Сергей Шестаков
Фото: Лев – стремление симметрии
Из цикла «Перемена мест»
* * *
лилии белой пугливей
вспыхнуло в синем окно,
— а ливень
угомонился давно,
белое в синем конверте,
почтой ночной без помех,
— а ветер
сбился, смешался, померк,
с тверди слетело небесной
в синее сердце и вот
— над бездной
лилией белой плывет…
© http://www.netslova.ru/shestakov/pm.html
[700x480]
Фото: Algimantas Barzdzuis – white and bright.jpg
так неотступно будто навек навек
так безоглядно будто прощай прощай…
Сергей Шестаков
Сергей Шестаков
Фото: Петр Ловыгин – FALL IN LOVE
Из цикла «In memoriam»
14.
где мой сон мой свет сон-трава одолень-трава
даже если косточку вытряхнешь из рукава
обернуться не сможет ни лебедем ни звездой
лишь бурьяном вздыбленным да лебедой-бедой
оттого и смотришь все чаще не ввысь а вниз
и бормочешь где же ты где же ты отзовись
просто к небу лицом это значит к земле спиной
просто я не с Ним говорю сейчас а с тобой одной…
6.
журавля прими, отпусти синицу,
свет покуда бел и рука легка,
подними перо, допиши страницу,
не прельстись соблазном черновика,
это просто: небо, земля, цикада,
эрзерум, туман, грибоед в арбе,
это мы, печаль Твоя и отрада,
будем петь хвалу и хулу Тебе…
Сергей Шестаков
Из цикла «Уроки чистописания»
* * *
эти губы гомер винноцветное море
эти руки овидий глаза эти дант
эти щеки шопен в золотистом миноре
это счастье катулл вне залогов и дат
им настигнутый при переходе границы
драгоценной державы подумать ли мог
ты о том что однажды такие страницы
перелистывать будет ликующий бог…
* * *
какие царственные спины
и государственные выи
а мы с тобой простолюблины
и радости у нас простые
и я не ферт и ты не цаца
и мир не токмо для приятства
но это ты мои полцарства
и это я твои полцарства…
* * *
поиграй с ней в прятки в яндексе там теплей
или в гугле там ни конца ни края
только две клавиши Господи на твоей
клавиатуре одна reset delete другая
там где во тьме светило ее плечо
месиво мертвых слов чернота компоста
холодно холодно Господи горячо
холодно горячо горячо но поздно…
* * *
тридцать три твоих несчастья
счастья тридцать три бесстрастья
страсти горечи и сласти
все чем вынянчен с чем слит
скрытный грешный откровенный
стойкий ветреный и верный
роковой неимоверный
млечный русский алфавит…
* * *
Когда в последней, темноокой,
Не отпускающей ночи,
Ночи пустой и одинокой,
Где все - чужие и ничьи,
Исчислен будет каждый колос,
И каждый жест сочтен и взгляд,
Быть может, этот малый голос
Не оправдают, но простят…
Бойко Ламбовский
ПИСЬМО С АРАУКАРИЕЙ
Здравствуй.
Пишу, зацепившись за слово араукария…
Не ведая даже, в каком оно словаре
произрастает, я целый день проговариваю
рефреном в буксующей памяти.
Назойливый бред.
Мысль о тебе без тебя, споря сама с собою,
все-таки задремала, змеей свернувшись в кольцо.
Я ни о чем не забыл — просто, смирившись с судьбою,
запер в разрозненном прошлом. Ключ зарыл под крыльцом,
по возможности глубже.
О чём то бишь? — существую
бездумно и невесомо — как невесомо перо,
по непонятной причуде попавшее в струи
суховея, покинув свой птичий народ.
Спасибо за месяц с тобой, когда я был гениален!
Жаль, невозможен для любящих необратимый подъем.
Ежели жизнь — полет по восходящей спирали,
то, спускаясь по нисходящей, мы, может быть, что-то поймем.
Кажется, все. Вообще все хорошо. В последнее
время тянет пофилософствовать...
Счастья тебе! Пока!
P.S. Все-таки надо глянуть в энциклопедии,
как там араукария…
И каково ей… Как?
endless summer
и всё-таки, я буду звать тебя - летом,
хоть знаю прекрасно: теплее не станет,
как станет от чая, верблюжьего пледа,
ночной перспективы — завиться хвостами…
дождись меня, как дожидаются лета, —
с луной, тёплым морем и запахом йода,
вплетаясь в узор разлинованных клеток —
остывшего мозга и спальных районов.
