Сергей Копыткин

Альбом

 Мой сад опустелый угрюмо шумит,

И просится ветер в окно.

Задумчиво маятник сонный стучит;

В саду и на сердце—темно.

  Раскрыл я старинный заветный альбом.

Он юными лицами полн.

Давно разнесло их во мраке земном

Порывами жизненных волн.

 Увидимся-ль снова когда-нибудь мы?

И слышу я грустное—„нет!»

То ветер осенний из бури и тьмы

Мне шлет одинокий ответ.

Анатолий Куршин. Ограда нижнего сада. 1986. Бумага, тушь

Н.С. Гумилев

(1886-1921)

Старина

Вот парк с пустынными опушками,

Где сонных трав печальна зыбь,

Где поздно вечером с лягушками

Перекликаться любит выпь.

Вот дом старинный и некрашеный,

В нем словно плавает туман,

В нем залы гулкие украшены

Изображением пейзан.

Тревожный сон... Но сон о небе ли?

Нет! На высоком чердаке,

Как ряд скелетов, груда мебели

в пыли почиют и тоске.

Мне суждено одну тоску нести,

Где дед раскладывал пасьянс

и где влюблялись тетки в юности

И танцевали контрданс.

И сердце мучится бездомное,

Что им владеет лишь одна

Такая скучная и темная,

Незолотая старина.

...Теперь бы кручи необорные,

Снега серебряных вершин

Да тучи сизые и черные

Над гулким грохотом лавин!

Лето 1908 года

Ольга Александровна Романова (13 июня 1882, Петергоф — 24 ноября 1960, близ Торонто) — Великая княгиня из дома Романовых.

Младший ребёнок и младшая дочь российского императора Александра III и императрицы Марии Фёдоровны после Николая, Александра, Георгия, Ксении и Михаила. Художник-любитель.

В императорской семье все дети обучались живописи, но только Ольга начала заниматься ею профессионально.

Ее учителями были преподаватели Петербургской АХ, в частности В. Маковский, С. Жуковский, С. Виноградов.

«Синицы в парке», II четверть ХХ в.; бумага на картоне, масло.

Иосиф Бродский. Шествие

Поэма-мистерия в двух частях и в 42 главах-сценах

Идея поэмы - идея персонификации представлений о мире, и в этом смысле она - гимн баналу.

       Цель  достигается  путем  вкладывания  более  или  менее приблизительных формулировок этих представлений в уста двадцати не  так  более,  как  менее  условных  персонажей. Формулировки облечены в форму романсов. Романс - здесь понятие условное,  но по существу - монолог.

       Романсы  рассчитаны  на произнесение и на произнесение с максимальной экспрессией; в этом, а также в некоторых длиннотах сказывается литературный характер поэмы.

        Романсы,  кроме  того,  должны  произноситься  высокими голосами; нижний предел - нежелательный -  баритон;  верхний  - идеальный - альт.

      Прочие наставления у Шекспира в "Гамлете" - 3-м акте. 

«Второе, что также впервые по–настоящему затронуло его, – продолжал думать Мятлев, опять же имея в виду самого себя, – это ощущение одиночества. Ни в Петербурге, в глуши его библиотеки, ни в Михайловке, в глуши лесов сосновых, ни тем более в давние годы, когда его жизнь была густо заселена гувернерами, няньками, воспитателями, друзьями по корпусу, командирами, денщиками, лакеями, она не возникала. Умение не тяготиться одиночеством и не замечать его было в Мятлеве, вероятно, врожденным, но, вероятно, врожденность эта, подобно горным породам, с годами выветривалась, так что оставалось рыхлое, подверженное болям, чувствительное нечто, столь чувствительное, что даже теплое соседство господина ван Шонховена не предотвращало размышлений об этом…». 

Булат Окуджава. "Путешествие дилетантов". 

(Отрывок)

Томас Гейнсборо (1727—1788). Портрет Фрэнсис Данкомб Хон. 

Из переписки с подругой в ОК.

По прочтении.

Очерк Растрелли

Я люблю этот ветхо-богатый

Опустелый помещичий дом,

Окруженный гирляндою статуй,

Отраженный зеленым прудом. 

