сильнее любят подлецов и стерв, прохвостов, мудаков, Иезавелей,
а правильных — на полку и в резерв, железные с изнанки проржавели
их принципы, их крепости-под-снос. и позывные шлют («мэйдэй» пунктиром)
с пустынных запасных своих полос настойчиво в молчание эфира.
и матери беспутных сыновей сильнее и неистовее любят,
чем тех, кто держит шаг прямей-прямей покорно в такт в тени шуршащих юбок.
того, кто честен, прям и обнажён, не любят до истерики, незряче.
сильнее любят шлюховатых жён, что по-кошачьи ластятся, не пряча бесстыжих глаз, из спутанных волос вычёсывая ласк чужих ошмётки, мурлыча безответно на вопрос «ты где была?», и пьяный шаг нечеткий
по стенке плавят в спальню, поманив того, кто ждал, не глядя, не жалея.
хороших разве любят? это миф.
плохих любить — наркотик посильнее.
не прикасаясь в толпе друг к другу, из года в год мы плывем по кругу, из трипа в трип, из июня — в холод. уже не глуп, но пока что молод, уже во многом с собой нечестен, уже всем бывшим неинтересен. ты не согласен? о, это скверно. кому сдалась твоя боль и верность, твои романы, печали, треки, твои проценты по ипотеке?
начнем сначала? я резок слишком, но очень нужно, чтоб ты услышал. ты жди. и, знаешь, не трать без меры на мимолетных ресурсы веры. жди год, и два. и еще немного — твоя родная найдет дорогу к тебе, заметит и улыбнется,
и вспыхнет в ребрах сверхновым солнцем ее улыбка, спасая сразу от снов бесцветных, от страшных сказок, от стылых дней, от недобрых взглядов, ты отогрей и согрейся рядом, и распахнутся вам двери в лето, и ваша нежность иммунитетом от темных дней, как плащом, укроет, от слез навзрыд и ночных попоек.
ты помни — счастье стучится в двери
лишь к тем, кто верит,
кто слепо верит.
только так и уходят люди – оправдания ни к чему,
а о том, что стихи на блюде и старания… зачеркнуть!
позабыть. а хотя, что помнить?
отношения «без табу» не получатся.
я не ровня.
- иди к чёрту!
- уже иду.
я всегда получаюсь крайней. на обочине. «лейтмотив».
то, что бывшие манят в спальню, не считается.
глупый миф.
это кажется, что скучали. а на деле – "пошла ты, мать!"
если честно, я так устала по крупиночкам собирать
себя заново…
клеить\красить. улыбаться и делать вид,
что я счастлива с Петей\Васей, что ни чуточку не болит.
не страдается и не пьётся..
я железная, ты – жульё.
хочешь победы – и бьешь прицельно, хочешь успеха – заходишь с фланга.
дарит фортуна улыбку шельмам, лгуньям, обманщикам, аферистам.
глупо считать что-то в жизни вечным,
глупо считать что-то в страсти чистым,
верить в правдивость чужих «до встречи».
стая живет по уставу стаи,
время бежит по своим канонам.
правда одна, и она простая:
хочешь быть счастлив – не будь шаблонным.
каждый хоть в чем-то, но уникален,
автор историй и личных истин.
девочка-пай/покоритель спален – каждый кому-то любим-ненавистен.
каждый из нас был обманут-брошен мужем/любовницей/музой/другом,
был нагрешившим и был святошей, предан, потерян, убит, испуган.
выгонят – ищешь других пристанищ, вылечат – снова наносят шрамы.
драмы – банальны, пока не станешь
главным героем банальной драмы.
