Что мотаться странами и селами,
что искать в плацкартных или люксовых?
Ты без них умеешь быть веселым
и губу от горечи прикусывать.
На душе порой такие странствия —
хоть все двери в доски заколачивай.
Хочешь слез — лови дожди октябрьские,
хочешь смеха — строй из тела мачты.
А захочешь вдруг литературного,
собирай на теплом сердце бурю,
доводи девчонку до безумия,
от горящих глаз ее прикуривай.
Как сорвешься (ну, допустим, поездом),
проводнице расплети все косы,
выйди в тамбур рук ее березовых
и сойди с него в ближайший космос.
Что там страны, села? Декорация.
Посмотри, с каким затишьем неким
человек стоит и улыбается,
находя в себе же человека.

© Аль Квотион

Не судите людей лишь за то, что они болваны —
Безрассудны, бездарны и слишком глупы порой —
Это просто у нас на душе тяжело и рвано,
Ну, а им — хорошо. За бульварною мишурой.

Не судите людей. Не кричите в сердцах, в азарте.
Лучше просто любите. Любите, как целый свет —
Оправдание дурости их — в медицинской карте.
Оправдания нашей жестокости — просто нет.
© Александра Ардова

Ничто не сходит с рук:
ни самый малый крюк
с дарованной дороги,
ни бремя пустяков,
ни дружба тех волков,
которые двуноги.

Ничто не сходит с рук:
ни ложный жест, ни звук
ведь фальшь опасна эхом,
ни жадность до деньги,
ни хитрые шаги,
чреватые успехом.

Ничто не сходит с рук:
ни позабытый друг,
с которым неудобно,
ни кроха-муравей,
подошвою твоей
раздавленный беззлобно.

Таков проклятый круг:
ничто не сходит с рук,
а если даже сходит,
ничто не задарма,
и человек с ума
сам незаметно сходит…


© Евгений Евтушенко

…Меж тем июнь, и запах лип и гари
Доносится с бульвара на балкон
К стремительно сближающейся паре;
Небесный свод расплавился белком
Вокруг желтка палящего светила;
Застольный гул; хватило первых фраз,
А дальше всей квартиры не хватило.
Ушли курить и курят третий час.

Предчувствие любви об эту пору
Томит еще мучительней, пока
По взору, разговору, спору, вздору
В соседе прозреваешь двойника.
Так дачный дом полгода заколочен,
Но ставни рвут — и Господи прости,
Какая боль скрипучая! А впрочем,
Все больно на пороге тридцати,
Когда и запах лип, и черный битум,
И летнего бульвара звукоряд
Окутаны туманцем ядовитым:
Москва, жара, торфяники горят.

Меж тем и ночь. Пускай нам хватит такта
(А остальным собравшимся — вина)
Не замечать того простого факта,
Что он женат и замужем она:
Пусть даже нет. Спроси себя, легко ли
Сдирать с души такую кожуру,
Попав из пустоты в такое поле
Чужого притяжения? Жару
Сменяет холодок, и наша пара,
Обнявшись и мечтательно куря,
Глядит туда, где на углу бульвара
Листва сияет в свете фонаря.

Дадим им шанс? Дадим. Пускай на муку —
Надежда до сих пор у нас в крови.
Оставь меня, пусти, пусти мне руку,
Пусти мне душу, душу не трави, —
Я знаю все. И этаким всезнайкой,
Цедя чаек, слежу из-за стола,
Как наш герой прощается с хозяйкой
(Жалеющей уже, что позвала) —
И после затянувшейся беседы
Выходит в ночь, в московские сады,
С неясным ощущением победы
И ясным ощущением беды.


© Дмитрий Быков

говорят, что в ненависть любовь
превращает шаг один. не верьте им!
от любви до ненависти — боль
тянется слепыми километрами.

но боишься соскочить, свернуть,
вечный бой становится обыденным…
от любви до ненависти — путь
через годы недоненавиденья.

что там сгоряча ни говорят,
теплота со злобой — не соседи, и
от любви до ненависти — ад,
весь маршрут «божественной комедии».

