Это цитата сообщения Галина_Германовна Оригинальное сообщение
Письма к Элизе...
Письма к Элизе
Серия сообщений "Анастасия Волховская ":
Часть 1 - "И никто не придет спасти меня от себя, пока я сама не постучу в свой дремлющий и холодный дом..."
Часть 2 - Письма к Элизе...
Часть 3 - Письма к Элизе... (вторая часть)
Часть 4 - Письма к Элизе...
Часть 5 - Волховская Анастасия Черничный мишка.
Если попробовать небо на вкус…?!
Из облаков… эту странную взвесь…
Что меня ждет, я умру…, очнусь ?
Неба - благая весть.
Горсть зачерпнуть, и читать,… как тетрадь…
Хочешь …?! В ней сам пиши…
Верю, позволишь и мне понять – то, что внутри души.
Вспомни - а небо почти молоко, если в него смотреть…
если подставить лицо под снег, вместе со снегом – петь.
Что мне терять, откупорив страх ? Рядом летит самолет…
курс зажимает пилот в тисках, славный воздушный флот.
Старый наставник сказал – молись, вышел молиться сам.
Дерево лезет на горный уступ – луг уступив цветам.
Не заблужусь, и смотрю в окно, стёкла - почти хрусталь.
Знаешь ?! А если в душе темно – свечку в неё поставь !
Я заболтался, чего тянуть… Горький в губах налёт.
Зима прошла, растаял снеговик.
Ведро в грязи… лежит, обломок палки.
Рот потеряли, а морковку сгрыз
прохожий в френче…Цезаря со свалки.
Бутылки, банки, рядом колесо
и рама ржавая - скелет велосипеда.
Сад наслаждений ! я тебя нашёл…
Босх кисть сушил в углу автопортрета.
Ещё вчера, ну с месяц, - намело,
зима ломила, как ломили шведов.
Метель – кокетка, кутаясь в манто,
искала рёбра пришлых печенегов.
Грифоны, скаты, ламы, караси
качали тучи, а медузы нежно
варили снежные, наваристые щи,
разбавив льдами части побережья.
Мороз приличный не для пошлых дам,
с картины Босха, славных наготою.
Чуть зазевался, и замёрзший пар
рвал в ноты лёгкие для партии гобоя.
Окстись, дурилка, смысл - он в том и есть:
снег мёртвым поцелуем жгут букеты,
кровь, пролитая в снег, не может почернеть,
как истина на блюде у эстета.
Зимой, заведомо, смерть в белом не видна,
чем каяться в сугробы, натяни вериги.
В осколки сердце, вена - лишь струна
у инструмента под названьем - тиккер.
И токи смыслов растворятся в глубине,
ушедших память заартачится волною,
плеснётся в лунку, в рамку на стене,
оставив место для прорыва - в голубое.
Зима прошла, растаял снеговик.
В коробку из картона не засунуть лужу.
Театр абсурда ! Я уже привык…
Моллюск смеялся, выходя на сушу.
В ночь отступив, посты сдаёт февраль.
Наглеет хмарь, присвоив себе крыши.
Встречая утро, распинаясь, врал
мужик с экрана с видом – нувориша.
Сорвав листок, забрось календари.
Куда ни глянешь - маются над нами :
быки, жирафы, носороги и слоны,
гуляя тучными, дородными стадами.
Орда на шинах перекрёстки напрягла.
Бежит добыча - Слава переходам !
Работа - будь она неладна - Вся !
пульс, в двести с гаком, разгоняя до субботы.
Кто правил карты ? отделяя пядь земли,
по пьянке, юг отправив папуасам.
Кто зиму умножал в уме на три ?
в четыре, непристойно длинных, раза…
Кто щедро море для Испании топил ?
Экватор проводил через Панаму ?
Кто этот край, завьюженный, забыл ?
на фото выбирая панораму.
И потому - немного не в себе:
у пляжей в пальмах млеют обезьяны,
а тут, как чукча, мёрзнешь, и в борьбе…
аванс, как дым, пускаешь на кальяны.
Чуть-чуть - тепла, до мая дотяну.
