признаться, я неверующая, по-большому-то счету, но ..
я вам желаю, Всем всем! мира, любви и доброты.
Чтобы вы обрели мир с самим собой и нашли точку равновесия и гармонии с окружающими людьми, с миром.
да будет так.

вчера с неба падало много капель одной сплошной стеной и город был мокр и свеж.
Шел вселенский ливень. Старик стоял с маленькой раскрытой книжкой в руке под навесом и непонимающими глазами взирал на непроницаемую мокрую дождевую стену. Ветер перелистывал влажные серые помятые страницы, а его глаза все измумленно смотрели и смотрели. Казалось, они искали ответа на "почему"? и было в этом что-то от Маркеса. что-то очень родное и близкое и очень больное.
и все о чем-то думаю. и все с кем-то просто так, делясь дождем, делясь туманом, делясь снами.
я ненавижу эти бесконечные гудки. такие громкие и такие безответные что часто кажется вот-то и кончится жизнь, но они не прекрятятся.
и пройдя через дождь и вымокнув до нитки окалазась в катакомбах подземного рынка где торговали всякой всячиной буквально на полу. Где можно найти все и потеряться в сумраке лотков.
любовь накатывает полнами так что каждый раз каждый прилив кажется, что ты захлебнешься еще чуть-чуть, что она накатит и накроет тебя с головы до ног, что ты пропал.
ps
перед сном я подумала, что жизнь совершенно безвкусна и добавила в рис много специй. быть может так я смогу почувствовать ее вкус.

В макондо наконец-то закончился дождь. и вот уже испаряются лужи вкупе с вселенской вечной грустью и даже где-то виднеется солнце. это плохо ? в макондо наступило лето - терпко-теплое, сухое и бесплодное, а значит и бесчувственное.
плюшевый мишка вертится противоречием. и рукам так хочется дотянуться, чтобы взять, чтобы поймать и уже не отпустить никогда. но жизнь все вертится и вертится плюшевым медвежонком, и никогда не знаешь что в очередной раз она выкинет. и что будет за очередным поворотом сна.

сегодня я пять секунд думала о вас. я совершенно точно знаю что вы меня не забыли. а забыла ли я вас? и что осталось от вас в моей душе, кроме миражного призрака - "акварель". что останется от меня у вас, когда уйду.. кроме призрака? кроме сладковатого запаха-предчувствия-призрака то ли желтого кензо, то ли дольчи виты?
когда-то мне казалось, что я люблю вас. когда-то мне казалось, что я не могу без вас, умираю без вас. ан нет, плюшевый медвежонок перевернулся на другой бок и ...
вы скажете, "сердце красавиц склонно к изменам... ".

любить призрак во мгле. и мгла сменяется сизыми сумереками или прохладным днем (cool) и что-то новое, что-то fresh. кто-то новый, вам ровесник. ты скажешь я дура? быть может.
а я все пою и пою саги моей практически неразделенной виртуальной любви к тебе... любви, которой можно сказать, что и не было... любви которая нам приснилась: тебе и мне. греза любви.
я бы хотела вас....
жизнь... (!) она распорядилась иначе - мы не выбираем. и мне невыносимопечально об этом думать, что никогда и никак нам не...
я вот иногда думаю, почему я все это делаю... ну почему? неужели так засело в сердце. или я просто откровенная дура, или это моя настырность вкупе с желанием всегда дойти до конца.
сладкая сладкая греза. желаю вам тысячу привидений и еще один очень сладкий и липкий образ, который да не оставит вашу душу в покое, который будет всегда с вами, будоража и мучая всегда.
да будет так, аминь )

Над вселенским гамом и суматохой летала паутинка. И в этой сумятице неспешно, как будто ничего не происходит, где-то вдалеке , под палящим ярким солнцем катался на велосипеде мальчик. Над ним летали бабочки. Куда он ехал и откуда - никто не знал. Прохожие видели перед собой лишь обрывок от усталого путника.

Посвящается тому, которого я называла любимым, а еще… прошлому.
Предисловие
Большая иллюзия - осень…шорохи прошлого…осень - палые листья и ворох воспоминаний…осень …словом, осень - это как застарелая болезнь…
***
Однажды, шагая по улице, он вдруг поднял глаза и внезапно, словно кто-то стукнул его по голове, понял: на планете давно уже стояла осень…она кружила, грустила, шуршала и плакала маленькими хрустальными слезинками прямо у него в душе. Странная, прекрасная, печальная любовница осень. Это необычное открытие заставило его нахмуриться: "Да уж, есть над чем задуматься…" - сказало эхо в колодце его души, как будто оно злилось на то, что уже нельзя было изменить. Наконец-то подсознание отыскало очередной ответ в бесконечной цепи сплошных вопросов. Теперь он знает, имя болезни - осень…тяжелая, умирающая, надрывная осень, словно последняя в жизни, точнее, она и есть последняя. Каждая из них - последняя. Осень стонала, осень кричала, осень болела…болела днями минувшего, болела ностальгией и холодным одиночеством. И никто… никто не мог ей помочь. Осень как крест. Волна прелых усталых, озябших листьев закружила его в своем хороводе, и еще более явно почувствовалось ее дыхание. Холод пронизывал все вокруг так, что от него некуда было скрыться. Как хорошая ищейка, он находил и забирался во все потайные места души… бередил самые чувствительные, а, значит, и самые уязвимые ее уголки, где раны еще не успели зарубцеваться. Холод, вечный нетающий холод… лед… все предметы вокруг была изо льда: деревья, листья, а, особенно, люди.

"Но когда, когда это случилось, и как?"… Как так получилось, что она завладела его душой и теперь была там единственной хозяйкой? Очаровательной, прекрасной, но …черт побери… безразличной, умирающей хозяйкой, вместе с которой тяжело, незаметно и медленно, год за годом умирал и он. Кленовый лист упал прямо в руку… а ему уже было 27 …хотя, хотя какое это сейчас имеет значение, ведь все началось очень давно…гораздо раньше, чем этот день…
Все когда-нибудь кончается…зачем? Пришло время, и жизнь, как ей и полагается, предъявила свой счет - в конце-то концов, ведь это ее прямая обязанность... Он зашел в первое попавшееся на пути кафе. Тепло и умиротворение этого места обволокли истерзанную душу. Безразличное спокойствие… равнодушие, сладкая печаль - три неизменные спутницы осени, которые стали теперь уже постоянными жительницами…как будто ничто в этом мире уже не могло заставить его жить, а, значит, и чувствовать радость. По-настоящему он не радовался уже очень давно… почти целую вечность тому назад.
А тем временем в кафе было как-то уютно и совсем мягко, пахло пряниками и розами. Этот тонкий, призрачный, почти неуловимый аромат, казалось, исходил от всего: от стен, мебели, даже от статуэток, словно здесь жили сами феи…но все равно где-то там….глубоко-глубоко внутри шел дождь: крупные капли с шумом ударялись о самое сердце, причиняя адскую боль… от этой тоски сосало под ложечкой. Душа ныла и металась в каком-то оцепенении - как порывы ветра - так же безысходно и пронзительно, но, конечно, он этого не знал…точнее, никогда не хотел видеть.
Принесли кофе. "Нет…сегодня, пожалуй, нужно что-нибудь покрепче…замерз как собака, коньячку бы". Одинокий посетитель - такая ли редкость? Ведь ему просто холодно, вот и решил согреться.
"Замерз…да, действительно я чертовски замерз… ну и погодка сегодня…да, жизнь вообще очень холодно…"
Замерз…ему всегда было холодно в этом мире… и он никак не мог вспомнить, когда это началось. Мальчишка, потом юноша, первое увлечение, блюз, университет, гулянки, вино, девчонки, работа… потом… потом - диплом, как снег на голову. И ничто не могло его согреть, ни водка, ни женщины у него в постели, ни, тем более, работа. Он все больше и больше замерзал…Тоска и холод сопровождали его везде, как будто с самого рождения… Цепь расставаний, нескончаемая цепь расставаний. Каждая минута болела, так как жизнь для него - это цепь расставаний…и эту минуту уже не вернешь, как и последующую. Он все время жил в прошлом. Каждое мгновение он прощался с настоящим, словно оно уже ушло. Каждая секунда - была секундой расставания с этим миром… Вереница прошлого, бесконечная вереница прошлого тянулась за ним, прошлое, которое начиналось прямо сейчас… секунды, минуты, часы улетали безвозвратно… их уже никогда не вернешь. Он жил и знал, что никогда ничего не повториться в его жизни. Знал, что когда-нибудь все исчезнет, и все прекрасные мгновения его жизни уже никогда больше не вернутся. НИКОГДА! Никогда он больше не сможет вернуться и стать прежним… Никогда он больше не будет жить на старой квартире, никогда не повторится ни одна из его счастливых ночей пиршества, никогда именно та любимая девушка не будет открывать дверь его квартиры и снимать с него мокрые ботинки, и никогда ни одно чудное мгновение секса больше не повторится, никогда …никогда…Ни одна зима, ни одни спокойный вечер, ни одно мгновение никогда не повторятся. И поэтому он прощался с Читать далее...