останься — среди бесконечного лета.
болтай. обнимайся. катайся на пони…
подходит пора — вспоминать о билетах
в места, о которых так сладко — не помнить.
уедешь… а я буду звать тебя — летом.
болеть. видеть сны о потерянном доме.
встречать Новый год и брести за ним, следом.
так тихо снежинки летят сквозь ладони…
© Чёрный Георг
http://www.netslova.ru/b_georg/sr.html
реальный мир:
фон для трагедий: крепкий, вечный,
и там, где мы лишь – скоротечный,
протёрт до дыр.
Константин Матросов
13-Я ГЛАВА
любовь не выбирает
не стонет не хандрит
предателей карает
над мёртвыми скорбит
любовь не знает выгод
не ведает преград
идти путём ошибок
за нею всякий рад
но далеко не каждый
дойдёт до двери той
где пламенные стражи
хранят её покой
где вечен день весенний
где смерти больше нет
где заливает сени
янтарный лунный свет
где ты увидишь снова
всех тех кого любил
и вдруг обрящешь слово
и станешь шестикрыл
Илья Фоняков
Художник: Александр Ройтбурд
ВЫСТАВКА АБСУРДИСТОВ
Родные косогоры, буераки -
Все узнаваемо издалека:
Деревня едет мимо мужика,
И лают ворота из-под собаки.
Там кулаками машут после драки,
Там дед с гармошкой взмыл под облака,
Там печь везет Емелю-дурака
И, накренясь, обходит «кадиллаки».
Согнулась колокольня, как вопрос,
Сарай с флажком съезжает под откос,
Мир крив, его и самый путный Путин
Не выпрямит. Так что ж, исхода нет?
Художник ухмыляется в ответ:
«Мне кажется, что наш абсурд уютен!»
© http://magazines.russ.ru/zvezda/2002/12/faniak.html
Художник: Александр Ройтбурд
Пожилой табурет, или кресло-качалка,
или вытертый клетчатый плед…
Жить вещам в языке неуютно и жалко:
там пространства и времени нет.
Светлана Кекова
Владимир Березин
Кролик, или Вечер накануне Ивана Купалы
Дачная повесть
(отрывок. Опубликовано в журнале: «Новый Мир» 2008, №8)
Художник: Николай Александрович Ярошенко – Девушка с письмом
IV
Слово о том, какие неожиданные испытания несет в себе
посещение тех мест, где тебя не ждут.
V
Слово о ширине Русского пути и весенних дачах.
После этого ужаса мы даже не бежали, а как-то неслись, подпрыгивая, среди высокой травы и помойных куч.
Рудаков вдруг увидел рельсы. Рельсы, справедливо решили мы, — это железная дорога, а железная дорога — это станция.
Мы замедлили ход и, неловко ступая, пошли по шпалам. Идти по шпалам, как известно, неудобно — да тут еще солнце начало палить, наше теплое пиво куда-то пропало, день уже казался неудачным.
— Слышь, писатель, — сказал Рудаков. — А знаешь ли ты, что такое Русский путь?
— Ясен перец, — отвечал я. — Знаю. Русский путь имеет ширину и длину. Длина его бесконечна, а ширина Русского пути — одна тысяча пятьсот пятьдесят два миллиметра.
— Правильно, — посмотрел Рудаков на меня с уважением. — А знаешь почему? Так я тебе расскажу, пока мы тут как кролики по шпалам скачем. Вот слушай: подруливают, давным-давно, всякие олигархи к Николаю-императору и говорят: давай, значит, железную дорогу проложим, туда-сюда кататься будем. Бумагами шелестят, все такие расфуфыренные, сами про себя уже бабло считают, прикидывают, складывают да вычитают.
Тут император их и спрашивает:
— А какой ширины дорогу делать будем?
Ну, те и хвастаются — побольше, значит, чем у французов-лягушатников да у немцев-колбасников. А про итальянцев-макаронников даже упоминать не приходится. Император и говорит:
— Да на хрен больше!
Так они и сделали.
Впечатленный этой историей, я начал вычитать и складывать. Хрен выходил небольшой, совсем небольшой. До обидного.
И я мучительно соображал, как это император прикладывал свой хрен к чертежам, или доверил на это дело хрен секретаря, или что там еще у них случилось. Отчего, скажем, они не позвали в компанию фрейлин — тогда пропускная способность железных дорог бы у нас несколько увеличилась.