Стада вернутся в Африку – Отрадно !
неспешно..., с перерывом на грозу.
Уйдут до осени, до сентября… и ладно.
Растаяв в воздухе, ночь смежила глаза,
сливаясь с небом, поджигая окна.
Гирлянды улиц, разбегаясь, как гроза,
чертили бесконечность горизонта.
Нажав на газ, уехать - в никуда…
Как жаль, что мы давно уже не птицы,
не корабли…, и точит киль вода
из клеток, не желающих делиться.
Взрывая башни - трудно уцелеть,
и компас, открывая стрелкой север,
не скажет в точности: как далеко лететь,
что в смысле своей жизни переделать...
Я жму на газ, доверив тьме дома.
Ночь открывала сомкнутые очи.
Вздохнуть всей грудью хочется, едва...
свободу с расстоянием умножив.
В осколке фары – свет. В нём чудится тоннель…
Ты пахнешь яблоком, и я живу во сне,
в том сне, где обретают невесомость.
Рисует солнце блики на стене
наречием из детства мне знакомым.
Я переставил стрелки на часах,
разлукам укорачивая время.
Пространство искривляется в слезах,
неразделимости не пройденная тема.
Непросто мерить звёздами шаги,
ловить тетрадкой сорванные листья.
Волос коснуться нежно и щеки…
тёплом в губах, с осадком эгоизма.
На чёрном небе одинокая звезда
горит свечой, растрачивая пламя.
Смотрю в тебя, как смотрят в зеркала,
пока в стекле играет амальгама,
пока ещё нет трещины в стекле
за той чертой, где не поможет стремя
вскочить в седло… и где-то в глубине
искать ступени улиц Вифлеема.
Февраль голубит снег, пар пышет изо рта,
не оторвать диван от живописца.
В квартире пусто - чайник да плита :
для фарса с гаком, но на грош для летописца.
Ассиметричный дать зиме ответ,
под краном в чайник сцеживая воду ?
Зажгу огонь и… пламенный привет
пошлёт мой чайник свистом на свободу.
Ещё идей в сусеках наскребу…
желудок набивая бутербродом.
А после бутербродов мне и зимы по нутру:
в стакане водка - буду ближе до народа.
Не только водка - стопки коньяка
недурно прорабатывают роли.
Играл огонь дровами, но слегка…
Камин - несносен, тоже хочет в долю.
Весёлый чёртик хмыкнул и пошёл вразнос,
раздвинув стены в комнате с плитою.
Не думайте, что вру и это - не всерьез…
Рвал ветер плоскость неба над трубою.
И снова замерзаю в декабре...
Снега молчат - радушность некролога.
Чернеет лес и всадник на коне
метель ведёт от леса до порога.
Смолчу и я, метель переживу,
подснежник зиму разрывает телом.
А если говорить по существу :
Кровь стынет маками, разбросанными, в белом ... !
Рассвет встает - как море… от темна
до стенки, расположенной в квартире,
и свет… как будто горы плыли…
сквозь тучи пробивается в дома.
Уже не спишь считая те часы,
которые подаришь вдохновенью,
а ночи призраки, цепные злые псы
назад опять тянули в сновиденье.
И высились над морем скал хребты,
обрывами стояли у предела
тех мест, где необычной красоты -
ты на воду на берегу смотрела…
И я с тревогой на тебя смотрел,
оставив волнам шёпоты и всхлипы,
в лицо… которое запечатлел…
надежней... чем разбитые приливы.
Сегодня дождь и, чёрная вода
равняет улицы, как круг равняет спицы,
и мы едины под окружностью зонта,
нащупывая суши половицы.
Природа ухмыляется – дерзя :
Дождливый день лишь форма равновесья,
когда морская синяя волна
покажется чернее поднебесья.
Пускаешь кровь, старательно, в потир
напротив этой силы вековечной,
напротив всех её небесных дыр -
её частицей в смысле человечьем.
Бравады всплеск. Отчаянным везёт !
