если вы друг у друга всего лишь…

все твои эти «умру-без-его-ресниц» —
элементарны, ватсон, как дважды два.
чувство не измеряют ни в «падать ниц»,
ни в мастерстве из букв составлять слова.

это не то, когда в трубке — голос родной,
а оглушительный страх потери сети.
это, когда открыл в человеке второе дно,
и не просто открыл, а смог его посетить.

и не количество пущенных всуе пуль
в чей-то любимый, вроде бы как, висок,
это заплыть за самый последний буй,
лечь на сильные волны наискосок,

солнцу, не жмурясь, прямо смотреть в лицо,
гладя его по волосам лучей.
можно и золотое носить кольцо,
брак может быть бракован, а ты — ничей.

это не обещания быть твоим,
веки веков с тобою сейчас и здесь.
это когда безумно тепло двоим,
если вы друг у друга
всего лишь
есть

© стефания данилова

Моя скоба, сдоба, моя зазноба,
мальчик,
продирающий до озноба, я не докричусь
до тебя до сноба, я же голос себе
сорву.
Я тут корчусь в запахе тьмы и прели,
мой
любимый мальчик рожден в апреле,
он разулыбался, и все смотрели, как я падаю
на траву.
Этот дробный смех, этот прищур
блядский, он всегда затискан, всегда
обласкан, так и тянет крепко
вцепиться в лацкан и со зла прокусить губу. Он растравит, сам того не желая, как
шальная женушка Менелая, я дурная,
взорванная и злая, прямо вены кипят
на лбу.
Низкий пояс джинсов, рубашки
вырез, он мальчишка, он до конца не вырос, он внезапный, мощный, смертельный
вирус,
лихорадящая пыльца; он целует
влажно,
смеется южно, я шучу так плоско и так
натужно, мне совсем, совсем ничего
не нужно, кроме этого наглеца.
Как же тут не вешаться от тоски, ну,
он же ведь не чувствует, как я стыну, как
ищу
у бара родную спину, он же здесь, у меня
чутье; прикоснись к нему, и немеет
кожа;
но Господь, несбычи мои итожа,
поджимает губы — и этот тоже. Тоже,
девочка, не твое.


© Вера Полозкова

невлюблённому жить гораздо проще и интереснее:
смотрит открыто, не находит себя во всех заунывных песнях;
не скулит, свернувшись бессильным клубком, «полюби меня, полюби»;
невлюблённый лёгок, игрив; невлюблённый шутит, поёт, грубит,

в меру спит и ест; почитает свободу за высшее благо.
невлюблённый идёт к нелюбимому с белым флагом.

говорит обо всём, не стесняется одиночества;
в сказки не верит: вот приехал принц целовать её, а не хочется!
вот принцесса клялась до гроба любить его, но не любит.
невлюблённый не плачет и не кусает губы.

так и живёт: пуленепробиваем, бронирован, привит;
невлюблённый неуязвим и недосягаем

до ближайшей большой любви.


© Ксения Желудова

Так бывает:
смотришь — и хочется подойти
и коснуться рукой руки, а потом — лица,
приложить ему палец к губам, чтобы он затих,
за собой увести в какой-нибудь тайный сад,
оплести лозой, на груди его замереть,
уронить ладонь на бронзовое плечо
и сказать такое, чтоб было о чём жалеть,
и всё сделать, чтобы было жалеть о чём —
чтобы было потом никому ничего не жаль,
чтобы новая линия нам на ладонь легла.

А смотрю на тебя —
и хочется убежать,
позабыть своё имя, выкинуть зеркала,
замолчать, оборвав все связи и провода,
и с обритой башкой до самых последних дней
танцевать на широкой площади под тамтам —
в одеянии странном,
в незнакомой стране.


© Карелиан

одна жена у него земная, другая жена — вечная. одна ожидает его у окна, другая — в россыпи млечной. он любит земную всем телом горячим: вдыхает запах, целует. душа же его котёнком незрячим тянется к вечной, тоскуя. земная ревнует: то мечется львицей, то горлицей жалобно стонет, и хочет, как кошка, в соперницу впиться, предвидя её агонию. а вечной не страшно, ведь страсти земные — что битва быков в корриде. за вечной пойдёт он ногами босыми, лишь в ней неизбежность увидев. пока он — здешний, земная утешит, разгладит тоску и развеет скуку. когда же уйдёт он — пусть даже грешником — к вечной падёт на руки. с земной он блуждает по тропке мирской, а с вечной — един на вселенской дороге. земная его соберёт на покой, а вечная поведёт к Богу.


© Елена Никитаева

Из тварей парных искала равных —
по снам… по голосу… по плечу.
Срастаясь ранами —
…зло и рвано
с любым, кто мог бы держать удары
под шквальным натиском нежных чувств.

