[показать]

Так молвил Сердечко, сын Бронвега: «Узнайте же, что Туор был смертным человеком и жил в незапамятные времена в той северной земле, что зовется Дор-ломин, или Земля Теней; из эльдар лучше всех знают ее нолдоли.

Народ Туора скитался в лесах и холмах, и ведать не ведал о море, и не пел о нем; Туор же жил не с сородичами, а в одиночестве, близ озера под названием Митрим, охотился в окрестных лесах, а не то так играл у берегов на своей грубой деревянной арфе со струнами из медвежьих жил. Многие, прослышав о власти его безыскусных песен, приходили из ближних и дальних краев послушать игру его, но Туор умолкал и уходил в безлюдную глушь. Здесь узнал он много всего дивного и свел знакомство со скитальцами-нолдоли, а те обучили его своему языку и своей мудрости; но не суждено ему было провести в тех лесах всю свою жизнь.

[показать]

Туор ударяет по струнам арфы

Туор спускается к сокрытой реке

Исфин и Эол

Озеро Митрим

Горы и море

Орлы парят над окружными горами

Дельта реки Сирион

Резная фигура Глорфинделя на фоне эльфийских кораблей

[показать]

В своем предисловии к «Берену и Лутиэн»[1] я отмечал, что «подготовленная мною на девяносто третьем году жизни, это (предположительно) последняя книга в долгой серии публикаций трудов моего отца». Я употребил слово «предположительно», поскольку на тот момент гипотетически задумывался о том, чтобы издать третье из «Великих Преданий» моего отца, «Падение Гондолина», в том же формате, что и «Берена и Лутиэн». Но мне в это почти не верилось, поэтому я «предположил», что «Берен и Лутиэн» станет последней из моих книг. Однако предположение оказалось ошибочным, и теперь я должен сказать, что «подготовленная мною на девяносто четвертом году жизни книга “Падение Гондолина” (несомненно) станет последней».

[показать]

Посвящается моей семье

Предваряя непосредственно текст, скажем несколько слов о переводческой концепции передачи имен и названий. Транслитерация имен собственных, заимствованных из эльфийских языков, последовательно осуществляется в соответствии с правилами чтения, сформулированными Дж. Р.Р. Толкином в приложении Е к «Властелину Колец» и перенесенными на русскую орфографию. Оговорим лишь несколько наименее самоочевидных и вызывающих наибольшие споры подробностей. Так, в частности:

[показать]

Внемлите же Сказанию о Туоре, избраннике Улмо, Владыки Вод, о том, как пала последняя великая эльфийская крепость Гондолин, Град Семи Имен, о доблести и предательстве, о судьбоносных пророчествах и упущенных возможностях… Произведение английского писателя Джона Рональда Руэла Толкина, ставшее последним, изданным под редакцией его сына Кристофера в 2018 году. Председатель литературного общества The Tolkien Society Крис Ганнер отметил, что история падения Гондолина является «священным Граалем текстов Толкина» и «одной из трёх великих историй» легендариума наряду с «Детьми Хурина» и «Историей Берена и Лутиэн».

На протяжении значительного времени Илион был для языческого мира тем же, чем является сейчас Иерусалим для христиан, - «священным» городом, привлекающим паломников славой своих войн и своих скорбей и падающим на него отсветом древней святости. Безо всякого преувеличения мы можем сказать, что голоса, звучавшие с этого холма, три тысячи лет назад обращались ко всему древнему миру, и их эхо отдается еще и сейчас.

Чарльз Макларен, «Диссертация о топографии Троянской войны» (1863)

Автомобильный паром через «быстротекущий Геллеспонт» описывает огромную дугу вверх по течению, так силен поток воды, мчащейся по Дарданеллам. Бирюзовые волны бьются о борт парома, а ветер разбивает их на тысячи сверкающих брызг. В этой теснине, где лорд Байрон переплывал пролив, а Ксеркс строил понтонный мост, расстояние между берегами меньше мили. Позади нас остался полуостров Галлиполи и воспоминания о войне, которая была много позже. Впереди азиатский берег, минареты Чанаккале. Здесь с доисторических времен переправлялись армии, купцы и переселявшиеся народы. И здесь лежит путь к Трое.

