![]() Манул может по праву считаться одним из самых обаятельных представителей семейства кошачьих. Дикий азиатский кот легко узнаётся по характерной длинной шерстке. Выглядит кот просто потрясающе, из-за чего у многих людей появляется вопрос: а можно ли такого завести дома? Увы и ах, но нет. На сегодняшний день манул остаётся одним из немногих представителей своего рода, что вообще не поддаются приручению. ![]() Манула приручить нельзя Манул – роскошный красавец, живое воплощение всего того, за что большинство людей любит представителей семейства кошачьих. Во всяком случае, если речь идёт о внешности. Перед чарующим обаянием этого пушистика не способны устоять даже те, кто в целом равнодушно смотрит на котов. |

Юлия Друнина — удивительный поэт, чей талант позволил очень просто и метко описывать собственные переживания, ужасы военного времени и, конечно, романтические отношения. Эти стихотворные строчки оказались настолько близки каждому человеку, что до сих пор остаются востребованными.
Юлия Друнина
ЗИНКА
Памяти однополчанки —
Героя Советского Союза
Зины Самсоновой
1
Мы легли у разбитой ели.
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, гнилой земле.
- Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня - лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет...
Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг приказ: "Выступать вперед!"
Снова рядом, в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.
2
С каждым днем становилось горше.
Шли без митингов и знамен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы.-
Мы хотели со славой жить.
...Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав...
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.
3
- Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то, в яблочном захолустье,
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый,
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом стоит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
...Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала?!
1944

Как же я люблю Одессу!
Я всегда ее любила — по книгам, ни разу в ней не бывав. Стоит ли объяснять, что значат для литератора эти имена — Бабель, Олеша, Паустовский, Ильф и Петров?..
Покидая в 90-м Советский Союз, я оплакивала свою несбывшуюся Одессу, так как была уверена, что уже никогда, никогда не окажусь на ее легендарных улицах и бульварах… Но так уж случилось: в тяжелом и нищем 93-м меня — уже из Израиля — пригласили приехать в Одессу, выступить.

Примерно к 1250 году до нашей эры цивилизованный мир Восточного Средиземноморья напоминал элитный закрытый клуб. Членами его были могущественные империи, которые поделили между собой почти всё, что стоило делить. В Египте фараоны, вроде Рамсеса II, строили гигантские храмы и считали себя живыми богами. В Анатолии (современная Турция) хеттские цари, суровые и воинственные ребята, правили из своей столицы Хаттусы и контролировали богатейшие месторождения металлов. В Месопотамии старые державы Вавилона и Ассирии продолжали свои интриги. А в Греции и на Крите процветали микенские царства — конфедерация дворцов-крепостей, управляемых воинами-аристократами, которых мы знаем по гомеровским поэмам. Это был мир больших игроков, мир дворцов, писцов и колесниц.
Вся эта система держалась на двух вещах: дипломатии и бронзе. Дипломатия была похожа на сложную семейную переписку. Цари называли друг друга «брат мой», обменивались роскошными подарками (золото, рабыни, экзотические животные) и заключали династические браки. Сохранившийся Амарнский архив — глиняные таблички с перепиской фараонов с их «коллегами» — рисует картину мира, где все друг с другом связаны. Они жалуются на качество присланного золота, просят прислать врача или архитектора, договариваются о сферах влияния. Это была первая в истории система глобальной политики, где проблемы пытались решать не только войной, но и переговорами. Конечно, воевали тоже, и ещё как. Битва при Кадеше между египтянами и хеттами стала крупнейшим колесничным сражением в истории, после которого обе стороны, поняв, что победителя не будет, заключили первый в мире подробный мирный договор.
Вторым столпом этого мира была бронза. Этот сплав меди и олова был металлом эпохи — из него делали всё: оружие, доспехи, орудия труда, посуду, статуи. Бронза была нефтью и микрочипами своего времени. Но у неё был один фатальный недостаток: её компоненты редко встречаются в одном месте. Медь добывали в основном на Кипре, а вот олово приходилось везти издалека, возможно, аж из Афганистана. Это породило сложнейшую сеть торговых путей, опутавшую всё Средиземноморье и Ближний Восток. Корабли, гружёные медными слитками в форме бычьих шкур, оловом, зерном, вином, оливковым маслом, слоновой костью и предметами роскоши, постоянно курсировали между портами. Города-государства, такие как Угарит на сирийском побережье, процветали, будучи гигантскими торговыми хабами, где сходились пути из Египта, Месопотамии, Анатолии и Эгейского мира.
