Вынужден признать, что theerank давно изжил себя. Он слишком статичен и слишком замкнут. Это лишь 10-15% того чем являюсь я. Он не смотрит фильмов, не ходит гулять, у него нет любимого занятия, нет близких и друзей. Он озлоблен на весь мир и удручен его несовершеннством. Он эгоист, поскольку упиваясь собой он не замечает других. Он не может и не умеет по другому, потому как слишком статичен и слишком замкнут. Мне давно пора расстаться со своим другом или изменить его. Подвергнуть тотальному хирургическому вмешательсву, так чтобы от него осталось только маска, чтобы только аватор напоминал о том каким он был прежде.
Я не смогу начать все с начала, хотя это возможно было бы лучшим решением. Меня слишком многое держит тут в шепоте этих строк. Оставлять же больного умирать самому было бы тоже слишком жестоко.

Мне нужно научится быть интеренсным самому себе. Быть может тогда я буду чаще заходить в свой дневник.

Опять наплывами, опять побегами. Мыслями праведных. Глазами не видеть. Ушами не слышать. Быть и не быть. Окунаясь в воспоминания. Потолки такие узкие. Такие хрупкие. Пальцы. Жилы. Пока будем живы. Быть и быть. Уплыть. Окунаясь в воспоминания и опять на потолок.

Молчание - естественное состояние души. Безысходность и опустошенность, вот 2 слова которые я боялся потерять пока шел домой. Вот 2 слова, которые смогут вместить все, все то что я сейчас чувствую. Цель достигнута, я себе её позволил. И что? Ничего, только 2 слова. Ни радости, ни досады, ничего. Я бы мог вообще ничего не писать. Только эти 2 слова. К черту всю эту мишуру. Быть может я в первый раз пытаюсь быть искренним, с собой. Мне не нужны комментарии на эту запись.

Искупление, но не покаяние.

Тик-так идут часы, тик-так.
Тик-так бегут слова, тик-так.
Тик-так и мы одни, тик-так.
Тик-так и ты моя, тик-так.

Мне очень неуютно в своем теле, в этих сиреневых полосках.

Что такое полет? В чем его природа, в чем суть? Почему он так загадочно манит своими бронзовыми крыльями? У человека всегда было стремление летать, покорить воздух, достигнуть неизведанной высоты. Она привлекала, завораживала, звала звонким хором кружащих в небе ангелов. Теперь уже летят самолеты, космос открывает нам свои дали. А ты все стоишь у парапета, смотришь в низ, и все также мечтаешь о нем. Словно только он и принесет спасенье, развеет страхи, не оставит места сомненью. Набери больше воздуха в грудь. Кричи. Пускай солнце зажжет твои волосы. Втори хору чаек, протяни руки ангелам. И прости тех, кто так и не смог полететь...

Что вы видите доктор?
Я вижу твои глаза
Примерьте, в них мир немного другой.
Как же вы можете знать? Вы не видели мир через другие глаза? Почему он будет иным?
Я не знаю, я это чувствую.
Как вам без глаз?
Темно. Не страшно, но темно.

Если кто-нибудь когда-нибудь на улице подошел ко мне и сказал - не грусти, хочешь я покажу тебе этот мир, я научу тебя улыбке - я бы не поверил, выставил бы все свои шипы, согнул бы спину дугой и еще сильнее забился под свой панцирь.

Мне уже давно пора надорваться. На самой высокой ноте. Захлебнуться в полном безразличии. К чему опять эта хандра? Зачем я пустым взглядом смотрю в монитор. Разбить себе руки в кровь, от бессилия. Грызть прутья стальной решетки. И скулить, как собака. Как побитая дворняга. Пните меня еще раз. Чего вы ждете?

Дома не ночевал. Утром забежал в кафешку чего-нибудь перекусить. Лохматый и сонный. Голова работала тяжело. Еда была невкусной. Я знал, что нужно поесть, потом уже будет нельзя. Мне было все равно, что происходит вокруг. Мне было все равно, что может произойти завтра. Это чувство, приходит именно так. По утрам. Когда плохо. Когда голова работает тяжело. Мне казалось, что если даже на город упадет метеорит, я не сдвинусь с места. Что мне будет все равно. Потому как все разом становиться таким маленьким, бесполезным жалким. Ощущение безысходности. Полное, тотальное бессилие. В такие моменты оно приходит и накрывает. Настигает неумолимо. Ты лишь только маленькая песчинка в этой проклятой вселенной. Я запомню эти слова.