пол четвертого ночи.. по местному. Пошли-ка девочка спать. Нам завтра на работу и мне придется поднимать тебя из твоей теплой постельки, поить кофем и уговаривать пойти все-таки на работу. Уговаривать, что в жизни все хорошо и что скоро наступит жаркий липкий июнь. Пойдем солнышко спать.

мои приветствия

(этюды)
(9 мая)

Грязный холодный город ждал дождя и успокоения. Дымка порхала над ним, напоминала горы Кавказа. Волшебное последнее солнце, не сожалея ни о чем, прощалось - жестокое. Опаленная трава ни о чем не просила. Что-то внутри - не то ностальгия, не то печаль - сосало под ложечкой.
Самое важное говорится в тишине сердец, без слов.
Грязный город шуршал душой прошлогодних листьев и мятых истерзанных пивных банок. Хрустел ковер из стекла под ногами. Грязный город отдыхал во вкусной дымке жареного мяса. Грязный город освещался последними лучами закатного солнца, пробивающегося сквозь сизую дымку. По его душе ходили-топтались люди. Мусор проносился мимо незадачливых прохожих, а вездесущий ветер помогал ему в этом, бросая под ноги кому попало.
Единственная правда - это чужая боль и чувства.
Хотелось бежать бежать…бежать бежать.. закрыть глаза и ощутить его рядом - такого теплого и такого бестолкового.
Женщины вечно куда-то хотят уйти, но их не умеют удержать - ворох упреков и недовольства - не лучший способ строить мир на двоих, летят ножи грубых слов. Грустно - нас не понимают. И часто в припадке тщеславия говорим не то, что существует объективно, на самом деле, говорим сиюминутное. Но оно не имеет никакого отношения к реальности, к тому, что дорого на самом деле, к тому, в чем мы боимся признаться, порой, даже самим себе.
Мы говорим, умоляя… и нас не слышат, упрекая все вокруг за то, что нас неправильно поняли. А ведь в этом только наша вина. Значит, не смогли найти нужны слов, правильных слов. Мастерство в том, чтобы подобрать нужные слова.
Дрожь от пронзительного ветра тьмы. Сумерки танцующей внутри тени. Я жду его в своей душе, но он не придет. Я сплю тяжелым жестким сном его весны.
Вот-вот пойдет дождь мая. Я дрожу, но мне пусто. Вокруг только грусть чужих глаз, и печаль утонувшей reverie.
Чужие истории ходят вокруг. Где-то пищит пейджер. Я заглядываю в глаза историй - чужой жизни. Там много злой горечи и пустой обиды. Обрывки-лоскутки вопросов-картинок носятся вокруг с бешеной скоростью - так просто поймать чужое чувство в руку, взять, как котенка, чужое прошлое.
Воздух кишит фразами-мыслями. Мешанина вселенского гама забирается в душу. Теперь ты ничего не слышишь, кроме потока не-твоих чувств. Каждый вокруг что-то вспоминает-видит в своей голове-душе.
Разговоры. Как заклинание, губы рядом произносят-рисуют кусочек жизни. Ужасно, но ты это начинаешь видеть - чужую жизнь. Шаманство. Словно сомнамбула, улавливая все интонации и обертоны - не-твоего бытия. Словно шаман входишь в жизнь, где тебя нет. Словно вор смотришь на чужие истории и читаешь не-твое прошлое, не-твою боль. Кто-то рядом с тобой - совсем тебе не знакомый, несет в себе целый мир - мир ярких картинок, теней и разноцветных шариков… и еще какого-то шепота.
Шепот… как пепел, как смог, как мусор забирается в тебя, и нет никакой мочи его выгнать. Все звучит и звучит. Тебе хочется кричать, чтобы он замолчал, но он сильнее тебя. Тебя нет, есть только шепот.

Я сплю, изредка всхлипывая умершей надеждой счастья. Так хочется найти утерянную гармонию там… в глубине забытой кафешки. Хочется вспомнить-вернуть назад маховик времени и оказаться в далеком теплом месте, где было хорошо.
Лишь изредка, когда какая-нибудь мелочь забирается в жизнь, волоча за собой воспоминания о безвозвратно-теплой гармонии уютного ушедше-умершего мира, ты вспоминаешь. Но это бывает реже.
Я сплю. Во сне меня разрезают на части острым скальпелем. Мне не больно. Я сплю.
Его все нет…
Вот-вот пойдет дождь первой любви.

22.12.99
(осколки одиночества)
За пять минут до конца.

Она смотрела на его лицо: такое теплое, близкое, но бесконечно далекое, родное и одновременно чужое лицо. Лицо человека, которому 30 лет; человека, с которым она потрясающе проводит время; человека, который только что шептал ей незабываемые слова. На ее месте, наверное, хотела бы очутиться любая. Пусть это только слова, но они мечта каждой женщины. Сейчас он у ее ног - покорный, любящий, нежный преданный. Ему она доверяет больше всего на свете, доверяет всю себя - полностью и без страха. И в тоже время в голове по-прежнему стальным шариком крутится один и тот же вопрос - что она тут делает? Почему она лежит и смотрит на мужчину - мужчину, который рано или поздно, но неминуемо уйдет. Зачем, ради чего, если все закончится ?
Их роману уже минул год. Сколько еще продлится счастье с этим человеком? Может быть пол года, год - сколько? Пройдет лет десять и будет совсем другая история.
И вот уже давно нет "их", а есть только Он и Она. И у нее уже давно есть муж, а у него - другая женщина. И в этом мире каждый будет существовать сам по себе, "не-вдвоем".
Все закончится незаметно: время подточит дружбу, любовь, разрушит привязанность. А однажды кто-то просто забудет позвонить… Что потом? Потом будет встреча через пару тройку месяцев, разговор на бегу, шаблонные фразы - "Привет, как дела? Что? Ты выходишь замуж? Поздравляю! Я? Да у меня все по-прежнему: все хорошо, сегодня улетаю в Москву. Ты прости, что я тогда не пришел…"
Совместный мир рухнул, и только ОН и ОНА - отдельно: две совершенно разные жизни, два разных мира - космоса, две разных планеты и они совершенно "о другом", точнее "о разном".
Кто сейчас вспомнит о былом? И ушло в прошлое все то трепетное и волшебное, что было между ними. Все, до последней капли, растворилось в тумане будней. Больше нет кофе и ночных разговоров о смысле жизни, нет бутербродов с сыром и веселого ворчания по утрам: все ушло туда, откуда не возвращаются - в мир призраков и туманов. А через 30 лет, возможно, она даже его не вспомнит. Все прекрасное к сожалению очень быстро забывается. Волшебство исчезает, и ее Мужчина будет тогда уже чужим мужчиной. "Кто вы? Ах извините... Нет, нет! Вы ошиблись, мы не знакомы…"
Такой близкий, родной и понятный сейчас когда-нибудь он станет чужим, далеким и равнодушным. И тот, кто смотрит с такой беспредельной нежностью и любовью на нее через какое-то время будет так же беспредельно далек… далек от нее, далек от всего этого - навсегда, окончательно далек. Ничего с этим не поделать: с жизнью ведь не поспоришь. И только тихая горечь от неизбежности расставаний на ее губах.
"Навсегда" не бывает...? А может когда-нибудь встретив его невзначай, она вспомнит, что были когда-то ОНИ, то есть были "вместе". Только они и заброшенная тихая гавань, и больше никого рядом.