Наши кулинары придумали вариант, при котором все продукты закладываются в сковороду одновременно, при этом никаких неприятностей вроде непропеченного теста или сырой начинки быть в принципе не может. Тесто для такой моментальной пиццы готовится жидким, как на оладьи, начинка режется тонко и выкладывается поверх сырого теста, всё засыпается довольно толстым слоем сыра и готовится всё это сооружение на самом медленном огне под плотно прикрытой крышкой. Пицца на сковороде получается пышной, нежной, ароматной и – самое главное! – очень быстрой. Существует несколько вариантов рецептов пиццы на сковороде, отличающихся друг от друга количеством ингредиентов и наличием или отсутствием в них майонеза, яиц и даже самого теста. Выберите самый подходящий и побалуйте себя и своих близких вкусной пиццей.
Нашла этот рецепт давным давно на страницах журнала "Рецепты на бис". Очень полюбился мне этот простой в приготовлении рецепт. При минимуме телодвижений можно приготовить это мясо на обед или ужин. Угощайтесь!
- А дальше как будет?
- А так вот и будет.
Тревожное небо не рухнет на плечи.
Привычно потянутся серые будни,
И в них,
Словно праздники,
Редкие встречи.
Как праздники горькие,
С мутным похмельем -
Но все-таки праздники,
Все же не будни.
Веселье - как пропасть,
Как горечь - веселье...
- И вечно так будет?
- И вечно так будет.
- А может, случится не так, а иначе?
- Да, может, все будет совсем по-другому!
Подарят нам ключ от пустующей дачи,
На даче знакомых мы будем как дома.
Нас будут встречать онемевшие птицы,
Замерзшая печка, на стенке двустволка.
- И снова таиться?
- И снова таиться.
- И долго так будет?
- Не знаю...
Не долго...
- Послушай, а может, не так и не эдак?
А может, бывает какое-то третье?
- Пожалуй! Расстаться.
Исчезнуть бесследно,
Как делают люди однажды в столетье.
- Но это же глупо -
Отречься от счастья!
Мы будем с тобой на земле -
Как калеки!
Вся жизнь
На осколки,
На брызги,
На части...
И это надолго?
- Да, это навеки.
А может, без дач,
Без разлук и тревоги?
А может, открыто -
Сквозь ливни и зимы
Уйти по прямой,
По блестящей дороге
К великому счастью?..
- По трупам любимых?
пусть кому-то он кажется снобом сухим,
для тебя уже тысячи прожитых лун
этот ангел, читающий ночью стихи,
притягательно нежен.
томительно юн.
ты хотела бы жадно, забыв обо всём,
пить слова из его иссыхающих уст.
только он ни тебя, ни себя не спасёт.
не держи его, слышишь?
он болен.
он пуст.
он не понят никем.
он никем не прощён.
от него до тебя сотни лет по прямой.
сколько слёз тебе выплакать в письмах ещё?
он чужой.
он – чужой!
не зови его «мой».
сколько искренних чувств разменять на стихи
ты сумеешь
пока не споткнёшься о ложь?
слов не надо!
молчи!
бессердечно сухих
для него не найдёшь,
а другие не трожь
ночь ростками восхода уходит в рассвет.
тот, кого ты зовёшь, засыпая, мon ange,
ни рукой, ни душою с тобой не в родстве.
он всего лишь одна из господних пропаж.
и когда он ослепнет, собьётся с пути,
не ходи в его сны зажигать маяки –
оторви его с кровью.
прости.
отпусти
в одинокое поле последней строки.
Если будешь стрелять, то, пожалуйста, целься в голову –
Моё сердце уже не пробить ни единым выстрелом.
Я под шквальным огнём из любви и из боли выстоял,
Мне давно не страшны ни свинец, ни стекло, ни олово.
Меня били плетьми, убивали под гильотинами,
Как котёнка топили в зеленых болотных заводях.
Я вставал каждый раз, сплюнув мокрую тину, и
Наблюдал за сиянием Веги на юго-западе.
В прошлый раз кто-то мне, улыбаясь, ножом по печени,
В позапрошлый – я сам, алкоголь, темнота, наркотики.
Но мерцал Орион, словно ландыши подвенечные,
И комета неслась серебристо-слепящим дротиком.
Ещё были дворы, перекрёстки, визг шин, аварии.
