Люди в метро, словно птицы на проводе,
Стертые лица, как кнопки у Нокии,
В этом большом и недремлющем городе
Даже собаки, как мы, одинокие.
Мы абсолютно такие, как давеча,
Стертые лица под модными стрижками
Так же, как в книжке у Фёдор Михалыча,
Мы идиоты, безумные Мышкины.
Но я умею читать откровения,
Даже летать неуклюжею птицею,
Помнить касания, прикосновения,
Запах волос в цвет ромашки с пшеницею.
Жилки синеют в заплаканном мраморе,
Мокнут жилые кварталы квадратные,
Завтра отправьте меня телеграммою—
Чёрные, ровные буквы печатные.
Все расскажу, про грехи и пороки я,
Как без тебя я истерзан и выломан,
Словно примятая кнопка у Нокии.
Но абонент мой давно заблокирован.


© Александр Гутин

Есть такие люди, которые не забываются…
И ты носишь в себе изо дня в день, из года в гoд кладбище недозабытых…
Их мало… Да, чертовски мало… Но ты бережно хранишь в себе все их привычки и любимые слова, любимые блюда и фильмы… Пусть даже ты не говоришь о них, ни по пьяни, ни в разговoрах по душам… Ты носишь в себе человека, как многие думают, давно забытого, давно прошедшего…
Cовместные фотографии вызывают улыбку, навевают воспоминания о совместном прошлом… Да, ты их так и не удалила, не хватилo сил, а может и желания… Эти люди не причиняют тебе боль, нет… Ты счастлива, что они были в твоей жизни…
Прошлое должно оставаться в прошлом… И это факт… Но есть люди, которые часть твоей души, часть тебя…
А oт себя отказаться, увы, никак не получается…(с)

Все, казалось бы, славно на старости лет,
временами фартило,
есть в кармане валюта на хмель и обед,
а любви не хватило.

Ты запоем пролистывал тысячи книг.
Не похож на кретина.
Но зачем-то под ребрами мечется крик,
что любви не хватило…

Изнутри почему-то такая тоска —
как волна накатила…
Между тем на земле просквозили века,
а любви не хватило…

Ты-то думал, что жизнь хороша и легка.
Ухмыльнись некрасиво:
слава богу, что жизнь до того коротка,
что любви не хватило.


© Сергей Мнацаканян

оказалось — взрослеть страшно. страшно прятать ключи в сумку, папа с мамой когда машут, пока поезд гудит гулко. страшно вечером быть не дома, не чесать своим псам холки, страшно прятать свою истому и тихонько скулить волком.
страшно кутаться в шарф теплый, в магазине смотреть годность, наблюдать из окна блёклый свет от фар и забыть гордость. не звонить, потому что плачешь, если голос услышишь в трубке. смотреть взрослые передачи и начать счет вести суткам.
страшно больше не печь кексы, потому что одной — много. страшно делать из ссор пьесы и учиться смотреть строго. знать, что глупо, а что — важно, что запретно, а что — можно.
оказалось — взрослеть страшно. жутко страшно и так сложно.

© Лика Крылатая

На белом свете и зима бела,
(и разве важно, что там, в междустрочье).
Вот человек встаёт из-за стола,
к окну подходит,
а смотреть не хочет.
Он знает дом напротив, знает сквер,
машины на обочине, парадный,
он знает, что соседский фокстерьер
гуляет в это время.
И досадно,
что ничего не скрасила зима,
не обманула и не удивила,
а только чуть пространство забелила
и, слава богу, не свела с ума.
А потому, пожалуй, повезло,
и можно жить
неспешно и подробно…
И так стоит, упёршись лбом в стекло,
и так стоит, упёршись сердцем в рёбра.
И снег идёт,
во всю собачью прыть
несётся пёс,
играют дети в сквере…

И в дверь звонят, и надо бы открыть.
А он стоит и не подходит к двери.


