Один человек убил своего соседа. Не зная, как избавиться от трупа, он навинтил из него колбасы, выдубил его кожу и сделал себе ботинки, из волос получился парик, а на крови настоял тинктуру.
И вот сидит он на крыльце и размышляет: "Какая все-таки замечательная колбаса! Не слишком сухая и не слишком соленая. И ботинки такие удобные! Не жмут и не натирают. Лысину так удачно прикрыл - спасибо, старина! А кровяновка - вообще высший сорт! Хорошим он был человеком, мой сосед. Как я этого раньше не замечал?"
Довелось мне недавно сравнить музеи вооруженных сил России и Финляндии. В России речь идет о питерском Кронверке. Во дворе несколько десятков танков, САУ, гаубиц и РСЗО. Предполагается, что все это на ходу и может быть расконсервировано в любой момент. Просто добавь соляры. В самом здании несколько этажей и пять огромных залов и вдвое больше локальных экспозиций, типа оружия и брони средневековой Европы или выставки продукции "Ижмаша". За два часа я успела только пройти по маршруту, даже посмотреть толком ничего не получилось. Вход - 150 рублей, инвалидкам бесплатно.
А финский музей - это один небольшой зал. Слева плакаты с этапами развития армии, справа порядка двадцати манекенов в разной военной форме. Обмундирование преимущественно фашистское. В центре одна гаубица с просверленным дулом, две морские мины, и копия каких-то небольших фортификационных укреплений а-ля орудийный окоп. Судя по текстам на плакатах, Россия - полуспятивший агрессор (ну отжали мы у них Комарово, им все равно не нужно), фашистская Германия - преданный союзник, а НАТО - еще более преданный союзник. Цена за вход - семь евро. Время осмотра экспозиции - 15 минут, если вдумчиво вчитываться во все таблички.
И вот, я думаю, как хорошо, что у нас есть хоть какие-то военные традиции и сотни сражений позади. Исключительно миролюбивыми и оборонительными войнами мы расширили территорию на одну шестую всей суши. И потихоньку продолжаем прирастать новыми субъектами. Мне нравится, что у нас были кровавые революции и интервенции, а, скажем, в сытой Бельгии - ничего особенного. Особенно за последние сто лет. Первая сантехническая и вторая сантехническая революция. Наша история - бесконечное кровавое месиво. Только враги менялись: поляки, шведы, монголы, французы, немцы, китайцы, японцы, татары, литовцы, турки, США, англичане. По отдельности и все вместе. Неудивительно, что они считают нас орками.
Может быть, дело в том, что я провела детство в военном городке, а одной из первых детских книжек стала методичка по последствиям ядерной бомбардировки. Может быть, это выплескивается моя собственная затаенная агрессия и мизантропия. А еще вариант - это темное коллективное бессознательное широкой русской души. Не знаю.
Знаю только, что Москва своими силами сможет завоевать всю Восточную Европу. И я отдамся войне целиком. Это в крови.
1) Медея
На самом деле меня зовут Медея. Разумеется, в изложении Сенеки. Все остальные имена либо изначально лживы, либо недостаточно приоткрывают дверь в мою комнату. Я могла бы похвастаться и тем, что мое имя безымянно, но я же не дворняга, чтобы жить совсем без клички. Моя суть, атмосферное явление, выраженное через меня, заслуживает если не диссертации, то хотя бы отдельного названия в латинской кодификации. Впрочем, пыль да бурьян, зовите меня, как угодно: я смотрю насквозь. Лишь я знаю, как писать себе письма и на какой адрес слать.
2) Четвертый отдел
Я - начальница четвертого отдела. Яды и деконструкции. Я - критик этого мира, зорко подмечающая все неровности и вспоротые швы на огромном атласном полотне реальности. Речь идет о строгой иерархии, так что у меня есть начальник и есть подчиненные. Я работаю на того, кто сумел увязать мой гнев и мою гордыню в узел из металлических цепей и выбросил их в море. Вся же организация в сумме называется Театр. Мы странствующие артисты, дающие представления для одного зрителя. Возможно, это вы.
3) Беседа
Диалог представляется мне величайшей радостью нашего скучного существования. Если бы исчезли люди, я могла бы говорить с футбольным мячом. Мне хочется разузнать о собеседнике все и ответить ему встречной откровенностью. Это обогащает и облагораживает. Я люблю говорить с незнакомцами. Кто мне теперь запретит? Меня умиляют вопросы в духе: "А я вас знаю?" Нет, вы меня не знаете, в том-то и вся соль. А я - не знаю вас. Дело в том, перейдем мы черту, за которой скрывается искренность, или нет. Не надо отворачиваться. Позволяйте событиям случаться. Событие - это я.
