Маша Белкина - самая трагическая героиня фильма. А в книге ее судьба еще печальнее. Во время войны Маша потеряла мать. Разбитая горем женщина закончила школу радистов и отправилась мстить, но для этого пришлось отдать сына. Любимый человек (Егор) погиб на войне, а позже и сама Маша сложила жизнь в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами. Однако мало кто знает, что в киноленту "Офицеры" не вошли важные подробности из жизни Марии и ее мамы. В "Офицерах" нам демонстрируют, как ватага мальчишек дразнит Егора Трофимова "женихом". Вот только проблема была совсем не в том, что Трофимову нравилась девочка с "нашей улицы". Совсем наоборот. Хулиганы дразнили Егора, как влюбленного в "шпионку".
Учившиеся в советской школе помнят, что русская литература очень любила и уважала «лишних людей». Этим, она, кстати, серьёзно отличалась от украинской, преподававшейся в той же советской школе в УССР и, соответственно, прошедшей ту же идеологическую цензуру.
Украинская литература делала акцент на «маленьком человеке», своего рода местном Акакии Акакиевиче. Правда, для украинских писателей-народолюбов даже несчастный Акакий Акакиевич был до невозможности «великим паном» — всё-таки чиновник. Бедный забитый крестьянин — безземельная, а иногда и бездомная нищета — вот идеал украинской литературы.
Потому что «лишние люди», продукт высокой цивилизации, интеллектуалы, настолько уверовавшие в силу своего персонального разума, что в нормальных имперских структурах им стало тесно, и им захотелось большего, а чего большего они не знали. В этом отношении автор Чайльд-Гарольда англо-шотландский аристократ лорд Джордж Гордон Байрон (шестой барон Байрон по мужской линии и родственник Стюартов по женской), погибший «за свободу Греции» (вряд ли он хорошо отличал греков того времени от современных им турок), ничем не отличался от чудившего в Санкт-Петербурге и погибшего на Кавказе автора «Героя нашего времени» (Григория Александровича Печорина) русского аристократа с шотландскими корнями (возможного потомка шотландского барда XIII века Томаса Лермонта) Михаила Юрьевича Лермонтова.
В понимании украинских писателей-народолюбов всё, что выше нищего крестьянина, — то пан, а пан не может быть украинцем, он либо поляк, либо москаль, либо венгр, либо австриец (немец). Украинец (в их интерпретации) был не столько состоянием национальным, сколько социальным. Поэтому в их понимании нищий было равно положительный, а если не нищий (в супе по праздникам курица есть), значит пан или (подпанок). В понимании нынешних «создателей украинской нации» — «промосковский коллаборационист», усвоивший «панскую» городскую культуру с ватерклозетами и асфальтом, интегрировавшийся в неё самостоятельно и осознавший, что украинство всего лишь чудовищно гипертрофированный провинционализм, ничего общего не имеющий с конкретной нацией, но под разными названиями способный проявляться у любой.
В этом плане украинство, при всей своей разрушительности, относительно безопасно в цивилизационном плане, ибо вторично. Украинство может существовать лишь как альтернатива панству: полякам, русским, кому угодно. Без объединяющего в качестве мифического источника всех украинских бед панства украинство расползается по враждующим более мелким региональным идентичностям. Украина потому и боялась потерять Юго-Восток, что «более русские», а скорее менее украинские Крым и Донбасс объединяли против себя (особенно претендовавший на общеукраинскую финансово-промышленную гегемонию Донбасс) остальную Украину, включая значительную часть Юго-Востока. Без них Украина объединялась уже против Харькова, Одессы, Днепропетровска. Если и этих отпустить, то врагами украинства автоматически становились Киев, Чернигов, Черкассы, Кировоград. Следующие враги населяли Волынь и Подолье. В конце концов, пришлось бы делить Галицию на «правильную» — сельскую и «неправильную» — городскую части.
Дом Василия Ивановича Суворова, отца полководца, дворянина из старинного рода, идущего из тверских земель, из древнего Кашина, тоже не сохранился, сгорел во время наполеоновского нашествия, позднее восстанавливался. Так что загадка года рождения величайшего военного гения России, видимо, так и не будет разгадана. Вполне возможно, что сами родители Александра, жалея своего единственного сыночка, который родился слабым физически, убавили один год его жизни, чтобы позднее отдать его в воинскую службу, а к таковой службе сыночек их явно стремился.
