-Вот, надрез делается вот так. Теперь сливай кровь. До тех пор пока она не изменится. Эта густая багровая жижа должна стать более жидкой и светлой. Это будет означать, что дурная кровь ушла.
Выдав распоряжения ученику, Амальрик отошел к окну и отворил ставни.
-Нужен свежий воздух. Здесь очень душно.
Амальрик считался умелым доктором и алхимиком. Знатные горожане часто посылали за ним, когда заболевали. Он знал, как лечить разные недомогания, и, порывшись в своих аптекарских порошочках, всегда находил какое-нибудь полезное снадобье.
В этот день он навестил богатого купца, страдающего от лихорадки. Сын купца мучился от огней святого Антония. Erysipelas. Несчастный ребенок. Амальрик облокотился о подоконник: со второго этажа этого дома открывался прекрасный вид на рыночную площадь и церковь чуть вдали. Возле храма Божьего всегда толпились десятки людей. Они падали на ступени и поднимали руки к небу, захлебывались в молитвах.
Vae aetati tuae, глупый город. Всех больных и убогих ты пригрел у себя на груди. Нищие, прокаженные, проклятые - они всегда вместе. Всегда сбиваются в стаи. Нет шансов исцелиться у человека, пока он не покинет такое общество. Болезнь будет липнуть к нему снова и снова. Таков герб этого скорбного сословия.
-Мастер! Дурная кровь вся вытекла!
-Протри рану чистой повязкой и положи на нее медную пластину!
-Хорошо!
Амальрик подошел к постели больного. Он бегло осмотрел купца и уже собирался уходить, когда дородная кухарка поднялась из кухни и поставила на столик перед кроватью кувшин с водой. Доктор забрал кувшин, принюхался и с отвращением выплеснул воду в окно.
-Вы это пьете? - обратился он к купцу. - Это uncta aqua. От нее развиваются ваши болезни. Никогда не черпайте воду из городского колодца. Если хотите чистой воды, посылайте слуг к лесным родникам. А лучше пейте вино или пиво. Уж лучше иметь легкое расстройство головы, чем in toto corpore fluctum facere.
Купец испуганно пообещал, что больше не сделает ни глотка воды из городских источников.
Доктор удовлетворенно кивнул.
Можно окружить себя прислугой, охраной, неприступными стенами. Но что ты скажешь болезни, коли живешь в грязи?

-Если хочешь избавиться от чего-то навсегда, то из жизни придется вырывать несколько страниц, так как написанное отпечатается на других листах. - произнесла Медея, глядя, как девочка со слезами разрывает свой дневник и подбрасывает листы в догорающий костер.
Медея обошла девушку и встала у нее за спиной. Снег под ее каблуками хрустел тихо и вкрадчиво, не так, как у остальных людей.
-Почему ты плачешь?
Девушка не отвечала. Ее била сильная дрожь от озноба. Трясущимися руками она вырывала по нескольку листов за раз из красивого ежедневника с кожаной обложкой. Когда-то эта книга была прекрасна. Ей можно было хвастаться перед подружками. Но теперь страницы за секунды сгорали в покрытой сажей бочке.
-Знаешь, сначала сжигали газеты. Огонь слизывал рожи политиков и олигархов с первой полосы. Потом в огонь отправились умные книги. Мне было искренне жаль, и я помянула книжный геноцид доброй флягой коньяка. И вот сегодня я впервые увидела, что кто-то сжигает свой дневник. Тебе, должно быть, очень холодно.
-Оставь меня. Ледяная ведьма. Мы умираем, а ты издеваешься.
-Я родилась на севере. Я выросла на севере. В этом вся моя вина? В том, что ваши морозы для меня - бодрящая оттепель?
-Ты равнодушна. У тебя сердце, покрытое ледяной коркой.
Девушка не выдержала и бросила в огонь остатки книжки. Ее замерзшие ладони жадно впитывали остатки тепла. Медея покачала головой и села на обледеневшую парковую скамью рядом с костром.
-Ты знаешь, что такое Февральская Метель Душ?
-Нет.
-Северный ветер пронизывает людей насквозь. Он вырывает у них что-то важное. Иногда идешь и не понимаешь, что это падает с неба: то ли звезды, то ли снег. Снежинки тают и растворяются, но при этом светятся изнутри. Берешь эти снежные души в руки, дышишь на них - и они тают, бегут проточной водой. В метель я шагала прямо по душам, и они скрипели под ногами. Великая метель.
Девушка присела и прислонилась к остывающей бочке. Страниц дневника хватило совсем ненадолго. Истории о влюбленностях, великие мысли и повседневные дела не смогли обогреть ее. Девушка постепенно погружалась в сон.
Медея распростерла над ней руку и произнесла:
-Отдайся северному ветру. Отрекись от всего, что держало тебя здесь. Пусть великая метель обнимет тебя и успокоит жар.