Но тут вмешался Гольденмауэр, который, как оказалось, все внимательно слушал. Леня сразу начал показывать свою образованность и надувать щеки. Дескать, Русский путь — это всего лишь пять футов ровно, и никаких особых и дополнительных хренов тут не предусмотрено.
Что-то было в этих рациональных объяснениях скотское. Унизительное было что-то в них.
— Ишь, га-а-ндон, — прошипел Рудаков еле слышно. И мы пошли дальше в молчании. Из-за поворота действительно показалась станция, обнесенная высоким забором от безбилетных пассажиров. Рудаков тут же нашел в этом заборе дырку. Мы, тяжело дыша как жабы перед дождем, пролезли сквозь нее на платформу — прямо в трубный глас подходящей электрички.
Мы впали в вагон, называемый “моторным”, — это вагон, который дрожит дорожной страстью, дребезжит путевым дребезгом. Сядешь в такой вагон — разладишь навеки целлюлит, привалишься щекой к окну — жена дома
Иосиф Бродский
Фото: Darren Baker
Августовские любовники
Августовские любовники,
августовские любовники проходят с цветами,
невидимые зовы парадных их влекут,
августовские любовники в красных рубашках с полуоткрытыми ртами
мелькают на перекрестках, исчезают в переулках,
по площади бегут.
Августовские любовники
в вечернем воздухе чертят
красно-белые линии рубашек, своих цветов,
распахнутые окна между черными парадными светят,
и они всё идут, всё бегут на какой-то зов.
Вот и вечер жизни, вот и вечер идет сквозь город,
вот он красит деревья, зажигает лампу, лакирует авто,
в узеньких переулках торопливо звонят соборы,
возвращайся назад, выходи на балкон, накинь пальто.
Художник: Luis de Leõn
Видишь, августовские любовники пробегают внизу с цветами,
голубые струи реклам бесконечно стекают с крыш,
вот ты смотришь вниз, никогда не меняйся местами,
никогда ни с кем, это ты себе говоришь.
Вот цветы и цветы, и квартиры с новой любовью,
с юной плотью входящей, всходящей на новый круг,
отдавая себя с новым криком и с новой кровью,
отдавая себя, выпуская цветы из рук.
Новый вечер шумит, что никто не вернется, над новой жизнью,
что никто не пройдет под балконом твоим к тебе,
и не станет к тебе, и не станет, не станет ближе
чем к самим себе, чем к своим цветам, чем к самим себе.
Художник: Luis de Leõn
Dinka
Из «Выставка "Абстракция в России"»
Елена Серебрякова. Красное. Из серии «Слово»
И было Слово. Слово было Бог,
И Свет, и Воплощение земное.
И шар вертелся, и носился Дух,
Над бурой почвой вспыхивая ало.
Я помню: пламенеющий клубок
Прожег меня насквозь кометным зноем.
Я вспыхнул, что-то крикнул и потух.
И на Земле еще темнее стало.
© http://www.poezia.ru/article.php?sid=18637
Иосиф Бродский
из «Псковский реестр»
Так ожидай и так живи —
Не выше слякоти дорожной.
Таким ты дорог для любви,
Как сам сказал ты, — невозможной.
Артем Тасалов
Сергей Шестаков
Художник: zhuzhu – Back
Из «IN MEMORIAM»
22.
синее солнце мое синим веснам вслед
ты уплываешь по синим волнам покуда
синим становится этот небесный свет
бьющий в глазницы из всех закоулков чуда
синие тени ложатся на нас двоих
синее время нас медленно настигает
ночь закипает в синих зрачках твоих
и по ресницам в сердце мое стекает...
[650x402]
21.
первая говорит мой-то мой совсем никакой душа сквозь кожу видна
явишься с ним засмеют для чего мне такой ведь и без меня будто нет его поживу одна
а моя-то моя говорит вторая маленькая смешная с пяточки на носок
переступает горя не знает вот и походит пусть поблажит чуток покривит роток наберет жирок
едут вздыхая косточки перемывая сопя в нулевом трамвае
сетуя привирая перебирая где ухватить кусок каравая забросить сеть
боже какие дуры думает третья смерть
приду заберу обоих приходит и забирает…
Я так запутался: там строгость, тут небрежность,
И чувство нежности мешается с виною.
Совсем потерян я… не знаю, что со мною.
Что делать с нежностью, когда приходит нежность?
Александр Щедрецов
я часто Вас встречаю
И не здороваюсь. Наверно, это плохо.
Александр Щедрецов
Александр Щедрецов
* * *
Синий балет на дешёвой открытке...