Туалетной бумагой замотано горло. Заберусь под стол в гостиной. Буду жалобно выть. Протяжно. Монтировкой в колодец упадет одинокая синяя птица. И не будет узоров на заснеженном пляже. И не будет спасенья и никто не погибнет. Одинокая синяя птица, ты не падай в забытый колодец. Не мечтай о свободном полете. Притворись монтировкой вчерашней. Убаюкай меня колыбельной. Ты ведь знаешь не наша вина в том. Что замотано горло бумагой. Что засыпан забытый колодец. Как хотелось немного омлета. Может быть только рюмочку счастья. Я искал его в старом колодце. Под столом не нашел я ответа. Видно кто-то был до меня тут. И украл одинокую синюю птицу. Не упасть ей теперь монтировкой. Не хотелось мне больше омлета. А мораль, где мораль затерялась? Неужели заснула в колодце? Посмотри за ушами, быть может, там найдешь и остатки бумаги. Береги свою синюю птицу. Спрячь подальше от нее монтировку. И не дай чтоб украли внезапно. Одинокую синюю птицу. Ведь она и есть рюмочка счастья. Ведь её называют надеждой.

Я иду по улице. На мне зимнее пальто серого цвета, шарф перекинут через плечо и завязан узлом, в руке портфель. Волосы источают свежесть утреннего шампуня, они мягкие и аккуратно зачесаны. Идет легкий снежок. Лицо выбрито, запах одеколона окутал виски. И только глаза выдают гробовую тоску. Никто и никогда ничего не увидит. Ни этих глаз ни отражения, в зеркале. Ничего.

Вот я стою перед тобой. Без пяти минут виноватый.

В моей жизни есть маленькие мелочи, которые доставляют мне радость. Это может быть все что угодно - музыкальный диск, книга, журнал с яркой обложкой, просто новая ручка, любимая туалетная вода, какие-нибудь шмотки. Мне скажут, что это мещанство. Я отвечу - пусть. В своем одиночестве я готов на это. Готов бродить среди лабиринтов витрин, присматривать свои маленькие мелочи, мечтать о больших. Иногда кое что покупать, не часто, и не слишком дорогое, у меня нету денег на дорогое. Я всегда знал, что у меня их никогда не будет. Мне это и не нужно. Мне нужно чтобы у меня иногда хватало на мои маленькие мелочи. Оставьте мне хотя бы это. И пускай скажут, что это мещанство.

Сказала кошка однажды коту – пойдем играть со мной в чехарду.
Ленивый кот только лапой махнул, на бок повернулся и крепко уснул.

Я думаю что нужно меняться. Я думаю что нужно перестать бояться самого себя. Сделать так чтобы слова служили мысли, а не мысль боязливо проступала сквозь слова, зачастую уступая им место.

Иногда мне не вериться что я могу нести такую ахинею. И в то время как я говорю черт знает о чем, мои глаза блуждают по комнате. В то время как мой рот дает возможность моим мозгам ронять остатки мысли на кончик моего языка, я представляю себе все то чего в жизни никогда не было, и все то что могло бы произойти.

Волна праздничной агонии захлестнула мир. Мне сложно найти себя в этом круговороте веществ. Я лишь маленький атом, песчинка в большой песочнице именуемой вселенной. Не знаю почему меня потянуло на глобальность, на всеобъемлющую сентенцию. Быть может когда-нибудь я расскажу и об этом. А пока я еще не отошел от безумных празднеств. Я еще помню как в пьяном угаре звенела музыка смерти, как наши полуприкрытые тела сливались в вульгарном танце. Но было в этом демоническом, шаманском экстазе что-то, что заставило на миг остановить время. На миг оказаться одному в этой полной людей комнате. Картинка перед глазами поплыла, пространство съежилось, и чей-то голос, сказал с укором: остановись, опомнись, останься человеком. Уже потом на улице, лежа бессмысленным куском мяса, я все вспоминал этот голос, того кому он мог принадлежать.