Когда бумажные эскадрильи,
надрывно воя, неслись лоб в лоб.
Ломая рифмы,
…сжигая крылья,
в нас истребители говорили
…под шелест неба и рёв винтов.

А Ветру было светло и вольно
…в строке ликующей, продувной.
Он верил искренне:
«Ей не больно —
шальной, отвязанной, малахольной…»
И рвался бешено в ближний бой.
…
Он думал, сука:
…"Она из стали…
Ей равно пофиг огонь и ржа"
Сбивал обшивку… и жалил… жалил,
не замечая, как под эмалью
…уже дымилась её душа.

Сойдя на шёпот,
…срывалась в штопор —
азартно… весело… мордой в снег…
Не надо штопать.
Забей!
Ну, что ты…
Она ж машина… не человек…

Оставь автограф на фюзеляже,
царапнув ржавым большим гвоздём.
И ты прозреешь,
и вспомнишь даже,
что самолётик-то был бумажным,
…но шёл на равных с тобой вдвоём.

Они шутили, идя на принцип —
…смешная девочка и Огонь.
Но бой окончен.
И дым сгустился,
как только гордость бумажной птицы
небрежно смяла твоя ладонь.


© Аманда Моррис

А ты, как хочешь меня понимай,
Но этот звонок делать нельзя,
Будет ли танцы отплясывать май,
Будут ли пить друзья…
Будет ли кошка мурчать, лебезя,
Будет ли лаять пёс…
Этот звонок совершать нельзя.
Просто нельзя, и всё.
Будет ли праздничных дней мишура
Больно шею колоть,
Будет ли руки греть у костра
Надежда, что дал Господь,
Будет ли Вера, которую дал
Сам ты себя сгоряча…
Вспомни-ка лучше, как ты рыдал,
Признания в трубку рыча.
Будет ли вьюга, жара, листопад,
Путин ли, Пиночет…
Будет ли сименс, айпод, айпад…
Её всё равно рядом нет.
Будет ли горечь осенних дней,
Будет ли лета ваниль…
Рекомендую: забудь о ней
И никогда не звони.


© Арс-Пегас

Последнюю ночь забываешь быстрей всего.
По-моему, просто память идёт на помощь,
И ты её с этой женщиной не знакомишь,
Циничной ухмылкой сдерживая зевок.

В число твоих фишек не входит болеть не той.
Поскольку из гадких утят и простых лягушек
Принцесс не случается. Вскользь помечтаешь в душе,
Вернёшься на землю и выключишь монитор.

Над пропастью сна, там, где луны горят во ржи,
Твой памятный опыт, который нечестно нажит,
Последнюю ночь защищает. Но только нашу.
А после неё не считается, ты не жил.

Последняя ночь чертовщиной не солит внутрь,
Не просит пощады, не клинит тебя по полной.
А первую помнишь, настолько детально помнишь,
Что хочется выпить. И сдохнуть. И всё вернуть.


© Copyright: Sterva

Мы опять не имеем ни шансов, ни прав —
только выкрутить пробки и стать потемнее.
Почему тебя нет ни online, ни in love,
если я без тебя засыпать не умею?
Позвони, расскажи мне забавную чушь —
про невежливый ветер и злые трамваи,
я тебя продышу, проживу, промолчу,
я тебя удержу до рассвета словами —
где-то в снах, от которых всего лишь черта
остается под утро на смятой подушке…
Иногда ты умеешь меня не читать.
Иногда я пытаюсь об этом не слушать.
Иногда нас разводят по разным углам,
как детей, что уже напроказили слишком…
А сегодня — сидеть без назойливых ламп,
просто ждать, когда ты наконец позвонишь мне,
в темноте вспоминать, как звучат голоса,
как от счастья и нежности пальцы немеют…

Я б сама позвонила, чтоб это сказать,
но ты помнишь — ни шансов, ни прав не имею.

© Кот Басё Светлана Лаврентьева

Коту Басё



Да, это осень. Да, это очень осень. В самой последней, в самой критичной дозе. Это опять копает меня бульдозер, в поисках клада скаля зубатый ковш. Да, это глупо. Да, это очень глупо. Это стрела к лягушке летит из лука, что – хоть убей – навряд ли ее заслуга. Просто Иван-царевич из дураков. Да, это рано. Да, это очень рано. Сколько пустых надежд утекло из крана, чтобы с житейской мудростью стать на равных и, наконец, фиксировать все ходы. Да, это тонко, да, это очень тонко. Может, опять заносит меня и только. Но без надежд на премию по итогам я тишину зачитываю до дыр. Да, это сильно. Да, это очень сильно. Это почти как шею сроднить с осиной. Как перекрасить утро тревожно-синим, диким оттенком готовой настать зимы. Да, это хрупко. Да, это очень хрупко. Как прошептать: "Мой милый…" – и бросить трубку. Как распустить сомнений родную труппу, а голубому клоуну дать взаймы. Да, это правда. Да, это слишком правда. Дьявол играет в шашки и носит Prada. Я открываю небо и буду рада каждому междустрочию потакать. Время свершиться, время наклеить марки. Время растить идеи с приставкой "архи", чтобы чуть-чуть-поэты и ой-ли-гархи шли на три буквы, взятые с потолка.