4) Мясо
Иногда я бываю безумно голодна. При моем заболевании требуется очень много белка, а получать его из бобовых - просто унизительно. Поэтому я ем очень много мяса. За годы питания химикатами, фаст-фудом и тем, от чего многие люди воротят носы, у меня выработался уникальный метаболизм. Кажется, я могу переварить даже гвозди, если бы мне хватило ума их съесть. Пока же я довольствуюсь сырым мясом. Дважды мне приходилось сталкиваться с гельминтами, но они мне в каком-то смысле симпатичны. Такие же паразиты, как и я.
5) Безумие
Не ошибитесь. Я безумна. Я не эксцентричная, не странная, не творческая. Я обыкновенная клиническая сумасшедшая с необычайно высоким IQ и маниакально-депрессивным психозом, бросающим меня то в жар, то в холод. Иногда мне хочется смеяться, просто так, потому что весело, а потом я начинаю плакать. И вдруг мне становится так смешно, что я плачу, а меня бросаются утешать и протягивают мне салфетки. Сегодня я необычайно говорлива, а завтра вас встретит ледяное молчание царственной деменции. Не пытайтесь поспеть за моим диагнозом: он все равно обгонит вас и на втором круге толкнет в спину. Тем же, кто полагает, будто я лишь притворщица, отвечу, что тот, кто хорошо симулирует, - хорошо болен.
6) Химеры
Как у всякого человека, пребывающего в мире своих фантазий, а то и в плену бреда, у меня есть собственный лист химер. Он куда больше бестиария Борхеса. В нем около пятидесяти тысяч существ, но я бы остановилась на самых ярких из них. Эти бесы мучают меня во сне и наяву. Предводителем войска химер является Черный Человек, есенинский - не отнять, ни прибавить. Все, как положено: черный фрак, трость, котелок. Он собирает долги и вершит судьбы. По-моему, он и является моим начальником, которого я, собственно, никогда в жизни не видела, зато получала от него пространные тексты, полные ужаса и смысла. Я могу рассказать вам о демонах своей души. Вдруг кто-то из них переберется в вашу голову, покинув мою.
7) Яд
Я - отравительница. Я прекрасно разбираюсь в ядовитых веществах и травах. Скажем так, это мое маленькое хобби. Я знаю, как сделать так, чтобы человек принял яд, который уничтожит его изнутри, не оставив никаких признаков насилия. Мои составы убивают медленно. Чаще всего они приводят к коллапсу печени или отключают мозг. Как бы вам получше объяснить: они меняют человека на молекулярном уровне. Сердце возбужденно бьется в груди, когда я вижу человека, пьющего яд из бокала, думая, что там вино. Так прелестно наблюдать судороги, предсмертные конвульсии. К сожалению, я все чаще вынуждена отказывать себе в удовольствии лицезреть муки моих подопечных. Отныне я просто закрываю дверь и оставляю жертву один на один с ядом. Пусть победит сильнейший.
8) Алкоголь
Мне приходится много пить. Честно признаюсь: я ни разу в жизни не пробовала пиво или сигареты. Зато все остальное - сколько угодно. Мне нравятся крепкие напитки, которые не церемонятся с тобой. Почетное место на пьедестале занимает коньяк. Мой лучший друг и лучший друг Ремарка. Я пью его, словно древесную смолу, в которой вязнут жуки, через годы превращаясь в янтарные украшения. Еще я пью водку и виски. В последнее
Наступило бесконечное ленивое сегодня. Как давно? Целую вечность назад. Маленькая квартирка целиком в моем распоряжении. Мне не с кем ее делить. Пожалуй, только один человек подозревает о моем существовании, но он приезжает, когда я голоден. А я встал минут десять назад и проголодаться не успел.
Утро начинается одинаково. Я по привычке подхожу к окну и отвожу плотную бордовую штору. Выглядываю в окно и вижу, что погода не переменилась. Над домом висят тяжелые серые тучи, абсолютно неподвижные. Идет мелкая морось. И все окутано вязким белым туманом, сгущающимся у земли. Я вижу только белую перину, в которой утонуло все кругом. Иногда мне кажется, что вдали виднеются другие высокие дома. Но это, если долго пялиться. Я думаю, что эти ненадежные силуэты на самом деле являются миражом. Мне бы хотелось видеть там дома, вот и все.
Зато я прекрасно вижу облицованную плиткой стену собственного дома. Он явно панельный и простирается еще на много этажей вверх, упираясь в свинцовые небеса. Первое время я едва не вываливался из окна, стараясь рассмотреть, есть ли какое-нибудь движение. Так ничего и не увидел. Стена вверх, стена вниз и белесое месиво вокруг.