Летел пух, хлопая крыльями-бабочкой над баобабами - тополями. Хотя, какие к черту баобабы. За распахнутым окном город как на ладони нисколечко не изменился - все такой же равнодушно-грязный, с осколками битого стекла бутылок, по недогляду неподобранных бомжами. Городу было все равно.
Создавалось впечатление, что можно парить птицей - полу будда, полуфея -над стеклянным ковром безветренной тишины. Равнодушная бесчувственная тишина не отреагировала бы на это никоим образом.

Зеленый лак порхал листьями над клавой, кислота лилась из наушников, смешиваясь с чем-то репперным - то ли хип хоп, то ли трип хоп то ли… В результате получалась репперно-кислотная вонь вкупе с адовой катафонией иррациональных звуков-лязка-вздоха, под которую почему-то внутренний голос мурлыкал печального Стинга: "If blood flow when flesh & steal are one Drying in the colour of the evening sun... on & on the rain will fall like tears from a star like tears from a star; on &on the rain will say how frаgile we are ". Где-то бродило пресловутое "счастье", где-то... далеко-близко. Сердце не слышало ни музыки, ни пуха - в ответ на запросы внешней среды оно отвечало молчанием, как если бы вы выключили звук.

С "того" ушедшего момента прошел год. Можно очень долго твердить себе, все того же Маркеса, что мол дескать "прошло ложь.. и все такое.. а у памяти нет дорог обратно.." и в сотый раз перед глазами буду вставать все те же ушедшие картинки-ощущения теплоты. Картинки-сумерки, картинки-казнь, картинки-жизнь.

Маленькая девочка продолжала фанатично стрекотать зеленым лаком по клаве, не чувствуя холода, не чувствуя боли, не чувствуя вкуса, звука, цвета, жизни. Было в этом что-то от китайского камикадзе. Тикала мысль - ей нужен был по зарез пиковый туз и Она искала, искала... искала. Рядом гуляло Добро и Мудрый Разум. Они заговорили с девочкой, стремясь наставить ее на путь истинный, подарить прозрение и обуздать вырвавшихся монстров паники-боли-отчаяния-истерии-депрессии-ада ее души. Облегчение ушло так же быстро и мимолетно, как и пришло, а чудовища внутри всегда более живучими, чем разум. И чтобы ни говорил этот самый разум, какие бы доводы ни приводил, сердце продолжало издавать сосущие ноющие звуки.

Она чувствовала себя такой совсем ненужной. Пусть освобожденный от непосильного бремени, свободной и в то же время настолько интимно сокровенно одинокой. Единственное, что она чувствовала и понимало - было поражение. Поражение самой себе.
Сухая тихая злость таилась где-то в глубине… Как если бы вы выключили звук телевизора и молча в тишине в замедленном режиме смотрели на взрыв. Совсем чуть-чуть, немного, без остервенения, без громких "титаников", без шума, без звука.

Ей никогда не приходило в голову, что на одно и тоже... нет, что на одну и ту же вещь можно смотреть по-разному - это она знала. Но никогда не догадывалась о том, что на одни и теже отношения, находясь по разные стороны полов, можно тоже смотреть по-разному.. и чувствовать абсолютно разное. быть может она была подобна цыпленку, ограниченному собственной скорлупой.. или страусу. Как часто нам кажется, что мы знаем, что делаем. Видимо только кажется. Поражение лежало запеченой корочкой на губах и неприятным привкусом очень тихой злости.
В ее безмолвном тельце трепыхалось чужое чувство, которое остро осязала всеми фибрами души. Чувство разъедало ее, одновременно заполняя. Она была просто радиоприемником, ловящим волны чужого настроения. Но сама при этом могла оставаться холодной, не издающей ни одного фибредвижения. Она могла ощущать то, что чувствовали другие люди - чужой вкус любви, запах, цвет, размер, аромат, непередаваемую гамму осязательно-интуитивно-сокровенных переживаний, пауз, молчаливых слов трудоновыразимых, но поддающихся анализу и дающих пищу для размышлений, которые испытывали окружающие.
Чувство испытываемое сейчас другим человеком было любовью и имело очень тонкий, почти неуловимый запах Кензо и детской привязанности. Она ощущала это на расстоянии, впитывая в себя, изучая. Оно пугало и уничтожало спокойствием и неотвратимостью. Оно было не про нее. Чувство к другой… чужой женщине.
Ранее близкий ей мир отделился и спокойно жил дальше… без нее, без вкуса корицы, без вишневого цвета.. спокойно жил, как если бы ничего не случилось.

В душе было оцепенелое спокойное поражение холодной июньской земли, безчувственной, сухой колючей. Хоть эту птицу она давно отпустила.
Впервые в жизни она чувствовала что-то очень схожее с обреченностью, фатализмом.
Она проиграла.

навеяно и соткано из писем
Когда мы познакомились, вам было, доктор, 38, а мне - 18 - юная глупенькая фиалка с гривой волнистых непослушных барашков и разноцветных перышек. Вы считали, что морочите мне голову и ужасно смущались своего возраста. А я... я крутила роман с вашим компаньоном…и с вами, но только виртуальный... и не роман, а просто отношения. Доктор, доктор… боже, доктор, о чем мы только с вами не трепались вирутально - я в жизни я никогда не говорила так много, не то, что с ***.... с ним все всегда было стандартно:
- привет
- я тебя хочу
- милый, сейчас приеду.
А вы... это было праздником души, отдушиной для изголодавшегося по умному, понимающему собеседнику сердца и ума. Мы все трепались и трепались - о проблемах бытия, о счастье, о куртизанках, о свободе, о Питере, о Маркесе, о Темке Лебедеве, о *** подружках, рассуждали на тему эротики, морали и долга. Хотя, высокие материи нас мало волновали, мы не мыслили категориями глобального, скорее нас интересовали потроха собственных душ. Я посылала вам неприлично голых девок и вставляла в разговор ужасно неприличные фразы. Вы все просматривали втайне, с интересом, отшучивались, посылали куда подальше, бормоча сердито под нос: "глупая, шальная диффчонка".
А помните, как вначале вы ругались на меня, кричали. А я… я , конечно злилась, очень злилась. Но этот образ, возникший в первые секунды общения, образ одинокого и глубокого романтика, он пробуждал во мне какое-то ноющее чувство. И все ваши многочисленные шпильки, выпендреж не могли затмить внезапно возникшее волшебное чувство какого-то сокровенного всепонимания, душевности, теплоты, одиночества. Оно будоражило кровь, щекотало, его нельзя было вытравить ничем, оно манило к себе и хотелось повторить все снова. Ведь самые прожженые циники - это вчерашние горько разочаровавшиеся романтики. Хуже того, они и есть ... романтики. Но вы спрятались в свой кокон, за десять тысяч масок и упорно не хотели оттуда вылезать. Секрет, обернутый в тайну и заключенный в загадку. Я действительно никогда не знала, где есть ты, а где - уже нет, только твой нарочитый блеф ... Доктор, вы спрятались так глубоко, глубоко … за семью замками и за семью печатями.
И мне все время хотелось вытащить вас из вашей уютной раковины-клетки, чтобы хотя на пять секунд повторилось то волшебство… и вы, наконец, забыли о своем возрасте и были со мной не сорокалетним мужчиной, и не главой многочисленного семейства, не чужим мужем, а просто человеком, просто другом. Ведь я по сути ничего не просила у вас, разве что чуточку общения и кусочек вашей души.
Я стала вам маленьким теплым островком, родным, понятным, близким по духу человеком, отдушиной в хламе, духоте жизни, в которой вы задыхались. Словно тихая гавань, в которую приплывали погреться. Прогоняя, вы звали меня обратно, если я долго не возвращалась. Хоть вы и упрямились, но признайтесь, док, вы привязались ко мне, так же как и я - к вам. Словом, мы стали друг другу хорошими душевными друзьями.
В наших отношениях всегда проблескивало что-то мистическое, запредельное - то мы немыслимым образом натыкались друг на друга там, где в принципе не могли встретится. И в одну секунду пробегало ошеломленное электричество, и ураган чувств, то телефон неожиданно переставал работать, то я появлялась в ваших снах-грезах как бестелесное привидение. У вас пробегали мурашки и в эти моменты, вы начинали чертыхаться и верить в фатум.
Ваш образ преследовал меня, доктор. Я все пыталась избавиться от него. Помню как осенью.. когда листья кружили свой хоровод, и можно было потеряться в этой пурге, я открыла дверь мед. клиник и в ту же секунду отчетливо ощутила ваше присутствие... где-то внутри, как будто вы рядом. Это было наваждением, как пять минут жестокой влюбленности, и сильно сосало под ложечкой. Мне тогда показалось, что я сошла сума. Это был очередной рецидив. Я болела вами, точно так же как вы болели мной. И было ужасно стыдно вам признаться, признаться в том, что я ненормальная, в том, что привязалась к вам, в том, что я почти вас "люблю". Да и мы с вами не могли себе позволить этой роскоши - привязаться друг к другу. У вас - жена и дети, возраст, у меня - глупости в голове, мальчики, романы. Между нами была пропасть возраста, мудрости, опыта. Наши миры, столь разные и столь далекие друг от друга. Вам всегда казалось поразительным, что у нас есть что-то общее, и что мы столь неминуемо пересекаемся друг с другом.
Еще помню утро, я набрала ваше номер, вы бросили свое очередное совещание для разговора со мной и читали божественные стихи в мою заснеженную шуршащую трубку - поразительно, красиво. Мне никогда никто не читал стихи, а вы читали стихи с печалью, печалью о том, что никогда не случится.
Тронется, еще чуть-чуть и поезд тронется.
И с печальным вздохом тихо дверь закроется
Вянет ночь, сирень ее становится прозрачною,
И среди чужих твое теряется лицо.