Известен хрестоматийный случай из детских лет будущего полководца, когда в их загородное имение приехал старинный друг Василия Ивановича «арап Петра Великого» и крестник императора чернокожий генерал российской армии Абрам Петрович Ганнибал, они были смолоду знакомы по службе у царя-преобразователя России. Оба, кстати, были крестниками Петра и денщиками (т.е. офицерами для поручений) императора. Потому и взгляды их на беззаветную службу Отечеству совпадали. Абрам Петрович прошёл в светлицу маленького Саши и к своему удивлению застал «болезненного и слабого здоровьем ребёнка», как ему рассказывали, за игрой в солдатики, притом игрой серьёзной, в соответствии со всеми правилами военной тактики на поле боя. Порасспросив Сашу, Абрам Петрович узнал, что тот уже читал труды военных историков Западной Европы, знал и о походах Цезаря и Ганнибала, знал и о славных победах Морица Саксонского и Раймунда Монтекукули - известных европейских полководцев предшествующего века. Ну а о деяниях Петра Великого и его великих свершениях Александру рассказывал отец. Удивлённый и поражённый Абрам Ганнибал вернулся в гостиную к хозяевам и сообщил им, что у их сына сейчас находятся «преславные гости» и предрёк мальчику военную карьеру.
По одной версии, язык веера появился в конце XVII века во Франции, в эпоху короля Людовика XIV. В это время, как пишут некоторые историки, веер стал одним из основных инструментов тайного общения. С его помощью признавались в любви, назначали свидания и расставались. Историк костюма Раиса Кирсанова писала: «Мужчины стали галантными кавалерами, освоив танцы, приятные манеры, а также искусство вести светскую беседу, составить букет, используя язык цветов, и расшифровывать послание, переданное с помощью веера или мушки». А английский публицист Джозеф Аддисон придумал афоризм «женщины вооружены веерами, а мужчины мечами».
Чтобы сказать откровенное «Я вас люблю», нужно было коснуться раскрытым веером ладони правой руки, а резкое «ненавижу» означал жест, когда веер закрывали и подносили к правому плечу.
Веер был для светских дам XVIII века не только опахалом, но и «семафором», и иногда «прибором наблюдения». В традициях средневековой испанской школы тем или иным образом раскрытый или повернутый веер говорил «да» или «нет», назначал свидание или указывал на те или иные чувства…
Если его резко складывали, то как бы произносили: «Вы мне неинтересны!».
Развернутый, прикрывающий грудь веер молил: «Будьте сдержанным».
Веер, направленный широким концом к собеседнику, означал согласие на флирт.
Баба Яга,уютно устроившись в кресле,вязала себе шаль из козьего пуха и между делом вела беседу с Котом. За окном шумел лес, понемногу темнело. Кот зажёг лампу и пошёл наливать чаю с молоком себе и с медом- Яге. Тут в дверь робко постучали.
- Матвей,ты? Не заперто,входи, - окликнула старуха.
В начале 90-х я недолго работал в обществе книголюбов. Там трудилось много интересных персонажей. Один из них — некий пан Олег врезался в мою память навсегда. Он числился в отделе пропаганды, ходил в кожухе и бараньей шапке, проповедовал уринотерапию как универсальное средство от всех болезней и мечтал о переводе Гоголя на украинский язык. Глаза его при этом безумно блестели. Приставая ко всем со своей излюбленной идеей, пан Олег поднимал сухой крючковатый палец и повторял: «Треба повернути Гоголя Україні!»
Не уверен, что смысл «возвращения» Гоголя в родные пенаты в таком переводе. Но некоторым образом мечта пропагандиста-уринотерапевта сбылась. Не так давно одно из киевских издательств напечатало поддельный перевод «Тараса Бульбы», заменив везде слово «русский» на «український» и выбросив из финала проникновенные гоголевские слова: «Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкиенароды: подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!»
Владелец этого издательства, не постеснявшийся поставить свою фамилию на титульный лист «переводного» Гоголя, конечно, имеет право быть несогласным с мнением выдающегося писателя. Но заниматься откровенной фальсификацией может только потому, что еще никто не взял его за руку и не отвел в суд за нарушение прав потребителя. Фальсификат — всегда фальсификат. Покойный Николай Васильевич должен быть защищен от подобных пиратов не меньше, чем какая-нибудь бутылка водки известной марки. Ведь он выдержал проверку временем, которая ни водкам, ни прокладкам даже не снилась.
Был век бурный, дивный век: громкий, величавый; был огромный человек, расточитель славы.
То был век богатырей! но смешались шашки, и полезли из щелей мошки да букашки.