там, в начале девяти кругов,
где любовь упрямая и резвая, —
шаг, два шага, тысяча шагов!
по канату! по стеклу! по лезвию!..

но, когда измучена душа,
и добра и зла уже в ней поровну,
вот тогда до ненависти — шаг.
только шаг… и я шагаю…
в сторону.

© Мила Позняковская

хорошо зимой под пледом —
слава январю!
чай с тимьяном пахнет летом —
хочешь, заварю?
хочешь загород поедем,
будем жечь костёр?

на твоём велосипеде,
всем наперекор!
по лесу пойдём, вдыхая,
хвою, утро, снег!
что же ты сидишь вздыхая,
близкий человек?

жизнь волшебна, помни это,
прочь гони печаль!
чай с тимьяном пахнет летом —
заварить нам чай?


© Ах Астахова

Шевельнёшься — уже болит,
наполняя движенья смыслом —
человек в человека влит
вместе с воздухом — углекислым.
Человек в человека — швом,
по разрывам — кетгутной ниткой —
каждый новый побег смешон,
где возврат на подкорке выткан.
Из-под дрогнувших век — слезой,
в двадцать пятой картинке — криком.
Человек человеку — сон —
неосознанный, чуткий, липкий.

© Марсэр

Вот, предположим,
мальчик с взглядом зверя. Он пьёт, не церемонясь и спеша; застрявшее в зубах «in vino veri…» не увлажняет губ колючий жар. На нём ни формы, ни погон почёта, а на груди не блещут ордена. Флиртуя, он бросает ей: «Ну, чё ты?» взамен вопросу «Детка, как дела?», он провожает взглядом сотню юбок, глотает водку залпом — он мастак — и говорит ей: «Что ты киснешь, Люба?», хотя её зовут совсем не так.

Вот, предположим,
мальчик любит игры, а инструмент, дай Бог, найдётся сам. Из-под штанин торчат худые икры, ленивый луч ползёт по волосам. Он говорит: «Твоя подруга — бомба. Клянусь, я поломал бы с ней кровать». И тут же добавляет вдруг с апломбом: «Родная, вот не надо ревновать!», а после в тёмной спальне гладит плечи, скользит губами по больным местам — пусть даже это нихера не лечит — и трогает рукой горячей там…

Вот, предположим,
мальчик в драке мастер, в его руке — тяжёлый автомат. Он спрашивает: «Любишь? Любишь, Настя?» и под конец срывается на мат. Он режет ей ладони именами, играет между делом, на бегу, ломает, беспощадный, как цунами, пять веток пальцев лезвиями губ. И сам в горсти приносит ей таблетки, твердит: «Ударь, рассмейся, обзови!..»

Он вспарывает ей грудную клетку,
и в этом есть немного от любви.


© Светлана Усс( сделай громче)

я устал о тебе говорить и думать.
ворвалась в мою жизнь, натворила шуму,
в стену бросила стул, подожгла обои,
научила меня рифмовать с собою,
разделила здесь все на "тогда" и "ныне".

и теперь я плыву на огромной льдине,
и растаю с ней вместе, исчезну просто.
я молю тебя, слышишь, мне нужен воздух.
мне плевать, что ты вытворишь в этот вторник.
я устал о тебе говорить и помнить.

ты злорадно молчишь, бьешь об пол стаканы.

я тебя не люблю. я всего лишь пьяный.
мне такие, как ты - ну совсем некстати,
подавай поспокойней да в белом платье.

тихий омут без бесов - простая лужа.
только ты, я ведь знаю, намного хуже.

да из мыслей моих все никак не лезешь.
вдруг и шум иногда может быть полезен?

я на кухне наклеил вчера обои.
приходи и сжигай.
только будь со мною.

(с) krisberry

капал закат, умирали улицы, над мостовой разлагался вечер. не сжимать пальцы и не сутулиться… тело ломало от новой встречи. спину держать, и шагать без трепета, и улыбаться ему без дрожи. сердце безумное рвало лепетом: ласковый, светлый, родной, хороший…

на каблуках и в вечернем платьице — глупая, ну и куда бежала?