К осени 1611 года слово «государство» по отношению к России можно было использовать лишь по старой памяти. Страна де-факто не существовала. Это был классический failed state, где власть превратилась в вакуум.
Судите сами. В Москве, в Кремле и Китай-городе, сидел польско-литовский гарнизон. Формально его «пригласила» группа из семи бояр, «Семибоярщина», которая сама по себе была нелегитимным правительством коллаборационистов. Они уже присягнули польскому королевичу Владиславу. На северо-западе, в Новгороде, хозяйничали шведы.
Патриарх Гермоген, единственный моральный авторитет, пытавшийся призвать к единству, сидел под арестом в Чудовом монастыре и умирал от голода.
К осени 1611 года слово «государство» по отношению к России можно было использовать лишь по старой памяти. Страна де-факто не существовала. Это был классический failed state, где власть превратилась в вакуум.
Судите сами. В Москве, в Кремле и Китай-городе, сидел польско-литовский гарнизон. Формально его «пригласила» группа из семи бояр, «Семибоярщина», которая сама по себе была нелегитимным правительством коллаборационистов. Они уже присягнули польскому королевичу Владиславу. На северо-западе, в Новгороде, хозяйничали шведы.
Патриарх Гермоген, единственный моральный авторитет, пытавшийся призвать к единству, сидел под арестом в Чудовом монастыре и умирал от голода.
«Силы сопротивления» были не лучше. Остатки Первого народного ополчения, стоявшие под Москвой, превратились в неуправляемый «табор». Его лидеры, князь Дмитрий Трубецкой и атаман Иван Заруцкий, ненавидели друг друга больше, чем поляков. Их «казаки» не получали жалованья и жили откровенным грабежом, разоряя окрестные уезды хуже любых интервентов. Для жителей Подмосковья они были такой же оккупационной силой, как и поляки.
Страна погрузилась в хаос. И именно в этот момент центр сопротивления сместился туда, где еще сохранялся порядок и, что важнее, деньги — в Нижний Новгород.

На 77-м году жизни не стало знаменитого телеведущего Юрия Николаева. Его имя было неразрывно связано с «Утренней почтой» - музыкальной передачей, с которой начиналось утро воскресенья миллионов советских людей. Когда он появлялся на экране, улицы пустели - все собирались у телевизоров.
Он был автором программы «Утренняя звезда», которая открыла дорогу в шоу-бизнес многим исполнителям, вел «Голубой огонек» и «Песню года», был удостоен звания народного артиста России. В последние годы Николаев не снимался на ТВ - исключение он делал для передач, посвященных его жизни. Каким был его творческий путь, почему однажды Николаева чуть не выгнали с телевидения и за что он критиковал современное вещание?
Якеменко
Из школ уже почти каждый день приходят кровавые боевые сводки.
⚡️Один выродок избил учительницу за то, что она не дала украсть тетради.
⚡️Отец другого выродка избил учителя, за то, что он его выродку что-то не так оценил.
Это только за неделю. Это только то, что прорвалось сквозь все усилия директоров школ и администраций не выпускать такие истории наружу. То есть это значит, что за это же время произошел десяток драк с поножовщиной, тяжкими телесными, постановкой на колени, унижениями и прочими подробностями, заботливо внесенными в наше общество детками мигрантов и их прихлебателями из местных.
То есть ни один родитель не может быть уверен, что его ребенок вернется из школы не в карете скорой помощи. Любой учитель, начиная новый учебный год, должен в последних числах августа на всякий случай послать за священником и нотариусом, собрать детей и родных, извиниться, попрощаться и просить не поминать лихом, если что-то было не так.
Такого с нашей школой не было никогда. Даже в 1920-х годах на фоне всеобщего развала. Я еще застал в девяностые годы школьников двадцатых (одному из них я посвятил свою книгу об усадьбе Суханово), которые обучались и в колониях типа той, в которой работал Макаренко и в школах первой и второй ступени (так назывались тогда начальная и средняя школы). Я много говорил с ними о тех школах – такого и близко не было. Кто помнит Айтматова «Первый учитель», поймет, о чем речь. Эксцессы случались иногда, но это никогда не становилось системой.
