Фаянс голландский. Сумерки слепые.
Фигурки королевских фавориток.
Загадочно мерцают голубые
стекляшки глаз, ресницами прикрытых.
Как вы хрупки, воздушные созданья,
свидетели далёких тех событий,
что скрыты от меня глубокой тайной!
Проходят год за годом. Вы молчите...
Я иногда меняю их местами,
рассчитывая этим вызвать ропот.
Пусть даже тайный заговор, восстанье,
фонтаны слёз иль сумасшедший хохот.
Лишь только разбудить фаянс бездушный,
согнать с их лиц надменные улыбки!
Но бьют часы. В квартире тихо. Скучно...
Сквозь занавески свет струится зыбкий.
Когда ударит жизнь тяжёлой плетью
и закричит душа от острой боли,
как дикий зверь лесной, попавший в сети,
познавший ужас и тоску неволи,
когда порой ночной терзают думы
о смысле бытия, и нет ответа,
и ты, решив покинуть мир безумный,
седлаешь скакуна перед рассветом,
тебя ничто отныне не тревожит:
ни боль души, ни дальняя дорога...
Прорвавшийся сквозь время знать не может
всего, что ожидает за порогом.
Граница между будущим и прошлым,
больной вопрос, перед людьми стоящий,
и помним мы всегда, что жребий брошен,
что только миг живём мы в настоящем.
А дальше... мрак. Зияющая бездна...
И танец звёзд в туманностях Вселенной
бессмысленный, прекрасный, бесполезный
для тех, кто изнемог под ношей бренной.
Однажды, вспомнив старое поверье,
услышанное мной в рыбацкой лодке,
я в прошлое,тихонько скрипнув дверью,
войду неторопливою походкой,
не ведая того, что за порогом...
Сложнейший механизм воображенья
мне не доступен, ключ к нему - у Бога,
кому подвластно вечное движенье.
Во времени ль, в пространстве бесконечном
всё движется: материя и разум.
Сегодня я на новгородском вече,
а завтра я уже в горах Кавказа.
Скачу куда- то, обгоняя ветер,
горяч мой конь с расстрёпанною гривой!
Ему, как мне милей всего на свете
заигрывать со смертью шаловливой.
Лети, мой аргамак к заветной цели!
К какой? Увы,я сам ещё не знаю.
Она, быть может, ждёт за тем ущельем
моей мечты жар-птица неземная!
Ты дорог мне за то, что бег твой быстрый
неуловим для пристального взгляда
врага, который вслед нам мечет искры
смертельного, свинцового заряда.
Вот снова пыль времён на миг закрыла
наш грешный мир сплошною пеленой.
Пусть повторится всё, что прежде было
в других столетьх. С кем-то. Не со мной.
Я жить спешу, одной мне жизни мало,
своей судьбы одежда мне тесна.
Вперёд! Смелей! Гляди, уж солнце встало
из мрака летаргического сна!
Но вот вокруг меня сгустились тени
убогой кельи с ликом потускневшим
Спасителя Христа. Чу, слышу пенье
и вижу пару глаз остекленевших.
Скажи, монах: - Зачем обрёк себя ты
на жалкое твоё существованье?
Ведь в жизни только истинное свято,
а истина - сестра родная знанья.
Бессмертна, неподкупна и крылата -
парит она над вечным этим миром,
отвергнутая Понтием Пилатом
в полемике с Йешуа бен Пандиром.
И мы порой идём по той дороге,
путём греха, внимая безоглядно
речам лукавым: - Станете, как боги!
Так пьют вино, приправленное ядом...
И днём, и ночью ходим мы по кругу,
прикованные к дереву познанья.
На смерть и муки предаём друг друга,
забыв, что все мы - Божии созданья.
К чему творить обильные поклоны,
когда земля - сплошное поле брани!
Когда в борьбе за скипетры и троны
восстал на брата брат. Стальные грани
Дамоклова меча набрякли кровью.
Как можешь ты при виде вражьих копий
сердца туманить вечною любовью, -
опаснейшей из всех земных утопий!
Монах молчит. Лампада догорает,
чуть освещая строгий взгляд Христа.
Прости, святой отец... Прощай, пора мне.
Заждался конь у старого моста.
А Русь стоит! Старик, ты слышишь это!
Наперекор всем проискам врагов
она идёт в косых лучах рассвета
на смертный бой! Аминь! Во век веков!
Всё дальше манит дальняя дорога
туда, где с криком кружатся над полем
могильщицы вороны. Их тут много.
Ворон... Могил... Безрадостная доля
родиться русским! Воином. Поэтом.
Судьба, как хочет, крутит им и вертит,
поскольку честь и совесть - плод запретный
во все века и... путь ближайший к смерти.