© Copyright: Sterva

Ничего о любви. Ни слова. Потому что любви нет.
Есть секунды. Точёный профиль. И за шторой — лимонный свет.
Шум волны, под ногами камни, нерешительный луч, щека…
И в руке его, плотно сжатой, — свежевынутая чека.
Есть огонь. Эпицентр взрыва. И застывшая пара тел.
Знаю — каждый хотел «до гроба». Только мало кто так сумел.
Дым рассеется, пепел смоет. Видишь лодку? Садись, плыви.
Есть секунды. Рассветы. Волны. Только нет никакой любви.


© Полина Шибеева

Ты всё придумываешь сам: и эту жизнь, и это лето,
И шестикрылых журавлей в золотоносных облаках,
И вереницы кораблей, и анфилады светлых клеток,
И ту, которая ушла, непостижима и легка.

Ты всё придумываешь сам — твоя фантазия безбрежна.
На чистый лист ложится тень, четверостишие и кот,
Пятно от кофе, бутерброд. И проступает что-то между —
Как будто яркий новый мир, как будто жуткий натюрморт.

Ты всё придумываешь сам: сомненья, страхи, компромиссы,
Тарелку супа на столе, мосты над медленной рекой.
И привыкаешь быть собой, никем другим себя не мысля.
И всё придумываешь сам: и беспокойство, и покой,

И одиночество в сети, и шум далёкой автострады,
И три пропущенных мяча, и продавщицу сигарет.
Ты всё придумываешь сам, хотя не очень-то и надо,
Ведь та, которая ушла, вновь не придумается, нет.

Она растаяла в дождях несуществующих апрелей,
Она сумела разделить себя на «раньше» и «потом».
А ты придумываешь ночь, но сон придумать не умеешь,
И у открытого окна сидишь с придуманным котом.

© Майк Зиновкин

Женщине в сорок лет
Можно съесть на обед
Пакет мармеладных мишек.
Купить себе детских книжек
И дурацкую брошку.
Можно гладить чужую кошку,
Собирать каштаны
В карманы,
Терять перчатки,
Делать из листьев закладки,
Бежать на работу в ботинках красных
И думать, что жизнь — прекрасна.
А в двенадцать — всё тлен, боль и тоска…
Дожить бы скорее до сорока!

© Маша Бершадская

Анжел, еврей, владелец самой знаменитой пекарни в Германии, часто говорил: «Знаете почему я сегодня жив? Был еще подростком, когда нацисты в Германии безжалостно убивали евреев. Они отвезли нас поездом в Аушвиц. Ночью, в отсеке был смертельный холод. Нас оставили дни напролет в вагонах без еды, без кроватей, а значит без возможности как-то согреться. Всюду шел снег. Холодный ветер морозил нам щеки ежесекундно. Нас было сотни людей в те холодные, ужасные ночи. Без еды, без воды, без укрытия. Кровь замерзала в жилах. Рядом со мной был пожилой еврей, любим в моем городе. Он весь дрожал и выглядел ужасно. Я обхватил его своими руками, чтобы согреть. Растер ему руки, ноги, лицо, шею. Я умолял его остаться в живых, ободрял его, таким образом всю ночь согревал этого человека. Я сам был уставшим и замерзшим. Пальцы окоченели, но я не переставал массировать тело этого человека, чтобы согреть.

Так прошло много часов. Наконец наступило утро, солнце начало сверкать. Я оглянулся вокруг себя, чтобы увидеть других людей. К своему ужасу, все, что я мог видеть, — это были замерзшие трупы. Все, что мог слышать, — тишина смерти. Морозная ночь убила всех. Они умерли от холода. Выжили только два человека: старик и я. Старик выжил, потому что я не давал ему замерзнуть, а я выжил, потому что согревал его.

Позволишь мне сказать секрет выживания в этом мире? Когда ты согреваешь сердце других, тогда и ты согреешься. Когда ты поддерживаешь, укрепляешь и воодушевляешь других, тогда и ты получаешь поддержку, укрепление и воодушевление в своей жизни. Друзья мои, это и есть секрет счастья.»

Если накрывает, отпусти
Мысли на свободу, и не висни.
Просто каждый сжал в своей горсти
Линии судьбы, любви и жизни.