© Елена Касьян

Не трави мне душу, не трави!
И не заставляй рыдать ночами.
Не такой хотела б я любви -
У меня такая за плечами:
Там, где безысходность и тоска
Горло перехлестывали туго,
Где себя искали по кускам,
Вдребезги разбившись друг о друга,
Где глухая мучила вина,
Не давая счастья и покоя...
Этого-то было дополна!
Ты бы предложил чего другое -
Ты бы предложил меня любить
Без тоски, без боли, без надрыва,
Чтобы я могла с тобою быть
Беззащитной, глупой и счастливой!
Ты бы предложил готовить щи.
А на эти грусти и печали
Ты другую дуру поищи,
У которой счастье за плечами

Елена Исаева

ПОЗДНЕЕ СЧАСТЬЕ


Прекрасна жизнь:
Но слишком коротка!
Как поздно нас порой любовь находит!
Вот к другу моему издалека
Пришла любовь,
А годы на исходе...
И жизни не хватило на неё,
Как солнца — зимам,
Соловьям — черемух.
Что юность возвращается-
Враньё!
Не перепрыгнуть пропасть
В два приёма,
А потому-
Две жизни на двоих...
И никаких надежд и обещаний!
И всё-таки я радуюсь за них,
Влюбившихся друг в друга
На прощанье...


Андрей Дементьев

...И вот захочешь старую рубашку
Надеть. Потом спохватишься. Кольнет
Воспоминанье – девочка–мурашка
В твоей рубашке задом наперед.
У девочки глаза как два Парижа
И нежно прорисованный живот.
Придет и приникает. Ближе. Ближе.
То плачет, то смеется, то поет.
С мурашками – как водится – морока
Нахмуришь бровь – фьюить – и улетят.
Стекает небо в горло водостока.
Была – и нет. Безделица. Дитя.
Пойдешь один в знакомую стекляшку
Повесишь грусть за ниточку на гвоздь
Глядь – а душа – как старая рубашка –
Насквозь.

Лада Миллер

Услышу грустную мелодию минут –
Прощальный шепот вечного паденья,
В капели этой бьется вдохновенье,
Ослабленное натиском простуд.
Простыло сердце долгой тишиной,
Просроченной осенней красотою,
Где горизонт отчетливой чертою
Упрямо разделяет нас с тобой.
Простыло сердце перелетом птиц –
Когда еще они назад вернутся…?
Опять влюбленные навеки расстаются
В моих стихах на плоскости страниц.
Я ничего не правлю в их судьбе,
А пульс минут вибрирует все чаще,
Но, Боже мой, какое это счастье –
Теряя время, думать о тебе!
Жаль, никому не отменить зимы,
И сквозняков скольжение по коже,
Ах, как же вы пронзительно похожи –
Минуты - на падение слезы…
Разменивая сутки на мечты,
Не понимать – ну в чем мы виноваты?!
Минуты, заберите нас в закаты,
Где были мы свободны и ничьи…

Юрий Егоров

Всех, кого не любили, всех, что не берегли- я поздравляю, здравствуйте, нынешние нули! Как вам живется-пишется, дышется вам легко? Есть у вас в горле книжица, засевшая глубоко?
Здравствуйте, неудачники, как там вас звать по отчеству, живы ль под кожей датчики, клянетесь, что не воротится? Есть ли еще что высказать, что-то наружу просится?
Или «сама все выскоблю, аборт мне- от одиночества»?
Девочки наших мальчиков/ вот где не жди добра/, готовы ли ваши пальчики,
Мама звонит с утра?
Зоветесь уже невестами, платья вам по фигуре?
С праздником, тех кто вместе.
И тех, кто как прежде- дуры.


© Лола Льдова

Я не здесь и не вся… только часть, только стон, только пыль…
Безразличная ночь разметала свои покрывала.
Мы безвольно молчим… догорает в лампаде фитиль…
Я себя от тебя осторожно, как бинт, отрывала…

Жжёт дыхание шею, спины напряглась тетива,
И гудит, поднимаясь к затылку, органная фуга,
И разорванной низкою бус разлетелись слова…
И теперь мы — саднящие шрамы на душах друг друга.