Оставь проспектам выжатые лужи,
и выброси…ненужный в общем зонт,
когда встречаешь эти струи ртути,
когда в остатках памяти едва,
А на стекло - как слёзы намело,
на подоконник выходящий в осень.
И старый плащ, ненужное пальто
на вешалке дремали в симбиозе.
Затёрт до дыр багрянца календарь,
за дырами - завьюженные лики,
да ветер, собирая инвентарь,
в забор швырял бумагу, как улики.
Плесни в стакан мне осени, дружок,
присядь - секунда, вспомним на дорожку:
луга залитые - из солнечной окрошки,
палатку, речку, снеди бортпаёк…
Чернеет лес, казна его пуста
и, выходя один на бездорожье
в рюкзак заброшу выточку из льна,
как истину, а может слово божье…
Дожди прикончат солнца косяки,
Это цитата сообщения ЛОИНА Оригинальное сообщение
Работы художника James Jacques Joseph Tissot
Родился в Нанте. Учился в парижской Школе Изящных искусств, а также у Энгра и Фландрена.
В первый раз выставился в Салоне в возрасте 23 лет. В 1861 г. выставил «Встречу Фауста и Маргариты», которая была приобретена государством для Люксембургской галереи. Первый период художника характеризуется его вниманием к образам хорошеньких женщин, в частности, в серии работ, названной им La Femme a Paris.
Сражался на франко-прусской войне. Подозреваемый в сочувствии к коммунарам, уехал из Парижа в Лондон, где начал учиться гравюре у сэра Сеймона Хэдена, рисовал карикатуры для журнала Vanity Fair и писал многочисленные портреты и жанровые картины.
В 1870 годах Тиссо встретил разведённую с мужем миссис Кэтлин Ньютон, которая стала его спутницей и натурщицей для многих его полотен. Она переехала в его дом и жила с ним до своей смерти в 1882 году в возрасте 28 лет по причине самоубийства из-за страданий от поздней стадии туберкулёза.
Художник покинул Париж, куда он вернулся после смерти Кэтлин Ньютон, и отправился в Палестину. Он обратился к основной теме своего художественного наследия — созданию семисот акварелей, иллюстрирующих жизнь Иисуса и Ветхий Завет. В 1896 году серия из 350 рисунков по Новому Завету была выставлена в Париже, на следующий год — в Лондоне. Затем они были опубликованы парижской фирмой «Лемерсье», заплатившей за них 1 100 000 франков. В настоящий момент коллекция из полутысячи рисунков, акварелей и картин маслом из этой серии находится в коллекции Бруклинского музея. Затем настала очередь ветхозаветных сюжетов, работой над которыми он продолжал заниматься до самой смерти.
А над Москвою дождь повис,
течёт рекою одинокой…
своим дыханьем сырым
задёрнув выраженье окон,
задраив выход к небесам…
и звонкий отблеск перламутра,
и солнца свет, и чуткость утра
в пергамент прошлого вписав…
И что теперь ? Вновь зонт в руке.
В сплетенье каменных проушин,
в дожде рассеянно приглушен,
как в отражении зеркал,
круги рисуя брёл по лужам,
вернее… город дрейфовал…
без компаса простор утюжил....
А тот на север указал.
Господь спокоен, не до нас.
А дождь - как SOS, тире и точки,
и мы с дождями – одиночки…
и беден времени запас
до скудости декабрьской ночи
когда и льдам приходит час…
В асфальт спасительную трость
фонарный столб воткнул и долго
стоял в дожде, как кость и гость,
и капли вниз цедил безвольно....
И над Москвою повис дождь.
Дома - лишь камни, где живёт душа.
Ступени эхом прибивая к небу,
спускались хором по ступеням, не спеша,
ушедших высохшие тени.
Качнулась форточка, отвязывая звук,
гуляли по балконам птицы,
и ветры лица у фасадов, на беду,
срывали, в камнях силясь раствориться.
Так дай им крылья. Крылья им зачем ?
Подвалы – корни, вкрученные в нервы.
Те смертные, что проживали здесь
с высот на них любуются, наверно…
Дома летают ? Да, летают в снах -
моих, соседских, прочих – посторонних…
И привкус горький, черный на губах
корней-подвалов дышит преисподней.
