В нашей семье этот праздник был главным.
Хотя никто не погиб на фронте.
Война давно кончилась, но никто не нн забыл, и праздник был всенародным.
Страшной ценой, но мы победили.
И пусть сейчас многие говорят, что если бы не американцы, если бы не англичане, если бы да кабы наша страна не выиграла войну.
Пусть говорят.
Мы победили!
Наверное, тех, кто воевал, можно пересчитать по пальцам.
Низкий поклон им.
И вечная память тем, кто не вернулся.
Всех с Днем Победы!
Не написанных строк выплывают слова,
Только лёгкий намёк,я их слышу едва,
Сердцем чувствую их приближенье.
Наплывают слова и гудит голова,
Неизбежно растут, как весною трава,
Певчих птиц за околицей пенье.
Я ещё напишу их –одно или пять,
Если сердце велит- отчего не писать?
Разместить их смогу в Интернете.
Лестных отзывов больше не буду читать,
Просто времени нет получать, отвечать,
Но случайно увижу в газете.
Я газету возьму и сложу голубка.
Отпущу его в воздух- не дрогнет рука.
Он под дворничьей сгинет метлою.
Мне не надо похвал,мне не надо наград,
Жаль, что годы мои всё летят и летят,
Увлекая меня за собою.
Упадёт карандаш из умершей руки
Но всё- так- же , всё так- же помчатся стихи
Поспевая лететь за душою .
Я еще поживу там ,где времени нет,
Ни обид, ни досад ни стихов,ни наград.
Я доволен такою судьбою.
Сын улыбался упрямо,
Слов не зная «Навеки».
Ведь рядом сидела мама,
Всю ночь не смыкая веки.
А карлик рыдал снаружи,
Часы сжимая руками.
И капали слёзы в лужи
Под синими башмаками.
Мальчишке снились качели
И пахло дождём и хлебом.
А ласточки песни пели
И звали его на небо.
А карлик вошёл тихонько,
Дверь открылась покорно.
Он проскользнул легонько
В странном наряде чёрном.
Мальчик уснул навеки,
Взвыла мама волчицей,
И за окном, на Невском,
С веток слетели птицы.
Ужас, какая каша
Варится в подсознанье!
Любит Гринёва Маша,
Вронский кадрится к Анне.
Слышу ночью с дивана,
Как стучат кастаньеты,
Вижу я Дон-Жуана,
Свифтовские памфлеты.
Ночь переходит в утро.
Утром молюсь я Богу,
Я ему благодарен-
Дал мне всего так много.
Я умоляю Бога
Дать мне чуть-чуть покоя,
И что бы дочка долго
Рядом была со мною.
Утром я засыпаю
Сном здоровым, глубоким,
Но и во сне листаю
Тютчева, Фета, Блока.
На обочины дорог ночью вОроны слетались,
Рвали плоть, не разбирались, где чужие, где свои.
А в газетах по утрам сообщенья появлялись,
Что на фронте продолжались арьергардные* бои.
По извилинам дорог отступали батальоны,
Только редкие заслоны оставляя на пути.
Командиры понимали, что на смерть их обрекали-
Не обстрелянным, зелёным им оттуда не уйти.
Тридцать восемь парней - весь состав стрелковой «роты».
Отобрали из частей, кто проворней и смелей.
Командиром лейтенант, три сержанта желторотых
А из медиков - сестра, подмосковный соловей.
До заката удалось в полный профиль окопаться,
На дорогу повалить пару сосен в суете,
И землянку - КП перекрыть хоть в два наката,
Пулемёты зарыть на ближайшей высоте.
Утром ротный сказал (он вчера еще был взводным):
«Вся задача у нас - продержаться три часа.
Сухари поберечь, в драке лучше быть голодным.
Кто останется живой, уходить на юг, в леса».
И добавил ещё: «Мой приказ - держаться, братцы!
Лучше всем нам полечь, лучше здесь остаться нам,
Чем с позором к своим командирам возвращаться!
А теперь разойтись по назначенным местам!»
Пять часов длился бой. По полям гремели танки,
Миномётный обстрел, залпы ближних батарей.
Командир с вестовым вместе умерли в землянке,
И умолкла сестра - подмосковный соловей.
По окопам враги деловито походили,
Всех ходячих, подняв, за колючку увели.
Не ходячих бойцов равнодушно дострелили,
А покойных своих на машинах увезли.
