Я тебя забываю. По клетке. По волоску.
С каждым весело улыбнувшимся мне прохожим —
Очень милым, но на тебя ничуть не похожим…
Забываю тебя по каждому пустяку…
Я — как бывший курильщик, бросивший наркоман,
Будто плод, слишком рано оторванный от плаценты.
Я цепляюсь за жесты, запахи и акценты,
Чтобы выжить. Или чтоб не сойти с ума.
С каждой пятницей, с каждым градусом и глотком
Забываю тебя так ромово и мускатно…
А потом лишь одним нетрезвым своим звонком
Лишь одним сообщением, будто бы молотком,
Я за пару секунд забиваю тебя обратно.
Ну как ты там, Мисс Чужое счастье,
Последний шанс, все-клади-на-кон?
Надеюсь, ты держишь в сумке пластырь,
На всякий случай, и цитрамон,
Будильник ставишь чуть-чуть пораньше,
На йогу ходишь по выходным.
Пообещай, что тот-самый-мальчик
С тобою станет совсем другим,
Живи с ним в желтой подводной лодке,
Не отвечай ни на чьи звонки...
Пусть время всех разведет по койкам
Без снов и всяческой чепухи.
Без чисток кармы и кукол вуду,
Без школ злословия и ушу,
Дай только срок - я о вас забуду.
О большем, впрочем, и не прошу.
Мне до сих пор и представить страшно,
Что поздним вечером декабря
Ты так же куришь в его рубашке,
Как раньше - я.
Я подлец и мерзавец. Пропитанный злобою гад.
Надеваю пальто, ухожу с сигаретой в закат.
Ухмыляюсь цинично, пинаю листву и плююсь.
Я подлец и мерзавец. Запомните все наизусть.
Я подлец и мерзавец. И я ненавижу весь мир.
Много пью и меняю за месяц десятки квартир.
А вокруг пустота. Все равно пустота без конца.
Я ношу капюшон, чтобы не было видно лица.
Я подлец и мерзавец. Зачем ты приходишь в мой дом?
Мое сердце навеки покрыто железом и льдом.
Не пробьешь ни за что. Много нервов потратишь и сил.
Уходи. Ни о чем не жалей, ничего не проси.
Остаешься со мной. И готовишь с улыбкой омлет.
Я прожил без тебя слишком много неправильных лет.
Я подлец и мерзавец. Вдыхаю твой запах волос.
А в груди стучит сердце, буквально стучит на износ.
жизнь нам дана для простых и никчемных мыслей, оригинальных мнений, глубоких шрамов, календарей, где забыты года и числа, для безделушек, милых, ненужных хламов, татуировок, сделанных по ошибке, для разноцветных красок, волос, футболок, разных носков и для тихой полуулыбки, комиксов и журналов, для книжных полок. жизнь нам дана для гулянок всю ночь, с заката, пьяных и незаконченных разговоров, крепкого сигаретного аромата, жизнь нам дана для бунтарства, для бед и споров, для поцелуев быстрых и взглядов томных, взглядов косых, боязни, для лжи и страха, и для объятий страстных, ревнивых, скромных,
для Эвереста,
для высоты,
для краха.
жизнь нам дана для лежания на коленях, ради зеваний, ссор, красноты, смущений, лестницы вверх, если ты еще на ступенях, ради проступков, колкостей и стремлений. все мы живем ради песни из магазина, ради конфеты, купленной подалеку.
жизнь это бомба, взрывается, будто мина, и никогда не знаешь, к какому сроку.
пусть мы живем ради стрижки и для альбомов, чая, объятий, долгой разлуки, джаза, ради перрона, порта и автодромов, ради истории, собственного рассказа.
жизнь нам дана, чтоб мы пели фальшиво ноты, вместе бежали к цели, всегда, гурьбой.
жизнь нам дана только раз, так бери ее ты,
Всё дольше ночи. Но пока — привольно дню.
Непросто с негою расслабленной проститься…
И вновь по глянцевой небесной авеню
подобьем гоночных машин несутся птицы.
Слепящий диск с утра глядит в оконный створ,
как круглолицая мадонна кисти Джотто.