(Как же громко ломаются косточки позвоночника!)
Просыпался Дракон где-то в северном полушарии
И лакал Млечный Путь, словно звонкую нить источника.
Помню чьи-то клыки, помню лес с золотыми листьями.
(До чего же смешно умирать на глазах у осени!)
Помню вой Гончих псов, помню Зверя с глазами рысьими,
Помню, как в октябре мне на шею петлю набросили.
Сколько было смертей, сосчитать уже не получится.
Но я каждую помню отчетливо до безумия,
Потому как они – все сегодня мои попутчицы,
Все стоят за спиной, молодые и острозубые.
Колыбельная тьмы нынче арфой звучит эоловой,
Тяжесть неба висит здесь ещё со времён Овидия.
Если будешь стрелять, то, пожалуйста, целься в голову –
Чтобы эти глаза никогда больше звёзд не видели.
Я теряю твоё тепло, замерзая в пустой вселенной.
Завернувшись в колючий плед, заливаю в себя глинтвейн.
Я теряю твоё тепло – осязаемо и смиренно,
Замкнут во временной петле набухающих век и вен.
Я теряю твоё тепло, застывая куском металла,
Заполняя дыру в груди синтетической чепухой.
По сусекам больной души остаётся ничтожно мало:
Растянуть бы до февраля, пережить эту зиму хоть.
Я теряю твоё тепло: паром порванного дыханья,
Горьким словом, чужим двором, сном, запутавшимся в ветвях.
И учусь улыбать лицо, и давлюсь по ночам стихами,
Разрывая себе нутро, но тебя там не находя.
Я теряю твоё тепло, я пугаюсь пустых скамеек,
Исповедую долгий дождь и разряженный телефон.
И теряю твоё тепло, и простить себя не умею,
Ведь ты тоже сейчас живёшь, не согрета с моим теплом.
…вот, пожалуй, и все…
хотя хочется много сказать,
но язык не в цене… как, наверное, впрочем, и губы…
этот мир полумер, где слезами "кровит" бирюза,
чтоб признать полу/страх или дурь половинчато грубой…
это жизнь полу/правд, это скопище полу/тонов,
полу/черных богов и частично отбеленных бесов,
полу/чистых цветов и обрывками снящихся снов…
только полу и все…
и с таким же на пол/интересом…
мы спешим что-то делать, забыв, что нам надо лишь быть,
не играть в полу/честь, полу/жалость и полу/прощенье,
а срываться на край, и за край, и бескрайне любить,
умирать за любовь, убивать, а не прятаться в щели,
ненавидеть и помнить до каждой секунды – вдвойне,
что добро, а что зло не судить воспаленным рассудком,
просто жить и сгорать без остатка на вечной войне,
неизменно – бойцом, а не грязных торгов проституткой…
просто быть… просто верить… и просто остаться собой,
от рожденья до тризны, минуя порок середины…
если жизнь – это бой, лишь один нескончаемый бой,
то ее нам ни резать, ни шить
из кусков-половинок…
Что он может дать тебе, если в нём
Твоё имя струнами не звенит.
Что в тебе горит золотым огнём
То всего лишь тлеет в его тени.
В нём зима на северной широте.
/Потеряться эхом и не найтись/.
Он готов с тобой разделить постель,
Остальное все уместив в "прости".
Он так держит за руку, так молчит,
Словно стал навеки с тобой един.
Только то, что видишь ты - лишь лучи
От его больших океанских льдин.
Ты не хочешь слышать, не хочешь знать
Сколько дивных птиц у него в плену.
Что тебе поведают имена
Тех, кто с ним еще до тебя рискнул.
____________________________________
Но на тёмном своде своих небес,
Не прощён, не понят и не спасён,
Он напишет звездами лишь тебе...
Просто имя. Имя твое. И всё.
А когда ты уйдешь — небо тяжко обрушится вниз
И раздавит меня, закатает по горло в асфальт,
Сорняковая пляска пойдет меж заброшенных изб,
Растравянит полы. И мне станет мучительно жаль,
Что не слышал тебя, не всегда опускался к ногам,
Головой упираясь в колени, в дарение рук.