Денис Давыдов
Современная песня
Был век бурный, дивный век: Громкий, величавый; Был огромный человек, Расточитель славы. То был век богатырей! Но смешались шашки, И полезли из щелей Мошки да букашки. Всякий маменькин сынок, Всякий обирала, Модных бредней дурачок, Корчит либерала. Деспотизма супостат, Равенства оратор, — Вздулся, слеп и бородат, Гордый регистратор. Томы Тьера и Рабо Он на память знает И, как ярый Мирабо, Вольность прославляет. А глядишь: наш Мирабо Старого Гаврило За измятое жабо Хлещет в ус дав рыло. А глядишь: наш Лафает[1] Брут или Фабриций Мужиков под пресс кладет Вместе с свекловицей. Фраз журнальных лексикон, Прапорщик в отставке, Для него Наполеон — Вроде бородавки. Для него славнее бой Карбонаров бледных, Чем когда наш шар земной От громов победных Колыхался и дрожал, И народ в смятенье, Ниц упавши, ожидал Мира разрушенье. Что ж? — Быть может, наш герой Утомил свой гений И заботой боевой, И огнем сражений?.. Нет, он в битвах не бывал — Шаркал по гостиным И по плацу выступал Шагом журавлиным. Что ж? — Быть может, он богат Счастьем семьянина, Заменя блистанье лат Тогой гражданина?.. Нет, нахально подбочась, Он по дачам рыщет И в театрах, развалясь, Все шипит да свищет. Что ж? — Быть может, старины Он бежал приманок? Звезды, ленты и чины Презрел спозаранок? Нет, мудрец не разрывал С честолюбьем дружбы И теперь бы крестик взял... Только чтоб без службы. Вот гостиная в лучах: Свечи да кенкеты, На столе и на софах Кипами газеты; И превыспренний конгресс Двух графинь оглохших И двух жалких баронесс, Чопорных и тощих; Все исчадие греха, Страстное новинкой; Заговорщица-блоха С мухой-якобинкой; И козявка-егоза — Девка пожилая, И рябая стрекоза — Сплетня записная; И в очках сухой паук — Длинный лазарони, И в очках плюгавый жук, Разноситель вони; И комар, студент хромой, В кучерской прическе, И сверчок, крикун ночной, Друг Крылова Моськи; И мурашка-филантроп, И червяк голодный, И Филипп Филиппыч — клоп, Муж... женоподобный, — Все вокруг стола — и скок В кипеть совещанья Утопист, идеолог, Президент собранья, Старых барынь духовник, Маленький аббатик, Что в гостиных бить привык В маленький набатик. Все кричат ему привет С аханьем и писком, А он важно им в ответ: Dominus vobiscum![2] И раздолье языкам! И уж тут не шутка! И народам и царям — Всем приходит жутко! Всё, что есть,— всё пыль и прах! Все, что процветает, — С корнем вон! — Ареопаг Так определяет. И жужжит он, полн грозой, Царства низвергая... А России — Боже мой! — Таска... да какая! И весь размежеван свет Без войны и драки! И России уже нет, И в Москве поляки! Но назло врагам она Все живет и дышит, И могуча, и грозна, И здоровьем пышет, Насекомых болтовни Внятием не тешит, Да и место, где они, Даже не почешет. А когда во время сна Моль иль таракашка Заползет ей в нос, — она Чхнет — и вон букашка!
"Денис Давыдов", музыкальный, СССР, 1984
Фильм-концерт был посвящён 200-летию со дня рождения поэта Дениса Давыдова.
Стихотворения Д.Давыдова, а также В.Жуковского, А.Пушкина, П.Вяземского, Е.Баратынского, Ф.Глинки и Я.Смелякова, посвященные поэту, читают Ю.Яковлев и С.Садальский. Отрывки из “Автобиографии” Д.Давыдова читает С.Садальский. Песни А.Дольского на стихи Д.Давыдова исполняет автор.
В.В. Виноградов. "История слов". ДВУРУШНИК, ДВУРУШНИЧЕСТВО, ДВУРУШНИЧАТЬ
В современном русском языке получили широкое распространение слова двурушник, двурушничать, двурушнический, двурушничество. Они имеют яркую экспрессивную окраску презрительной оценки. Двурушничество – это поведение человека, наружно принадлежащего к одной группе, к одному направлению, но действующего в пользу другой, враждебной стороны; стремление действовать одновременно в угоду двум противоположным сторонам путем обмана каждой из них, но с выгодой для себя.
Согласно словарю Ушакова (1, с. 663), эти слова принадлежат газетному стилю. Это – слишком узкое определение сферы их стилистического применения. Представляя собой квалификацию общественного поведения человека, социальной группы, они употребляются в разных стилях современной речи, кроме книжного и научного. Как показывает внешняя форма этих слов (сочетание -шн-), они вошли в литературный язык из устной народной речи (вероятнее всего, с южновеликорусским налетом). Они не зарегистрированы ни одним словарем русского языка до Далева словаря включительно. Едва ли не впервые в художественной литературе слова двурушник и двурушничать были употреблены В. В. Крестовским в «Петербургских трущобах» – при описании быта нищих. Здесь они являются характерной бытовой приметой нищенского арго. Первоначальное значение глагола двурушничать тут определяется так: «подставлять обе руки». Это значение раскрывается в такой бытовой сцене, изображающей толпу нищих около церкви: «Вышел чахоточный купец и сунул грош в руку Касьянчика-старичка.