Он сидел на ступенях храма и ел сырое мясо. По его рукам тек кровавый сок. С громким чавканьем книжник предавался трапезе.
Толпа обступила его за минуту. Мужчины и женщины роптали, а дети подбирали небольшие камешки и швыряли их в книжника. Он не обращал на них внимания и впивался зубами в мясо.
-Как смеешь ты, Эзра, есть некошерное мясо, когда все мы готовимся ко дню Девятого ава?! Мы изгоним тебя из общины в пустыню! Пусть даже псы побрезгуют твоим трупом!
Эзра дожевал последний кусок мяса, облизал пальцы от крови, поднялся и обвел взглядом разъяренных людей. Книжник слыл умнейшим человеком, говорящим на языке ветвей, но даже для него это было слишком. Сегодня он переступил черту. Они бы разорвали его на части, если бы не боялись осквернить храм еще сильнее.
-Я отправлюсь в пустыню, но сделаю это сам. Сегодня мне открылся замысел Создателя. Я ем мясо потому, что оно вкусное. Создатель желает насладить меня, и кто я такой, чтобы противиться Его воле? И кто вы такие, чтобы мешать Ему усладить меня? Существует четыре степени наслаждения. Первая, самая низкая ступень - наслаждение тела. Вы - трупы, мертвые тела, потому что навеки скованы в желаниях своей телесностью. Те из вас, кого люди считают лучшими, освоили следующий способ наслаждаться. Вы раздаете милостыню, помогаете ближним. Все для того, чтобы получить удовольствие. Я был лучше, чем лучшие из вас, и старался творить добро во имя Господа. Но теперь я познал гениальность замысла Творца. Он не желает никому зла, в Нем нет болезней, нет смерти, нет боли. Он лишь испускает свет, пронизывающий нас ровно настолько, насколько мы готовы выйти ему навстречу. Высшая ступень наслаждения - наслаждение во имя Творца. Я исполняю свое предназначение на этой земле. Я все ближе приближаюсь к оглушающему своим светом Создателю. Отпустите меня. Вы ничего не поймете.
Люди расступились перед ним, как перед безумцем.
-Он спятил, он одержим, он порочен, - шептались, до тех пор пока его фигура не скрылась за горизонтом.
Никто не сомневался, что он умрет.
И это бы лишь укрепило их веру, которую Эзра пытался пошатнуть.
Веру в тяжелое бремя человеческое.

Между домами расположился небольшой уютный дворик с игровым городком. Окрестные дети проводили все время там. Некоторые даже не могли никуда уйти, поскольку заботливые родители поглядывали на них в окно. Май. День. Солнце. Только что ребята постарше закончили гонять мяч, их сменили дошколята, дорвавшиеся до площадки, где они играли в салочки.
На лавочке сидел чернявый паренек. Цыганенок или еврейчик. Обычно там разваливались окрестные бабки, но в этот раз они не стали подсаживаться. Видимо, из каких-то ксенофобских побуждений. Он сидел и внимательно наблюдал за детьми.
Дети резво носились друг за другом. В какой-то момент роль воды перешла к маленькой девочке с двумя косичками. Она бегала медленно и сильно задыхалась. Разумеется, другие дети под общий смех уходили от нее без особых проблем. Она заплакала от обиды и бессилья. Словно он только этого момента и ждал, цыганенок поднялся со скамьи и подошел к девочке. Он опустился перед ней на колено:
-Не плачь.
Девочка хотела отвернуться, чтобы спрятать слезы, но он схватил ее за плечи и повернул к себе лицом. Глаза в глаза.
-Я знаю, как выиграть.
-Как?
-Тебе надо стать шпильбрехером.
-Это как?
-Шпильбрехер - это человек, ломающий игру. Ты заведомо проигрываешь остальным, ты не можешь их догнать. Не бегай за ними. Они легко уйдут в сторону, видя, что ты пытаешься приблизиться к ним. Стой здесь. Ты - вода. Без тебя игры все равно не будет. Им придется самим подойти к тебе. Как только они подойдут к тебе на один рывок - хватай. А потом снова беги. Будь шпильбрехером только если проигрываешь. Только тогда, когда сами правила не дают ни шанса на победу.
-Спасибо. Как тебя зовут?
-Урфин. Ну что, попробуешь?
-Угу. - девочка всхлипнула и вытерла слезы.
Урфин вернулся на скамейку. Дети настороженно следили за чужаком.
Быстроногие мальчики подначивали девочку с косичками, но она оставалась на месте. Другие девочки кривлялись и вихлялись, но, ведомые игрой, подходили все ближе. Неожиданно она напрыгнула на подошедшую ближе девочку и вцепилась ей в руку: "Ты вода!". Та опешила и даже не пыталась увернуться.
Дети разбежались от новой воды. Девочку с косичками поймал ее отец. Бдительная бабка со второго этажа уже успела рассказать ему, что девочку под окном хотят украсть цыгане.
-Где он?! Где этот урод! - кричал отец, нашедший только пустую скамейку - Зачем он подходил к тебе?!
-Он учил меня играть! - вырывалась девочка.
-Дома! - отец шлепнул ее по попе. - Дома я тебя научу играть!
Во внутренних двориках с игровыми городками в центре не принято разговаривать с чужаками.
 