И ничего не слышно. Улица внизу как будто вымерла. Опять же, если вслушиваться, то начинает мерещиться тихий шелест. Словно дождь по листьям.
Я здесь под домашним арестом. Как будто обо мне забыли, мое дело затерялось в недрах какой-нибудь картотеки. Взяли подписку о невыезде и забыли провести судебное заседание. Только один человек помнит. Не обо мне - о моем голоде.
Пусть я остался без права покидать эту квартиру, но сперва у меня хотя бы были личные вещи. Например, у меня на полке стоял радиоприемник на батарейках. Этот приемник транслировал только треск и белый шум. Проведя здесь какое-то время, я начал ценить любые звуки. Даже эту трескотню. Я врубал приемник и жадно вслушивался в мешанину помех. Вдруг однажды там проскочит выпуск новостей или попсовая песенка.
Все кончилось моим поражением. Я перестал чего-то ждать. Сам вынул батарейки и выкинул в окно, чтобы не искушать себя бесплотной надеждой.
Зато у меня до сих пор работает телефон. Я набирал тысячи разных номеров, помногу часов, но везде слышались длинные гудки. Только один из них соединил меня с человеческим голосом. Сто:
-Точное время: шестнадцать часов, шесть минут, шесть секунд, - механически повторяла оператор, когда бы я ни позвонил
Я в аду.
Если признать этот факт, станет легче. В чем я виноват? Не знаю. Не понимаю, почему даже должен чувствовать себя виноватым. Обычная жизнь, никого лишний раз не обижал. Еще я не помню свою смерть. Такое ощущение, что ее не было. Это пугает больше всего.
Нет, я во сне. Просто в кошмаре, который никак не прекратится. У меня бывало такое, в детстве. Когда ложишься спать на пять минут, а может приснится сон, в котором очень реалистично пройдут два дня. Так и здесь, хотя мой сон уже чересчур затянулся.
Я пытался покончить с собой, разумеется. И вены вскрывал, и вешался на трубе. Когда сознание покидало меня, я тут же приходил в себя в кровати и снова видел эту чертову туманную стену. Страшнее всего было выброситься из окна. Я так и не долетел до земли. Этажи проносились мимо, будто до земли несколько километров. А потом я проснулся в этой же комнате, и сердце колотилось, как безумное.
Глотнул воды из-под крана. У меня маленькая, непримечательная кухонька с плитой, раковиной и пустым холодильником. В углу огромная гора купонов, вырезанных из рекламного проспекта. Я перестал собирать их, когда купонов перевалило за тысячу. Счет здесь бессмысленен. Сперва я ключами делал зарубки на обоях в коридоре, всякий раз, когда просыпался. Потом подумал, что не стоит вести дневник или вообще какие-то записи, если самым важным фактом будет то, что ты проснулся.
Мне оставили жизнь, лишив меня таковой.
По крайней мере, они так думали.
Способность страдать атрофировалась одной из первых. Я отпустил всю свою прошлую жизнь, день за днем. Одни мысли я отпускал, как тонкую нить воздушного змея, после чего они легко улетали в туман. Другие мысли я отпускал, словно камни в воду - бултых! - и они идут ко дну. Все ушло. В комнате не осталось ничего, кроме меня, а во мне не осталось ничего вообще. Я стал пустой комнатой без мебели и жильцов.
И мне стало все равно. Так легко и глупо.
Интересно, первый день жизни человека и последний - похожи? Такие вопросы занимают меня теперь.
Горячая ванна стала моим любимым времяпрепровождение¬м. Точнее, не горячая, а теплая, ровно под температуру моего тела. Я каждый день погружаюсь в нее, как в желе. А потом закрываю глаза и растворяюсь в первичном бульоне. Я запираюсь в ванной от дневного света. Здесь можно погрузиться не только в воду, но и в темноту. Через некоторое время полностью теряется ощущение тела. И только тихий
Здравствуйте, мы еще не знакомы.
Я весна . Вы не ждали так скоро ?
Выходите скорее из дома ,
Чем вам стены милее простора?
Я любовь честная, солнечная
Для поэтов. Мечты не забуду -
Отгоню от них скуку, простуду,
Уберу всю грязь, как горничная.
Ради ваших снов, ради ваших грез,
Ради песни той, что унес мороз,
Стану музыкой, вдохновлю вьюрков
Пробуждать рассвет. Будет тяжело:
Прислонись к сосне, чтобы сберегло
Сердце буйное шепот родников.
Здравствуйте, мы еще не знакомы.