Ты замкнулся на мне и теперь твоих рук не разнять!
Я не делаю шаг — горько видеть опавшие плети.
Еле слышный твой вздох поднимает волнистую прядь…
И за всю твою боль перед Богом я буду в ответе.

Ты целуешь соленые реки на бледной щеке,
Онемевшие пальцы неловки, в них нет ни кровинки.
А движения губ, как у рыбы морской на песке,
И под кожей двух чувственных ягод колючие льдинки.

Пол… колени мои нетверды… тело плавится в дым…
Не согреет мою пустоту лёгкий пух одеяла.
Ты предельно понятлив — «Останься, мы просто поспим.
Завтра день все печали развеет, ты слишком устала…»

Я закрыла глаза… и по белому полю бреду…
Подставляя свою наготу разъяренному ветру…
Я несу неподъемное сердце, предвидя беду, —
То, что ты мне однажды принёс, не задумавшись… в жертву…


© Вика Дашкова

Разве есть что-то новое в том, что желтеет листва,
и в туманное утро ложится на волосы влага?
Дирижирует Время — в избытке его мастерства,
только мне в бесконечных повторах не видится блага.

Предсказуемо давят осенних депрессий тиски,
на вороньих ногах ходят думы и смотрятся в лужи.
Умножается мрак на квадратные метры тоски.
В идеальную горечь кофейную сахар не нужен.

Сколько новых петель образует кручёная нить?
Недовязанный свитер проткнула остывшая спица.
Бесполезную ветошь стихов ни к чему ворошить,
что испрожито сердцем до дыр — ни на что не сгодится.

Ты увидел меня и решил, что я свет… и ослеп…
И опять никакой новизны не открылось. В итоге
я сгораю от мысли, что храм превращается в склеп.
Ты не видишь беды и легонько целуешь ожоги.

Все мои заблуждения щедро тобой прощены.
Я прошу за двоих и всегда с неизменного «Отче…».
Кем-то был заведён — часовой механизм тишины.
Только мне отчего-то он слышится громче и громче…


© Вика Дашкова

Я хочу внутривенно зиму. Слишком сильная доза осени.
Под накалом невыносимым выгорают катушки-дроссели.
От помех выбивает крышу, и поздняк вызывать по рации —
Санитары меня не слышат, значит, снова
во сне метаться мне…
Да вколите же мне хоть что-то!
Растекаюсь по древу мыслью я…
Обороты, счета, отчеты — абстинентный синдром бессмыслия.
Замыкаю замки и клеммы, каждый шаг — наугад — за линию.
Я осенний военнопленный. Письма кровью (своей…)
«спаси меня!»…
И бумажки в бутылках — в небо, по волнам моего безумия.
Я хочу, чтобы хлопья снега —
кружевами да в фото-ZOOM-е бы —
Красотой застудили душу, вымораживая бессилие.
Чтоб не нужен — никто — не нужен!!! И без писем (кому?!) «спаси меня»…
Персональный эффект плацебо — исцеленье зимой
от осени.
И билет в никуда, прицепом — я не верю, меня не бросили!
Заберите меня! Из бреда я слагаю мольбу агностика.
Я нуждаюсь в своем нигредо,
в этом пепельно-хрупком мостике…

Я хочу внутривенно зиму. Я прилюдно могу покаяться.
У меня идеальный стимул — мне по бубну нормальность/правильность.
Mea culpa. Усталым мимом я срываюсь на безголосие.
Я хочу внутривенно зиму. Я умру от избытка осени…


© Рика Лиль

Мой город сдастся, любезный граф: от флагов площадь белым бела.
Меня послали к тебе, ты прав, но, знаешь, я б и сама пришла.
Меня прислали к тебе — как дар: бери, мол, эту, не тронь других!
Но мне не страшно. И, кстати, да: других не трогай, тони в моих
глазах синее любых морей, забудься на ночь в моих руках…
С утра прикажешь седлать коней — и город сдастся. А ты пока
прими подарок, любезный граф, и не желай горожанам зла...
Меня послали к тебе, ты прав,
Но, знаешь, я б и сама пришла.