На наших глазах ломается базовое, смысловое, важнейшее для любой культуры и цивилизации положение – в социуме должны быть территории, которые являются источниками традиций, порядка, культуры, правил для всех. Где можно укрыться от бед, несчастий, нечистоты и неустроенности жизни, где всегда помогут, наставят, защитят.
Среди них храм – в средневековой Европе человек, за которым гнались воины, чтобы его арестовать, мог вбежать в собор и спастись. Если же собор был закрыт, преследуемый должен был схватиться за дверное кольцо – с этого момента он считался под защитой церкви.
Среди них и школа. В храме обитает Бог (Любовь), в школе – знание (наука). В храме важно сердце, в школе – ум. Священник – посредник между Богом и человеком, учитель – между человеком и мировым знанием, культурой. И тот и другой несут особую миссию – просвещать и наставлять, обладают особыми знаниями, компетенциями, дарованиями, которые делают их выше аудитории, заставляют аудиторию внимать, благоговеть, уважать, почитать. И учительство и священство не работа, а служение. Божественной Истине и научной правде.
У любого человека на подсознательном уровне и сегодня отношение к школе и храму, как к месту, где не может, не должно быть порока, невежества, зла, ненависти. Любовь к Богу, равно как и любовь к знанию объединяют и примиряют. Туда идут, чтобы стать лучше, чище, умнее, культурнее. Убийство священника или прихожанина, учителя или ученика в годы войны считается самым страшным преступлением, точкой невозврата, гранью, перейдя которую враг не заслуживает пощады.
И вот школа все больше становится местом, где опасно находиться, где агрессия, ненависть, вражда сводят на нет любые (чаще всего слабые) попытки чему-то научить (в современном понимании – натаскать на сумму готовых ответов). Учитель, «перед именем которого» некогда «смиренно преклоняли колени» развенчан, дискредитирован, ему грош цена, на него можно орать матом, оскорблять, унижать. Наконец, бить. Представляете себе атмосферу в классе, где одна сторона желает уничтожить другую. Чему можно научиться в такой атмосфере?
Тем временем наш вечно взъерошенный, словно только что разбуженный на собственном совещании «министр образования», выглядящий как человек, который собрался чихнуть, но никак не чихнет, все предлагает различные новации. Руководит…
Катастрофа.

Гречка уже несколько веков считается в нашей стране одним из самых национальных блюд. Но откуда она появилась на Руси? Как готовилась? На чьем столе появлялась чаще всего? Почему стала настолько популярной? И кто был настоящим поклонником гречневой каши среди самых известных генералов отечественной истории? История знаменитой гречки и лучшие рецепты блюд из нее - далее.
В пантеоне русской литературы есть несколько имён, которые знают все. Пушкин — номер один. И сразу за ним, в том же луче света, стоит его няня — Арина Родионовна. «Голубка дряхлая», «подруга дней... суровых», «добрая подружка бедной юности».
В сознании поколений она превратилась в уютный, почти сказочный образ: добрая старушка в шушуне, которая сидит у окна, вяжет чулок, ждёт поэта и рассказывает ему сказки. Этот образ настолько тёплый и «домашний», что за ним почти полностью стёрлась реальность.
А реальность была, по меркам XXI века, довольно суровой. Арина Родионовна была крепостной. Она была, выражаясь сухим языком документов, «имуществом». И вся её жизнь, от рождения до смерти, — это не идиллическая картинка, а история человека, который не принадлежал сам себе, но при этом сумел дать целой культуре больше, чем иные аристократы.
Первое, с чем сталкивается любой, кто хочет копнуть глубже мифа, — это имя. В книгах, статьях и даже в серии «ЖЗЛ» её упрямо называют то «Яковлева», то «Матвеева». Это создаёт иллюзию полноценной «фамилии».
Но вся суть в том, что ни Яковлевой, ни Матвеевой она не была. Это классический пример того, как мы, с нашими современными представлениями, пытаемся «достроить» историю, делая её более понятной.
Как крепостная крестьянка, фамилии она не имела. Юридически она была «Ирина», дочь «Родиона». Поэтому во всех официальных документах — ревизских сказках, церковных книгах — она проходит как Ирина Родионова.
Откуда же взялись остальные «фамилии»?