Протянуть вам на поцелуй руки?
Помягче прошлогодней соломы
Есть что-то? После долгой разлуки
Каждый косится на меня волком.
Что мне сделать, чтоб вы не скалились?
Поглядите, как ожил алый лист.
Не носите в себе льда осколки.
Я не зима. Я не холодна.
Со мной свет, я не буду одна
Запираться в башне. Поспорим,
Что завтра вы бросите вилы,
И кто был злодей - станет милым.
Я весна . Вы не ждали так скоро ?
Я весна . Вы не ждали так скоро ?
Вас зима заставляла пугливо
Озираться и дергать затворы,
Отводить ваши взгляды стыдливо.
Бросьте! Полно вам ! Отступили уж
Бесконечные вьюги и льдины.
Перед вами такие картины!
Ожила заря. Кошки пили луж
Молчаливую воду. Галеон,
Из простой деревяшки, вдали он
Исчез в жемчужном ручье. Ведомы
Мы все: всех нас манит приветливый свет
Нового дня, что вьюрками воспет.
Выходите скорее из дома !
Выходите скорее : из дома
Выносят диван на крыльцо, ставят
Его, валятся: та же истома,
Та же лень свою песню гнусавит.
Вы что, окончательно спятили?!
Вам плевать: что зима, что суббота.
В головах бродят только заботы
О цене и о покупателе.
Тьфу! Одни дети сбежали во двор.
Карандаш точит папа договор
Подписать, в нем ни слова простого.
Я стучусь им в стекло, им на кухню.
Как еда, могут люди протухнуть.
Чем вам стены милее простора?
Чем вам стены милее простора
Крыши дома, в котором живете?
Мхом пошла, обезлюдев, контора,
Плесень на прошлогоднем отчете.
Так уходят и хлопают дверью.
А ведь люди стареют внезапно.
Разве жизнь строится поэтапно?
Ведь достаточно перестать верить
В Санта-Клауса, в Бога, в приметы,
Чтоб забыть на вопросы ответы.
И сидеть, размышлять, полдничая.
Поэту не хочется маяться,
Когда рядом ходит красавица.
Я любовь, честная, солнечная.
Я любовь честная. Солнечная
Сторона улицы приятнее
Теневой. Известно скромничая,
Любовь кажется нам опрятнее
Навязчивых чувств. Всех ухажеров
Проверяйте на прочность и верность
Мечте. Та самая эфемерность,
Что важнее любых разговоров.
Еще любить надо отчаянно:
Щвейцарца, а может, датчанина
Глупца, скупца, а может, зануду.
Если любишь, то выше дивана,
Выше оценок. Музой я стану
Для поэтов мечты. Не забуду.
Для поэтов мечты не забуду
Раскрасить ярчайшими красками.
Каждому выдам по изумруду
Пусть они отвечают сказками
О том, чего нет, но должно было
Давно воплотиться в реальности.
Мечта - это знак гениальности.
Будущее, оно не уныло,
Оно ждет нас в лифте, словно консьерж.
Так получилось, это закон. Съешь
Днерождественский торт из посуды,
Подаренной год назад. Стань старше.
Поэтам постелю спать на замше,
Отгоню от них скуку, простуду.
Отгоню от них скуку. Простуду
Подхватить умудрятся, без шапки
Отправившиеся на запруду.
Туда, где деревянные шатки
Мостики. Отчего же я о них
Забочусь? Почему наблюдаю
Ревниво? Приставать к скупердяю
Нет смысла. Иной назначен жених
Мне - тот, который полюбит меня ,
Кто помчится, светлый образ храня,
Вперед. Вперед! Трасса гоночная
Изобилует поворотами.
Я буду ждать . Займусь заботами:
Уберу всю грязь, как горничная.
Уберу всю грязь. Как горничная,
Мы иногда прибираться должны.
Машина снегоуборочная
Исправляет безнадежность зимы.
Вам повезло: есть время исправить
Свои недостатки, раздать долги.
Обновить платье, сменить сапоги.
И пойти веселиться в дубраве.
Я принесла время. Стрелки часов
Не будут нестись, словно стая псов,
Желая нагнать вас среди берез
И отгрызть воскресенье. Шагаю,
Прохожих приучаю к Граалю
Ради ваших снов, ради ваших грез.
Ради ваших снов, ради ваших грез
Я не помню такого ажиотажа во время чеченских войн. Даже когда на реке взорвали дом. Даже когда мой поезд не доехал до работы по красной ветке. Не было истерии, не было войны идей. Грузинская война и недели не продержалась. Все заявления и аналитика были сделаны постфактум. Сирия была ловкой шахматной партией. Египет, Израиль, Ливия, "drôle" de guerre au Mali - все это так далеко от нас.