Мелочью стучится дождь в стекло, бегут кусты
На холсте окна пейзаж размыт и взгляд Читать далее...

Посвящается июньскому холодному дождю
Столбик приблизился к отметке 20, 25 и еще чуть-чуть, кустилась листва, почти-лето вошло в свои владения: летние офисы стояли пустыми, деловые "мэны" спешили куда-нибудь в район Кипра или Таиланда, или на крайний случай Азовского моря. Радостные абитуриенты топали в универ - впереди слезы, радость, пафос. Это самое "вокруг" ритмировало, болело, жило летом, летним сумасбродством, шумом и летними кафешками, знакомствами, флиртами, романами, встречами под летней листвой и расставаниями "когда-рассцветет". В общем, жизнь била ключом.
Она сидела за барной стойкой, смотря на собственное отражение напротив в глянцевой поверхности обожженного лакированного дерева, пила кофе. За стенами формально числился июль, но субъективным внутри фибревибрировал октябрь - с унылым тихим дождем, прелой листвой, чувством утраты, непонятной тяжелой грустью, ощущением невозвратимости и неотвратимости потерь - ощущением того, что ничего нельзя вернуть. Казался даже абсурдным тот факт, что где-то там сейчас может быть июль, и что вовсю полыхает лето, что давно уже открыт пляжный сезон, а все друзья разъехались в отпуск и надо бы самой попытаться отдохнуть. Это было таким далеким. Таким нереальным.
Она любила дождь. Наверно, как солистка группы "Гарбидж": " I'm only happy when it rains You know I love it when the news is bad And why it feels so good to feel so sad …" Это мазохизм быть счастливым когда идет дождь, кода тебя никто не любит и никто не заботится о тебе.
Можно было бродить под дождем, можно было раствориться в нем, шагать по мокрому асфальту, стать человеком невидимкой… чужим всему и всем. Раствориться, потеряться среди дождя, капель, уныния, свежести. Когда растворяется во тьме дней вчера, нет сегодня а завтра покрыто толстой корочкой тумана. Когда нет прошлого и тебя никто нигде не ждет.
Если ты потеряешься среди дождя, то никто да и некому будет тебя разыскивать. Наверное, это и есть свобода - когда тебя никто нигде не ждет. Нечего волноваться, что твой друг будет спать с твой подругой или просто уйдет - потому, что друга нет; нечего волноваться, вставать рано, нервничать - потому, что тебе некуда спешить; не обязательно читать книги или совершенствоваться ради кого-то, потому, что это никто не оценит; можно быть абсолютным эгоистом и говорить все, что тебе вздумается - потому, что всех друзей ты уже давно потерял, и кроме себя самого тебя больше никто не будет слушать. Невозможно потерять то, чего не имеешь.
Можно быть свободным, потому, что некого и нечего терять. Ты лежишь на дне - свободный от друзей, от работы, от предрассудков, от любви, от собственных мыслей, печали, держа в руках собственную жизнь, как чашку кофе. И можно сделать с ней все что угодно - выпить смакую или залпом, пролить, разбить или добавить сахара или корицы для пикантности.
Казалось, что вокруг ничего не существовало, что реальность фантастическим образом исчезла, оставив лишь мир призраков. В этом ваккууме была так тихо, что можно было услышать ритмирование своего сердца. На пути встречались знакомые, она отмечала взглядом их появления, улыбалась, болтала пять секунд ни о чем, чтобы тут же расстаться. Так что расставишь, нельзя было с точностью сказать, была бы это встреча когда-либо или же это было лишь сновидение. Тихие встречи и расставания в неизвестной пустоте. Можно было зайти в какой-нибудь бар, взять чашечку ароматного кофе, поговорить с барменом ни о чем, встретиться, чтобы расстаться через пять минут навсегда, чтобы больше никогда с ним не встретиться вновь, чтобы не осталось даже воспоминаний. Линия ее линия жизни в какой-то момент пустоты пересекается с чей-то еще, а потом они плавно расходятся чтобы идти своей дорогой. Забавный получается график. А вдруг судьба составила расписание. Забавно было б на это взглянуть: час, время, место.
Мгновения жизни, мгновения чувств, запечатленные на фото. Как они скоротечны, и испаряются так же быстро как ртуть. Куда интересно они уходят, куда уходит прошлое?
Мгновения, редкие мгновения счастья, запечатленные на фото. Отражают нас, жизнь, то, какими мы были. Картинки жизни, по которым можно сказать так много, и ничего одновременно. Мгновения, где мы вместе и врозь, и как бездарна жизнь в своих шутках.
…
Она шагнула "туда" и умерла.

(листки дневника: "история встреч")

На улице таял снег в погоду штормящего ветра и холодных свежих капель. Долгая заунывная песня за окном все никак не могла закончиться. Скукошенные озябшие головки роз доживали свой скоротечный цветочный век.

А ведь есть же, наверное, где-то Париж с чудесным запахом весны, жасмина, полевых цветов, фиалок, цветущего каштана и бог весть знает еще чего. Со свежим дождем - чистым и девственным. Но не тем дождем, который приносит душе тревогу и навевает зловещее предчувствие грозы, а другим... С привкусом цветочной пыльцы, светлой надежды - вечной надежды, вечного сегодня, вечной юности. Париж шансоньеров, беззаботной удали, мадам и мадмуазелек, шуршащих юбок и чинно цокающих каблучков.
Где-то есть Париж - всегда весенний, всегда по-утреннему неунывающий, всегда восторженно-молодой, с просыпающимися по утрам булочниками, молочниками и разносчиками газет. Париж, о котором мы только читали. А по утрам по всему городу, должно быть, раздается веселый треск первых авто и старинных трамваев. Париж.. Париж.. Париж с площадями и старинными скверами, Триумфальной аркой и Елисейскими полями.

Увядшие розы бились головками о стекло. Где-то шел дождь, таял лед, на злобу прохожим. Обувь неизменно промокала. Люди наступали в лужи, простужались. Но придя домой, они плотно закрывали за собой входную дверь, оставляли мокрые ботинки вместе с холодом и грязью сохнуть у порога. И уже казалось, что все это - снег, слякоть, холод - происходит где-то там… в другом мире, в другой галактике. Потом они шли пить ароматный чай с медом и лимоном, сидя в теплых любимых тапочках, на кухне перед распахнутым окном освежающего мартовского воздуха, запахом прелых мокрых листьев и новообразующегося озона.

Где-то была Любовь. Она ходила, заглядывала в окна домов, дарила желающим счастье и пьянящую молодость. Любовь сидела на скамейках, бродила вдоль набережной, преподносила цветы, улыбаясь лучикам солнца, прыгала на одной ножке в классики, беззаботно гуляла одна по ночам, целовалась под треск пробивающихся из-под асфальта одуванчиков и лопающихся почек. Любовь пришла в город. Только почему-то мало кто ее заметил.
Ее приход увидели лишь те, у кого ничего не было, кто радовался тому немногому хорошему, что было в жизни. Радовался дождю, ветру, таящему снегу, влажному печальному воздуху, жухлой траве, сумрачному штормливому небу, радовался доброму слову. Красивая девушка была праздником. Невзначай упавшая глупая милая фраза… милые пустяки радовали, грели душу и были источниками хорошего настроение на все оставшееся время.
Любовь бродила по городу, по переулкам, подолгу смотря в окна. Любовь ликовала.