Даже если руку разожмёшь,
Никуда оттуда им не деться.
Но когда по телу эта дрожь,
Заболит и каменное сердце.

Что сегодня — боль, потом смешно.
Люди сшиты из единой ткани.
Просто будет так, как быть должно.
Буря успокоится в стакане.

А что дальше? Дальше просто жить.
Линиям судьбы не обмануться.
Если руку в руку положить,
Может быть, они переплетутся…


© Златенция Золотова

Просить совета у зимы,
Перебирая дни недели,
Кота соседского кормить,
Окно зашторивать в метели…
Четыре века без тепла,
Четыре века ожиданья —
Так пишет повесть без названья
Зима у моего стола.

Смешной простудой захворать,
Растить сосульки на балконе,
Коту нажаловаться всласть,
Перебирать горшки бегоний,
И снова заполночь не спать,
И накопив довольно силы,
Твой свитер взять и довязать,
Чтоб от тебя хоть что-то было.

Ведь всё равно сойдут снега —
Сосульки тают на балконе.
Соседский кот уйдёт в бега,
Расправят листики бегонии,
И можно окна отворить,
И можно ждать гостей к обеду.
А свитер взять и подарить,
Хотя бы своему соседу.


© Елена Касьян

Москва на осенние ссадины льёт бальзам,
Когда он стоит, заглядывая в глаза,
И чувствуешь ****ское женское торжество:
Ну, вот он, растерянный, жалкий и тоже твой —
Из тех, из которых хотелось не вырастать,
Как будто нарочно созданный для растрат
Себя на сакральное «я_без_тебя_не_мог»
(а дальше отлично рифмуется «жизнь — дерьмо»).

Не пил, не курил, не звонил, не писал в контакт,
Но выбрал тебя основной из своих констант,
Подставивший спину и сердце под сапоги
(он думал, что это естественно для богинь —
модельной походкой по спинам на каблуках).

Созвездие мальчиков-мне_без_тебя_никак
Не каждого может назначить своим послом.
Рождённый под ним и — отчасти — тебе назло
Дождался момента, когда разойдётся шов
Твоей цитадели и тихо в неё зашёл.
Угадан на входе, а значит — виновен сам
Во всём, что случится вне образа, новый саб.

Октябрь, уже позабывший, что был кленов,
Берёт его душу и ставит твоё клеймо.

© Sterva

Загнанных лошадей пристреливают – расскажи это сыну, которого не было никогда. Расскажи, как в новой реке глубока вода, как легко предавать, если знаешь, что ты сильней. Найди женщину тише шепота и оставайся с ней. Загнанных лошадей пристреливают – за это стоит выпить крепкого, как огонь. В баре легко смеяться и в дым окунать ладонь, рассказывать, как она билась, и хлопать бармена по плечу. Крути барабан и считай патроны, а я тебе помолчу. Загнанных лошадей пристреливают, что поделать, таков закон. Попадется кобыла с норовом - держи ее под замком, в узде держи, коновязь придирчиво проверяй. Загонишь – пристрелишь, да что тебе повторять.


Кот Басё

Время быстро идет, мнет морды его ступня.
И поет оно так зловеще, как Птица Рух.
Я тут крикнула в трубку – Катя! – а на меня
Обернулась старуха, вся обратилась в слух.
Я подумала – вот подстава-то, у старух
Наши, девичьи, имена.

Нас вот так же, как их, рассадят по вертелам,
Повращают, прожгут, протащат через года.
И мы будем квартировать по своим телам,
Пока Боженька нас не выселит
В никуда.

Какой-нибудь дымный, муторный кабинет.
Какой-нибудь длинный, сумрачный перегон.

А писать надо так, как будто бы смерти нет.
Как будто бы смерть – пустой стариковский гон.

Вера Полозкова

Очевидно, Господь потешается там с Небес.
И, возможно, хохочут жители адские.
Вместо того, чтобы сесть и писать кандидатскую,
Я пишу тебе эти детские смс.
Надо срочно отвлечься, закинуть на плеер песен.
Лечь с тобой рядом и вылюбить амбулаторно.
Хочешь, снимемся в самом хардкоровом порно?
Может, тогда ты мне станешь не интересен.
Надо просто купить вина и нарезать дор блю.
Видишь, как мы до дрожи безумно похожи.
Сделай меня на тумбочке прямо в прихожей,
Может, я тогда успокоюсь и отступлю.
Надо просто выучить все твои впадины у ключицы.
А потом поменять телефон и справлять именины.
Но ноет так сладко за бугорком пуповины,
Что вряд ли мне посчастливится отключиться.
Зря я, видимо, ржала с песен Григория Лепса.
Зря советовала друзьям сублимировать в спорте.
Чтобы образ твой не опошлить и не испортить -
Мне от тебя не хочется даже секса.

Марьяна Высоцкая