.

На протяжении тысячелетий людей манили сказания о Трое. Ахилл и Гектор, Парис и знаменитая красавица Елена до сих пор остаются любимыми персонажами искусства и литературы.Но действительно ли эти необыкновенные люди ходили по нашей земле?. Была ли на самом деле осада Трои?. В глубоком исследовании комплекса археологических, литературных и исторических данных историк Майкл Вуд принимает в расчет последние важнейшие достижения в поисках легендарного места. Рассказывая об обнаружении в Москве так называемых «сокровищ Елены» и проводимых повторных раскопках Трои, дарящих нам новые сведения об историческом городе, книга предлагает по-новому взглянуть на одни из самых волнующих открытий в археологии.

Роксолана – реальное историческое лицо.

Жила она на рубеже Средневековья и Нового Времени, когда европейцы открыли Новый Свет, изобрели буссоль, книгопечатание, познакомились с наследием классической античности, когда пытливые умы «сдвинули с места Землю и остановили Солнце».

В это великое время на исторической сцене Европы появилось немало прославленных и деятельных женщин. А украинский народ именно тогда переживал период глубочайшего упадка. Его государственность была так основательно разрушена, что даже воспоминания о ней стерлись в памяти украинского народа. Он был в ту эпоху всего лишь темной непросвещенной массой, коротавшей свой век в тяжкой неволе, и не мог выдвинуть из своих глубин даже выдающихся мужей, не говоря уже о женщинах. Но словно в ознаменование того, какие великие способности сокрыты в народе нашей земли, Божья воля именно в то время выделила из него одну женщину, превратившуюся в крупнейшую фигуру мировой истории той эпохи. Этой женщиной была Анастасия Лисовская (1506–1558 г.), дочь православного священника. Об этой радостной и веселой, полной энергии Настусе Лисовской, впоследствии могущественнейшей из женщин своего времени, вошедшей в историю под именем Роксолана, и написана эта повесть.

А хасеки Хуррем отдыхала в шатре, раскинутом на холме, носящем название Сахарная Голова. Туда явились воинственные племена Хиджаза, чтобы поклониться великой госпоже, и угощали ее напитком, какого она не пила еще ни разу в жизни.

И снова двинулся вперед караван султанши и остановился только глубокой ночью посреди каменистой пустыни. Здесь все паломники сбросили свою прежнюю одежду и облачились в белое полотно. Дальше им пришлось идти босиком, без покрывал и тюрбанов на головах, ибо не дозволяется в этих местах иметь на себе ничего сшитого нитками, а равно нельзя иметь никакого оружия, чтобы даже случайно не совершить никакого кровопролития в святом месте. Нельзя также закрываться от солнца – ни мужчинам, ни женщинам.

Вечером того же дня путники достигли Мекки, где воздух был так жарок, что останавливалось дыхание и вода не утоляла жажды, поскольку и она была горячей. Пошатываясь от усталости и страшной жары, паломники вступили на площадь Каабы. Святыня была покрыта черным шелком и окружена великолепной колоннадой, освещенной тысячами круглых ламп, горевших на земле, как звезды в небесах.

Хвала Богу единому! Нет Бога, кроме Него. Он животворящий и вечно живой. И нет Ему ничего равного ни на земле, ни на небе. Он сотворил небо и землю и отделил свет от тьмы. Хвала и слава Тому, кто верных своих сопровождает в святая святых!

1

Время шло, и Мустафа, живой и способный первенец Сулеймана, созревал, как гроздь на виноградной лозе. Созревал и замысел султанши…

В пятницу, в день, который благословил Аллах, хасеки Хуррем с сыном Селимом и дочерью Мирмаг взошла на корабль и отчалила от пристани Стамбула, направляясь в Египет, чтобы совершить хадж – священное паломничество в Мекку ко гробу Пророка. Путь через Египет был избран ею осознанно – чтобы избежать посещения Иерусалима и Святой земли христиан, где родился, страдал и умер на кресте странный бог джавров. И все правоверные восхваляли разум и благочестие жены султана.

Султанша Эль Хуррем затаила дыхание и вся обратилась в слух. А в ее красивой головке кипели такие мысли, что она прикрыла глаза, чтобы Касым не смог прочесть в них даже намека на то, что творилось в ее душе.

Комендант Стамбула вел рассказ дальше:

– Бунтовщики успели повесить двух-трех ага, и на площадях столицы уже слышался грохот выкатываемых ими орудий. В серале началась паника, когда молодой падишах велел привести ему трех коней. Я тогда еще оставался в чине адъютанта наследника, ибо не было времени ни для чинов, ни для каких-либо перемен. Привели коней. Молодой падишах вскочил в седло и указал на меня и на Ахмеда-пашу, который позже стал великим визирем. Мы оба тоже сели на коней, уже догадываясь, что на уме у султана. Переглянулись с Ахмедом, но ни один из нас не решился перечить падишаху.

Когда джихад возгорается на земле, тогда само небо окрашивается заревом пожарищ… Тогда стонут дороги под тяжкими колесами пушек Халифа. Тогда гудят тропы от топота конных полков его. Тогда чернеют поля от пехоты падишаха, разливающейся по ним, как половодье. Тогда плач женщин и детей христианских подобен шуму градовой тучи. Ибо ужас великий несет повсюду джихад!

1

Таинственная рука Господня ниспослала на землю 1526 год. Столь необычного года не помнили даже самые старые жители Стамбула. Солнце днем нагревало воздух так, что по ночам прел даже небесный свод и со звезд капал огненный пот на землю: на Золотую пристань Стамбула, на Мраморное море и на долину Сладких Вод.

А когда в череде жарких дней зацвели липы, после многих ночей без капли росы люди видели по утрам под липами и яворами странный «пот небесный», который, словно липкий мед, покрывал камни у их подножья. У путников, что в те ночи спали под открытым небом, слипались волосы, и одежда их покрывалась каплями этого пота, капавшего с небес на людей и грешную землю.

А они и говорят:

– Не бойтесь, пани-матка. Вы нас уже спасли. Потому что мы тут, занимаясь своими делами, наткнулись на старых врагов, чтоб они себе все кишки порвали! Оклеветали они нас перед турецкими властями и весь бы товар дочиста отняли у нас, если б мы не сказали, что везем няньку жены самого султана. Уж простите, но пришлось так сказать, потому что вы, ваша милость, бедно одеты и с нами на простых возах едете. А если б мы всю правду выложили, то нас еще и побили бы за вранье!

– А как же вы нашли такую беду на свои головы?

– А мы разве искали? Она сама нас нашла. А может, и к лучшему, что нашла. Чуть сказали мы туркам про няньку султанши, как те враз переменились и оставили нас в покое. А теперь вы, ваша милость, должны пойти с нами в замок и подтвердить наши слова.

«Deus ne elongeris a me: Deus meus in auxilium meum respice! Quoniam insurrexerunt in me varice cogitations et timores magni affligentes animam meam. Quomodo pertransibo illaesus? Quomodo perfringam eas?» – «Ego inquit, ante te ibo…»[131]

1

А утром в пятницу, в турецкое воскресенье, на третьей неделе месяца Шавваль, со всех минаретов турецкой столицы во весь голос закричали муэдзины:

– Аллаху акбар! Аллаху акбар! Ашхаду алла илаха илла ллах! Ашхаду анна Мухаммада-р-расулуллах! Хаййа ала ссалат! Хаййа ала ссалат![132]

Каждую пятницу, в турецкое воскресенье, молодая султанша Эль Хуррем выезжала на молитву в мечеть в золотой карете, запряженной шестеркой белых лошадей, в сопровождении конных янычаров. И как всегда, у стен ее дворца и вдоль дороги выстраивалась двумя длинными рядами стамбульская голь, поджидая милостивую госпожу, мать принца Селима, – отдельно мужчины и отдельно женщины. И простирали к ней руки, прося подаяния.