Дома лишь камни, отрывая у земли -
Проходит - август, город занесло…
калённым, выжженным асфальтом...
На языке цветов, теряя вдох и слог,
мне лето говорило об обратном.
Парило в комнате, бизанью над окном
гардина выжидала своё море.
А солнце, забивая дымоход,
каталось с крыш, сжигая всё живое.
Немодный город в желтом сюртуке
гулял на остановке, поджидая осень.
А облако, гадая по руке,
Зеро дождю пророчило из бронзы.
Болталась синь на лямках, налегке,
закинув за спину прохладу… на когда-то.
И я, гадавший также по руке,
болтался тенью в знойных казематах..
Трамвай звенел, а может быть в ушах…
куда приставил раковину камнем.
Со мною говорили голоса
о вековечном, как о самом главном.
Огромный город вырвался на юг,
спекаясь жаром в выправке помпезной,
и вырвавшись, как опоздавший дух,
не может успокоиться над бездной.
На встречных курсах мается душа.
Куда стремиться ? Выгода покоя.
Но жизнь бывает чудно хороша,
если на счастье загадают двое.
Проходит август, город занесло
калённым зноем, катится асфальтом…
Но мне бесспорно в чем-то повезло -
Бизань тащить по корабельным вантам.
Останься, выдохни в окно…
В твоём дыханье - сердце птицы.
Разбей хрусталь, давая дню
на перепутье раствориться.
Залижут раны фонари
из бликов на плечах метелей,
из душ, которые летели,
но не сумели долететь.
Разбей хрусталь, не виден брод,
согрей скорей замёрзший город,
не принимающий людей
в свой дом на ледяных опорах.
Стекает кровь в моём кресте.
Во тьме иконы что-то молвят,
и в набежавшей пустоте…
орлов приваживают к кровлям.
Вздохнёт ушедший караван.
Вздохнут парадные -
Почуяв пасмурный рассвет,
собаки гонят тишь лениво.
За нею в сумрачном огне
под небом электричка выла,
в разрывах сгустками... туман
дождя растянутой резины,
макая пальцы в киноварь,
лепил сосну, нет - ствол из глины…
Домов рассыпанная рать
у днища облачного ряда,
церквушка с куполом – в янтарь,
надгробием суда Пилата…
На храмовой доске времён
на до и после, юг и север
наделит золота жнивьём
одетый в осень старый кельнер.
Черпая свет полутонов,
гася июль густой прохладой,
с разбега, серым скакуном,
дождь сеял луговую мяту.
Земля полынью прорастёт…
и лебедою, и пшеницей.
Бог с ними… время разберёт
к чему дождю ещё стремиться.
На сонных крыльях облака…
рука в руке плывут армадой.
Лазурной пыли бахрома
проявится огнём, булатом.
Булат разрубит ткань медуз,
подошву , кость и кору льдины,
той, что лудила эту тишь…
к заутренней… и воду лила.
А ты стоишь на дальнем берегу…
одна стоишь, а я бегу за летом…
в дожде слепом за дымкой… силуэтом…
за радугой в заброшенном саду,
в вишневом, абрикосовом меду…
за, выросшим на пяльцах, сканью – небом…
за – тем, в дожде ушедшим человеком…
слепым дождем венчавшим синеву.
Открыв глаза, очнуться на беду,
испить пространство собранное светом…
в нём ветер косит полем лебеду…
Спит пляж бездумно, интровертом,
журавль-зонтик выдыхает глубину
безмолвия из запечатанных конвертов…
И звёзды косо смотрят на луну…
Один не сплю. Да нет – бегу, бегу…
искать разбитую бесследно…
разбитую зеленоглазую волну...
* * *
И снова дождь – слепой, твое лицо…
подставленное каплям или брызгам,
и радуга несущая кольцо
твоих зрачков до неба обелиском.
И берег белого песка до черноты,
до глубины обманчивого мира.
И поцелуй дождя до слепоты…
Твой поцелуй…Ну то ты натворила ?