Влагой пахнёт от морей небывалых.
Быстрой рукою раздеться до нитки
И в изумрудных пропасть перевалах.
Пусть на камнях не забудется имя,
Родина там, где, плескаясь веками,
Ты проплываешь за женщиной синей,
Музыке в такт шевеля плавниками.
Художник: Steve Hanks
* * *
Собачий гул со дна колодца,
Минуя нас, взмывает к небу,
И ничего не остаётся,
Как мне тебя поцеловать.
И лётчик, тающий над крышей,
Целует ветреную Гебу
И прихотливо приглашает
Её в блестящую кровать.
За что мы любим гул собачий,
И отчего так мнутся губы,
Когда богиня золотая,
Забывшись, смотрит сквозь мотор,
И мимо нас со дна колодца
Встают серебряные трубы,
И лётчик падает, и нету
Сил удержаться с этих пор?
Вера Кузнецова
[700x466]
подарки
Не мне ли даны поля и деревья,
Не мне ли подарено семь дней в неделе?
И млея от лени, и думать не смея,
Валяюсь с ногами на белой постели.
И мнительность милую гнило лелея,
Линяю весной, а зимой веселею.
На тесную мель закарабкались Ели,
И капля юлит на стекле. Вместе с нею
Юлит брадобрей, а жена брадобрея
Губами уже шевелит еле-еле,
Но шепчет о некоем князе Андрее,
О Зле, о Добре и о страшной потере.
Качели скрипели, а дети потели,
И автомобиль непотребные трели
В пространства кидал, и пространства немели…
Но мне ли подарок такой в самом деле?
[615x410]
* * *
Я мало думаю и много говорю,
Слова швыряю в воздух золотой,
Как лист, дымя и тлея, я горю.
Опавший лист, промокший и простой.
На жерновах судьбы я улыбнусь:
Пусть кости перемелются в муку.
Раскатом смеха, обманувшим грусть,
Я синий ворот ночи подожгу.
Пусть тленный лист скорее догорит
В непредсказуемых объятиях огня.
Я вижу рай, хоть ад меня страшит,
Я вижу вас, ушедших до меня.
© http://www.netslova.ru/teneta/stixi/kuznetsova.htm (Edited)
…любовью, разлукою, новою ролью,
землей, облаками, горами, садами,
морской глубиною, грибными дождями,
простором, касторовым маслом, молчаньем,
свечами зажженными, скорбью, плечами,
глазами, губами, а дальше, поверьте,
одна темнота вперемешку со смертью.
Максим Бородин
в грудь утыкаясь лохматым ливнем
тело ресницами протыкая
Светлана Бодрунова
Роберт Рождественский
Алёнке
Где-то
оторопь зноя
с ног
человека валит.
Где-то метель по насту
щупальцами
тарахтит…
А твоего
солнца
хватит
на десять Африк.
А твоего
холода —
на несколько
Антарктид…
Снова,
крича от ярости,
вулканы
стучатся в землю!
Гулким,
дымящимся клекотом
планета потрясена…
А ты —
беспощадней пожаров.
Сильнее
землетрясений.
И в тысячу раз
беспомощней
двухмесячного
пацана…
Оглядываться
не стоит.
Оправдываться
не надо.
Я только всё чаще спрашиваю
с улыбкою и тоской:
— За что мне
такая мука?
За что мне
такая награда?
Ежеминутная
сутолока.
Ежесекундный
покой.
А та, другая, которая нежно смотрит на своего мужчину,
мужа, сына и думает: "Куда он от меня денется?"…
Эта женщина победила! До этой поры ей удавалось угадывать
правильные ответы на мужские вопросы.
И новые вопросы обязательно возникнут…
Наталья Хозяинова — из «МУЖСКИЕ ВОПРОСЫ» ©
акварель с розой
БЕЛАЯ ЖЕНЩИНА
Она плачет на моем плече, рассказывая
о бесконечных пробках на дорогах,
о беспутных начальниках,
о дороговизне в магазинах,
моя последняя любовь –
белая женщина,
таинство господа Бога и высоких технологий,
белая женщина,
затянутая в тугие джинсы,
шорох Интернета
и
мои поцелуи,
жадные и глухие,
моя последняя любовь.
белый крокус
близость
вдвоем
весенний цветок -2
вот такая вот любовь
гвоздиковое утро
Река и улица вдохнули
любовь в потертые дома,
в тома дневной литературы
догадок вечного ума.