Он сидел за столом и попивал чай. Маленькая каморка погрузилась бы во тьму, если бы не четыре экранчика на стене, транслировавшие изображения с камер. Так безопаснее: узнавать все о своих гостях. Он, хихикая, размешивал ложкой сахар, изредка отвлекаясь на наблюдение за мониторами: хорошие камеры, дают четкую картинку даже в темноте. На нем был серый свитер, поношенные джинсы и кроссовки, на голове красовался темно-фиолетовый цилиндр, идущий вразрез со всеми нормами вкуса.
В комнатке царил творческий беспорядок: вокруг валялись конечности от пластмассовых манекенов, даже на столе, рядом с чашкой, лежала женская рука, отделенная от туловища. В темноте они выглядели, как расчлененные трупы, настоящие.
Камера, направленная на входную дверь, уловила движение. Кто-то вошел. Он отставил чай и, поднявшись со стула, стал с интересом изучать чужака. Невысокий рыжий человек в коричневом плаще с потрепанным саквояжем. Он глядел, в основном, под ноги, так что лицо было почти не рассмотреть. Вел он себя обстоятельно, по-деловому. Тщательно закрыл за собой тяжелую металлическую дверь и подергал ручку для верности. Потом он отсалютовал камере, после чего направился в центр зала.
Неужели чужак знает о наблюдении? Хотя это и не тайна, но все же…
Незваный гость появился на соседнем мониторе. Эта камера давала панораму первого зала. Большое помещение, посреди которого стоял гигантский вытянутый стол. За ним восседали механические куклы, дергающиеся в полумраке. Это они так изображали чаепитие: лязгали своими металлическими суставами и грохотали, резко ставя чашки на блюдца. Разумеется, чай они не пили, поскольку могли испортиться. Одно место за столом всегда оставалось свободным, если кто-нибудь придет. И вот, он пришел.
-Я искал тебя, Кукольник, - произнес Рыжий, усаживаясь на свободный стул. Одна из механических кукол со страшным скрежетом предложила ему угоститься чайком.
Он вздрогнул. Почему Рыжий выдумал такое слово? И что в нем кажется знакомым? Он решил понаблюдать за наглецом еще немного. Вдруг назревает что-то забавное?
-И найти тебя не так просто, - продолжил он, с важным видом поставив саквояж на стол, - Заброшенная фабрика на окраине города. Краска на стенах потрескалась, обнажив кирпич, свет никогда не загорается. Никаких признаков жизни. Разве что по ночам иногда гудят громоздкие механизмы. Что они производят?
Кукольник продолжал наблюдать за Рыжим. Он не так прост, как кажется. Не похож на тех, кто приходил до него. И что ему нужно? Пусть говорит, пусть сам раскроет себя. Чем больше он скажет, тем больше потом можно использовать против него.
-Пока можешь не отвечать. - пожал плечами Рыжий. - У меня есть две цистерны времени. Я помолчу.
Минуту Рыжий сидел без движения, склонив голову: то ли уснул, то ли умер. Наконец Кукольнику это надоело. Если уж явился, то пусть все расскажет! Он включил освещение и с улыбкой повернул тумблер на приборной панели:
-Кто ты? Как тебя зовут? – донесся голос из динамиков.
-Имена для телефонных справочников. А мне сложно дозвониться. - сразу же ожил Рыжий.
-Что у тебя в сумке?
-Об этом чуть позже. Я все расскажу, только мы будем двигаться по порядку, от точки до точки. Кого ты рассчитывал обмануть этими куклами в прихожей? Жалкая имитация жизни.
-Инспектора по пожарной безопасности они провели. - усмехнулся Кукольник. - Ну что ты такой собранный? Выпей чаю, чувствуй себя, как дома!
Кукла с механическим упорством продолжала навязывать чашку. Рыжий отмахнулся от нее. Он был в черных кожаных перчатках.
-О нет, я совершенно не голоден. В этот раз я успел пообедать до работы. К тому же с недавних пор я ем только сырое мясо без цианида.
-Мило. - немного смутился Кукольник. - Может, объяснишь, зачем ты сюда явился?
-Я пришел за тобой. В этом саквояже – ты. Только ты еще об этом не знаешь.
Кукольник не смог сдержать улыбку, услышав такое самоуверенное заявление. Рыжий достал листы бумаги, разрисованные странной клинописью, и продолжил:
-Ты делаешь кукол. Окружаешь себя неживым материалом. Они хороши, но до настоящих людей им далеко. Я видел твои ранние работы: прекрасные существа в шикарных платьях. Они стояли в витринах магазинов. На них всегда красовались нарядные, расшитые золотом одежды, а изяществу черт позавидовали бы даже английские графини. За последние два года многое изменилось. Где теперь твои работы?
-А это уже не твое дело! Кстати, это невежливо без предупреждения врываться в чужой дом, потрясать сумкой и бросаться пустыми словами! Всякое может случиться. Если кто-нибудь решит, что ты грабитель, он имеет право убить тебя.
-Этот дом никому не принадлежит. Ты занял его самовольно, обманув городские власти. - вставил Рыжий.
-Что до моих кукол, то они прекрасны, как и раньше. Я обожаю их: гладкая кожа, вечная улыбка.

Никто не предполагал, что он придет. Все это было так, шуткой. Ему решили написать лишь потому, что его офис располагался через улицу, и тогда молодым родителям показалось, что это забавно. Никто ничего не имел в виду.
И все же он пришел. Гости замерли, когда он появился в дверях пошленького ресторана, будто выдернутого из девяностых. Он прошел мимо всех присутствующих в дальний угол. Там господин в черном фраке и котелке молча уселся, повесив дорожный плащ на спинку стула. Праздник осекся.
Родители только что вернулись из храма с ребенком. Они терпеливо выждали сорок дней, чтобы мать тоже могла присутствовать при таинстве крещения. Крестный, запинаясь, бубнил символ веры, а крестная внимательно следила, чтобы свечка не шипела и не гасла - плохая примета.
И вот они все здесь: родители, орущий ребенок, родственники, знакомые, тамада и отрешенные официантки. И, конечно, господин в котелке, одновременно в углу и в центре внимания.
Он молчал. Никого не беспокоил. Но теперь каждый гость, поднимая рюмку тоста, опасливо оглядывался на него. Веселье сбилось, но продолжилось. Даже потанцевали.
Кульминацией стал вынос каши в горшочке. По традиции, гости устроили аукцион за право отведать первую ложку. Из-за стола потянулись руки со скомканными купюрами.
-Пятьсот!
-Тысячу!
-Две тысячи!
-Пять тысяч! - крикнул отец отца, довольный тем, какой он богатый и щедрый.
Аукцион заинтересовал человека в котелке. Он взглядом подозвал тамаду с микрофоном и объявил.
-Я дам ребенку сорок три года.
Тишина ударила по настроению этих людей. Они лихорадочно соображали: сорок три - это много или мало? Хороший подарок или плохой? Щедрый или же предельно скупой? Первым отправился молодой папаша. Набравшись смелости, он подошел к господину в котелке:
-Почему вы даете ему всего сорок три года? Разве мой сын не заслуживает большего? Это ведь не так много, на самом деле.
-Ну, как сказать. - человек в черном поднес микрофон к губам. - Вам, например, досталось меньше.