Меня прислали к тебе — как дар. Пусть нас оставят с тобой вдвоём:
я холоднее любого льда, но для тебя разгорюсь огнём,
пылая страстью, тебя обняв, к губам прижавшись горячим ртом...
Ещё никто не входил в меня (как в город мой не входил никто).
Мой город сдастся — и я сдаюсь тебе на милость: давай, бери.
На шее лопнувшей ниткой бус, и резкой болью внизу, внутри,
горячей кровью — да по бедру, и в кровь искусанною губой...
Мой голос множится на ветру
И возвращается к нам с тобой.

Мой голос — тише речной воды, мой голос — ниже лесной травы.
Любезный граф, расскажи мне, ты мечтал остаться без головы?
Мечты сбываются, милый граф, земля от крови твоей ала.
Меня прислали к тебе, ты прав, но, знаешь, я б и сама пришла:
красой невинной врагу на грудь, а как поверит — его убей.

Мой город сдастся? Когда-нибудь.
Но не сегодня.
И не тебе.

Дарёна Хэйл

…Мальчиком с уроков убегу,
потому что больше не могу
слушать звонкий бред учителей.
И слоняюсь вдоль пустых аллей,
на сырой скамеечке сижу —
и на небо синее гляжу.
И плывут по небу корабли,
потому что это край земли.
…И секундной стрелочкой звезда
направляет лучик свой туда,
где на кромке сердца моего
кроме боли нету ничего.

Борис Рыжий

В моем возрасте женщинам стоит писать о счастье.
Ибо, если не пишется, знать, не на то потрачены
Годы бешеной страсти и душных ночей горячих,
Не тому ты сжимала ладони, не тому говорила «Здравствуй»,
Словно падала в пропасть. Тонули карнизы в рассвете,
Не на тех ты коленях встречала свои субботы.
Не за тем поворотом дожидались тебя с работы,
И не те ты глаза так хотела своим бы детям.

В моем возрасте женщине сесть бы и успокоиться,
Чтоб горячий глинтвейн, чтобы плед, чтобы лоб разгладился.
Чтоб ты знала всегда, как пройдет предстоящая пятница,
Чтоб была ты женой, и подругою, и любовницей
Одному и тому же. Не менять расстоянья вокзальные
На чужие улыбки, не мерить по срывам голоса
Сквозняки, что плетут паутину в углах и волосы.
Чтоб была ты своей. Постоянною. Специальною.

В моем возрасте женщине важно считаться нужною.
Ей тревожно и страшно, когда не хватает статуса
Мамы, босса, жены - быть активной, желанной, загруженной.
Хоть какую-то стену, за которую можно спрятаться…
Иногда вдруг приснится, как кружило в чудовищном вальсе,
Как под левым кололи десятки смешных ежат.
И ты вспомнишь код сейфа, где крылья твои пылятся.
Но пока здесь так райски, положи, пусть еще полежат.

Ты крадешься на цыпочках, рот изогнув трагически,
Твои пальцы хранят мягкость перьев и чуть дрожат.
И, скрывая озноб, ты нырнешь в одеяло стоически,
Рядом с тем, без кого ты не в силах вернуться назад.
Ему тоже ведь снится – наполняются плечи силою,
Под ногами не бездна – безграничная пустота…

В моем возрасте людям пора уже стать счастливыми.
Только по-настоящему. Чтобы уже навсегда...

Аня Кравченко

Молодость - она никуда не уходит.
Она в потертой пижаме сидит напротив,
обнимает чашку, потягивается, жует,
а потом встает.
Рассыпает веснушки, рассказывает анекдоты,
пахнет печеньем, шампунем, ванилью, потом,
держит шире карман
и говорит «Ну мам!».