И вот сейчас Любовь стояла перед решеткой ворот в крошечном сарафанчике, обнажающем всю ее детскую фигуру, нисколько не скрывающим стройные ножки и маленькую грудь, с крохотной сумочкой на плече и босоножках на голых ногах. Она стояла среди волнующего всепоглощающего шторма свежести, зеленых листьев на сцене умытого дожем города. На улице жил май, волшебный май. Капли падали на юное создание то тут, то там. Фиалка зябла под дожем, а его все не было и не было. Мимо нее, через витиеватые под старину величавые ворота то и дело сновали люди. А она стояла - с черным зонтиком над головой, копной вьющихся волос, весной в душе, в предчувствии чего-то … чего именно она еще пока не знала. Сие томительное предчувствие имело свежий чарующий запах преющих листьев, воздушной тревоги, холодного озноба.
Из ниоткуда вынырнул незнакомец, схватил ее за руку и повел прочь в глубь университетской рощи, подальше от мирской суеты, будней и ниспадающих тяжелых дождливых капель в мир опавших листьев, свежей зеленой травы, шумящего ветра и отяжелевших мокрых крон деревьев. Его дом стоял посреди всего этого томящего душу неизвестностью великолепия.
По странному стечению обстоятельств этот дом имел свойство навевать какие-то непонятные ощущения.
Быть может, Булгаков все напутал? И ведьма Маргарита прилетала на бал сюда? Наверное, если бы Воланд захотел вновь найти себе пристанище, то лучшего и более подходящего места он бы не нашел. И поселился непременно здесь, в этом заброшенном, обветшавшим за сто лет доме, полным воспоминаний и теней былых жильцов. В энергии, исходящей от дома, было что-то мистическое, запредельное, непонятное. Казалось, что он был просто вырван из дней минувших и живет какой-то своей, понятной только ему, жизнью и ритмом. Несмотря на всю нереальность, странность, от дома исходило одновременно ощущение теплоты, светлой грусти. Все в нем источало запах злых фей, аромат нежно розовых лепестков от свежесрезанных роз, сладких конфет, муската, вина и малинового варенья. Непременно каждый, кто туда когда-либо попадал, хотел вернуться обратно еще и еще. Дом обладал странной магией влюблять в себя людей, не давая им никакой надежды на взаимность. Поскольку сам дом был весьма и весьма необычен, то создавалось ощущение, что его обитатели тоже очень Читать далее...

(этюды: черты депрессии)
Над смрадным промозглым городом шел нескончаемый мелкий дождь, прорезая пелену удушающего смога. Мрак парил над домами и трубами, соперничая с беспросветной мглой. Зеленая слизь покрывала улицы, крыши домов, асфальт, фонари, жителей от макушки до самых кончиков ног. Было душно. Тускло-желтый круг бесцельно болтался в сливовом месиве то ли неба, то ли смога. Его свет устало продирался сквозь дымчато-дрожащую завесу. Сливовая, зеленая смесь пронизывала все вокруг. Заплесневелый город судорожно спал, вдыхая ртутные испарения хриплого живого смрадно-ядовитого болота.
Хандра поглощала жизнь, оставляя зловонную пустыню. Сердце учащенно билось, замирая в исступлении. Кто-то задыхался ночью в липкой духоте. А наутро находили очередной посиневший труп с выкатившимися от удушья и ночного кошмара глазами. Так продолжалось всегда.
Невыразимая черная скука жила в городе. Чернота пожирала внутренности, умерщвляла плоть, жизнь, надежду. Какая-то невысказанная тоска пыталась найти выход, но натыкалась на стену. Надежда давно умерла, прошлое было ложью, а будущее где-то там… где его никогда не найти.
Казалось, что время остановилось. Оно ползло как умирающий муравей. Так что сложно было сказать, где было вчера, и что есть сегодня и будет ли завтра. Время превратилось в одно сплошное сегодня. Секунда, еще одна, и время улетало куда-то в туман, образуя непрерываемые, бесконечные похороны мгновений. И все же, было сложно судить, наступило ли уже следующее мгновение, или все еще длится предыдущее. Само деление времени на отрезки при таком раскладе было проблематичным, даже более того - казалось, абсурдным. Время текло - его можно было резать ножом, как пудинг или желе. Оно было вязким, растекающимся по поверхности, душным.
Шла госпожа полночь. Запоздалые последние трамваи разрезали своим движением корку плесени посреди улиц, которые заросли ей так, что уже нельзя было сказать, есть ли тут пути или их нет. "Вены" города были покрыты корочкой плесневелого мха, как ковром. В то время, как в воздухе среди печального света фонарей можно было разглядеть эпидемное, судорожно-вечное ожидание. Это было видно по тревожно-печальным камням мостовой, склизким от мокроты и бактерий, по знобящим червивым водосточным трубам домов и по прерывистому всхлипыванию в неосвещаемой темноте.
Обрывки мыслей кружили папильотками дрожи над городом, образуя зловонные лужи. Город по-прежнему дышал, мирно посапывая открытыми форточками. Запах аммиака, нечистот смешивался с туманными испражнениями ртути, образую жатую апельсиновую корку смога, в котором порхали ночные белые проволочные бабочки. Аромат разновсякой вкусной печеной снеди, желтого лимона смешивался с запахом рвоты, грязи, нечистот. Все это вызывало тошноту.
Было страшно-печально находиться в городе. Слышать звуки совы, неизменное разлагаться в черноте сливово-апельсинового смога ртутных труб. Процесс гнияния являлся смыслом существования. Даже камни, казалось, гнили, рассыпаясь в мокрую пыль плесени за много десятков лет. Город разлагался, как мясо в сырую погоду, покрываясь сыпью болезней и насекомыми. Это можно было сравнить с брожением гнилого вонючего болота в самый его пик. Разложение порождало новое разложение. Процессу не видно было конца, хотя по всем законам жизни на месте чего-то разлагающегося неизменно должно было взойти что-то ново-прекрасное, имея основой уже хорошо удобренную почву. Но этого не происходило. Город разлагался и разлагался до бесконечности. Ничего не рождалось , только умирало, умирало, умирало… Откуда бралась жизнь - неизвестно. Детей не было в городе. Последнего ребенка тут видели уже очень много лет назад.

Посвящается….чему бы вы думали? Конечно, осени…

Осень болела, переживала и плакала бесконечными бусинками из серебра.…Я заглянула в бездну, но сегодня она была серой и хмурой. Из нее звездопадом падали только осколки неба, а больше - ничего…Осень дышала печалью и болью ушедшего навсегда. Чарующий запах листвы - боль воспоминаний, но в тоже время запах жизни? "Ненавижу осень…каждый раз умирать вместе с природой - тяжело". Но на планете жила осень - как приговор. Загадочное слово - душа, но именно там, именно там и таится осень, словно дикий заброшенный сад прошлого. А сердце не выдержало и заплакало под натиском всемогущей ностальгии. "Боже, когда же это кончится?!…" - но это уже крик в никуда…слишком поздно….слишком поздно….тебя больше нет: ты уже не существуешь…
"Ты помнишь? - вот тут…, а здесь…ты помнишь, ты помнишь, что была на этом месте?" - шепот давно ушедшего слышался повсюду, звуки повисали в тумане…. Воздух, который можно резать ножом, витал между духами настоящего - настоящего, на века застрявшего во времени ….Знакомая аллея, каждая травинка, каждый листок, каждая скамейка зовет тебя в никуда… Все исчезает, больше нет времени… нет пространства…ты растворяешься в небытие. Вот уже тело потеряло свои формы и ты не знаешь, где заканчиваешься ты и начинается ничто. Что было вчера? - а когда оно было? Когда было вчера?.. Нет пространства. Вечность, только вечность длинною в космос. Только вчера, я целовала его… вчера, которое было несколько тысяч лет назад. А его больше нет: он исчез в никуда, ушел в бездну небытия... Реальность увязла в иллюзиях, заплутала в лабиринте сказок…и вот: нет завтра, нет вчера, нет сейчас - есть все … Где ты? Быть может ты там, что происходило вечность назад? А это долго? - Нет…это всего лишь одно мгновение. Постепенно сознание превратилось в калейдоскоп из запахов, звуков, прикосновений, картинок, снов и фантазий. И возникает большая проблема: что есть ты, а что есть иное, как отличить реальность, от мифов минувшего, да и что такое эта самая реальность, ведь все в этом мире реально…
Крик: "Малышка!" - но здравый смысл подсказывает: это было очень давно…- какая нелепица.

