,
срываясь книзу каплями с карниза.
Безумство хороводов у Матисса  
расчёркано рукой....озорника,
и город в дождь - кусок известняка.

Катился день как старая арба…
Растерзанные пробками минуты.
Бог светофор и предводитель для…
голодной стаи очумевших уток,
сорвавших куш бесплатного малька.
Катился день как старая арба…                                     

Заштопанная бархатом  Москва,
марает глянцем старые страницы.
Холодные, бездонные глазницы
в упор смеются ребрам кошелька…
Кто мы ? Подбитые, больные птицы ?
На сцене навороченного  я …?!

Здесь мало камня городов,
дороги вязки и разбиты.
Прохожий цедит пару слов,
и те корнями с матом сшиты.

Подвал Вселенной, видит Бог…
Не видит ? Нет, не замечает,
а без присмотра люд дичает,
вгрызаясь в темечко долгов…

Тоска зеленая на дне…
в осколках битой в драке чарки.
Таджик творил, второй Шемякин,
кирпич приваживал к стене.

Машина с хлебом городским…
болталась валко по пригорку.
И воздух выглядел прогорклым,
застывшим, в скачке, вестовым…

Листву небрежно ковырял,
втыкаясь в качество забора,
норд-вест с повадками бретёра,
и пыль руками развевал.

А в поднебесье, голося…
о небо билась дикой стайкой
Руси красавица - Душа
о неухоженность бескрайней,
с тоскою вечности в сносях,
в преданиях …о знатной доле…

И только пугало на поле…
скрипело дерзко… кол грызя.

[350x]Ви́ктор Ива́нович Илю́хин (1 марта 1949, Сосновка, Пензенская область — 19 марта 2011, Кратово, Московская область) — депутат Государственной думы России, член фракции Коммунистической партии Российской Федерации. Заместитель председателя комитета Госдумы по безопасности, член комиссии ГД по противодействию коррупции, член комиссии ГД по рассмотрению расходов федерального бюджета, направленных на обеспечение обороны и государственной безопасности РФ. Председатель политического движения «В поддержку армии, оборонной промышленности и военной науки» (ДПА).

Илюхин был острым критиком политической власти СССР и России начиная с перестройки. В разные годы Илюхин выдвигал обвинения в государственной измене против президента СССР Михаила Горбачёва и президентов России Бориса Ельцина и Владимира Путина.

В. И. Илюхин родился 1 марта 1949 года в селе Сосновка Кузнецкого района Пензенской области. Окончил Саратовский юридический институт в 1971 году.

Начал трудовую деятельность грузчиком в Кузнецком леспромхозе. Одновременно с обучением в институте работал следователем в Пензенском РОВД. После окончания СЮИ имени Д. И. Курского по специальности юрист-правовед («правоведение») отслужил год срочной службы в Военно-морском флоте на плавбазе подводных лодок Тихоокеанского флота. С 1975 года работал следователем в районной прокуратуре, следователем Пензенской областной прокуратуры, заместителем начальника следственного отдела, начальником отдела, заместителем прокурора Пензенской области. В 1978 году Илюхин вступил в КПСС.

В 1984—1986 гг. занимал пост заместителя прокурора Пензенской области. В 1986—1989 годах работал в Генеральной прокуратуре СССР заместителем начальника главного следственного управления. Принимал участие в расследованиях преступлений военных преступников-нацистов. Работал в «горячих» точках страны, возглавлял спецгруппы по расследованию обстоятельств событий в Армении, Азербайджане, Фергане, Приднестровье и Грузии.

Конец сезона, проводы зимы…
Февральский грязный фрак на тротуаре.
Синицы шепчутся, слегка удручены
обедом скудным в зимнем ресторане.

Заказ весны - в цветах пошить пальто,
в мод - ателье на склоне поднебесном …
Пока же скверы задыхаются в манто
снегов и тени, недовольной местом.

Наместник времени разбил свои часы,
и спутал Зиму с Осенью, в насмешку.
Конец сезона… и заводят на весы:
ярило против - слякоти в нарезку.

Немного льда в бокал из молока…
застывшей кашей вывернет на город
Зимы посланник, загуляют жернова,
пугая встречных, в улицах – Гоморрой.

Зима уходит. Яд в мою постель
подсыпал дирижёр на снежных хорах,
с задачей - прессовать среди недель,
погрязших в белоснежности декора.

Конец сезона. Проводы зимы…
Но даже силой вырваться из спячки
непросто, если вы не спасены -
проталиной находчивой портняжки.

Проспекта берег… Провода чета.
К чете припал троллейбус, салютуя.
Входная дверь вердиктом - заперта.
Мотор завёл октаву, - Аллилу…йя !

Нет, не успел…. каких-то - пол шага.
Смех семафора. Вырванная с корнем,
бежит за ним, на за… контральтном –Аааа !
Надежда в пред инфарктном - ОЙ-е !

Прощальный звон капели по лицу.
Чем утираться ? Неба мне не хватит.
И самолет, поднявший трап к концу…
на полосе, доставшейся от пяди…

Письмо, слова. Всё в прошлом! Через ять!
Дробь барабанов. Губы стали старше.
Проспекта пустошь звуки паковать
продолжит в арки, словно в саквояжи.

Пол строчки на вопросы, пол шага.
В молчанье недомолвок в степень больше.
И самолет порежет на слога,
на полночь, уцелевшие вопросы.

Не многословен для разлуки  - бред,
рукою приоткроешь дверцу ада :
Троллейбуса за дверцей тусклый свет,
и спутный, рваный след - для променада !

Неба топлёного молоко.
Хочешь ?! Налей и пей.
Двор – отражение. Намело…
Насыпало… так верней.

Закинув во двор свой бесценный скарб:
Зима - как его секундант.
Только камин и вязанка дров
могут ей ставить мат.

Снег передаточное звено
от большего к меньшинству.
Спросонья в сугробы влезает круп
зданий, чадя из труб.

Столешницы рыночных площадей
разбросаны наугад,
Кистей не хватает,  да где их взять,

гуляет снегов маскарад.

Порог насилия над собой -
валенки и унты,
лопату в руки и рубишь снег,
железом её наготы.

Морозов припарка стране ледяной -
забава для естества,
и только когда закипит молоко -
помянешь свои права.

Зима рыдала, в скорби, над столицей,
и, кованные… ветром… облака
дождями натирали половицы,
с усердием и прытью челнока.

Старуха - осень шлепала по лужам,

обряживая город в форменный сюртук

раскисших улиц, выглаженных югом,

Атлантики покинувшим уют.

Зима рыдала, тысячи извилин 
столичных весей, захлебнувшие воды,
Венецию по глупости корили
за воздух воли и воздушные мосты.

Мы, под зонтами, выросшие в стаи
пугливых птиц от каждого свистка,
бессмысленные крылья расправляли,
сжимая боль безвременья в висках. 

Забытый юг, уеду, вылетаю…
Ободранный, потасканный вагон.
Пустая полка. Долго ли ?  Кто знает.
И через зиму…жесткий перегон.

Пойду на улицу, пускай…

10 декабря 2015 г.