Эта путаница — не просто ошибка. Это прямой показатель её социального статуса. В той системе координат у неё не было собственной фамилии, только личное имя и отсылка к отцу. А у её сына, например, отчество стало «Фёдоров» (по отцу Фёдору). Это была система отсчёта, а не родовое имя. И когда в 1828 году её хоронили, в церковной ведомости записали просто: «Ирина Родионова дому 5-го класса чиновника Пушкина служащая женщина…». Никаких Яковлевых.
На одной вареной гречке далеко не уедешь, потому что даже любимые продукты могут надоесть со временем. Именно поэтому мы собрали 20 рецептов вкусных блюд из гречки специально для тебя. Такое разнообразие порадует даже самых капризных гурманов!
В истории России есть события, которые служат поворотными точками, навсегда меняя траекторию развития государства. Взятие Казани Иваном Грозным сломило векового противника на востоке, открыв путь к Уралу. Но за «Камнем» (как тогда называли Уральский хребет) лежала неизведанная земля (terra incognita) — огромная, пугающая и манящая Сибирь. Превращение Московского царства в трансконтинентальную Российскую империю началось не с царского указа или масштабного военного похода. Оно началось с частной инициативы, дерзости и одного решающего сражения, которое горстка людей дала многотысячному войску у небольшого укрепления на Иртыше.
Речь о битве на Чувашевом мысу 4 ноября (26 октября по старому стилю) 1582 года — сражении, которое открыло Ермаку Тимофеевичу и его казакам дорогу на столицу Сибирского ханства, Искер, и положило начало освоению Сибири.
Вторая половина XVI века. Царь Иван IV Грозный ведет изнурительную Ливонскую войну на западе. Государство напряжено до предела. В это же время на восточных рубежах, в Прикамье, формируется новый центр силы. Это не государственное образование, а, по сути, первая в России промышленная "империя" — владения купцов Строгановых.
Строгановы были не просто торговцами. Это были государственники, колонизаторы в лучшем смысле этого слова. Получив от царя грамоты на освоение пустующих земель по Каме и Чусовой, они строили города, солеварни, развивали земледелие и ремесла. Они были форпостом русского мира на границе с неизведанным.
А за этой границей лежало Сибирское ханство. На тот момент им правил хан Кучум. Это был не местный правитель, а чингизид из бухарской династии Шейбанидов, захвативший власть в 1563 году. Он силой лишил власти и жизни местных князей из династии Тайбугидов — Едигера и Бекбулата, которые, к слову, еще в 1555 году добровольно приняли русское подданство и просили у Ивана Грозного защиты.
От беспризорника к сотруднику ГПУ: закалка характера
История Павла Анатольевича Судоплатова, родившегося 29 июня (12 июля) 1907 года в Мелитополе Таврической губернии, — это не голливудский сценарий о пути наверх. Это суровая хроника выживания в эпоху тотального разлома. Его отец, украинец, был мельником, мать — русской. Сам он по документам числился украинцем, но вся его жизнь и служба были неразрывно связаны с советским государством, с Россией как его центром. Судьба не дала ему времени на рефлексию о происхождении. Когда ему было всего пять, он остался сиротой, и его детство пришлось на самый пик Гражданской войны. Он, как и тысячи других, бежал, оказался в Одессе, стал беспризорником и пытался выжить, подрабатывая в порту. Это была лучшая школа прагматизма и выживания. В 1919 году, когда Красная Армия вошла в город, 12-летнего мальчишку подобрали бойцы. Он стал «сыном полка» — сперва помощником телеграфиста, потом шифровальщиком в Особом отделе.
Для такого парня, не знавшего ничего, кроме хаоса, армия и новая власть стали синонимом порядка и единственной возможностью получить будущее. Он был умен, исполнителен и быстро учился. Система это ценила. Последовали курсы политруков, работа на комсомольской линии, но его настоящее призвание ждало в другом ведомстве. В феврале 1925 года 17-летнего Судоплатова, уже члена ВКП(б) с 1928 года, направили на работу в Мелитопольский окружной отдел ГПУ. Так начался путь человека, который станет одним из самых эффективных и засекреченных оперативников в истории. Он начинал как все: сотрудник информационного отделения, помощник уполномоченного, младший оперативник. Позже его перевели в Харьков. В 1926 году он женился на Эмме Карловне Кагановой, еврейской девушке из Гомеля, которая также станет сотрудницей НКВД. Это была классическая «служебная» семья, где работа и жизнь были одним целым. В 1932 году его, как перспективного сотрудника, перевели в Москву, в отдел кадров ОГПУ, а уже в октябре 1933 года он оказался там, где ему и было место — в Иностранном отделе (ИНО), то есть во внешней разведке.