Наверно, сыграли роль три фактора. Во-первых, территориальная близость. Подбрюшье. Это даже не Карабах и не Приднестровье - это сразу за воротами. Во-вторых, сроки войны. Будем считать, что весь этот бардак начался в ноябре-декабре. В любом случае, полгода. И все эти полгода Майдан умудрялся подкидывать хотя бы одну-две новости в вечерние телеэфиры. Мы есть то, что мы смотрим по ТВ. Мы такие, на каких новостных лентах зависаем. Мы живем этой войной. В-третьих, в конфликт примешалась потрясающая степень мифологизации. Тут и "братский народ", и фашисты, и пиндосы, и кровожадные commie русские, пятая колонна, Крым-наш, и санкцисты из ЕС и Конгресса. Все кипит в дьявольском котле.
Пожалуй, это война, на которой воюют журналисты. Нон-комбатанты? Вы смеетесь? Новостные сюжеты разожгли больше войн (а еще чаще они раздували пламя, не давая ему потухнуть), чем генералы. Молчание пушек - дарит жизнь кому-то на пару часов. Молчание прессы - убивает сотни на протяжении нескольких месяцев. Человек с онлайн вещанием может сделать на этой войне куда больше, чем рота пехоты. Вот тандем офицера Стрелкова и пиарщика Бородая, вот ведение боевых действий в фейсбуке Авакова, вот суматоха вокруг Боинга. Вот настоящая война, решающая будущее этих территорий.
Сколько людей уже перессорилось на фоне войны? Сколько родственников и друзей по разные стороны границы вдруг начали ненавидеть друг друга? Эта ненависть уже живет в нас, дайте только отмашку, и она выплеснется. Дайте право Воронежу напасть на Самару, и они раздолбают ее, как Ичкерию. Дайте отмашку, и Южное Бутово нападет на Северное и будет отрезать головы пленным. Мы сорвемся в пропасть, стоит только человеку на экране дать нам волю.
А сколько людей подсели на иглу новостного насилия? Щелкать каналы, обновлять ленту, лишь бы посмотреть, что там у хохлов сегодня. Уже никто не помнит, почему идет война. Причины нужны, чтобы начать войну. Casus belli. А чтобы продолжать войну причин не требуются. Нужны только люди и патроны.
После каждой истерики всегда приходит приступ опустошенности. Все эмоции выплеснуты, слова выкрикнуты, внутри ничего не осталось. И на этот Боинг взираешь с таким же равнодушием, как и на прогноз погоды.
Грачи выжигают землю в Донецке. СМИ выжигают землю в ваших мозгах, чтобы там тоже пятьдесят лет ничего не росло и не работало. Пост-травматический синдром у целого мира. Эхо войны.
Есть непреодолимые вещи и явления. Я не видела дураков, которые бы пытались остановить поезд на выезде из тоннеля, вытянув руку поперек движения. Есть непреодолимые чувства и интенции - с ними тоже бесполезно бороться. Можно бежать от них, прятаться, но они все равно догонят. Ведь устаешь вечно бежать от самой себя.
Наверно, это поступь судьбы. Не ручаюсь утверждать, что такое бывает у каждого. Нет, у заурядности нет ни судьбы, ни имени. Посредственность не ведает пути. А может, наоборот, те, у кого нет этой всесильной тяги, становятся никем.
Я вижу, как на площадь выезжает окованная металлом массивная колесница. Лошади тяжело дышат и рвутся грудью вперед. Толпа яростно приветствует возницу. А потом люди бросаются под колеса. Хрустят позвонки. Черепа раскалываются, как перезрелые тыквы. Пусть хоть вся толпа с площади ляжет на пути у колесницы - она промчится дальше.
Погибнуть под колесами джаггернаута - это ли не самая великая честь для тех, у кого нет своей судьбы?
Я плохо рисую. В детстве получалось отлично срисовывать животных из энциклопедий, но после того, как родители выкинули все мои рисунки под предлогом уборки секретера, я раз и навсегда охладела к рисованию. Но когда мне скучно, я начинаю автоматически водить по бумаге корпоративной ручкой. Иногда это рисунки, свойственные шизофреникам: множественные лица, иногда паранойяльные узоры, очень сложные и четкие. Последнее время я рисую грибы.
На полях каждого еженедельного отчета вырастают пухлые подосиновики, кучкующиеся опята, статные поганки, окаменелые трутовики, корявые сморчки. И все они пускают грибницу, переплетают ее друг с другом. Грибница впивается в текст и высасывает из него жизненные соки. А потом я отрываю красные глаза от листка и вижу людей, поросших грибами.