И могучей грозой, горьким дождиком обильным,
От бессильной тоски вдруг разверзлись небеса.
Пятерым из бойцов, самым стойким и двухжильным,
Из окопов своих удалось уйти в леса.
Но уже далеко оторвались батальоны,
И дошли до реки, сохранив боесостав.
На дощатых плотах, на резиновых понтонах,
Кто с конём в поводу, речники и просто вплавь.
На крутом берегу закрепились баталоны,
Между топких болот и нехоженых лесов.
Стали сами они бронированным заслоном
Для дивизий, бригад и армейских корпусов.
Я не знал тех боёв, просто возрастом не вышел,
Не успел побывать в передрягах боевых.
Но в московских пивных о боях немало слышал
От безногих калек, одноруких и кривых.
Помню только одно - никогда там не звучали
Те слова из кино: «В бой, за Сталина, вперёд!»
Лишь обида была, и досада, и печали
Инвалидов войны, нищей родины сирот.
Мы росли без мужчин, во дворах своих сражались,
На фронтах вся родня, воспитатели мои.
В сорок первом году очень долго продолжались
Эти горькие дни, арьергардные бои.
*- На самом деле в сводках Информбюро применялся другая терминология - «оборонительные бои». Например, «Наши войска, после тяжёлых оборонительных боёв с превосходящими силами противника, отступили на назначенные позиции» .
Началась война, в магазинах сразу пропали продукты. Ещё в июле была введена карточная система. Мария Михайловна работала в две смены, первую в больнице, потом на хлебозаводе, где платили хлебом. В начале сентября её вообще мобилизовали на рытьё окопов. Только успела сказать (а во дворе уже гудел водитель грузовика) «Валюша, ты теперь за старшую.»
Отец был на фронте с 25 июня, и о нём было ничего не известно. И осталась Валя главой семьи из 2 человек. Ей было восемь лет, сестричке Лиде 5. Валя провела инвентаризацию, нашла мешочек пшена, полбуханки хлеба, бутылку подсолнечного масла, соль в баночке, керосин в жестяной банке, немного денег в кошельке, хлебные карточки (мамину рабочую и две детские). Послюнявила химический карандаш и красивым почерком составила расписание. В школу она решила не ходить, не с кем было оставить сестрёнку.
Вдруг постучали в дверь - это пришёл однорукий маляр с первого этажа, дядя Хаим. И предложил: «Валюша, моя Фаина будет нянчить твою Лидочку. А ты будешь кормить нашего поросёнка. Согласна?» Действительно, в клетке во дворе двухэтажного дома на 4 семьи, рядом с Планетарием, жил самый настоящий поросёнок. Соседи купили его в складчину. Клетку сколотил дядя Коля. Соседа, дядю Колю призвали 22 июня, в первом же бою он был тяжело ранен и после госпиталя вернулся домой хромой, но весёлый. Поросёнка решили забить к Новому году.
Валя и так по дороге в школу и обратно всегда подходила к нему поиграть, ей нравился его мокрый пятачок, глазки-бусинки, совсем ещё гладкая щетинка. Весь он был розовый, весёлый, Валю встречал и провожал ласковым хрюканьем. Валя прозвала его Борькой.
Борька быстро рос и вскоре превратился в маленького кабанчика, кормить его становилось всё трудней. Теперь Валя рано утром выходила во двор с лоханкой, соседи по пути на работу лили и сыпали в лохань все объедки, остатки борща и каши, Валя всё это измельчала секачом и несла Борьке. А тот из своей клетки одобрительно наблюдал за её работой и радостно хрюкал.
Потом Валя мыла руки под краном, будила Лиду, кормила её кашей и вела на 1-й этаж к Фаине, поднималась к себе, переодевалась и с портфелем шла в школу. Одежду она наглаживала с вечера, Валя была большой чистюлей. Уроки были приготовлены, стихи и правила выучены наизусть. В школе никто не знал о её трудностях, а учительница была строга.
Так, главой семьи, прожила Валюша целый месяц. А потом вернулась мама и жить стало намного легче. Лида, белокурая и голубоглазая, перестала хныкать, только хохотала на руках у мамы. Мама успевала сварить и кашу, и щи на керосинке.