– Не плошай! – ткнул его пальцем в голову Фомушка и протянул к дателю свою широкую лапу. Макрида потянулась туда же с книжкой, на переплете которой «для близиру» лежало несколько медяков. А в это самое время высокий сухощавый старик в халате, пользуясь теснотою, образовавшеюся вокруг дателя толпы, незаметно стянул грош с Макридиной книги и, с судорожной поспешностью сунув в карман, протянул из-под локтей какого-то нищего обе руки, в надежде, что подающий купец примет их за две отдельные руки двух отдельных личностей, и в каждую положит по грошу. Эта проделка иногда удавалась худощавому старику; но она-то именно и вызывала бесконечные насмешки и покоры попрошаек. Едва Фомушка-блаженный очутился за спиною купца, как его тяжеловесная лапища легонько давнула загривок старика. – Ты что, леший? опять двурушничать?– просопел он ему шёпотом. Старик только окрысился, защелкал зубами, да часто замигал веками со злости и перебрался подальше от блаженного. Вышла молодая купчиха, охотница до раздач – и на паперти повторился тот же самый процесс. Старик в отдалении от Фомушки снова двурушничал» (Крестовский 1899, 1, с. 93). Ср.: « – Скареда, одно слово! – Торопился!... А сам промеж нашего брата двурушничал – только хлебушки сиротские перебивает» (там же, с. 94); «В компании Фомушки шел разговор о двурушничаньи худощавого старика-халатника... – Надоть ему беспременно ломку, чтоб не двурушничал» (там же, с. 97).
Не подлежит сомнению, что с распространением слова двурушничать в литературном языке изменяется не только его значение, но и его внутренняя форма.
Александр Вертинский
Имя Александра Вертинского известно каждому в нашей стране, да и за рубежом. Его судьба полна невероятных поворотов и удивительных случаев. Он добился успеха трижды: в дореволюционной России, на Западе и в послевоенном СССР, куда вернулся из эмиграции. А его жизнь с супругой, актрисой Лидией Вертинской, — редкий пример преданной любви и верности.
В первой половине XIX века газеты только и писали, что о знаменитом скрипаче Николо Паганини и его супруге певице Антонии Бьянке. Казалось, если пара одинаково блистает талантом, то и красотой наделена поровну. Однако портреты супругов обескураживают, более необычный союз трудно себе представить.
В тот день сошел с ума целый город: жители Турина чуть ли не дрались за билеты на совместный концерт Паганини и Бьянки. Между тем, сами артисты были знакомы друг с другом лишь понаслышке. На одной сцене они выступали впервые. Причем скрипач не любил репетиций и встретился с солисткой только на премьере. Зато какая это была встреча! Паганини онемел от восторга - благо, что играл, а не пел. Антониа Бьянки обладала неземной красотой и божественным голосом. Настоящая итальянка, страстная, колоритная, с фигурой скрипки, которую обожал маэстро. На протяжении всего выступления он не мог отвести от нее взгляд, а в мыслях образ этой женщины и музыка слились воедино. После концерта Паганини сделал певице предложение.
Он пригласил Антонию в Милан для совместной работы. Она ответила лукавой улыбкой. Перед ней стоял некрасивый мужчина, худой и нескладный, лишь чудесные агатовые глаза выдавали в нем гения. Тот огонь, что приводил в трепет публику, преображал уродца в божество. Певица в мгновение ока придумала забавную игру, дабы убедиться в намерениях новоявленного ухажера. Она согласилась на предложение.
Окрыленный удачей, скрипач отправился на гастроли. Он долго ждал весточки от любимой, проклинал медлительность почты, сгорал от страсти и нетерпения, пока наконец понял, что был обманут. В больших городах известным артистам легко встретиться: маэстро искал Антонию в Турине, Флоренции, Болонье. Он находил следы пребывания Бьянки, но не ее саму. Меняя адреса, как перчатки, коварная женщина оставляла сообщения и передавала записки с ложными посулами. Паганини пришлось купить собственную карету, отныне его жизнь проходила в дороге: «Если она бежит от себя, это будет продолжаться всю жизнь. А если от меня?..» Но знаменитый скрипач волновался напрасно. Когда Паганини добрался до Палермо, игра была окончена.
Историк Фрэнсис Вейнс погружает своего читателя в круговорот эпохи революций, войн, богатства Версаля и ловкости авантюристов - все это XVIII век. Вейнс открывает настоящую панораму безумной эпохи контрабандистов, развратников, интриганов. Он детально описывает, как Старый Свет внезапно окунулся в мир разврата, бордели стали повсеместны, а сексуальная жизнь простого европейца стала яркой и насыщенной. С разрешения издательства КоЛибри (Азбука-Аттикус) публикуем фрагмент книги «Захватывающий XVIII век: Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир».