Около часа дня Том покорно перенес пытку переодевания к обеду. Его опять нарядили в такой же роскошный костюм, как и раньше, но сменили на нем решительно все – от воротничков до чулок. Затем с большими церемониями Тома проводили в просторный, богато убранный зал, где был накрыт стол на одного человека. Вся утварь была из литого золота и так великолепно изукрашена, что буквально не имела цены: то была работа Бенвенуто.[11] В комнате толпились высокородные прислужники. Капеллан[12] прочел молитву, и проголодавшийся Том готов был уже наброситься на еду, но его задержал милорд граф Беркли, обвязавший его шею салфеткой, – важная обязанность подвязывания салфетки принцам Уэльским была наследственной в семье этого лорда. Был здесь и виночерпий, предупреждавший всякую попытку Тома налить себе своими руками вина. Тут же находился другой лорд – отведыватель: он состоял при его высочестве принце Уэльском исключительно для того, чтобы пробовать по первому требованию все подозрительные блюда, и, таким образом, рисковал быть отравленным. В то время отведыватель был уже ненужным украшением в королевской столовой, так как ему не часто приходилось исполнять свои обязанности; но были времена за несколько поколений до Генриха VIII, когда должность отведывателя была чрезвычайно опасной, и мало кто добивался этого почетного звания. Кажется странным, что эту обязанность не возложили на какого-нибудь пса или алхимика, – но кто постигнет дворцовые обычаи! Был тут и милорд д'Арси, первый камергер, – зачем и для какой надобности, неизвестно, но он был тут, и этого было достаточно! Был тут и лорд-дворецкий. Он стоял у Тома за спиной и следил, чтобы весь церемониал был соблюдаем до мельчайших подробностей. Церемониалом распоряжались лорд главный лакей и лорд главный повар, которые стояли поблизости. Кроме них, у Тома было еще триста восемьдесят четыре человека прислуги, но, разумеется, не все они находились в столовой, – и четверть всего их количества не прислуживало за этим обедом. Том даже не подозревал, что они существуют.
[показать]
[показать]
В один осенний день в древнем городе Лондоне в бедной семье Кенти родился мальчик, который был ей совсем не нужен. В тот же день в богатой семье Тюдоров родился другой английский ребенок, который был нужен не только ей, но и всей Англии. Англия так давно мечтала о нем, ждала его и молила бога о нем, что, когда он и в самом деле появился на свет, англичане чуть с ума не сошли от радости. Люди, едва знакомые между собою, встречаясь в тот день, обнимались, целовались и плакали. Никто не работал, все праздновали – бедные и богатые, простолюдины и знатные, – пировали, плясали, пели, угощались вином, и такая гульба продолжалась несколько дней и ночей. Днем Лондон представлял собою очень красивое зрелище: на каждом балконе, на каждой крыше развевались яркие флаги, по улицам шествовали пышные процессии. Ночью тоже было на что посмотреть: на всех перекрестках пылали большие костры, а вокруг костров веселились целые полчища гуляк. Во всей Англии только и разговоров было, что о новорожденном Эдуарде Тюдоре, принце Уэльском,[1] а тот лежал завернутый в шелка и атласы, не подозревая обо всей этой кутерьме и не зная, что с ним нянчатся знатные лорды и леди, – ему это было безразлично. Но нигде не слышно было толков о другом ребенке, Томе Кенти, запеленатом в жалкие тряпки. Говорили о нем только в той нищенской, убогой семье, которой его появление на свет сулило так много хлопот.
[показать]
Знаменитая повесть американского писателя Марка Твена написана в 1880 году на основе исторического сюжета о юном короле Эдуарде VI. События, которые происходят в книге, относятся к XVI столетию. Рядом с уродством соседствует красота, рядом с жестокостью — гуманность. Но только справедливость и доброта делают человека человеком. Маленький оборванец Том Кенти никогда и не подумал бы, что есть на земле мальчик, похожий на него, как зеркальное отражение. Волею судьбы он знакомится с таким мальчиком — английским принцем Эдуардом Тюдоре и по забавной случайности они меняются местами. Каким образом разрешится эта многообещающая ситуация?
[показать]
[показать]
Битва за Гондолин
1 Отсылки на данную книгу даются по изданию: Дж. Р.Р. Толкин. Берен и Лутиэн. Под ред. К. Толкина. М.: АСТ, 2019. – Примеч. пер.
2 Чтобы показать, что это не фантазия, процитирую письмо отца ко мне от 6 мая 1944 г.: «На сцене возник новый персонаж (честное слово, я его не придумывал; он мне, по правде говоря, и не нужен был вовсе, хотя и пришелся весьма по душе; но вот, откуда ни возьмись, явился и отправился бродить по итилиэнским лесам): Фарамир, брат Боромира». [Здесь и далее – примечания автора; кроме тех, что помечены как «Примеч. пер.»]
3 Цит. по: Дж. Р.Р. Толкин. Неоконченные предания. Пер. О. Степашкиной. С. 5. – Примеч. пер.
[показать]
Гондолин
affray – нападение, атака.
аmbuscaded – попавший в засаду.
ardour – палящий жар (дыхания).
argent – серебряный или серебристо-белый.
astonied – ранняя форма слова astonished «изумленный, ошеломленный».
bested – осажденный, окруженный, атакованный [также в написании bestead].
blow – цветут.
[показать]
Айнур
Имя Айнур переводится как «Священные» и восходит к мифу моего отца о Сотворении Мира. Согласно письму от 1964 года (фрагмент которого я уже цитировал на стр. 28), мой отец набросал исходную концепцию в Оксфорде, «работая в штате составителей тогда еще не законченного великого Словаря» с 1918–1920 гг. «В Оксфорде, – говорится далее в письме, – я написал космогонический миф “Музыка Айнур”, объяснив отношения Единого, трансцедентального Творца, и Валар, “Властей”, Первотворений ангельской природы, и их роль в упорядочении и осуществлении Исходного Замысла».
[показать]
У́инен (Uinen) – «Владычица Морей»; майа, жена Оссэ. В тексте под названием «Валаквента» о ней говорится:
[Ее] волосы пронизывают все воды под небесным сводом. Ей дороги все создания, что обитают в соленых потоках, и все водоросли, что растут на дне. Это к ней взывают моряки, ибо она может успокаивать волны, сдерживая буйство Оссэ.
У́лдор проклятый (Uldor the accursed) – вождь той части людей, что пришли на Запад Средиземья и предательски вступили в союз с Морготом в Битве Бессчетных Слез.
У́лмо (Ulmo) – Нижеприведенный текст взят из описания великого Валы, который «в могуществе уступает лишь Манвэ», из текста под названием «Валаквента», где рассказывается о каждом из Валар по отдельности.
В конце нижеследующего основного списка приводится семь дополнительных расширенных примечаний к нескольким именам и названиям. Названия, встречающиеся на карте Белерианда, отмечены звездочкой (*)[19].
Айнáйрос (Ainairos) – эльф из Алквалондэ.
Áйнур (Ainur) – см. дополнительное примечание на стр. 296.
Алквалóндэ (Alqualondë) – см. Лебединая гавань.
Áлмарен (Almaren) – остров Алмарен, первое обиталище Валар в Арде.
Áман (Aman) – земля на Западе, за Великим морем, где находился Валинор.
Эльвинг встречает беженцев из Гондолина
В устье Сириона жила Эльвинг, дочь Диора; она приняла уцелевших из Гондолина. Они становятся народом мореходов, строят немало ладей и живут в дельте близ самого моря, куда орки забредать не смеют.
Ильмир [Улмо] упрекает Валар и велит им спасти уцелевших нолдоли и Сильмарили, в коих одних ныне жив свет былых дней благодати, когда сияли Древа.
Сыны Валар во главе с Фионвэ, сыном Манвэ, ведут в поход воинство, и в его составе – все квенди, но, памятуя о Лебединой гавани, мало кто из телери присоединяется к ним. Кор опустел.
Гондолин среди снегов
Именно здесь впервые возникает идея «обособленности» Улмо среди Валар, поскольку в «Сказании» об этом не идет и речи. Я завершу этот рассказ, вновь повторив то, что Улмо рассказывал о своем видении событий Туору, пока тот стоял у кромки воды перед лицом надвигающегося шторма в Виньямаре: (ПВ, стр. 169):
И Улмо поведал Туору о Валиноре, и о его затмении, и об изгнании нолдор, и о Приговоре Мандоса, и о сокрытии Благословенного края.
– Но знай, – рек он, – что в доспехах Судьбы (как зовут ее Дети Земли) всегда найдется щель, и в стене Рока найдется брешь – так есть и будет до исполнения всех начал, которое вы зовете Концом. Так будет, доколе есмь аз, тайный глас, спорящий с Судьбой, свет, сияющий во тьме. И хотя кажется, что в эти черные дни я противлюсь воле моих собратий, Западных Владык, таков мой удел среди них, и это было предназначено мне еще до сотворения Мира. Но силен Рок, и тень Врага растет, я же умаляюсь, и ныне в Средиземье я стал всего лишь тайным шепотом. Воды, текущие на запад, иссыхают, и источники их отравлены, и сила моя уходит из этого края, ибо эльфы и люди не видят и не слышат меня, – столь велико могущество Мелькора. И ныне близится исполнение Проклятия Мандоса, и все творения нолдор погибнут, и все надежды их обратятся во прах. Ныне осталась одна, последняя надежда, которой они не ждали и не ведали. И надежда эта таится в тебе; ибо ты избран мною.
Эти заметки (т. е. в конце рукописи «самого позднего Туора») не слишком важны в истории легенды «Падение Гондолина», но они по крайней мере показывают, что мой отец не забросил это произведение внезапно, по причине неожиданно возникших спешных дел, чтобы никогда уже к нему не возвращаться. Но о том, что подробно проработанное продолжение истории после слов Эктелиона к Туору у Седьмых врат Гондолина просто утрачено, не идет и речи.
Вот все, что у нас есть. Мой отец в самом деле оставил работу над этой основной и (можно было бы сказать) окончательной версией и трактовкой легенды на том самом моменте, когда Туор наконец-то «увидел средь белых снегов Гондолин». Из всего множества его неоконченных текстов об этом я, пожалуй, сожалею больше всего. Почему отец прервался здесь? Попытаемся дать какой-никакой ответ.
«Туор увидел перед собой высокую стену, преграждавшую путь…»
– Вот Вторые врата, Каменные, – сказал Элеммакиль и, подойдя к вратам, легонько толкнул их. Камень повернулся на невидимой оси и стал ребром, и по обе его стороны открылся проход; они вошли и оказались во дворе, где стояло множество вооруженных стражников, одетых в серое. Никто не признес ни слова. Элеммакиль отвел своих пленников в комнату в северной башне; там им принесли хлеба и вина и позволили передохнуть.
– Это немного, – сказал Элеммакиль Туору. – Но если твои слова подтвердятся, тебя щедро вознаградят за нынешние лишения.
– Этого довольно, – ответил Туор. – Слаб духом тот, кто нуждается в большем.
«Раздался удар грома, и над морем сверкнула молния…»
И тогда Улмо воздел огромный рог, и над морем разнесся протяжный звук – рев бури рядом с ним был не громче шепота ветерка над озером. И звук этот достиг ушей Туора, и охватил его, и переполнил его, и Туору показалось, что берега Средиземья растаяли, и в великом видении открылись ему все воды мира: от земных жил до речных устьев, от берегов и заливов до морских глубин. Узрел он Великое море в его вечном непокое, кишащее странными созданиями; узрел его все, вплоть до бессветных глубин, в которых средь вечной тьмы раздаются голоса, ужасные для ушей смертных. Быстрым взором Валар окинул он его бесконечные равнины, недвижно раскинувшиеся под ясным оком Анар, или блещущие под двурогим Месяцем, или встающие гневными валами, что разбиваются о берега Тенистых островов; и наконец вдали, за бессчетные лиги от смертных берегов, едва видимо взгляду, явилась ему гора, вздымающаяся на немыслимую высоту, одетая сияющим облаком, и у подножия горы – сверкающая полоса прибоя. Но когда Туор напряг слух, чтобы расслышать шум тех далеких волн, и зрение, чтобы разглядеть это далекое сияние, – звук оборвался, и вокруг снова был лишь рев бури, и ветвистая молния расколола небо у него над головой. Улмо исчез, и море ярилось – бешеные валы Оссэ неслись на стены Невраста.
[показать]
Много лет прошло между историей Гондолина в изложении «Квенты Нолдоринва» и этим текстом, озаглавленным «О Туоре и падении Гондолина». Не подлежит сомнению, что он был написан в 1951 году (см. «Эволюцию легенды», стр. 209).
Риан, жена Хуора, жила вместе с народом дома Хадора. Но когда до Дор-ломина дошли слухи о Нирнаэт Арноэдиад [Битве Бессчетных Слез], а о супруге Риан вестей все не было, она потеряла разум от горя и ушла одна в глушь. Так бы она и погибла, не приди ей на помощь Серые эльфы – к западу от озера Митрим было их поселение. Они привели ее к себе, и там, прежде, чем окончился Год Скорби, родила она сына.
Как-то раз, когда Эарендель был еще юн, а дни Гондолина текли в мире и радости (и однако ж сердце Идрили сжималось от тревоги, и недоброе предчувствие закралось в ее душу, точно темное облако), Меглин исчез. А надо сказать, что Меглин всем ремеслам предпочитал горный промысел и добычу руды; он возглавлял и наставлял тех номов, что трудились в горах далеко от города, отыскивая металлы, дабы ковать все необходимое для нужд мира и войны. Зачастую Меглин с несколькими сподвижниками уходил за пределы гряды холмов, хотя король ведать не ведал о том, что нарушается его запрет. И однажды, по воле рока, орки захватили Меглина в плен и доставили его к Морготу. Меглин не был малодушным трусом, но пытки, которыми грозили ему, сломили его дух, и пленник купил жизнь и свободу, выдав Морготу, где находится Гондолин, какие тропы к нему ведут и как легче всего напасть на город. Возликовал Моргот и пообещал Меглину поставить его править Гондолином как своего наместника и вассала; и посулил также, что ему достанется Идриль, как только город будет захвачен. Вожделение к Идрили и ненависть к Туору тем легче подтолкнули Меглина к гнусному предательству. Моргот же отослал Меглина назад в Гондолин, чтобы никто не заподозрил измены и чтобы Меглин изнутри помог нападающим, когда пробьет час; и жил Меглин в королевском дворце с улыбкой на устах, затаив в сердце зло, а мрак все сгущался над Идрилью.
Дельта реки Сирион
Теперь настал черед основного текста «Сильмариллиона», откуда я заимствовал фрагменты для «Берена и Лутиэн»; здесь я повторю часть разъяснительной заметки из вышеупомянутой книги.
После «Очерка мифологии» единственным завершенным и законченным вариантом «Сильмариллиона» является данный текст (далее я стану называть его «Квента»); мой отец перепечатал его на машине, по всей видимости, в 1930-м году. Никаких предварительных набросков и планов к нему не сохранилось (если они вообще были); но не приходится сомневаться, что на протяжении работы над значительной частью «Квенты» отец держал перед глазами «Очерк». При том, что «Квента» длиннее «Очерка» и уже выдержана в «стиле “Сильмариллиона”», она тем не менее представляет собою не более чем сжатое, конспективное изложение событий.
Орлы парят над окружными горами
Здесь я привожу вариант легенды о «Падении Гондолина» в том виде, в каком мой отец записал ее в 1926 году в произведении под названием «Очерк мифологии», позже назвав его «изначальным “Сильмариллионом”». Часть «Очерка» вошла в книгу «Берен и Лутиэн» (стр. 95), вместе с моими разъяснениями относительно природы этого текста, и еще одну часть я использовал в качестве пролога для данной книги. Позже мой отец внес в «Очерк» ряд исправлений (почти все они явились добавлениями); большинство их я включаю в текст, взяв в квадратные скобки.
Важной составляющей ранней эволюции истории Древних Дней являются наспех набросанные заметки моего отца. Как я уже говорил, заметки эти сделаны по большей части карандашом, на скорую руку, на разрозненных листках, неупорядоченных и без даты, или в маленькой записной книжице; сейчас текст стерся, поблек и местами с трудом подлежит расшифровке даже после долгого изучения. В ходе лет, в течение которых создавались «Утраченные сказания», мой отец бегло записывал свои мысли и идеи – причем многие представляют собою не более чем короткие фразы или просто отдельные имена как напоминание о предстоящей работе: о сюжетных линиях, которые необходимо изложить, или об изменениях, которые нужно внести.
«Се, башня вспыхнула пламенем и пала огненным столпом…»
С тяжелым сердцем молвила Идриль: «Прискорбна слепота мудрых»; но ответствовал Туор: «Прискорбно также и упрямство тех, кого мы любим, – однако недостаток сей подсказан доблестью», – и, наклонившись, поднял и поцеловал жену, ибо она значила для него больше, чем все гондотлим вместе взятые; Идриль же горько рыдала об отце. И повернулся Туор к вождям, говоря: «Ло, надобно уходить отсюда немедля, чтобы не окружили нас»; и тотчас же все поспешили вперед, так быстро, как только могли, и далеко ушли прежде, чем оркам наскучило разорять дворец и радоваться падению башни Тургона.