Это была не дорога: так, морщинка в уголке глаза. Полустершиеся желтые разделительные линии однообразно сменяли друг друга уже сто километров. Она вынула из бардачка влажную салфетку и вытерла пот со лба. Скомкала ее и выбросила на дорогу. Небольшой экологический вандализм. Нормально.
Белый «Астон Мартин» мчался быстро, вздымая пыль, осевшую на забытой трассе. Вокруг была красная пустыня, на западе опускалось багровое солнце, дрожащее в раскаленном воздухе. Люди, проезжавшие сквозь эти взорванные земли, были обречены на гибель. Не было ни воды, ни смысла.
Она остановилась посреди дороги: можно было не опасаться других машин, тут вообще никто не ездил. Она вновь протянула ухоженную руку к бардачку, но на этот раз взяла карту. Если все верно, он ждал ее в дешевом мотеле на пересечении с трассой 53. Совсем немного осталось. Минут пять.
Девушка аккуратно сложила карту и положила ее на место. Повернула ключи и, не удержавшись, бросила взгляд на зеркало заднего вида, желая узнать, не растрепал ли ветер прическу. Она была красива. Немного вульгарна, зато очень естественна и природна. Она много улыбалась и смеялась, показывая верхний ряд зубов. У нее были светло-русые волосы длиной чуть ниже плеч. И единственным моментом, омрачавшем поездку была мысль о том, что палящее солнце сожжет ей лицо. Надо было взять крем.
Она увидела его на парковке при этом дешевом мотеле. Это точно был он, тот специалист по ядам и химикатам. Несмотря на жару он напялил коричневый плащ, в руках держал потрепанный саквояж. У него уже мозги, наверно, от жары склеились, как ириски.
-Клод Мориль? – уточнила она.
Он молча кивнул и ловко запрыгнул в кабриолет. Удивительно, но его бледное лицо не тронули ни жар, ни солнце. Даже не вспотел. У него была очень чудаковатая рыжая шевелюра.
Она съехала на шоссе и вдавила педаль газа.
-Я ждал этой встречи, Парижанка. - тихо, но крайне отчетливо произнес он.
-Я же ведь не француженка. - рассмеялась она. - Да, я долгое время работала в парижском филиале, но родилась не во Франции.
-Это было очень интересное время, не так ли? – Рыжий подался вперед и перехватил ее взгляд.
-Да, каждый день я гуляла по Монмартру, смотрела на Эйфелеву башню. Чудесная страна! Мне она как вторая родина!
-У космополитов нет родины. - ответил Рыжий.
-Вы о чем? – напряглась Парижанка. За время службы в отделе продаж ей попадались самые разные люди, но никто, даже самые угрюмые буки, не могли устоять перед властью ее улыбки.
-Ни о чем, просто дорожное словоблудие. Ты знаешь, куда надо ехать?
-Да, я уже посмотрела по карте. Только зачем нам туда?
-Там я продемонстрирую вам действие моего нейротоксина. - Рыжий слегка оживился, когда речь зашла о работе. - Нужно большое открытое пространство, понимаете? Иначе ничего не получится.
-Это сильный яд? – Парижанка беспечно поправляла прическу, одновременно внимательно следя за незнакомцем через зеркало.
-Очень, - что-то вроде усмешки передернуло его губы, - Правда, он всегда оставляет шанс на спасение, только им никто не пользуется. Суслики не так уж умны, как показывает практика. Не расскажешь немного о себе?
Рыжий раскрыл саквояж и быстро достал оттуда какой-то пакетик. Парижанка пыталась рассмотреть содержимое сумки поподробнее, но не успела – он быстро закрыл ее.
-Что у вас там? – не отвлекаясь от пустой и идеально прямой дороги, спросила девушка.
-Чипсики. - Рыжий тряхнул пакетик перед ее носом. - Кстати, не хочешь?
-Нет, спасибо. Я такое не ем.
-А мясо? Мясо ты ешь? – как-то по-звериному оскалился ее попутчик, однако уже через секунду он мирно грыз свои чипсы, разбрасывая крошки по салону.
-Нет, я вегетарианка. Я не ем острого, я не ем мяса, я не ем мучного.
-Я бы сказал, что ты живешь скучно, если бы не знал обратного. Вернемся к нашей прежней беседе, не расскажешь чуть-чуть о себе? Путь предстоит долгий, а ты мне уже интересна.
«Конечно, я тебе интересна» - думала она. Они все рано или поздно заинтересовывались ей. Мужчины - предсказуемые организмы. С женщинами было сложнее, но она всегда была ярче, чем они. Так африканская бабочка выделяется на фоне листа А4. Она вкладывала мужчинам нужные слова через поцелуй, даже через обещание поцелуя, ведь только та жажда управляет человеком, которую не дано удовлетворить.
-Я не знаю, с чего начать, столько много всего. Я люблю свою работу, люблю танцевать, заниматься спортом, гулять. Еще я очень много путешествую, люблю смотреть новые страны, знакомиться с новыми людьми.
-Очень познавательно. - кивнул Рыжий, скомкал пустую пачку и отправил ее в один из бездонных карманов плаща. - А чем-то серьезным ты занимаешься?
-Как, а разве это несерьезно? – удивилась она. Обычно другие слушатели таяли, как мороженное на пляже.

Мы восхищались ее способностью не замечать холод. Она прогуливалась по занесенным снегом полям, как по парку. Ледяной северный ветер насквозь продувал наши худые одежды. Мы жались к кострам, пока она ходила неподалеку в легком платье для коктейльной вечеринки.
Некоторые просили потрогать ее руки. Она не запрещала. Говорили, что она вся холодная, как окоченевший труп. То есть, даже если она не чувствует мороз, то его точно чувствует ее тело.
Ее кожа приобрела сероватый оттенок. Странно, что из-за обморожения у нее не отламывались пальцы.
Как-то раз, когда она приблизилась к нашему костерку, мы спросили, почему она не мерзнет.
-Внутренний огонь. - ответила она - Я научилась сохранять тепло. Нужна очень сильная воля, очень большое напряжение. Тогда холод оседает на одежде и не проникает внутрь. Мое тело - жестяная банка, которой прикрыли пламя ядерного взрыва.
-Почему ты не гаснешь на ветру?
-Чтобы горел огонь, ему нужны три компонента: температура, кислород и топливо. Температура - это моя раскаленная душа. Кислород - это моя освежающая свобода. А топливо... - она обвела взглядом нас, сгрудившихся вокруг тлеющих углей. - Топлива здесь тоже в избытке.
 