Я брожу в зазеркалье…
Желтые листья шуршат под ногами…а ведь, черт побери, все еще будет… все обязательно будет…осень - пора смерти, но только пройдя смерть можно обрести жизнь… Осень - это конец и начало... начало нового, и еще до сих пор неизведанного… Ничто в этой жизнь не кончается навсегда… Навсегда не бывает… а все, что не делается, то делается к лучшему… И расставания - это только повод для новой встречи. У каждого есть будущее, и оно обязательно будет таким, каким мы его выберем…
Пьянящая осень…пора чертей и ведьм… Время раздумий и приготовлений к новым приключениям, таящим опасность. Ничто не кончается, если только не захотеть этого и не превратить картинки ушедшего в шелест воспоминаний - больных и горьких. Ничто не кончается и не уходит от нас: всегда с нами, всегда рядом…

(чужие сны: реквием и глаза)

В черном вакууме приближался суматошный голубой шар Гама. Еще мгновение, еще одно и Гам уже вокруг тебя, ты растворяешься в нем, не в с силах отогнать сей сладкий призрак и сопротивляться миру желаний. Добро пожаловать в эфемерный город, вечно горящий город разврата и чувственности. Вы без труда можете найти его. Координаты - плоскость между явью и грезой. Нужно просто лишь постараться поискать в своей голове. Город, порой навеянный невероятно грустными мечтами. Пылающий город с драконами и привидениями, вишневыми крысами, нечестью и бестиями, город святых и блудниц, где ничего всерьез, и одновременно все очень серьезно. Здесь ничего никогда не происходит, и происходит все - в его забытых закоулках, под ржавыми балконами оранжево-кирпичных домиков, где на оранжево-глиняной земле растут черные розы… А может быть все случается неоновой полуночью, когда слизь душит каменные форточки и покрытые мхом водосточные трубы.
Город, очень разный. Для кого-то здесь живут только блудницы, разврат, бестии и вечный бордель жизни. Но одновременно в другом его уголке живут целомудренные Розы и мечты. Как голограмма: мгновение, и разврат сменялся невинностью, а бордели - кустами с фиалками. Город, где живут Добро и Зло одновременно, Порок и добродетель вместе. И нет четкой грани между ними. Дьяволица, которая вечно разбрасывает вокруг себя кусочки своего плотского вожделения и бесовской сексуальности сегодня, через несколько мгновений могла стать той самой загадочной призрачной чистой бестелесной ускользающей незнакомкой.
Но главное, в этом городе живут Мечты. Мечты о несбывшемся, о том, что так и не случилось, чему помешали жизнь, обстоятельства или собственная несмелость, неуверенность, неумение или нежелание бороться, заветные мечты - светлые или немножечко грустные, ностальгирующие и иронично- романтические, воздушные и мечты-успокоения. Одним словом, мечты разные. Ведь в этом городе все мечты и грезы сбываются, даже самые робкие и самые забытые. Пусть и не надолго и только во сне, пусть на пять секунд - на несколько секунд успокоения для рваного жизнью сердца.
В пустоте колес прозрачного ветра ангелоподобная Дьяволица в домашнем халатике, фартучке и тапочках поливала из леечки грядку с цветами самой обычной дождевой водой. Цветы были хрупкими и ломкими. Она спрятала свой бесовской хвостик и рожки и выглядела просто очень усталой, самой обыкновенной, разуверившейся в жизни, в себе женщиной. Женщиной, которая больше всего в вечности желала бы, чтобы эти цветы жили всегда. Но даже в эфемерном городе, где возможно все, именно это желание, как и в простой жизни, было нереальной иллюзией, фантастической и, увы, неосуществимой.
Сорт так любовно лелеемых и бережно взращиваемых ею необычные цветов назывался чувствами. И казалось, что легкое дуновение может сломать и разрушить красоту цветков и только что набравшихся бутонов. И она в который раз знала, что чувства - это очень нежные цветы, очень тонкие цветы, как ЛЮБОВЬ. И очень больно от этой любви, потому, что не хватает сердца вместить все это... больно и, наверное, немножечко жутко от сознания хрупкости этого чувства. Как фиалка... как эфемерный, мифический хрустальный шар - вот-вот.. легкое прикосновение и он разобьется на тысячу стеклянных бусинок-пылинок. Когда смотришь на все на это, то от этой красоты и хрупкости захватывает сердце.. и даже страшно глубоко вздохнуть потому, что очарование может в миг улетучится... разрушится от грубого прикосновения. Такое нежное и такое хрупкое, и такое обреченно-горькое. В мире так мало настоящей, не фальшивой теплоты, подумалось ей, так мало людей, которые нас по-настоящему любят. Поэтому нужно очень бережно к ним относится.
Сознание чертило рисунок несбывшейся мечты. Уже сыпался песок вечности, и вечный бренный ветер теребил подол мая. Очередная мечта уселась на ветку дурманного дерева прямо рядом с дьяволицей.
И тут она увидела, что все это было написано у нее на коже:
"Чувствовалось молчание ветра. Его запах, бабочкой порхающий в тишине цветов, проникал в мысли. И в этой предрассветной тишине лопались бутоны цветков.
Подтаявший мартовский снег очень нежных и сильных слов. В одиночестве тишины. В абсолютном одиночестве тоски Она знала, что они больше никогда не увидятся вновь. На прощание она улыбнулась тебе, смахнув с лица невидимые песчинки времени, и сказала слова ни о чем. Они больше никогда не увидятся вновь. Через шум городов, через тысячи лет, через чьи-то шаги кто-то шел к тебе. Через многие промежутки, но оказалось, что это невозможно. Это то слово, что люди говорят сами себе, предрекая поражение. А вот фатум давно отстукивает рэп в дверной засов. И корочка горечи вместе с сухим поражением спешит найти вечный ночлег на губах .
Через шум городов, через тысячи лет, через чьи-то шаги, через многие голоса, мысли, события, поезда и время какая-то часть нее все равно будет всегда любить тебя и помнить о тебе. А в Читать далее...

Девочка танго играет на скрипке собственного сознания и полуночных папильоток, бабочками порхающих во сне большого плюшевого слона. Где-то вдали рискует звезда упасть в сливовый ад хрустящих номеров машин. В сумочке лежит четыре квадрата резины - один про запас. И палка вишнево-красной крови для мужчин. Еще зеркальная бесцеремонность, вторгающаяся в личную жизнь - в прайвит. Желтый песок на глазах с голубым в гармонии. Посмотрите в цокоющею прайвит - вам хорошо.
Решетка снов через которую мы можем видеть траву луга и заросли леса, сменяются зелено-красным полем цветов с белыми головками и синим небом. Где-то висит сетка над головой. Наверное от … людей. Или от врагов.
Разноцветные полосы настроения дня мелькают перед нами стоит только лишь закрыть глаза. Фея то ли добра, то ли ненависти, а может быть, блаженная, а может быть просто блудница и грешница рассказывается сказку покачиваясь на софе из розовых кустов.
Свет есть тень а тень есть свет, между ними нет разницы.
Скрипка рояля. Запала нота где-то в душе и никак не вытащить щипцами для нот, как для сахара в чай. Вам чай с ре бемолем? А мне фа диез, пожалуйста, - люблю послаще.
Игра примитива порхающих кореловских бабочек из серого с черным фона - какая бездарность автора. Какой-то человек потерялся в сознании с театром в его душе. И непонятно где есть он, а где есть театр его кукол и нарисованных пьес. Ля бемоль звучит вдалеке. Наверное, это знак того, что мы оказались дома. Как хорошо приходить домой оказываться дома, по настоящему, а не физически. Как хорошо спокойно спать по ночам и не видеть снов с летающими кошмарами. Как хорошо пить чашечку кофе во сне и не чувствовать вкуса, как хорошо умирать, чтобы потом никогда не вернуться - но такого увы почти не бывает. Бежать , бежать, бежать - в другую жизнь ? как хорошо меняться и делать друзьям сюрпризы. Как хорошо делать-становиться другим. Как хорошо быть другим. Совершенно другим, менять привычки, повадки, точки в листе бумаги. Словно игра в тетрис с какими-то шариковыми линиями гиперболы и времени.
Загадка.
Бежать, бежать, бежать.. в цвет черной уставшей гвоздики. Сон пронзает жалом сознание. Дрожь от темноты недоеденных фраз, хрустящих между строк. Не люблю сыворотку.