врезал под дых: «извини», попятился, взгляд заметался — тупое жало. губы скривил — он умеет, — сгорбился, как светофор, запылали уши. взял — и ушёл. и пускай. и чёрт бы с ним, будут красивее, будут лучше!.. бросилась кровь в щёки краской алою, заголосил в подреберье ветер.

я обнимаю тебя, усталую, крепче и яростней всех на свете. я обнимаю рукой бумажною, глупыми строчками глажу плечи. плачь, позабытая, плачь, неважная. плачь, моя девочка.

станет легче.

будешь потом вспоминать и морщиться, будешь потом вспоминать с досадой. память — старательная уборщица — выметет боль, как листву из сада, вычистит пыль, подотрёт все лужицы, душу подточит, схватив рубанок. сердце, ожив, вновь не будет слушаться — и заколотится барабаном, и расползётся по рёбрам кашицей, и подберёт ключ к закрытой двери.

пусть тебе всё безнадёжным кажется, стоит идти.

и стучать.

и верить.

© Светлана Усс ( Сделай громче)

Все наши невстречи окажутся благом.
Ты просто не понял еще, подожди.
Не надо бежать. Мы попробуем шагом.
Туда, где теплее, теплее в груди.

Кто знает, где все эти верные тропы?
Какая из них нас куда приведет?
Я точно не знаю, пока мои стопы
Не сделают ясного шага вперед.

И страхи приходят под маской сомнений,
А благоразумие — маской стыда.
И сколько бы ни было планов и мнений,
Пока ни шагнешь, не поймешь никогда.

И только когда наши стопы, касаясь
Друг друга, тихонько коснутся земли,
Мы вместе вдохнем и, возможно, признаем,
Что все это время мы за руку шли.

© Аглая Датешидзе

…просыпаться поздно, лежать в постели, собирая сны в круглый ковш ладони, расставаться с сонной истомой в теле, с хрипотцой и леностью в мягком тоне, до обеда прятать лицо в подушке и смотреть в окно, по весне скучая. оставлять повсюду смешные кружки с недопитым кофе — а может, чаем, — долго чистить зубы, танцуя в ванной, подпевать, фальшивя, весёлой doowit, не бояться дел и гостей незваных, открывать все окна — и пусть, пусть дует! тратить сколько хочешь часов на сборы и гулять, пока не наступит темень.

и не знать, что значит бояться ссоры, ненавидеть близких и жить не с теми. и не знать, что можно кричать до хрипа, бить тарелки, драться, рыдать, скандалить…

…разводить в воде порошок от гриппа и, едва снег стает, крутить педали. забывать про шарф, зная, что не пустят никуда в одежде не по погоде. теплотой лечить редкий приступ грусти. ничего не смыслить в высокой моде. бегать дома в свитере ярко-красном, вырывать победу в стрелялке с боем. быть любимой бодрой, усталой — разной. настоящей. честной. самой собою.

и не знать, что люди способны бросить, что они сбегают от бед трусливо. и не знать, что в мире бывает осень.

…быть счастливой, господи.

быть счастливой.


© Светлана Усс (Сделай громче)

Мне так нравилось представлять, как мы старимся.
Как чаевничаем вечерами на теплой кухоньке.
И парок от чайника мягко так тянется,
и часы на стене — тик-так! — гулко ухают.

И наш кот, кажется, четвертый уже по счету,
— тоже старится, дремлет себе калачиком.
Он давно уже разлюбил всякую охоту
и не тащит мышей, не пугает нам наших мальчиков.

И они давно уже у нас сильные и взрослые.
И у них игрушки теперь другие — мущинские.
Это мы с тобой стали меньше. А они — вон какие рослые.
Это нам потолки высоки. А им — какие-то низкие.