-Ваши безрассудные действия привели к тотальной закредитованности населения!
В кабинет ворвался чиновник в синем костюме. У него были впалые щеки и рыбьи глаза. Господин в черном фраке и котелке не удосужился даже оторваться от развернутой газеты. Не глядя на собеседника, он произнес:
-Я начинал простым торговцем временем. Я продавал время, приобретал другие вещи. Например, души, на которых работает атомная энергетика. Да, развешивал время прямо с лотка. Ссыпал его в жадные карманы. А потом был бардак, и мне удалось по дешевке скупить акции большинства хронозаводов. Я перестал быть перепродажником. Я стал производителем времени, а со временем - монополистом в этой области. Возможно, кто-то где-то изготовляет время в кустарных условиях, но эти подделки никому не нужны. Даже подросткам, которым можно продать что угодно.
-Пожалуйста, отпустите людям больше времени.
-Это приведет к падению курса времени. И что произойдет? Ваш золотовалютный фонд укрепится. Люди начнут ценить вещи сильнее, чем время. Они будут все успевать. Все потреблять. Все производить. Так дело не пойдет.
-Мы можем как-то договориться?
-Я бы поддержал идею государственного софинансирования моих должников. Вы готовы отдать свое время, чтобы выкупить несколько дней чужой жизни?
Чиновник попятился.
-Тогда не отнимайте мое.
Господин в черном фраке с хрустом перевернул страницу на спортивную хронику: Усейн Болт поставил новый мировой рекорд.
 

Ему не было и двадцати. Этот смуглый паренек, цыганенок, сидел на ступеньках перед подъездом и ловко тасовал колоду. Перед ним уже встали несколько зевак. Люди, проходившие мимо, забывали о делах, стоило им только бросить взгляд на его игру с картами.
Когда число зрителей перевалило за десяток, встал ненавязчивый вопрос: а дальше-то что? И тогда цыган поднялся и пружинящей походкой подошел к девушке с блестящей кожаной сумочкой через плечо.
-Вытяни карту.
Он веером развернул перед ней колоду. Девушка смущенно улыбнулась и жеманно вытянула карту из середки. Туз пик.
Цыган выдернул карту у нее из рук и высоко поднял над головой:
-Это смерть! Неминуемая смерть! Дадим ей шанс перевыбрать?
-Да! - хором проорали зеваки.
Девушка не знала, куда деваться. Она ничего не понимала и потому боялась. Но отказаться от настойчиво протянутой колоды не смогла. В этот раз она выбирала куда дольше и тщательнее.
-Восьмерка треф! - озвучил результат цыган - Это куда лучше!
-А что это значит? - спросила девушка с тревогой в голосе. Черная масть все равно ей не нравилась.
-Двум смертям не бывать.
Больше он не гадал. До конца дня он играл с прохожими в дурака. Если его соперник проигрывал, цыган говорил: "Ты умер" и забирал его деньги. Если проигрывал сам цыганенок - он молчал.
В тот день в городе умерли почти все жители, включая инспектора пожарной безопасности и окружного прокурора.

Смерть, подобно ободу колеса, скрепляет спицы и позволяет телеге ехать дальше по грязи и канавам. И мы отправляемся в путешествие к большой воде, которая начинается с нашего берега, но ничем другим не заканчивается. Девушка с мундштуком часто говорила, что она родом из тех краев, где другие оканчивают свой путь. Ее слушали с рассеянным интересом, поскольку каждый боролся с режущим по коже холодом. Она одна разгуливала в вечернем платье среди людей, закутанных в звериные шкуры. Казалось, ее вполне согревает дым сигареты.
-И тебе правда не холодно?
-Я выросла здесь. Мой город - за той горой, только сейчас мы не сможем туда заехать, слишком много поклажи. Мы там не обращаем внимания на лопнувшие батареи, из которых лезет лед. А детям рассказывают сказки, и тогда они засыпают с улыбкой.
-Неужели не было таких, кто замерзал насмерть?
-Почему же? На самом деле, таких большинство. К рутине относятся с равнодушием, а нашей рутиной были окоченевшие трупы, у которых не гнулись пальцы. Мы, как умели, воздавали им почести и провожали в страну, где и они научатся быть равнодушными к холоду. Однажды умерла моя сестра. Она была очень похожа на меня, и в то утро я думала, что мне приснился кошмарный сон, что это мое сердце перестало биться. Вместе с тем, в ней я видела ту ежедневную жертву, которую наш город приносит северным ветрам. По давнему обычаю, похоронить ее должен был тот, кто обнаружил. Это была я.
Мы никогда не закапываем наших мертвецов в землю, поскольку промерзлую почву не берет ни одна кирка. И мы не сжигаем их, ведь костры нужны для отопления наших однокомнатных квартирок, а греться у такого костра - кощунство. Поэтому мы сбрасывали их в воду. Я уже говорила, что подле нашего города плещется большая вода, которую мороз не может сковать даже самым яростным и неистовым ветром.
Я положила свою сестру, выглядевшую, словно кукла, на одеяло и потащила ее вниз по улицам. Когда люди в окнах домов замечали меня, они поспешно задергивали шторы. Это мое личное горе, моя личная потеря, но столкнуться с ней может каждый. Сегодня я - завтра кто-либо из них. Мне было легко тащить ее по накатанной снежной дороге.
В наших краях всякий обязан уметь хоронить ближнего. Мы проходим это в школе, во втором классе, сразу после закона Божьего и перед органической химией. Вы там в своих вспотевших мегаполисах, считаете, что тело усопшего начинает гнить, и черви вползают в его брюхо. У нас совсем иначе. У нас нет мертвых, у нас есть уснувшие. И когда мама сказала мне, что мой дядя уснул, я поняла, что он не умер, просто увидимся мы с ним в городе на том берегу большой воды, когда и я отправлюсь в плавание. И он будет в том же теле.
Мы не меняемся, покуда дрейфуем по большой воде, однако приближение к ней, особенно с уснувшей родной сестрой, замотанной в куцее шерстяное одеяло, что-то меняет в голове. Вроде щелчка, и обратно шестеренки уже не крутятся: что-то мешает взглянуть на жизнь так же, как вчера.
Я встала перед ней на колени, подняла и нежно опустила в жадную воду. Волны забирали ее себе.
-Мы вышли из праха и в прах обратимся. Большая вода радушно встретит и обнимет каждого, кого встретит, и этой встречи миновать нельзя. Забывая о мелочах, я запомню главное: что ты была моей сестрой, а могла быть братом, или другом, или врагом. Но сейчас это не имеет значения. Я остаюсь на берегу и смотрю на надвигающуюся зиму. Пусть она хорошо примет тебя, и в том ты найдешь то, что искала. На нашем берегу нет ответов, но есть много глупых вопросов. И вот ты, в лучшем платье, покидаешь наш город, но никогда ты не покинешь наше опустошенное сердце и нашу многострадальную память. Будь счастлива.
Я взяла из дома еще кое-что. Это тоже часть обряда. Я поставила на пирс бутылку вина и взяла в руки кусочек сырого мяса. Я проглотила его и запила вином.
-И так в жизни мы живем в плоти и воплощаем дух. И так в жизни мы принимаем яд времени и знания, опьяняющий и согревающий в дикую стужу. Тело и душа, сплетенные паутиной. Человек и тень его, становящаяся все длиннее на излете дня. Все, что ты съел, человек, ты унес с собой. Все, что ты воплотил, человек, ты оставил нам. И пусть в том краю тебя не осудят.
-Не отринет тебя Бог. - добавила я и, повернувшись спиной, сказала еще - Большая вода ждет.
Так мы расстаемся с любимыми. И со случайными прохожими. Однажды я увидела незнакомца, замерзшего в переулке, и я оттащила его к воде и проводила не хуже, чем сестру. Ибо теперь они равны.
-И ты не скучаешь?
-Скучаю, еще как. Но не тоскую, ведь я помню о грядущей встрече и воссоединении. Когда я возвращалась, шел волшебный снег, скрипевший под башмаками.