Как хорошо видеть черный цвет, утомляться под луной, стонать в жиру и испытывать возбуждение, бродить босиком на ярко черных плитках вчерашнего дня в полуобкуренном уголке интернета. Не думать о часах, и печалиться о капле. Ночной карандаш что-то чертит в ленте большой бабочки лилового цвета с неопознанным знаком на спине. Дорога катится в ад к назначенному свиданию ужасной змеи, серебристого отлива шипящей чешуи. Что-то как всегда вертится на кончике кажется языка а может быть ногтей - смотря кто чем думает. И гарбидж висит в голубом на столе.
Босыми ногами по камешкам моря и солнечным вопиюще-чудесным ракушкам, медузам, обрывкам обточенных стеклышек. Дышать соленым воздухом голубого неба, желтого песка и красивых ног. Пить талое мороженое и не думать про завтра.
Шарик отскочил от стены невидимого мерцания и улетел в неизвестность - кто его там ждет? Он бы подумал. Это просто верх неразумности отскакивать туда, о чем ты совершенно ничего не знаешь. Вдруг "там" не от чего будет отскакивать? Книжка своевольно разлеглась где ей вздумается. Бесцеремонность. Как можно лежать, это должно быть так небезопасно. Зеленый листик салата хрустел. Ярко салатно-зеленый. Такой красивый.
Действительно хорошо возвращаться домой и пить чашечку кофе, лопать бутерброды с сыром и прижаться когда одиноко к кому-то очень родному, мягкому и пушистому. Хорошо наблюдать рассветы и гулять под сумбурным красиво-облачным небом, хорошо, когда тебя никто не ждет, но в твоей жизни кто-то есть. Хорошо чувствовать одиночество и свободу, но только ненадолго. Хорошо в дождь залазить с ароматным горячим малиновым чаем с ногами под одеяло, хорошо думать в тишине, грустить светлой мерцающей немножечко печальной грустью. Хорошо и спокойно смотреть на небо, просыпаться по утрам с сумасбродом в голове и взбалмошно опаздывать на экзамен. Хорошо ощущать тепло в твоей жизни, когда она согрета сердцем.
Обволакивающее тепло в жизни, которым многим не хватает. Дающее спокойствие, душевное равновесие и гармонию. Так затягивает и так недолговечно.
И знать, что все это умрет.

(Чужие сны)

Веселая акварель нахально смеялась на цветных стеклышках двери. К щиколотке Дьяволицы что-то прилипло. Она пригляделась - это была всего лишь позорная и заразная болезнь под названием любовь. "Такс! Нужно срочно принимать меры! Вызвать спецназ? МЧС? СЭЗ? Или и то и другое вместевзятое сразу? Дезинфекция, хлорирование, чистка, эпиляция, паспортизация!"
Чувство робко пошевелилось где-то под ложечкой и пощекотало: "По ее жизни ходили только пыль, паспортные проверки да безответные звонки, перемешанные с запахом ментолового вога, дольче виты, "A cap of coffee", "You look so fine" Гарбидж и пылью."
Лифт опускался вместе с Дьяволицей и ее корзинкой вниз. В городе N все еще шел дождь: как всегда нестерпимый, грустный и светлый. Красная краска самовольно рисовала на стене. Муха цеце думала, где бы занять штуку денег на кофточку, на три дня. На стене было написано (мелко так): я больше не люблю тебя... мне бы хотелось, но я больше не люблю тебя.
"Какое дикое нарушение порядка! - подумалось дьяволице - и это когда на дворе полнейший запрет на всякие там "любви"!"
Невозможные глаза вдыхали всю эту красоту и бред.
Чувство осмелело и уже шмыгнуло, прошептав: "Быть может, ты знаешь мою печаль на другом конце света? Быть может, ты слышишь меня своим похолодевшим запуганным сердцем? Быть может, ты любишь меня?"
Дождь прекратился, и уже осмелевшая нахальная пыль вовсю летала по городу мимо прохожих, ее носит ветер, она забиралась в укромные уголки, в сабо и в чужие мысли. Ее вытряхивали из сандалий, ругались, ей до этого не было совершенно никакого дела, но только пыль знала ВСЕ и обо всех. Она имела возмутительную возможность наблюдать за всем, за всеми в этом городе. Зеленые глаза любопытной рыжей кошки взирали лениво на ее чудачества.
Хорошенькая Дьяволица приблизилась к площади, осмотрелась, оправила перышки и весело принялась раскладывать товар: разнузданные мысли живо расползлись по стеклу. "Вот синяя, а вот зеленая, вот красная. Вам какую? Посвежее или сойдет верная вчерашняя? Почем? Совсем недорого! Что ? Дорого ? Но поверьте! Оно того стоит - посадите в банку (они совсем неприхотливые) будете показывать друзьям, красоваться и щеголять при случае! Согласитесь, ведь немногие могут похвастаться наличием хотя бы одной здравой мысли! Мда…, хорошая мысль, знаете ли - ее голос приобрел доверительный оттенок - большая редкость в наше время. А чувства? Реальные, говорите? Мысль что же , по вашему, виртуальна? Да кому нужны ваши чувства! Что вы, что вы… уверяю вас, времена изменились и чувства давно уже не в моде!"
Когда весь товар был распродан, Дьяволица спокойно собрала кошелки, отряхнулась и пошла дальше своей дорогой по вечной каменной площади. "Надо же ! Какие идиоты! Покупают нарисованных пустых кузнечиков!"