В. М. Мизеров

***

Розовый домик

   Меж великанов-соседей, как гномик

   Он удивлялся всему.

   Маленький розовый домик,

   Чем он мешал и кому? 

Булат Окуджава. 

Читаю мемуары разных лиц.

Сопоставляю прошлого картины,

что удается мне не без труда.

Из вороха распавшихся страниц

соорудить пытаюсь мир единый,

а из тряпья одежки обветшалой —

блистательный ваш облик, господа.

Из полусгнивших кружев паутины —

вдруг аромат антоновки лежалой,

какие-то деревни, города,

а в них — разлуки, встречи, именины,

родная речь и свадеб поезда;

сражения, сомнения, проклятья,

и кринолины, и крестьянок платья…

Как медуница перед розой алой —

фигуры ваших женщин, господа…

И не хватает мелочи, пожалуй,

чтоб слиться с этим миром навсегда.

-----

Огюст Ренуар. Портрет читающего Эдмона Мэтра 1871 год.

Есть писатели, которых не обязательно знать лично, а достаточно прочесть их книги, чтобы полюбить. По-человечески полюбить. Потому что, читая, слышишь их голос – негромкий, грустно-ироничный, правдивый – и понимаешь, что автор и его книги – единое целое, естественное продолжение друг друга. Михаил Юдовский

Булат Окуджава. Отрывок из исторического романа «Путешествие дилетантов».

"...Наконец господин ван Шонховен отсмеялся и замер у окна. Теперь его изысканный силуэт отчетливо темнел на белом морозном стекле. И Мятлев уже догадывался обо всем, уже догадывался, но он не позволял себе быть первым: это могло прозвучать грубо, а грубость в подобных случаях – преступление. Следовало набраться терпения, пока эта восхитительная мистификация не развеется сама собой. 

Фриц Таулов был одним из немногих норвежских художников, получивших международную известность, его выставки проходили в самых престижных галереях мира. Он любил писать две вещи - воду и зиму. Замерзшая вода в его исполнении - совсем уж фантастика!

____________

Снежный пейзаж

1

В карету прошлого сажусь. Друзья в восторге. 

Окрестный люд весь двор заполонил. 

Тюльпаны в гривах вороной четверки, 

и розу кучер к шляпе прицепил. 

С улыбкою я слышу из-за шторки 

ликующий шумок скороговорки... 

Не понимаю: чем я угодил? 

Как будто хлынул свет во все каморки, 

которыми кишат еще задворки, 

как прошлого неповторимый жест... 

Не понимаю сути сих торжеств. 

           Ф.М. Достоевский. 1956 г.

Федор Михайлович Достоевский – любимый писатель Ильи Глазунова. И это не удивительно. Живой интерес к личности и наследию великого писателя Илья Глазунов пронес через всю свою творческую биографию. Он создал большой цикл, посвященный образам Достоевского.

Необычные замыслы художника, историка и философа, воплощаются в поражающие своей красотой музыкальные цветовые созвучия подлинного колориста, которому доступны самые смелые ракурсы, группировки людей и ритмы композиции.

Вспоминают, что Глазунов дни и ночи бродил по Петербургу, пытаясь проникнуться его духом, рассказать о городе так, как когда-то рассказал Достоевский, создав свой «петербургский текст» русской литературы. Город неизменно присутствует на каждой иллюстрации: где-то — давит героев своей громадой, удушающими оттенками, суровым безразличием; где-то — становится нежно-прозрачным, весенним, туманным, романтичным. 

Н.П. Огарев.

Тюрьма (отрывок)

Порой среди ночного бденья,

Глухого полный вдохновенья,

Я в старой библии гадал

 И только жаждал и мечтал,

 Чтоб вышли мне по воле рока -

  И жизнь, и скорбь, и смерть пророка.

<1857-1858>

Примечание: В поэме воспроизведены события 1834 года: арест Огарева и его заключение в Петровских казармах.