Но мы-то знаем: этот август — светофор,
зелёный свет в котором сменится на жёлтый;
и осень гугловский собой заполнит топ,
войдет к нам в кровь, как будто шалый изотоп,
асфальт на радостях укрыв листвою прелой.
А лето, чутко повинуясь знаку: «STOP!»,
нажмёт на тормоз лёгкой ножкой загорелой.
Ничего ни о ком. Не суди. Просто молчи и знай:
Здесь у каждого — своя боль и собственная война.
Будь осторожен и вежлив, на раны не наступай.
Самый лучший в мире ответ —
улыбка и тишина.
Здесь у каждого рвётся грудь, швы по ночам трещат,
Осень жмётся к холодным ногам, дёргает за рукав.
Здесь никто никому не рад, никто никому не брат,
Только каждый идёт сквозь тьму.
И каждый бывает прав.
Это время промокших ветров, окровавленных городов,
Время воздуха в мёрзлых лёгких, пахнущего листвой.
Здесь у каждого мало денег, мало любви и слов,
Здесь у каждого много проблем —
с сердцем и с головой…
Оголяются нервы, как лес. В лужах застыла ртуть.
С новой осенью — больше яда. Комментариев ни о чём.
Здесь у каждого — свой Достоевский, что не даёт уснуть,
Так что будь не ударом в спину.
Будь надёжным плечом.
Согревай, словно плед и чай, будь камином, гори свечой,
Обнимай своего до хруста и целуй, будто завтра — смерть.
Будь любовью, бессонной ночью, первым ложись лучом.
Здесь у каждого есть, что любить.
И у каждого есть, что терпеть.
я узнала секрет, мой друг.
расскажу его всем подряд.
больше всего о любви говорят нелюбимые
больше всего говорят
больше всего церквей там, где в людях
нет святости
раздают презервативы на улице тем, у
кого нет секса
а как громко смеются те, кому чёрствы
простые радости,
кто не может найти себе места
а вот и я, человек с двумя высшими
незаконченными
тремя невыученными иностранными
языками,
обезврежена, раскурочена, обесточена,
но размахиваю руками, чтобы ты
меня видел, мой друг с вертолётов и
вездеходов
несмотря на засилье ветров и вьюг, на
непруху и непогоду
и ни слова любви тебе, друг. ни в одном
и е-мейле. мнимых —
никаких изречений сердечных и точек в
ряд.
ведь я знаю, что больше всего о любви
говорят нелюбимые
Август приходит, он ждет от тебя романов — сполна, на разрыв аорты, до нервной дрожи. Он в белой рубашке и пахнет таким Ungaro, который тебе не нравиться ну не может.
Август, конечно, будет твоим приморским, твоим мохито, твоей бесконечной party, он будет кроить купальники на полоски, горячим асфальтом твои босоножки гладить.
Август, конечно, будет. Конечно, будет. Он каждый год случается в это время. Он утром опять тебя поцелуем будит, люби его, но не пытайся ему поверить.
Август — кристаллик льда в ледяном торосе, он научился теплеть, притворяться нежным. Только за ним неизбежно приходит осень.
Это проверенно, девочка.
Когда они начинают тебя хотеть
/флиртовать, ёрзать, липнуть, дышать, потеть/,
как будто распахнута настежь в зверинце клеть,
и бесы выходят на волю… А в животе
из бабочек тёмно-хищных шуршит вертеп,
что колются хоботками. И улететь
им хочется в кайф на запах голодных тел,
что резок и остр… Но мерзок, когда «не те»
тебя окружают тесным подобьем стен.
Мы настолько сложны, что пора упрощаться,
Сокращаться, к привычным вещам обращаться,
Отрешаться и с теплой толпою мешаться,
И поменьше решать, и побольше решаться.
Мы насколько сложны, что пора восхищаться
Просто спетою песней и яблоком спелым.
Пусть безумцы изведать и вычерпать тщатся,
Эту странную землю, зеленую с белым.
Мы настолько сложны, что пора возвращаться
Договаривать фразы, захлопывать двери,
Потому что земля продолжает вращаться,
На забытых словах о надежде и вере.
Мы настолько сложны, что пора укрощаться,
Становиться ручными, с ладони кормиться.
Поспешите прощать, подождите прощаться,
Пусть еще хоть чуть-чуть это небо продлится!