(Этюды part II," чужие сны")
25 Октября 2001 г.
Кокаиновая фея-ФилИна все так же покачивала бесстыдно голой ножкой. А в это же время на другом конце вечности, в районе обкуренной полночи из вчерашнего дня ангелоподобная дьяволица, сидя на растрескавшейся огненно-глиняной земле, помешивала серебряной ложечкой неприлично-вкусно пахнущее зелье прямо в центре города. Другой рукой она собирала лиловые атомные колючки, которые так хорошо уродились в прошлый раз. Вишневая крыса пробежала между ее ног, решив осведомиться, какое сегодня настроение у хозяйки и не нужно ли почистить ей шерстку своим шершавым язычком. Она очень любила это делать, поскольку кожа дьяволицы имела очень тонкий сладкова-то-дразнящий свежий вкус.
Полночь уже начинала заполнять огненный, ртутно-фиолетовый город, вступая в свои незаконные владения. Но было светло. Это особая разновидность неоновых полуночей, прозванных в народе чертовыми. Впрочем, здесь всегда было светло - город горел, город источал дурман поющих птиц и маковых цветков. Город дышал безбожеством, откровенным развратом и похотью. Эфемерный город из наркотических снов, дурманящего блаженного полузабытья, шаманского транса и шизофренических медитаций. Странный, волнующий, аномальный. Его стены, кварталы, дома, жалюзи, балконы, розы, шипы - все было эфемерным. Что-то появлялось из ниоткуда внезапно и так же исчезало в никуда - местная нечисть этому нисколько не удивлялась. Здесь не было постоянных сложившихся правил и закономерностей, и черное через секунду могло стать картой из колоды, а перламутровый омут вполне мог обернуться амфорой или листиком хрустящего салата. Хотя, нет, здесь действовало правило, но только одно - правило Бытия. А время… его тоже не было: все происходило вчера, сегодня и завтра, и одновременно - никогда. Так что нельзя было с уверенностью сказать , было что-то , или этого не было совсем. Этот город существовал где-то в плоскости наваждений и призраков, между явью и сном, где возможно все, даже то, что невозможно. И эта плоскость все время куда-то смещалась вместе с его вездесуще шумным взбалмошным вселенским Богом - Гамом.
Дьяволица сладко потянулась, продолжая помешивать приворотное зелье из мышиных хвостов, смешанных с листьями дикого речного кактуса, шариками берртозеи, розовой ванили, корицы и крылышками сиреневых летучих мышей.
Ангелоподобная была порочна от кончиков кошачьих ушей до кончика хвоста. От нее исходил запах порока. Она Сама была сплошным пороком - блудная, развратная, бесстыжая, блаженная бестия околдовывала своими чарами. Откровенно нестерпимо сексуальная так же откровенна красива, как испорченный сексуальный капризный ребенок. Казалось, она состояла из сплошной смеси желания, соблазнения, искушения, искушенности, чувственности. Сексуальная кошка. Каждая клеточка безбожного тела источала Порок. Она была самим Пороком.
Ее неторопливые речи дурманили, обвивали, как лиана, приторно сладкие, как мед полевых цветков. Так, что попадая в ее нежные руки уже не было никаких сил вырваться из-под власти ее божественно-бесовской магии. Это был бесконечно сладкий запретный и такой вожделенный дурман. Это был наркотик ее непреодолимо желанного тела. Словно невидимые нити-чары исходили от нее, окутывая жертву, наркотическим одеялом пушистых снов. Какое-то неописуемое бесовское вожделение ее тела распространялось в воздухе вместе с ее появлением, заполняя все свободное и несвободное пространство. Она была ангелом, она была дьяволом, она очаровывала. Ее сущность, не торопясь, исподволь завладевала объектом, что уже не было никаких сил отогнать от себя этот сладкий наркотический призрак-дурман. Образ, липкий, томящий, мучающий преследовал как наваждение. Он не давал сердцу спокойно биться, терзал плоть на кусочки. Душа и сердце тревожно трепетали, а взбудораженная кровь закипала в венах. Те, кто единожды попали под ее гипнотическое влияние, оставляли ей свое сердце навсегда в качестве игрушки в дни ее скуки. Это забавляло ее. И отпустить или оставить себе как сувенир было во власти ее переменчиво-капризного настроения.
Через 5 отрезков Ангелоподобная уже сидела на воздушном пуфике вчерашних фиолетовых роз, гладя себя по упругому бедру, помешивая ложечкой зелье, источавшее все тот же очень тонкий сладковато-волнующий, томящий аромат. В воздухе летали огненные блестки. У них начался, видимо, период гнездования. Она варила шоколад.
Душа ее бродила отдельно от тела скитальцем-пилигримом по нотному стану чужих снов в забытом богом эфемерном городе. Чего-то хотелось. Может быть хмельной морошки, а может быть капель-фурий. Душе было неспокойно. Наверное, подумалось ей, у нее опять началась эзотерическая, легкая пятисекундная депрессия. Душе хотелось сделать непременно какую-нибудь Гадость.
Около нее прополз песочный, кислотный муравей, которого ангелоподобная, не долго думая, засунула в зелье - для привкусу. Ее кошачья натура мурлыкала и фыркала. "Что бы сделать такого "хорошего"… чтобы всем стало плохо ? ". Рядом с ней висело облако беспутных Читать далее...

Расслаблено тихий темп, немножечко кофе и печеной картофелины, немножечко страсти, на чили-кофе, через запятую, через не-могу, через старых друзей - таких же забытых, через душный пот, через строгий секс.
Лежащая слабость скулит заброшенным домовеноком. Порхающая бабочка души куда-то делать, и муза прекрасного не менее фривольно ускакала - остался только черный сленг - весьма неизящный.
Грязь жизни топчется у порога и хочет войти. Грязь жизни… грязь жизни… для романтиков ее нет.
Грязь жизни заполняет нашу жизнь, когда мы ей это позволяем.
Красивое белье, аромат лака для ногтей, брызжуще-яркая помада, бирюзовые глаза и тонкие порхающие белые пальцы... моей подруги.
В голове все туман, туман, туман… вероятно кто-то обкурен. Хочется спать, с компьютером и не видеть сны, потому, что их нет . есть только мозг - как думающее устройство, как процессор. А пальцы - гм... озу? Или флоппи диск? А что если формат:С ?
Усталые ноги отстукивают колыбельную в духе рэпа. А стен все где-то катается на машине и пишет свой душевный рэп.
Где-то в районе сегодняшнего утра звучит лет зеппелин. Смешиваясь с.. лет зеппелин и непонятными хлопающими глазами.
И кажется, что это было в другом районе жизни, в другом квартале прошлого.

16 мая.
Сегодня бутылка минеральной где-то в районе пол первого ночи. Шахматная доска вертится песком противоречий - то черное, то белое. Тикающий муравей играет на флейте. Очки что-то видят, вбирая странное тиканье ходиков в себя - и никто больше его не слышит. Луч солнца щекотал толстую рыбину в целлофановом пакете из-под кукурузы. Обрывки чего-то летали мимо - Только вот было непонятно то ли это мысли-шахматы, то ли грязные мысли не помытого города?
Мысль села на квадратный дюйм экрана, позудела крылышками, полюбовалась желтой кнопочкой и отправилась дальше искать зеленый мох фиолетовой лужайки. Голограмма не хотела танцевать. Внутри тикал мох.
Мысль на квадратный килобайт.

2 июля
Порой нравится писать чушь, потому, что все могут подумать как это умно.
Девочка нюхала обкуренную розу, озу упрямилась, а толстый Сэм как-то невнятно произнес - хочу пыыва. И где-то там еще затерявшаяся девочка со снотворным, где-то в жарком месте - может быть в Одессе а может быть уже в аду. А еще усталый кофе с черным лаковым деревом и сидящий рядом аппендицит. Змиюка ползала под столом, подмигивая ртутным глазом. Вишневые крысы носили черный лак с маленькими красными капельками. А еще зеленое сукно и крутящийся шар в какой-то там собаке. Тонкий аромат разъедающего дождя. Красная фиолетовая тоска - наверное она стала кислотной.. как дождь - гм.. хреново влияние моды. Одни кислотники вокруг. Зеленый экзамен спекся где-то в хистори в хрустящую корочку вкусной пиццы. Тупой разум был зол. Кто-то в закоулке теней рефрешит утюгом его собственный майнд, впихивая недоеденный смысл тривиальности.

Где-то там
падали листья солнечной печали голубой глубокой грусти чарующего неба. Осенняя льдинка уходила на восток, забывая о смерти, о любви, о ненависти. Листок правового нигилизма лежал паровозикам на засохшем лаке, смешиваясь с неименным запахом рассыпанной вездесущей все проникающей корицы и запахом темно-бардовых роз. Кто-то пудрил себе корицей носик. Муравьиная полночь ждала звонких петухов. Осеннее лето кружило вихрем усталых дел, отдавая ознобом бессилия
усталый сон в перерывах неба, звучащий отрывочный блюз, тупая немота, висящая синяя картина, голубой лак, синие стены, голубая ведьма, забытая голубоватая шизофрения, недоделанный отчет в синем бокале в плей хаусе. Холодный холод. Мысли куда-то ушли бродить, осталась только тупость и сухая злость на голубом, нет пронзительно темно-синем. Холодный цвет, холодный день, холодный лед. Поршивка нимфа опять куда-то ускакала.
Сухая земля, чернота, тупое равнодушие ко-все-му.

8 июля.
Бокал не распитого красного вина шипел как маненькая змиюшка поблескивая хитрыми немигающими глазами. Эта упрямая красавица обвила ножку бокала, словно говорила -да, я такая, вы ничего со мной не сделаете. Ее чешуя красиво поблескивала и отливала в тон красно-бордовому вину. Extraneous всему всем и во всем. Скорость забивала уши, и компашка неизменно соскальзывала на повороте- в этом месте поющий Розембаум поперхнулся - и так много раз. Сизеватое утро стучалось в окна. Винт очерчивал очередной круг. А упрямый мирабилис ну ни в какую не хотел признавать истертый поюзанный номер. День прошел, начался другой. Такой же бесцветный как предыдущий, дни мы раскрашиваем сами, "непризнанные" художники жизни. Кто-то видит только лужи, а кто-то - звезды. А на самом деле наверное все бесцветное. Как детская разукраска. Большие зайчата, мишки, причудливые попугаи которых нужно было раскрасить самим, дать им имя, придумать характер, определить злой это животное или нет - все как в жизни. Шуршачие колонки и крем с липосомами а еще вкусная с корочкой пицца и заброшенная природа, заброшенное озерцо прямо у дороги. Нигде не бывает такого неба. И все это в один Читать далее...