Мне так нравились наши возможные шуточки
над твоей (иль моей) вставной челюстью…
— Дорогая, ты где? — Да я вот она, туточки…
И шаги мои тихим шорохом к тебе стелются…

…Света нет в прихожей моей опять — снова лампочку
погасила с утра. Зачем? Пусть старается…
А на полке у входа лежит, недвижима, твоя шапочка.
Это мы с ней вместе, одни, без тебя состаримся…

© Марина Семченко

…Я обменял спокойный сон на невесомый поцелуй. Пока ты в комнате со мной — целуй меня, целуй, целуй…
Целуй меня, пока темно, пока зашторено окно, под звуки старого кино, под всепрощающей Луной. Когда на нас глазеет Мир, в троллейбусах, такси, метро, под осуждением людским, под брань старушек, гул ветров. Под визг клаксонов, вой сирен, под грохот скорых поездов, прижав ладонь к дорожкам вен, не позволяя сделать вдох, к моим обветренным губам прильнув и затопив собой. Пускай в висках гремит тамтам, я знаю: так звучит Любовь.
Целуй меня, когда я слаб, когда я болен и простыл, когда тоска из цепких лап не отпускает, и нет Сил. Когда я выхожу на след, когда выигрываю бой, под шёпот старых кинолент, под песни, что поёт прибой.
Пусть за порогом бродит чёрт, пусть порт покинут корабли, пусть будет хлеб и чёрств, и твёрд, и гравитация Земли исчезнет, Мир затянет льдом, застынут стоки медных труб, мы будем греть друг друга ртом, дыханием с замерзших губ.
Пусть солнце плавит небосвод, и пусть болит, и пусть грызёт.
Я поцелую — всё пройдет.
Ты поцелуешь — всё пройдет…

© Джио Россо

Девочке три, она едет у папы на шее.
Сверху всё видно совсем по-другому, чем снизу.
Папа не верит, что скоро она повзрослеет. Папа готов воплощать в жизнь любые капризы.

Девочке шесть, на коленках у папы удобно. Он подарил ей щенка и большую конфету. Папа колючий, как ёж, и как мишка огромный. Папа умеет и знает вообще всё на свете.

Девочке десять, и ей захотелось помаду. Сперла у мамы, накрасила розовым губы. Папа ругался, кричал, что так делать не надо. Папа умеет бывать и сердитым, и грубым.

Девочке скоро пятнадцать, она повзрослела. В сумочке пачка «эссе» в потаённом кармане. Папа вчера предложил покататься на шее. Девочка фыркнула: ты же не выдержишь, старый.

Девочка курит в окно и отрезала чёлку. Девочка хочет тату и в Египет с подружкой. Папа зачем-то достал новогоднюю ёлку. Девочке это давно совершенно не нужно.

Девочке двадцать, она ночевала не дома. Папа звонил раз пятьсот, или может быть больше.
Девочка не подходила всю ночь к телефону. Папа не спал ни минуты сегодняшней ночью. Утром приехала, папа кричал и ругался. Девочка злилась в ответ и кидалась вещами. Девочка взрослая, так говорит ее паспорт. Девочка может бывать, где захочет, ночами.

Девочка замужем, видится с папой нечасто. Папа седой, подарил ей большую конфету. Папа сегодня немножечко плакал от счастья: дочка сказала, что он превращается в деда.

Девочке тридцать, ей хочется к папе на шею. Хочется ёлку, конфету и розовый бантик. Девочка видит, как мама и папа стареют.
В книжке хранит от конфеты разглаженный фантик.
Девочка очень устала и плачет ночами.
Папа звонит каждый день, беспокоясь о внучке.
Девочка хочет хоть на день вернуться в начало, девочка хочет домой, хочет к папе на ручки.

Девочка женщина с красной помадой и лаком.
Девочка любит коньяк и смотреть мелодрамы.
Папа звонил, и по-старчески жалобно плакал. В ночь увезли на карете в больницу их маму.

Мама поправилась, девочка ходит по кухне. Пахнет лекарствами и чем-то приторно сладким.
Девочка знает, что всё обязательно рухнет. Девочке хочется взять, и сбежать без оглядки в мир, где умеют назад поворачивать время. Где исполняются влёт все мечты и капризы.

Где она едет, как в детстве, у папы на шее, и ей всё видно совсем по-другому, чем снизу.

© Мальвина Матрасова

А любовь не для слабых…
И, знаешь,
любовь беспощадна.
От неё не суметь отмахнуться рукой,
мол, любви мне не надо.