Давайте начнем с самого безобидного и, по правде говоря, самого странного мифа. Мол, настоящий-то фюрер — Шикльгрубер. Адольф Шикльгрубер. Звучит несколько неблагозвучно. Политическим противникам в 20-е годы это страшно нравилось. Во-первых, это позволяло выставить его «деревенщиной», а во-вторых, само слово «Шикльгрубер», по некоторым версиям, означает что-то вроде «копатель болот» или «копающийся в грязи». Идеальный компромат. И, что самое смешное, в этой истории есть доля правды, но ровно та, которая делает миф еще глупее. Отца Адольфа, Алоиса, действительно звали Алоис Шикльгрубер. Он родился в 1837 году у некой Марии Анны Шикльгрубер. Кто был отцом — история умалчивает, но об этом позже. Сорок лет своей жизни Алоис, который успел сделать неплохую карьеру мелкого таможенного чиновника (то есть был бюрократом до мозга костей), таскал эту фамилию. А в 1876 году, когда ему было уже 39 лет, этому самому Алоису вдруг пришло в голову сменить фамилию. История там мутная, как вода в том самом «болоте».
Он явился к приходскому священнику в приход Дёллерсхайм в сопровождении троих «свидетелей». Эти свидетели, которые были ему родственниками, клятвенно заверили, что покойный муж его матери, Иоганн Георг Хидлер, признавал Алоиса своим сыном. Священник, которому, видимо, было все равно, пожал плечами и в книге регистрации крещений исправил «Алоис Шикльгрубер, незаконнорожденный» на «Алоис Гитлер». Да, именно «Гитлер», а не «Хидлер» (Hiedler) — то ли по ошибке, то ли по умыслу, то ли просто по австрийской небрежности. Адольф родился только через 13 лет, в 1889 году. Он родился Адольфом Гитлером и никогда в жизни никакой другой фамилии не носил. Так что весь этот миф — просто пшик. Хотя, надо признать, история получила бы совсем другой оборот. «Хайль Шикльгрубер!» — на таком приветствии и Третий рейх мог бы не взлететь.
Это уже артиллерия покрупнее. Этот миф обожают сторонники вселенской иронии и простых психологических объяснений. Дескать, самый лютый антисемит в истории сам был с еврейскими корнями! Идеальный сюжет. История эта, в отличие от «Шикльгрубера», имеет конкретный источник. Ее запустил не кто-нибудь, а Ганс Франк, личный адвокат Гитлера, а позже — генерал-губернатор оккупированной Польши, печально известный своими методами. Когда Франк уже сидел в Нюрнберге и ожидал приговора, он настрочил мемуары под пафосным названием «В ожидании виселицы» (Im Angesicht des Galgens). Терять ему было нечего, и он решил подкинуть миру сенсацию. По его словам, где-то в 1930 году Гитлер вызвал его и показал письмо от своего племянника, Уильяма Патрика Гитлера (тот еще фрукт, который потом уедет в США и будет шантажировать дядюшку), где тот намекал на «некоторые странные обстоятельства» в их семейной истории.
Гитлер якобы поручил Франку провести тайное расследование. И Франк «раскопал». Он утверждал, что бабушка Гитлера, Мария Анна Шикльгрубер, забеременела, когда работала служанкой в Граце, в богатой еврейской семье по фамилии Франкенбергер. А отцом ребенка, по этой версии, был 19-летний сын хозяина, Леопольд Франкенбергер. Семья, мол, платила Марии Анне алименты до 14-летия Алоиса, о чем сохранилась переписка. Звучит как бомба. Вот оно! Разгадка! Фюрер — внук еврея! Нацистские расовые законы, кстати, в таком случае делали его самого «мишлинге» (полукровкой) и лишали права занимать госдолжности. Но, как это бывает с сенсациями, она не выдерживает проверки фактами. Во-первых, никаких писем о «переписке» Франкенбергеров с бабушкой Гитлера никто никогда не видел. Во-вторых, что еще важнее, историки, покопавшись в архивах Граца, не нашли там никакой семьи Франкенбергер. И, что ставит жирнющий крест на всей теории: в 1836 году