С тех пор, как немецкая группировка была окружена под Сталинградом, наши разведчики стали охотиться за Паулюсом, командующим 6-й немецкой армией.
В сказах Павла Бажова главное не труд и не мастерство, не любовь и не доброта, а бескорыстие. Золото — вот испытание для человека.
Павла Бажова часто называют сказочником, хотя он писал сказы — большая всё-таки разница. Сам он себя называл и писателем, и фольклористом (точнее собирателем фольклора), и писателем-фольклористом. «Я лишь обрабатываю фольклорный материал», — говорил он. Но в этой обработке чувствуется явное не учёное, а творческое вмешательство.
Он вырос в семье рабочего Сысертского завода, учился в Екатеринбургском духовном училище и в Пермской духовной семинарии. Отказавшись принять духовный сан, преподавал русский язык, а летом отправлялся в экспедиции по сбору фольклорного материала.
Интерес к народному творчеству возник у него ещё в детстве, благодаря семье и заводской среде. «О своей бабушке храню благодарную память, как о ласковом, немало повидавшем на своём веку трудностей и словоохотливом человеке, честно отработавшем свой срок. Но таких было немало и в ближайших избах. Поэтому выделять, что-то или другое слышал от своей бабушки, считаю невозможным. Да это и повело бы, как уже говорилось выше, вовсе не в ту сторону, куда надо. Единственно, что могу утверждать, — это первые детские сведения о Медной горе могли быть получены только от бабушки и отца, так как других лиц, знавших об этом, в ближайшем моём окружении не было. Но это уже сказано, и поэтому вопрос снимается. Отсюда вывод, вроде совета. Надо налегать не на бабушку, а на весь рабочий уклад того времени и особенно на «институт заводских стариков»… Для примера укажу на летние беседы на «завалинках» в праздничные дни или даже на такие обычаи, как супрядки, капустники и т. д., где обычно «вертелись» и мальчуганы годов до семи-восьми. Там они, как губка, впитывали, «о чём старухи судачат», «о чём старики сказывают»».
Павел Бажов. (Wikimedia Commons)
Особенно его интересовали так называемые присловья, побаски: «Стал записывать. Меня влекли те из них, где слышались отзвуки бурлачества, чусовской вольницы и т. д. Записал я шесть тетрадей. Это была моя первая краеведческая работа. Но в годы гражданской войны затерялась». И всё-таки многое осталось в памяти Бажова. Вот некоторые примеры, которые сразу и без тетрадок он выдавал своим собеседникам и корреспондентам по переписке: «Живём весело: кабак на горе, Серги далеко видно и спускаться ловко»; «Где сеют, да веют, да молотят, да
Блокада заставляла искать неординарные решения для защиты Северной столицы. Немцы предвкушали скорый заход в город и неторопливо подвергали разрушению с помощью бомбардировок. Командование решилось на необычный шаг.
Маша Белкина - самая трагическая героиня фильма. А в книге ее судьба еще печальнее. Во время войны Маша потеряла мать. Разбитая горем женщина закончила школу радистов и отправилась мстить, но для этого пришлось отдать сына. Любимый человек (Егор) погиб на войне, а позже и сама Маша сложила жизнь в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами. Однако мало кто знает, что в киноленту "Офицеры" не вошли важные подробности из жизни Марии и ее мамы. В "Офицерах" нам демонстрируют, как ватага мальчишек дразнит Егора Трофимова "женихом". Вот только проблема была совсем не в том, что Трофимову нравилась девочка с "нашей улицы". Совсем наоборот. Хулиганы дразнили Егора, как влюбленного в "шпионку".
Учившиеся в советской школе помнят, что русская литература очень любила и уважала «лишних людей». Этим, она, кстати, серьёзно отличалась от украинской, преподававшейся в той же советской школе в УССР и, соответственно, прошедшей ту же идеологическую цензуру.
Украинская литература делала акцент на «маленьком человеке», своего рода местном Акакии Акакиевиче. Правда, для украинских писателей-народолюбов даже несчастный Акакий Акакиевич был до невозможности «великим паном» — всё-таки чиновник. Бедный забитый крестьянин — безземельная, а иногда и бездомная нищета — вот идеал украинской литературы.
Потому что «лишние люди», продукт высокой цивилизации, интеллектуалы, настолько уверовавшие в силу своего персонального разума, что в нормальных имперских структурах им стало тесно, и им захотелось большего, а чего большего они не знали. В этом отношении автор Чайльд-Гарольда англо-шотландский аристократ лорд Джордж Гордон Байрон (шестой барон Байрон по мужской линии и родственник Стюартов по женской), погибший «за свободу Греции» (вряд ли он хорошо отличал греков того времени от современных им турок), ничем не отличался от чудившего в Санкт-Петербурге и погибшего на Кавказе автора «Героя нашего времени» (Григория Александровича Печорина) русского аристократа с шотландскими корнями (возможного потомка шотландского барда XIII века Томаса Лермонта) Михаила Юрьевича Лермонтова.
В понимании украинских писателей-народолюбов всё, что выше нищего крестьянина, — то пан, а пан не может быть украинцем, он либо поляк, либо москаль, либо венгр, либо австриец (немец). Украинец (в их интерпретации) был не столько состоянием национальным, сколько социальным. Поэтому в их понимании нищий было равно положительный, а если не нищий (в супе по праздникам курица есть), значит пан или (подпанок). В понимании нынешних «создателей украинской нации» — «промосковский коллаборационист», усвоивший «панскую» городскую культуру с ватерклозетами и асфальтом, интегрировавшийся в неё самостоятельно и осознавший, что украинство всего лишь чудовищно гипертрофированный провинционализм, ничего общего не имеющий с конкретной нацией, но под разными названиями способный проявляться у любой.
В этом плане украинство, при всей своей разрушительности, относительно безопасно в цивилизационном плане, ибо вторично. Украинство может существовать лишь как альтернатива панству: полякам, русским, кому угодно. Без объединяющего в качестве мифического источника всех украинских бед панства украинство расползается по враждующим более мелким региональным идентичностям. Украина потому и боялась потерять Юго-Восток, что «более русские», а скорее менее украинские Крым и Донбасс объединяли против себя (особенно претендовавший на общеукраинскую финансово-промышленную гегемонию Донбасс) остальную Украину, включая значительную часть Юго-Востока. Без них Украина объединялась уже против Харькова, Одессы, Днепропетровска. Если и этих отпустить, то врагами украинства автоматически становились Киев, Чернигов, Черкассы, Кировоград. Следующие враги населяли Волынь и Подолье. В конце концов, пришлось бы делить Галицию на «правильную» — сельскую и «неправильную» — городскую части.