И огонь под ногами, и надо бежать,
и бежать бесполезно.
И табличка над выходом «Выхода нет»,
и ожоги на теле, и ты не железный.

Не желая сгореть можно прыгнуть в окно —
но решетки на окнах…
Можно биться о стены плечом, головой,
можно выть или охать.

А любовь не для слабых…
И, знаешь,
любовь беспощадна.
От неё не суметь отмахнуться рукой,
мол, любви мне не надо.

От неё не суметь отмахнуться рукой,
мол, уходит и ладно.


© Docking The Mad Dog

Мне нравятся совсем простые вещи:
Уют домашний, восковые свечи,
И тапочки, и теплый плед на плечи —
Все, что в быту доступно, человечно.
И ужины, и завтраки, и книги

За ужином, за завтраком, за чаем.
И знаю я, что я не заскучаю,
Надев уюта мягкие вериги.
Мне вещи нравятся до одури простые:
Чтоб я, когда не надо, не простыла,
Чтоб жизнь была всегда прикрыта с тыла
От злой разбушевавшейся стихии.
Закрыть окно доверчивой рукою
От штормовых порывов непогоды.
Меня минуют бури и невзгоды
На острове домашнего покоя.
Пусть кто-то пот кровавый проливает,
Пытаясь мироздание разрушить,
Пуская бунтуют пламенные души,
Сбиваясь в злые одиночек стаи;
И на окно присядет ворон вещий
И каркнет мне божественное слово.
Я улыбнусь. Я к подвигам готова.
Но мне нужны совсем другие вещи.

© Турнезоль

Как это — с тобой однажды встретиться?
Я хочу понять, в каких эмоциях
Мир вокруг по-новому завертится.
Счастье будет полным, или порцией?

Захотим ли мы коснуться пальцами
Оболочек душ, знакомых ранее?
Так и вижу нас с тобой на станции
Железнодорожной без названия…

Я тебя ждала, а ты из поезда
Вышел и рукою машешь издали.
Я машу в ответ, но как-то боязно
Сделать шаг навстречу даже мысленно.

Чувства до предела обостряются,
Продолжаю от сомнений мучиться.
Ты ко мне так быстро приближаешься,
Что сбежать, наверно, не получится…

Петроля

я надеюсь,
еще надеюсь,
что при встрече спустя десяток
или дюжину лет крылатых
я скажу тебе:
вот дурак!
ни черта ты не знаешь жизни,
не нашил на груди заплаток
и с дырявой, как сыр, душою
не глушил по ночам коньяк.
обещай не узнать ответа,
каково это — биться в двери,
где за каждой хохочет скептик,
ставя вновь на тебе кресты.
даже боги теряют силу,
если в них прекращают верить,
что тогда говорить о людях,
о таких вот, как я и ты?
оставайся таким «невежей»,
о которых не пишут в книгах,
чтоб сказали:
да он не Гэтсби!
он не Великий!
совсем простой,
ни любви не познал несчастной,
ни увяз с головой в интригах,
просто жил
с незаметным счастьем
и с какой-то
своей
мечтой.

© Deacon

Живи… я уйду, я останусь в тени,

Чтобы больше нигде тебя не найти,

Чтобы в старом камине послушный огонь

Обратил в легкий пепел посланья твои,

Живи, и забудь о несчастной любви.

Прости… я растаю в ночи без следа,

Я уйду, как уходит сквозь пальцы вода.

Растворюсь словно утром холодная ночь.

Новый день, он придет с чистотою дождя,

Прости, и ночами молись за меня.

Забудь… не томись ожиданьем пустым,

Пусть погаснет костер, улетучится дым,

Поскорее мой образ сотри со слезой,

Для тебя я останусь навеки чужим.

Забудь, и все грустное сразу же станет смешным.

Люби… я уже не вернусь никогда,

На прощанье к губам прикоснется рука,

Я клянусь, никогда не встревожу твой сон,

Без меня будет жизнь и сладка и легка.

Люби,

…да закроет тебя от меня ледяная тоска.

© Сказоч-ник