А вот и поле сечи беспощадной,
где вся земля усеяна телами.
То тут, то там клюют, глотая жадно
сырое мясо вороны с орлами.
То опускаясь наземь, то взлетая,
шумит в кровавом упоеньи тризной,
зловещая, клекочущая стая.
Здесь и печаль, и твой триумф, отчизна!
Богатыри, почившие навеки,
сородич ваш пришёл вам поклониться
из дней грядущих! Разомкните веки,
что вырвут скоро когти хищной птицы.
Пустых глазниц водою дождевою,
живой водой не окропить, как в сказке.
Кому-то
Приснился сон: открытый всем ветрам,
стою один на берегу реки великой.
Вдали темнеет лес, где пахнет по утрам
Туманами и свежей земляникой.
Опять мираж и в жизни, и во сне...
Дамоклов меч, нависший над планетой,
готов упасть и ясно только мне,
за что я осуждён на муки казни этой.
Пусть мне за веком век грозит бедой.
Не дрогнув, провожу во тьму мой день последний,
чтоб фее смерти, как невесте молодой,
сказать при встрече:- здравствуйте, миледи!
В тени берёз, в печальной тишине
спят те, кто разгадал все тайны жизни бренной.
Лишь здесь, среди ушедших в мир теней,
соприкоснуться можно с истиной нетленной.
Бессмертен я и в том моя беда...
Меняя мир, проносятся столетья,
но над моей могилой никогда
не зашуршит листвой и не заплачет ветер.
Переживу один весь род людской!
Мне по грехам моим дана такая мука,
чтоб каждый день отмечен был тоской
и радость редких встреч омрачена разлукой.
Уж скоро солнце спрячется за лес.
С небес звучит орган тревожный, непонятный
и я смотрю на почерневший крест,
пылающий огнём в его лучах закатных.
Закат не только серые кресты, -
весь мир! - в кровавый цвет разлуки и печали
окрасил...и растаял, будто дым.
А помнишь ли, как он прекрасен был в начале..?
Плачет ветер в саду жалким голосом сломанной скрипки, -
Это осень моя пробирается сквозь полутьму.
В наказанье за все, совершённые прежде ошибки,
Предстоит мне остаток пути одолеть одному.
Вроде, всё ничего, но на сердце тревожно и грустно.
Может, вспомнилось что-то и вдруг защемило в груди.
Пробудившись, увидел, что в комнате бедно и пусто.
По углам притаились лохмотья седых паутин.
Что-то нужно сказать, но кому и о чём я не знаю.
В голове дикий хаос, обрывки нелепого сна.
Допотопный комод, приоткрытая дверца резная
В тишине подаёт мне как-будто таинственный знак.
Ковыляю к столу, как столетний старик, натыкаясь
То на стул, то на ящик, заполненный трупами книг.
Жертвы прошлых попыток проникнуть в мир сказочных таинств,
Недоступных ни мне, ни кому-либо даже на миг.
Вот и кипы бумаг, результат целой жизни ничтожный,
Титанический труд, зашифрованный бисером строк.
Дай мне силы теперь, всемогущий и праведный Боже,
Предоставить огню завершить всё, что сам я не смог!
Значит, вот к чему шёл я, ломая и судьбы и души
Самых близких людей, искалечив себя в том числе.
Этой страшной ценой тайно выстроил замок воздушный,
Предпочтя ему жизнь на прекрасной и грешной земле.
Нелегко одному без тепла, без любви, без улыбки,
Но кого тут винить,если сам себе выбрал тюрьму...
Плачет ветер в саду жалким голосом сломанной скрипки, -
Это осень моя пробирается сквозь полутьму.
Холодно в доме моём и тоскливо...
В окна замёрзшие ветер стучится,
старый бродяга, пришедший с залива,
с верной подругой, голодной волчицей.
Ох и зима! Видно, скоро придётся
щёлкать зубами и мне, словно волку.
Слышу, за окнами кто-то смеётся
или рыдает давно и без толку.
Дверь на запоре, ружьё на подушке.
Быть начеку, вот удел мой отныне.
Варится чай в старой дедовской кружке -
чёрное озеро в белой пустыне.
Мир обезумел, ушёл в катакомбы...
Бродят по городу дикие звери...
Будто упавшие авиабомбы,
хлопают гулко пружинные двери.
Волю в кулак, но натянуты нервы,
как на морозе звенящие струны.
Воет волчица... Противная стерва...
Чтоб подавилась ты шариком лунным....
Из категории людей замкнутых в себе. Одинокий волк... Один на льдине... Вечный странник.... и т.д. и т.п. Дневник - глас вопиющего в пустыне.