Иосиф Бродский
Леонид Шевченко
Художник: Алексей Скороход – девушка освещенная неровным вечерним светом
Любовь
Ни словами, ни малой кровью…
Ни за век, ни за полчаса…
Мне приснилось моё безумье
И твои молодые глаза.
Это было когда-то, где-то,
Я ещё сигареты курил.
А потом потерял из виду
Но никак тебя не забыл.
Это было при прошлом режиме,
Это было за той чертой,
Где одной мы свободой жили,
Иллюзорною правотой.
И не чувствовал я одышки,
И не шёл мой камень на дно,
Мы читали всякие книжки
И своё снимали кино.
Я не чист ни душой, ни телом,
Бьюсь, как раненый голубь, лбом.
Я любил тебя в платье белом
И теперь полюблю в любом.
Где вы, ангелы, хиппи – худые?
Где же ты, серафим-стрекоза?
Мне приснились твои молодые,
Молодые твои глаза.
© http://magazines.russ.ru/znamia/2013/11/8sch.html [Edt]
Художник: Алексей Скороход – Музыка вечернего света
Полутанец, полурасчет — вот шахматы
Владимир Набоков
в порядке кружевном
скупых фигур, играющих согласно, –
увидят все, – что льется лунный свет,
что я люблю восторженно и ясно,
что на доске составил я сонет
Владимир Набоков
Владимир Гандельсман
Художник: Михаил Хохлачев (Мишель Шеваль) – Endspiel
Шахматный этюд*
Шахмат в виде книжки
пластмассовые прорези
по бокам для съеденных фигур стежки
столбиком, резные ферзи,
пешки-головастики, ладьи,
в шлемах лаковых слоны,
я пожертвую собою ради
желтого турнира в клубе - лбы наклонны
над доской - Чигорина,
в клубе, на Желябова, -
горя, горя - на! Много горя - на! -
как уйти от продолженья лобового? -
инженеры в желтом
свете с книжечками шахмат,
о, просчитывают варианты, шел в том
снег году, пар у дверей лохмат,
шел в том, говорю, году
снег и кони Аничковы Четырех коней
помнили дебют и рвались на свободу,
от своих корней, все непокорней,
две ростральные зажгли
факелы ладьи, Екатерины
ферзь шел над своею свитой, в тигле
фонаря зимы сотворены
белые кружились в черном,
инженер спешил домой,
в одиночестве стоял ночном
голый на доске король Дворцовой,
жертва неоправданна была,
или все сложилось, как та книжка,
где фигуры на ночь улеглись, где их прибило
намертво друг к другу, нежно,
и никто не в проигрыше, разве
ты не замирал в Таврическом саду,
в лужах стоя, Лужин, где развеян
и растаян прах зимы, тебя зовут, иду, иду.
30 декабря 2000
"Шахматный этюд" взят здесь. Там же можно
Иосиф Бродский
Из Альберта Эйнштейна
Петру Вайлю
Вчера наступило завтра, в три часа пополудни.
Сегодня уже «никогда», будущее вообще.
То, чего больше нет, предпочитает будни
с отсыревшей газетой и без яйца в борще.
Стоит сказать «Иванов», как другая эра
сразу же тут как тут, вместо минувших лет.
Так солдаты в траншее поверх бруствера
смотрят туда, где их больше нет.
Там – эпидемия насморка, так как цветы не пахнут,
и ропот листвы настойчив, как доводы дурачья,
и город типа доски для черно-белых шахмат,
где побеждают желтые, выглядит как ничья.
Так смеркается раньше от лампочки в коридоре,
и горную цепь настораживает сворачиваемый вигвам,
и, чтоб никуда не ломиться за полночь на позоре,
звезды, не зажигаясь, в полдень стучатся к вам.
Художник: Михаил Хохлачев (Мишель Шеваль) – A la Guerre comme a la Guerre
* * *
Взяв как пластмассовые гантели
шахматы в кулаки,
на золотом крыльце сидели
лучшие игроки.
То есть, в отличие от хороших, –
пеших дороги вдоль, –
этим досталась доска в горошек
и на раздумье – ноль
времени, стёршего под старость
о колбасу клыки.
Только игра, как была, осталась –
подлые поддавки.
Художник: Алексей Раевский
Мама
Шахматы. Сумерки. Тишина.
Даже черных клонит ко сну.
Папа, мама — твоя жена?
Люблю я твою жену.
Я, пожалуй, женюсь на ней.
Долгий, нежный, серьезный взгляд.
Ночь. Дебют четырех коней.
Пешечный эндшпиль. Линейный мат.