Они побросали последние канистры с водой в багажник ржавого пикапа и в нерешительности остановились. Лидер коммуны выживших с недоумением взглянул на господина в черном фраке и котелке:
-Мы можем забрать воду просто так?
-Нет. - холодно ответил человек в черном и покачал головой.
-Тогда что же? Вы не хотите ничего взамен. У нас есть патроны, антибиотики и несколько унций золота. Назовите цену.
-Вы вернете вдвое больше воды, чем я вам дал.
-Но зачем?! - не выдержал лидер коммуны выживших, - Ведь у вас единственный родник на этой территории! У вас и так есть вода! Зачем же вам еще больше, в то время как у нас ее вообще нет?!
-Вода в этих канистрах протухнет через некоторое время. - чуть улыбнулся человек в черном, - А долги не испортятся никогда.
-А если мы не сможем вернуть?
-Тогда вы просто больше не получите у меня воду. Я не стану никого посылать. Жажда - лучший коллектор.
-Послушайте, если мы найдем свой источник воды, то вы просто будете нам не нужны.
-Вот теперь вы меня понимаете. - шире улыбнулся человек в черном, показав треугольные зубы, похожие на акульи.

За столом сидели двое. Господин в черном фраке и котелке и чуть вздернутый с виду клерк, перед которым в керамической пепельнице дымилась сигарета.
-Мы слишком крепко подсели на уголь. - разглагольствовал клерк. - Мы откопали его в недрах земли, разворошили сакральное прошлое. И вот мы сжигаем его в печах, удобряем землю, рисуем им странные картины. Я его даже жрать начал!
Клерк показал язык. Он был черным, похожим на грязную подошву.
-А нефть? - продолжал он. - Это тоже самое и даже хуже. Черная жижа, которую мы пьем вместо кофе, чтобы не уснуть. Сегодня я подал прошение об отставке. Этот бизнес для кого угодно, кроме меня. Я уже разработал проект ветряной электростанции.
Человек в котелке лишь улыбнулся, а по его глазам пробежали черные пауки.

Сегодняшняя тема у нас будет как-то на стыке всего и сразу. Вы знаете, что такое "Uncanny valley"? О, это очень интересная штука.

Для начала небольшое лирическое отступление о вопросах контекстного перевода. Мне хочется взять ржавый нож и отрезать нос тому, кто догадался вышеупомянутый термин перевести как "Зловещая долина". Это что, какое-то кино с Деппом? Начнем с того, что "canny" это нечто среднее между "понятный", "проницательный" и "симпатичный". Соответственно "uncanny" - "непонятный" и "несимпатичный", краше говоря "неестественный, непонятный, тревожный, чужеродный". Так можно сказать, когда объект уже "weird", но еще не "eerie". Где там коннотация с чем-то зловещим? Ладно, это почти вкусовщина. Но, fuck, что это за "долина" такая? Дело в том, что "valley" - это еще и нижний экстремум синусоиды на графике. И как вы увидите ниже, речь идет о графике, а не о географии. Поэтому, несмотря на то, что в русском языке этот феномен известен как "Зловещая долина", я буду говорить "Точка неестественности", и не колышет.

В 70-х годах японский ученый Масахиро Мори раздумывал над моделями роботов. У него была контрольная группа, по которой он распространял различные вариации дизайна. Сперва люди положительно относились к тому, что роботы будут похожи на людей. Андроиды. И график одобрения поднимался все выше. А потом он вдруг резко рухнул вниз. Дело в том, что в какой-то момент люди почувствовали неудобство из-за того, что андроиды с одной стороны, похожи на них, а с другой, выглядят очень неправильно. "Почти как человек" (все, кто в состоянии, дружно вспомнили Кобо Абэ). Фактически, робот был похож не на человека, а на труп человека. Причем, когда андроида изобразили совсем антропоморфным, то люди снова его одобрили.