А когда ты уйдешь — разлетятся слова по слогам,
Опустеют, иссякнут и станут могилами букв.
А когда ты уйдешь — я останусь латать паруса,
В них желание странствия к месту утраченных лиц,
В белый мысленный сад, в придуховный молчащий посад.
А когда ты уйдешь — хлынет море из лунных глазниц.
А когда ты уйдешь — когда время сожмется в хомут,
Выплетая терновую робу из суточных бед,
Когда только пустыня без жажды останется тут.
А когда ты уйдешь — не забудь погасить во мне свет.
Как много джаза в голове!
Влюблённых узнаю в толпе я.
Они идут не по Москве,
а по Луне, Кассиопее,
они легко подковы гнут,
и ни минутам, ни монетам
не знают счёта. И вовнутрь
глядят растерянно при этом.
Они всегда особняком,
во что бы ни были одеты.
Я их приветствую кивком –
одной идеи мы адепты.
Но хоть кивай им десять раз,
влюблённым это незаметно:
у них в ушах играет джаз –
концерты по абонементам.
Смотри: один несёт букет
вниз головой, как колокольчик,
и дождь, идущий сотню лет,
его не мучает нисколечко.
Напоследок, как будто случайно, заглянешь ко мне,
посидим на дорожку. В моей застарелой вине
многолетняя выдержка только ослабила градус.
Помолчим невпопад, поднесу сигарету к свече.
На часах подходящее время - без четверти Ч,
это значит, закончился бал и конец маскараду.
Напоследок (ну, если не жалко) грехи мне спиши:
у тебя же - душа, у меня за душой - ни души.
Как в плохом голливудском кино, с ироничной гримасой
неизвестно зачем говорю, понимая - поддых,
что тебя заменю непременно десятком других;
частный случай, но тоже закон сохранения массы.
Напоследок проронишь "увы", и дохнёт холодком,
как знаком этот холод в прищуре, до боли знаком -
это всё оставляю себе, по бесплатному фрахту.
Но неспешно идёшь в коридор - не демарш, не бросок,
синеватая жилка отчаянно бьётся в висок,
и ключи отдаёшь, словно школьной техничке на вахту.
Напоследок, как раньше, нажми у двери на звонок
и сбеги по ступенькам, на ватных... как будто без ног,
со своим - с пионерского детства - большим чемоданом.
Оказаться бы там, где июль от любви недвижим,
где ни бога, ни чёрта, а только постельный режим.
Вот бы снова оттуда, с начала начать,
да куда нам...
Приходит человек из прежних лет, а за окном зима метёт и крутит, и спрашивает тихо: выпить нет? Нет, говорю, и думаю, не будет, а, впрочем, может быть, на Новый год, коль будут гости и найдутся силы, мне плохо, мне совсем не до него, зачем я двери в дом ему открыла, я всё забыла – тающие дни, упругий вечер на аллеях тёмных, одна была я, были мы одни, а, может быть, не с ним, а с кем – не помню, и где-то там всё крутится кино – а лиц совсем не разглядеть под снегом – мы пили полусладкое вино с каким-то очень нужным человеком, и было безрассудно и тепло, и чьи-то лица мимо проплывали... я сквозь него гляжу, как сквозь стекло, но вижу то обрывки, то детали.
Всё где-то там, как будто не со мной, как будто что-то жгло и отпустило, нет, выпить нет, всё выпито давно – и время, и вино, и всё, что было, застыла память, раскололся звук на несколько сюжетов и мгновений, когда ещё хотелось чьих-то рук – но тают дни и исчезают тени. Уходят по маршрутам поезда, уходят электрички и трамваи, уходят лица, люди, города, и тает снег, и нас во сне качает, нам оставляя только тихий след нечётких, недописанных мелодий... и человек уходит в этот снег, и я смотрю в окно, как он уходит.