Все мы вдыхаем споры грибов каждый день. Они оседают у нас на коже, на слизистых. Только наш иммунитет не дает им прорасти. Иногда грибы все же прорастают очень глубоко внутри человека. Вы ведь все знаете, что основа гриба - это мицелий, а не плодовое тело, да? Так вот, если в человеке проросла грибница, то он уже слегка гриб, он уже носитель и распространитель. Все внешние проявления заразы обусловлены тем, что гриб изъел больного изнутри.
Иногда я подхожу к человеку, хлопаю его по плечу и протягиваю ему мясистую пористую губку из слизистой массы.
-Смотри, это росло у тебя на шее.
Он недоумевающе смотрит и говорит:
-Забавно.
Дожили.
Меня курирует "Ателье_вязаных_идей".
Жизнь - это боль.
P.S. Спасибо, что не "бессвязных".
[424x600]
Сунь Цзы сказал: "Форма сил армии подобна воде. Форма воды - избежать высот и стремиться вниз. Форма сил армии - избегать полноты и наносить удар по пустоте. Вода оформляет поток в соответствии с местностью, армия идет к победе в соответствии с врагом. Поэтому у армии нет какого-нибудь постоянного стратегического расположения сил; у воды нет постоянной формы."
Звон пустоты зовет меня, как телефон. Просит подойти и ответить. В этом нет ничего сложного. Пустота, в свою очередь, может ответить тебе лишь тем, чем ты ее наполнишь.
Я решила начать с пустоты. Вполне традиционное начало. Это даже не E2-E4. Я только-только начала выставлять фигуры. Я издалека гляжу на крепости в ущельях, на царские дворцы и роскошные кварталы. Сады, фонтаны, павлины. А я - нищенка и наперсточница. У них есть города, зато мне безраздельно принадлежит пустота. Пески в пустынях принадлежат мне. Я могу набрать их столько, сколько не смогу унести.
Пока я бегаю вслед за караванами с протянутой рукой. Чем хороша пустота? В ней нельзя скрыться. В пустыне навьюченных верблюдов видно за многие километры. Я поднимаюсь с пылающего песка, омываю потрескавшиеся губы водой из фляги, и бегу к ним, надеясь, что это не очередной мираж. Что ж, раньше и этого не было. Раньше у меня была только голая пустыня. Можно сказать, что мой прогресс зашкаливает и сравним только с образованием вселенной. Из ничего я породила хоть что-то: соринку-крупинку, но она значит больше всех крепостей мира.
Я буду течь, как река. Я буду водопадом, бурным горным потоком, спокойной гладью и зацветшим болотом. И так до тех пор, пока не уткнусь в границы мирового океана. Мы смешаемся и утонем друг в друге. И вместе мы породим цунами, которое смоет все то, что мне пришлось огибать в пути.
Шуты, арлекины, клоуны всегда занимали особое место в культуре человечества. Ни у кого не было столько полнокровных ипостасей: и безумная (готэмский Джокер, Кефка из шестой фантазии), и ужасающая (кинговский Пеннивайз), и мудрствующая (Вамба из "Айвенго", архетип шекспировского шута), и даже драматично страдающая ("Шут" Вяземского, Арль из Chrono Cross). Словом, все оттенки смысла под одной личиной скомороха.
Может быть, все дело в маске? Ведь когда-то маски олицетворяли богов, духов, саму жизнь. Маска страха, маска горя, маска глумливого смеха. На самом деле, маска не скрывает, а выражает чувства. Это немецкие романтики внесли новые коннотации, связав маску с лицемерием и обманом. Мы же знаем, что все не так. Обманывают люди, а маски - честны до конечного предела.
Да, к шутам было особое отношение. Однако их никогда не считали необходимостью. Есть шут - нет его, не велика разница. Он не печет хлеб, не кует мечи и даже не клянчит милостыню у церкви. Он не вписывается в систему общества. А значит, его можно без потерь выкинуть, а вместе с ним и карнавал, как кульминацию шутовства. На качестве хлебов и мечей это никак не отразится.
Точно так же и с картами. Джокер есть во многих колодах, но он не нужен почти ни в какой игре. Нельзя обойтись без шестерок, без тузов, без дам и королей. А джокер - пустая, нелепая карта. Шут даже ничего не обозначает. Он просто становится той картой, которая в данный момент нужна. Он - ноль даже в таро.
Но почему тогда мы отдали арлекинам высшие проявления людской натуры: смех, безумие, мудрость, трагедию, страх? Потому, что на хлебе держится жизнь утробы, а на смехе - жизнь души.