Вот этот провал на графике - и есть точка неестественности.

Я дам вам наглядную иллюстрацию. Это мультик Tin toy от 1988 года, созданный студией Pixar. Ребята уже тогда творили. После просмотра общественность, мягко говоря, была взбудоражена. Младенец из мульта еще долго не покидал подсознание зрителей. Я все понимаю: в те времена средства CGI не могли обрабатывать нормальную скелетную анимацию, но... нельзя же так.

Собственно, после такой реакции продюсеры всерьез озаботились проблемой точки неестественности при создании компьютерной анимации. Японцы пошли по пути доработки технологии. Они перешагнули этот провал и научились делать нормальные человеческие фигуры с дотошной тщательностью. Вспомните шестую часть Resident evil или самую свежую полнометражку по мотивам. А США и Франция стали использовать слегка окарикатуренные изображения героев. Можете вспомнить Грю из "Гадкого я" или Ральфа из "Ральфа". К сожалению, отечественная компьютерная анимация находится, как бы помягче, в жопе, и без содрогания смотреть на наших уродцев (а также на уродцев из Восточной Европы вплоть до Германии включительно) не получается. Не в последнюю очередь из-за эффекта неестественности.

В общем, посмотрите этот отрывок и поймете сами. Причем обратите внимание, как выгодно на его фоне выглядит солдатик, не претендующий на натуралистичность.

Пробрало, да? Теперь давайте обсудим причины этого явления. Ученые предлагают много версий, но мне особенно нравятся две. Одна лежит на поверхности, другая глубоко внутри.

Та, что на поверхности, - это принцип избегания заразы. Мы все же наполовину животные с животными инстинктами. И мы прекрасно чувствуем что странные особи могут быть больны и заразны. Помню ужас, охвативший меня, когда я увидела прокаженного: опухоли и шанкры на лице, жуткие кератитовые глаза. Помню, как я увидела умирающую от порока сердца девочку: из-за цианоза у нее была серо-синяя кожа, круги вокруг глаз, очень четкие и прекрасные черты лица. Но она должна была умереть в скором времени, и ее красота была мертвой красотой. А может, кто-то помнит свои ощущения, когда проходит мимо нищих? Когда в один вагон с вами въезжает безногий ветеран Чечни? А вы когда-нибудь пожимали человеку не руку, а протез? Все это явления одного порядка. Это то, что лежит в основе ксенофобии. Страх вывернутого, страх порченного, страх извратившейся природы.

А теперь самое интересное - глубинные предпосылки этого страха. У господина Фрейда есть работа, называющаяся "Das Unheimliche". В ней он разбирает работы Гофмана. Суть в том, что противоестественное пародирует самое сакральное на свете - нас самих. Что есть монстр Франкенштейна, как не профанация человекотворения? Во многих архаичных культурах есть довольно жесткие табу, распространяющиеся на трупы.

Немного французского фольклора, мистики и амбивалентности.

Наткнулась на ограничение в системе ЛиРу. Оказывается, что "интересов не может быть более 400".

Жаль-жаль.

У меня 402.