Мы вдвоем живем в одной комнате. Это весело -
находить в кровати голую твою заспанность,
чтобы ангелов не смущать — одевать в поэзию,
то есть на небоскребы рифм на горбу затаскивать.
Наша близость не в слабом чахлом конспекте по Гегелю,
и не в том, что я под одеждой ношу твой крестик,
не в строение мозга, не в химии, не в молекуле,
она в том, что однажды мы с тобой плакали вместе.
Она в том, чтобы встать с утра и идти на цыпочках,
и тем самым чуткий утренний сон не встревожить,
изумрудной кровью травы всю рубаху выпачкать,
но поймать тебя в поле — легкую, без босоножек.
Ближе к вечеру просто так обменяться душами,
просто так, понимаешь? Как будто бы нет барьеров.
Убедить друг друга, что все, безусловно, к лучшему.
И поверить в это.
Обязательно в это поверить.
У неба нет на нас больше планов, оно безумно и ледяно, и лишь луна на нем жёлтой раной сочится болью в твоё окно. И нежилая моя обитель скулит по эху твоих шагов, я твой безмолвный нежданный зритель, моя любовь.
Я океан, поглотивший солнце, виновник зим и столетних льдов, но эта буря нас не коснется, моя любовь.
Не знаю, кто напророчил смерти, кто ад и рай разделил на два, а я б делил все на жизнь, где есть ты, и всё что будет, но без тебя. А я бы взгляд твой увековечил, тепло ладоней, румянец щек, и после жизни, и после смерти, с тобой ещё.
У неба нет на нас больше планов, увы мы скомканных два листа. Но ты была идеальной самой, одной из ста. И я пришит к тебе, приколочен, введен опасным лекарством в кровь,
не дай же мне отпустить нас молча,
я твой и точка, моя любовь.
... "Наконец-то позволяешь людям быть какими угодно, даже недовольными тобой; даже не переносящими тебя органически.
У каждого своя оптика; в чей-то микроскоп ты червь,
в чей-то телескоп ты Бог,
в прицеле чьей-то винтовки ты главный враг.
Это ничего не значит, кроме того, что кто-то любит глядеть в микроскопы, кто-то - в телескопы, а кто-то - в прицелы;
К тебе это отношения не имеет ни малейшего.
и не получается ни хлёстко, ни равнодушно об одном человеке, за которого даже душу, и которому всё прощала, шептала "лучший", не заметив холода за спиной. а потом завертелось, друзья, подруги, и недели помчались быстрее вьюги. стали реже видеться, а в итоге я вдруг вспомнила как это - быть одной. потолок показался безумно серым, отраженье - больным и уставшим за день, стала часто плакать - сдавали нервы, выжимать сто сорок на автостраде. (в общем ты там снова с обычной стервой, а я кофе ложками /чего ради?!/).
удивительно, как без тепла хреново (хотя, честно, я с детства была мерзлячкой). это даже совсем не обычный холод, когда вечером пачка летит за пачкой. если уж разбираться, то до основы, пару ласковых можно вписать впридачу.
все важные фразы должны быть тихими,
все фото с родными всегда нерезкие.
самые странные люди всегда великие,
а причины для счастья всегда невеские.
самое честное слышишь на кухне ночью,
ведь если о чувствах - не по телефону,
а если уж плакать, так выть по-волчьи,
чтоб тоскливым эхом на полрайона.
любимые песни - все хриплым голосом,
все стихи любимые - неизвестные.
все наглые люди всегда ничтожества,
а все близкие люди всегда не местные.
все важные встречи всегда случайные.
самые верные подданные - предатели,
цирковые клоуны - все печальные,
а упрямые скептики - все мечтатели.
если дом уютный - не замок точно,
а квартирка старенькая в Одессе.
если с кем связаться - навеки, прочно.
пусть сейчас не так всё, но ты надейся.
да, сейчас иначе, но верь: мы сбудемся,
если уж менять, так всю жизнь по-новому.
то, что самое важное, не забудется,
гениальные мысли всегда бредовые.
кто ненужных вычеркнул, те свободные,
нужно отпускать, с кем вы слишком разные.
ведь, если настроение не новогоднее,
значит точно не с теми празднуешь.