Джокер - кузнец небесных мечей.
Полная Луна через окно смотрела, как один человек поздно ночью жарил на кухне тефтельки. Луна любила смотреть на людей и размышлять об их бренности. При ее массе в 7,3477·10^22 кг, экваториальном радиусе в 1738,14 км и возрасте, равнявшемся 4 млрд 527 млн лет, она принципиально не могла понять, как устроены люди на Земле, и как они умудряются жить в таких некосмических масштабах. Но больше всего ее завораживал этот фантастически нелепый, буквально идиотичный человек, который посреди ночи стоял посреди кухни в старой футболке и трусах-семейниках и с аппетитом смотрел на дожаривающиеся тефтельки.
Луна могла бы смотреть в открытый космос, на Солнце или на Марс, но ее взор все время возвращался к земному абсурду. Эти мимолетные люди даже навевали вдохновение, напоминали об эфемерной жизни, которую она так и не познает. Луна любила людей, а больше всего того человека с тефтельками, чье существование лишено хоть крупицы смысла с космической точки зрения. Луна смеется и радуется.
А он продолжает жарить тефтельки и даже не догадывается, что сводит Луну с ума.
Oui, mon cher, я выжила. Ты удивлен, но не разочарован. Чего ради я воскресла, если из того мира со мной осталось тяжелое знание о смерти и бесконечном времени? Я способная ученица, раз умудряюсь умело маскировать побои, синяки на скулах. В последнее время все мои деньги уходят на белый грим.
Я убеждена, что все есть игра. Игра в жизнь, в Бога, в литературу. Существуют жесткие рамки, правила. Нельзя перепрыгивать через строчки, нельзя перешагивать через людей. Игра на сцене, у всех на виду. Я знаю, чего хочет публика. Зритель ждет, что я буду рыдать во весь голос, хохотать, пламенно изъясняться в любви и заламывать руки в истерике. Зритель ждет, что под давлением софитов я буду истекать слезами и потом. Зритель тщится увидеть меня обнаженной.
Эти люди, поглощающие меня вместе с попкорном, утягивающие в болото своих глазниц, сами не знают, чего они хотят. Они путают истину и стриптиз. Я знаю, что никто не отнесется ко мне серьезно, mon cher, они видят во мне забавное развлечение между обедом и вечерним киносеансом. Будь тут хоть один человек, узнавший меня, я бы стянула кофту без колебаний. Именно стянула: без шоу, без танцев и соблазнительных улыбок. Только это уже не игра.
Пауки умирают в собственной паутине. Что я наплела? Темный и отвратительный угол между раковиной и плитой стал моим домом. И возвращаясь сюда по вечерам, я не испытываю ничего, кроме мрачного удовольствия. Бессмысленно восставать против своей природы. Труса не заставишь нести знамя впереди полка, храбреца не заставишь подписать капитуляцию, будь он окружен хоть втрое большим войском. А я не могу перестать играть. Что-то рухнет, если я выйду на улицу без грима – и во мне, и в мире. Я привыкла ловить взгляды, заманивать ложью и блеском провинциального кабаре. Но зрители отводят глаза, когда открываешь лицо, выставляя свежие гематомы. Так работает правда – всем неловко, всем стыдно. И мне тоже, когда я признаю, что меня можно ударить.
Я совладала со многими тварями: познакомилась с черным человеком, подружилась с туссиновой феей. Но как приручить правду, если я боюсь ее до оторопи? Как управлять тем, от чего бежишь, словно от камня, катящегося с горы? В итоге, у меня не осталось другого выбора, кроме как закрепить честность главным правилом игры. Fair-play, это не только правило чопорных гольфистов, но и смысл жизни.
И теперь я выхожу на сцену для того, чтобы они поперхнулись своими коктейлями. Я бы могла симулировать сумасшествие, улыбаться и сентиментально пускать слюни – ведь зритель любит сирых и убогих. С их помощью можно показать милосердие. Но что, черт возьми, делать с ней, когда она стоит без одежды и пристально, с ненавистью смотрит в зал, заставивший ее сбросить платье? Люди, не дожидаясь сдачи, бегут в гардероб. Перед сном они почитают газету, постоят под душем и примут десять капель валиума, лишь бы она не явилась им во сне. Призрак, разрывающий ньютоновскую механику обывательской жизни.
Mon cher, я люблю людей и люблю хороший перфоманс. Мы оба хотим, чтобы наше заведение пользовалось успехом. Поэтому никто и никогда не познает, что скрывается под маской.