-Откуда царапина?
-Что? - не сразу поняла я.
-Откуда царапина? - чуть настойчивее повторил Вадим.
Я замешкалась. После получасовой поездки в переполненном вагоне все происходящее вокруг воспринимается с неимоверным трудом. Надо отдышаться - там и поговорим. Он строго смотрел на меня, ожидая ответа. На самом деле, все было прозаично, не знаю, что он там навыдумывал.
-Вчера играла на гитаре, струна лопнула и по щеке резанула. Пальцам тоже досталось, вот, видишь?
Мы вышли из метро. Я очень радуюсь, когда он выходит встречать меня к турникетам. Всегда такой серьезный, такой собранно-деловой. И стоит с непроницаемым видом, пока меня не увидит: тогда чуть улыбается и кивает, как бы приглашая подойти ближе.
Несхожие у нас характеры - даже подруги подмечают и норовят язвительно об этом напомнить при каждом удобном случае. Пожалуй, только одну деталь они всегда упускали из виду: он заботится обо мне, а я о себе не забочусь. Вадим всегда следит, чтобы я не ударилась в крайность. Он выключает мой ночник, если я сильно зачитаюсь, не дает объедаться чипсами, знает, что после третьей рюмки я могу утопить телефон в пруду, а то и утонуть сама. Подруги нашептывают: "Вот, он тебя ограничивает!", но я же знаю, что он меня любит и заботится о том, чтобы с его девушкой все было в порядке.
Мы идем по занесенному красными листьями асфальту. Только что прошел дождь: Вадим несет мокрый зонт и готов раскрыть его надо мной в любую секунду. Приятно. Осень нагоняет странную блажь. Любимый пару раз обмолвился, что если как-нибудь взять и обстоятельно разобраться в моей психике, то я вполне могу оказаться клинической сумасшедшей. Я не спорю. Осенью хочется все бросить и сбежать. Я от многих сбежала: круг знакомых циклично обновляется каждый год из-за моих октябрьских выходок. А вот к Вадиму привязалась. Четвертый год встречает меня у турникетов.
По-моему, что-то его гложет. Идет, молчит, хотя обычно рассказывает забавные истории и делится произошедшими за день событиями. Наверно, дуется из-за гитары. Это ведь его гитара, я попросила дать мне ее на пару деньков, побряцать по струнам, как в десятом классе. В итоге она осела у меня. Обычная гитара, не из фанеры, конечно, но и Мик Джаггер на ней бы играть не стал.
-Сердишься?
-Нет.
-А чего хмурый такой?
-Думаю.
-О чем?
Он молчит. Мы идем и мочалим листья, которые, словно губка, впитали в себя воду и грязь. Рядом с нами прокатывается по луже автомобиль. Он успевает дернуть меня подальше от дороги.
Ну и ладно, не хочет говорить - не надо. Не буду тормошить. Лишь бы только не расстраивался. Если и у него осенью поедет крыша, то точно случится что-то очень плохое. Впрочем, я начинаю подозревать, что "плохое" уже случилось. К сожалению, мрачные предчувствия часто одолевают меня.
-Я волнуюсь за тебя, - наконец поясняет он, - ты должна ночевать со мной. Сидишь ночами в этой пустой, холодной квартире, занимаешься там не пойми чем. Почему ты убегаешь от меня когда тебе плохо?
-Это моя боль - я сама с ней справлюсь.
Самое обидное, что я не могу внятно объяснить, в чем же заключается моя таинственная боль. Ладно бы у меня умер кто в разгаре осени (тьфу-тьфу-тьфу!), или хотя бы я испытывала абстрактно-христианскую скорбь за весь мир. Так ведь нет. Просто появляется внутри, чуть ниже горла, огромная черная дыра и ничем ее не заткнуть. Ни музыкой, ни текилой, ни вечерними теленовостями - ничем. И я, как дура, даже не могу объяснить Вадиму, что меня изводит. Сколько уже людей ушли от меня, решив, что я мазохистка-лицемерка-истеричка-стерва? Он остался.
Проходим перекресток. Останавливаемся возле палатки с мороженным. Он предлагает купить мне стаканчик, хотя сейчас явно не сезон, да и зябкий ветер подгоняет домой. Я не против: люблю это мороженное.
-Что ты там играла, раз у тебя струна порвалась? - он ведь знает, что, по факту, я умею играть только "Осень", "Все идет по плану" и "Романс". Он вообще меня неплохо знает. До такой степени, что ему заранее известно: ни одну из этих песен я не играла.
-Пыталась высказаться... - я с трудом подбираю слова, - хотела сыграть то, что я чувствую.
-Не выдумывай. У тебя ведь все хорошо. У нас все хорошо...
-Я знаю, но...
-Но ты хочешь ощущать эту боль? Хочешь все время проверять себя на прочность? Послушай, знаешь, почему гитара не выдержала? Потому что ты пыталась озвучить то, чего в тебе на самом деле нет. Это довольно чуткий инструмент, он может выразить все людские чувства. А ты этого не испытываешь. Видимо, барабанила по струнам так, словно ты и впрямь страдаешь. Нет в тебе такой боли - не выдумывай. Иначе бы ты давно сыграла ее. Ты ведь неглупая.
Мне становится легче. Я внимательно слушаю его объяснения и всегда им верю. Осенью мне нужен

Дождь и снег чередуются. Разнообразие
В этом вопросе огорчает, а не веселит.
За окном темно, а здесь заляпанный общепит.
Где я? Опрокинулась кружка - будто сглазили.
И не новая грязь на теле: осень замажет
Сажей и пылью сумочку и пальто в заплатках.
Стану черная, чтобы не пачкаться. В повадках
Моих все изменится. Поток скучных бумажек,
À la "Не вернулась домой", захлестнет горожан,
Которые будут искать по дворам улики.
Зачем на столбах портреты? Они безлики,
Пропавшие без вести. Пройдись по гаражам,
И ты увидишь, что вместо машин стоим мы,
Не дошедшие шага до двери в квартиру.
Пустые карманы - но я готова миру
Вернуть долг за жизнь, доставшуюся мне взаймы.

[464x348]

Хорошо одетый господин сидел за столиком в углу и кушал чизбургер. Его дорогой кейс, шикарный костюм и итальянские ботинки никак не вязались с обстановкой придорожного Макдоналдса. Такого человека можно увидеть в элитном стейк-хаусе или хорошей кофейне, но не здесь. Посетители то и дело оглядывались на столь неуместную и необычную персону.
К счастью, людей было немного: раннее утро. Да и те, кто сперва бросал подозрительные взгляды на господина в дорогом костюме, быстро переключались на другие дела, поскольку ничего эдакого он не делал. Начало дня в спальном микрорайоне, которое ничем не выделялось.
Господин закончил с едой и развернул свежую газету. Очевидно, у него было полно времени. В этот момент в зал вошел пухленький мальчик лет двенадцати. Праздные посетители перевели взгляд на него. Даже серьезный господин глянул поверх газеты.
Вопреки ожиданиям, мальчик не пошел к кассе, а двинулся вдоль столиков. Он подходил к сидящим за завтраком людям и просил разменять ему горстку мелочи одной пятидесятирублевой купюрой. Люди, чувствуя подвох, а может, просто недовольные тем, что их отвлекают, игнорировали ребенка. Мальчик перемещался от стола к столу, неумолимо приближаясь к серьезному господину. Тот уже обратил внимание на происходящее, и, казалось, терпеливо ждал встречи с ним.
-Извините, вы не могли бы разменять мне пятьдесят рублей? - мальчик звякнул мелочью на ладони, как бы подтверждая искренность своих намерений.
Господин выдержал небольшую паузу, оценивая мальчонку. Другие посетители правильно сделали, что отшили его: горсть монет можно было оценить максимум рублей в тридцать (господин хорошо умел подсчитывать все, что связано с деньгами). А мальчик хотел пятьдесят. Плутоватый взгляд, напряженная поза выдавали его, к тому же за стеклянными дверями господин в костюме увидел еще двух мальчишек того же возраста, должно быть, дожидались возвращения подельника. И явно мальчик не бедствует, скорее, хочет потратить деньги на сигареты или что-нибудь в этом духе. Почему нет?
-Конечно, - он протянул обманщику банкноту.
Мальчик быстро схватил ее, ссыпал мелочь на поднос и спешно ретировался. Вскоре после него ушел и господин в костюме. Мелочь он оставил на подносе: куда ее класть?
Так и расстались два вора. Один украл деньги, другой - совесть.