Ни одна власть не родится из ненависти. Всякая власть и владычество родятся от любви. О вы, желающие хоть какой-то власти! Спросите себя, кого и что вы любите?

1

Власть родилась из любви, а выкормило ее уважение. В точности так же, как ребенок родится из любви и воспитывается в уважении к родителям. Давным давно, когда тюркские племена двинулись из Азии на закат солнца, спасаясь от страшных орд Чингисхана, возглавил этот поход Осман, предок султана Сулеймана. И за это полюбил его турецкий народ и окружил почитанием всех его потомков. И чем больше росло в нем уважение к роду Османа, тем большую силу имел этот народ и тем сильнее была его власть. И вот – достиг турецкий народ вершины своей мощи при Сулеймане Великолепном, сыне Селима, чьи полки, поднимаясь вверх по Дунаю, достигли самого сердца Европы.

В эту минуту она уже была полностью уверена, что с этим вельможей придется ей вести ожесточенную борьбу. Но пока еще не знала – за что. Зато сразу стало ясно, что поговоркой про муравья визирь угрожал ей, а вовсе не оправдывал себя. Внутри у нее все закипело. Однако она не подала виду, лишь ответила столь же двусмысленно:

– Я не знаю о тебе ничего худого. А враг – это действительно опасно. Особенно если у него завистливое сердце. Ибо сказано: «Завистливого не умиротворить даже великой милостью!»

Великий визирь Ахмед-паша также понял, что супруга падишаха говорит о нем, а не о его врагах. Однако продолжал убеждать ее:

– Верный друг – лучше родича.

Когда ты для меня слепил из глины плоть, Ты знал, что мне страстей своих не побороть; Не ты ль тому виной, что жизнь моя греховна? Скажи, за что же мне гореть в аду, Господь?

Омар Хайям

1

Хасеки Хуррем, «радостная мать принца», вскоре полностью оправилась после родов и расцвела, как роза в султанском саду.

Ее прежде белое, как лепестки жасмина, личико словно вобрало в себя краски восходящего солнца. А в ее глазах, помимо живого блеска молодости, порой светился таинственный покой, который свойственен скорее осени, дарующей богатые плоды. Старожилы сераля единодушно сходились во мнении, что еще не было в нем женщины краше и милее. А падишах навещал ее ежедневно после заседаний Дивана, садился за стол только с Хуррем и отдыхал душой в ее присутствии. В серале также говорили, что этой женщине падишах не может отказать ни в чем и даже смотрит сквозь пальцы на то, что она заводит в гареме чужеземные обычаи.

Дитя – это будущее, опирающееся на прошлое

1

Уже в седьмой раз восходил молодой месяц над Стамбулом, когда молодая султанша Эль Хуррем слуг своих прочь отсылала, двери покоев на четыре засова запирала, окна, что в сад выходили, занавешивала, – а маленький материнский крестик серебряный с великою болью сердечной с шеи снимала, к деревянному кресту из первого своего «калыма» вязала, мягким золотистым шелком вместе их оборачивала, цветастой адамашкой обкладывала, в толстую серебряную парчу укладывала и среди самых дорогих своих памяток прятала…

Прятала в небольшой деревянный ларчик, где уже лежала невольничья одежда – та, в которой впервые увидел ее властитель трех частей света, когда она стояла у дверей той одалиски, которой прислуживала…

Там же лежал, завернутый, ее одинокий свадебный башмачок, купленный вместе с матерью в лавке в Рогатине…