Отари Захарович Кандауров. Портрет Ф.М. Достоевского

Фёдор Достоевский, как известно, был не только великим писателем, но и пророком. Он с величайшей прозорливостью, точностью и с ужасными деталями предсказал практически всё, что случилось с нашей страной: появление терроризма, кровавую революцию, трагическую войну, которая перевернёт Россию, предательство России «братскими» народами и даже собственную смерть.

В январе 1881 года Фёдор Михайлович серьёзно заболел. Его жена, проснувшись ночью и увидев, что он не спит, спросила его о самочувствии, на что Достоевский с грустью ответил: «Знаешь, Аня, я уже часа три как не сплю и всё думаю, и только теперь осознал ясно, что я сегодня умру».

Анна Григорьевна стала горячо возражать, но писатель перебил её: «Нет, я знаю, я должен сегодня умереть. Зажги свечу, Аня, и дай мне Евангелие…»

«Это Евангелие, – вспоминает Достоевская, – было подарено Фёдору Михайловичу в Тобольске (когда он ехал на каторгу) жёнами декабристов... Фёдор Михайлович не расставался с этою святою книгою во все четыре года пребывания в каторжных работах. Впоследствии... он часто, задумав или сомневаясь в чём-либо, открывал наудачу это Евангелие и прочитывал то, что стояло на первой странице (левой от читавшего). И теперь Фёдор Михайлович пожелал проверить свои сомнения по Евангелию. Он сам открыл святую книгу и просил прочесть. Открылось Евангелие от Матфея. Гл. III, ст. II: «Иоанн же удерживал его и говорил: мне надобно креститься от тебя, и ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить великую правду».

«Ты слышишь – «не удерживай», – грустно сказал Фёдор Михайлович, – значит, я умру». Так и получилось, в тот же день он умер. 

Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной

Стихотворение Галактиона Табидзе (1891-1959)  «Снег», написанное в 1915 году

Лишь бы жить, лишь бы пальцами трогать,

лишь бы помнить, как подле моста

снег по-женски закидывал локоть,

и была его кожа чиста.

Уважать драгоценную важность

снега, павшего в руки твои,

и нести в себе зимнюю влажность

и такое терпенье любви.

Да уж поздно. О, милая! Стыну

и старею.

О взлет наших лиц —

в снегопаданье, в бархат, в пустыню,

как в уют старомодных кулис.

Было ль это? Как чисто, как крупно

снег летит… И, наверно, как встарь,

с январем побрататься нетрудно.

Но минуй меня, брат мой, январь. 

К.А. Сомов. Прогулка зимой. 1896.

Валерий Брюсов

Первый снег

Серебро, огни и блестки,-

Целый мир из серебра!

В жемчугах горят березки,

Черно-голые вчера.

Это — область чьей-то грезы,

Это — призраки и сны!

Все предметы старой прозы

Волшебством озарены.

Экипажи, пешеходы,

На лазури белый дым.

Жизнь людей и жизнь природы

Полны новым и святым.

Воплощение мечтаний,

Жизни с грезою игра,

Этот мир очарований,

Этот мир из серебра!

1895 год

Евгений Дубицкий. Вечность и ветхость. Пастель

"В конце того вечера хождения по улицам вокруг нашего дома с Нилендером Марина пришла, замерзшая, смутная и печальная, и целый вечер молчала. Я видела, что ей – тяжело. Что она что-то решает. Она была мне благодарна, что я не спрашиваю ничего. В обоюдном молчании о нем было столько несказанной нежности друг к другу, что, может быть, никогда ни до тех дней, ни после не были мы так близки. <...>

Прошел не один день, пока Марина нарушила молчанье.

– Кончено! – сказала она мне и тоном отчаяния: – В тот вечер, когда мы бродили по улицам, – мы простились. И больше уже не увидимся…

Я ничего не спросила, я понимала: так и должно было быть. Теперь наша жизнь пошла опять как шла – вместе. Мы могли вспоминать и вдвоем, в один голос, говорить стихи, которые Марина писала одно за другим. Снова мы шли под руку по знакомым переулочкам и улицам, теперь отзывавшимся на тоску, обретшую имя.