Почему-то с каждым годом людей, считающих, что мы живем в идеальном мире, становится все меньше. И никто не может с уверенностью стукнуть себя кулаком в грудь и громогласно заявить: «Я счастлив! Я доволен тем, что есть!». Ведь никто не уверен, не доволен и, в результате, не счастлив. Повсеместная распространенность упаднических взглядов и сомнений в правильности существующего порядка вещей не может не привлечь нашего пристального внимания. Так давайте разберемся, в чем же суть проблемы.
Джон Фаулз, писатель, в своем эссе «Аристос» выдвинул предположение о существовании в человеческой психике четвертого уровня – «Немо». По классической фрейдистской раскладке наша личность представлена в виде трех частей. Ид – наше бессознательное: сны, потаенные желания, нереализованная агрессия, абсолютно потребительское желание получить всевозможные наслаждения и причем прямо сейчас. Супер-Эго навязывает требования и предписания социума, всячески ограничивает разрушительные личные потребности, дает социокультурный идеал и толкает к нему стремиться. И есть Эго – тоненькая прослойка разумного сознания, зажатая между этими двумя монстрами. И все время приходится делать выбор между тем, чего хотим мы, и чего хотят от нас. Станешь тут несчастным, когда рвут в разные стороны…
Однако в последние годы двадцатого века ситуация накалилась до предела из-за того, что на политической арене появилась еще одна сила, и имя ей Немо. Что же это такое? Немо – это страх: страх смерти, страх перед будущим. Еще точнее, это страх перед безвестностью, перед потерей индивидуальности.
Нет, серьезно, посмотрите вокруг себя. Сколько людей бродит по улице, с виду у них одинаковые куртки, лица, жизни, это ведь неприятно быть одним из них, как вы там говорите: «частью стада»? Человека мучает мысль, что он проживет обычную жизнь. Не станет звездой рок-н-ролла, великим писателем, магом, наводящим порчу на многочисленных недругов, искусным манипулятором, сильным и отдающим лидером или, на худой конец, героем любовником. Ведь в информационную эпоху, как никогда раньше, стал очевиден разрыв между тем, что нам предлагают телевидение, книжки про иных и интернет, и тем, что мы имеем на самом деле. Получается, наш несчастный клиент страдает не от того, что у него плохая жизнь, а от того, что жизнь у него не такая, какую он хочет. Центральной мотивацией становиться выделиться из толпы, любыми способами: хоть стишками, хоть нацепив на себя сотню безвкусных погремушек. Не важно – важно стать уникумом, который возвысился над толпой. И если ради этого придется стать изгоем и неудачником – пусть так. Всегда можно списать на неприятие стадом.
Человек вынужден соответствовать своим фантазиям. При этом часто забывается, что великие дела совершаются поэтапно, а выдающимися личностями становятся по мере совершения великих дел. Но для нашего человека самоутверждения приравнено к вопросу жизни и смерти. К слову сказать, немаловажную роль в процессе нагнетания напряжения играют такие же жертвы Немо, демонстрирующие ложную модель поведения. Можно с уверенностью сказать, что один персонаж, добившийся относительной известности в скором времени будет окружен копиями. Таким образом, из стада тех, кто ходит на работу и живет, своей жизнью, человек перетекает в стадо тех, кто живет выдуманной жизнью и нередко теряет работу, из-за того, что сохранение девственности своего внутреннего мирка становится приоритетной целью. И все ради того, чтобы не выглядеть перед Немо голым и беспомощным.
Но, как говорили в «магазине на диване»: и это еще не все. Господин Эрих Фромм проводил различия между продуктивной активностью и пассивностью человеческого бытия. С его точки зрения, любой, кто не является эмоциональным уродом, ощущает себя субъектом свой деятельности. Стало быть, является деятелем, творцом, погруженным в процесс созидания. А если мы ощущаем наш труд навязанной обязанностью, то, о каком активном включении может идти речь? Смех в том, что человек, бегущий от Немо, только ту деятельность способен воспринимать, которая взывает к его пассивности, к потребительским интенциям. И человек приучается только переваривать события, эмоции, впечатления, не умея их создавать или воспроизводить.
Как же бороться с Немо? Да никак! Кто менее зависим – тот первым уйдет с войны. Это такой конфликт, в котором невозможно победить. И самым разумным выходом будет вообще не ввязываться в эту надуманную войну за иллюзии. Мечты надо воплощать в жизнь, а не пристраивать по вечерам к воздушным замкам новые этажи. И надо научиться наслаждаться жизнью: впитывать каждый кусочек. Съели пироженку – славно, кошку погладили – приятно, автобус пришел – замечательно. И не надо подменять простые радости сложными и надуманными ожиданиями. Ведь пока вы