Молодость никого никуда не водит.
Ни замуж, ни за нос, она просто стоит в проходе,
мурлычет песенку, плачет, несет ерунду,
а ты спотыкаешься об нее на ходу.
Каждый день она мелькает в осенней дымке,
на руках у нее рисунки, на джинсах дырки,
из-под фуфайки майка,
на майке — зайка.

У нее улыбка шире, чем кот в Чешире,
и друзья в Бат-Яме, в Майями и на Кашире,
ей за десять минут доверишь любой секрет -
даже тот, которого нет.
У нее на коленке след от карандаша,
опять экзамен, бронхит и болит душа,
Ты ей: «сходи к врачу!»,
а она — не хочу!

С ней бесполезно бороться, но сладко мириться,
ее трудно вечером уложить, а с утра добудиться,
ей сегодня кажется, что мир дурак и урод,
а завтра наоборот.
Своего здоровья и опыта ей не дашь,
она лежит в темноте и грызет карандаш,
мы для нее невидимки, заколки, фон,
а она для нас — телефон.
Позвони себе в бессонницу той ночи
и промолчи.

Виктория Райхер

Объясните, добрый доктор, расскажите, умный лекарь,
понимаю, можно много запретить или забрать,
но зачем у человека
отнимают человека,
чтобы жизнь у человека стала чёрной, как дыра?

Ну возьмите, что хотите, вот вам кровь моя из вены,
вот вам нервная система, потерявшая покой,
но зачем же непременно
нужно то, что неразменно,
но зачем вбивать нас в землю беспросветною тоской?

У меня больные думы, юмор был, но где тот юмор,
я бегу от глаз безумных, что преследуют меня,
вопрошая: где мы, кто мы,
почему опять бездомны,
почему в ночах бездонных нам никто не даст огня?..

Это всё необъяснимо, мало света, много дыма,
и на всё своя причина, и опять замкнулся круг.
Много холода и снега,
кромка льда,
сухая ветка,
это я, осколок века,
здесь качаюсь на ветру.

Мария Махова

Ветер волком завывает в трубе,
На столе стоит стакан с коньяком.
Не хочу напоминать о себе
Ни открыткой, ни письмом, ни звонком.

На душе моей - полярная ночь,
Мерно тикают часы на стене.
Я хочу тебе сегодня помочь
Поскорее позабыть обо мне.

Рыжий кот лениво трётся у ног,
Ох, и славные же звери – коты.
В этот праздничный весенний денёк
Я дарил тебе когда-то цветы.

Сколько лет уже прошло день за днём
С той поры, когда мы были близки …
Но не знаешь ты, что в сердце моём
Всё горит костёр любви и тоски.

Сердце глупенькое ждёт перемен,
Потихонечку сгорая дотла.
Вот он, номер твой, под буковкой «Н»…
Позвонить бы да спросить: «Как дела?».

Только, знаешь – всё поняв и приняв,
Ох, как трудно признаваться, что трус.
Ты давно уже забыла меня,
Просто я поверить в это боюсь.

Александр Овчинников

В России расстаются навсегда.
В России друг от друга города
столь далеки,
что вздрагиваю я, шепнув «прощай».
Рукой своей касаюсь невзначай
её руки.

Длинною в жизнь любая из дорог.
Скажите, что такое русский бог?
«Конечно, я
приеду». Не приеду никогда.
В России расстаются навсегда.
«Душа моя,

приеду». Через сотни лет вернусь.
Какая малость, милость, что за грусть —
мы насовсем
прощаемся. «Дай капельку сотру».
Да, не приеду. Видимо, умру
скорее, чем.

В России расстаются навсегда.
Ещё один подкинь кусочек льда
в холодный стих.
…И поезда уходят под откос,
…И самолёты, долетев до звёзд,
сгорают в них.

Борис Рыжий