Но в один из последних дней октября немецкие самолёты прорвались через огонь зенитных батарей и один из них промчался над Садово-Кудринской улицей, поливая из пулемётов автомобили, пешеходов и стены зданий. Ухнули взрывы, зазвенели разбитые стёкла. Валя в этот момент кормила Борьку, и вдруг он так испугался, что забыл про свою похлёбку и рванул через подворотню на Садовое кольцо. Вслед за ним бросилась и Валя, спасать дурачка от осколков стекла и железа. В ту же минуту наш быстрый истребитель зашёл над немцем сверху и прошил пулемётной очередью. Раздался мощный взрыв, это немецкий самолёт врезался в землю на Баррикадной площади.
Но Валя этого не слышала - спасая Борьку она сама получила осколочное ранение и потеряла сознание от боли. А когда очнулась, прохожие уже поймали поросёнка, а над ней наклонилась мама.
Прошло время, рана зажила, вроде бы всё наладилось. Но время шло, вот уже скоро Новый год, а значит - соседи будут забивать Борьку! Нет, его нужно спасти! И Валюша придумала план. Ведь рядом Московский зоопарк, только дорогу перейти. Она заготовила шлейку и среди ночи выскользнула из квартиры, добежала до клетки и в эту же минуту в ворота дома въехал автомобиль, а из него вышел её папа, которого отпустили на три дня после ранения. Папа поднял её на руки и поцеловал. Расплакалась Валя и тут же рассказала отцу про свои трудности. Отец улыбнулся и с Валей на руках, с большим вещмешком на плече взбежал по лестнице на второй этаж. Он был очень сильным, никогда не унывал и знал ответы на все вопросы!
Отец привёз консервы и хлеб. А утром приехала бабушка из деревни. Бабушка, Дарья Ивановна, имела большое подворье, держала корову, гусей, свиней, кур. Три её сына воевали, соскучилась она по дочери, вот и приехала навестить под Новый год, оставив хозяйство на соседок. И привезла сала, масла, яиц, сметаны.
До войны у москвичей был обычай - делиться с соседями пирогами. Испечёт хозяйка пирог и сразу посылает детей угостить соседей. При карточной системе как-то этот порядок нарушился. Но не в Валином доме! Дарья Ивановна нарезала сала, масла и послала Валю разнести по всем четырём квартирам. Потом соседи приходили благодарить. И каждый раз заходил разговор про Борьку, ведь Дарья Ивановна была авторитет по сельскому делу. И каждый раз бабушка говорила - да кто же режет таких малышей? В нём 50 кг от силы! И ни сала, ни мяса, кожа да кости. Соседи отвечали ей по-разному. Хаим сказал: «Да мы вообще
Под вечер я гулял в заснеженном лесу.
Немного тосковал, пошёл встречать весну.
Вдруг встречных увидал средь елей и берёз.
Я сразу их узнал - Мадонна и Христос.
Вид Девы Пресвятой и скорбен был, и строг.
Ведь жребий не простой ей уготовил Бог.
Но светел был сынок, и нежен и лучист.
Предвидеть он не мог, как будет путь тернист.
Небесный ореол их лица окружал.
Я им вослед пошёл, и ужас сердце сжал.
Хотелось ей сказать, хотя бы прошептать:
«Пора дитя спасать, о Пресвятая мать.
Спаси его, беги, не выпускай из рук,
От смерти сбереги, от пыток и от мук».
А следом шла толпа, снося всё на пути,
Болтлива и глупа. И я решил уйти.
Пред ликами Святых стою я по утрам,
И в нимбах золотых я укрепляюсь сам.
Раскаяньем томим, устав бездумно жить,
Страдание твоё хочу я разделить
О, Всемогущий Бог! Распят твой сын Христос,
Но людям всей земли бессмертие принёс.
Страдал Иисус Христос и Пресвятая Мать.
Знать, наш земной удел молиться и страдать.
Молиться и любить, смиряться и прощать.
А после улететь туда, где благодать.
Февраль 2021 г.
Поверьте, в мрачные года
Не унывал я никогда.
Мне было, чем гордиться-
Работал я в пяти местах,
Подряды брал,
Забыв про страх,
Мне нравилось трудиться!
Была завидная семья,
Супруга, дочь и сыновья.
Чтоб сохранить здоровье,
Когда в столице зной и пыль,
Купил семье автомобиль
И домик в Подмосковье.
Однажды, в жаркий летний день
Я шёл в бейсболке набекрень
Далёко от столицы.
Играли дети на песке,
Звучала флейта вдалеке
И щебетали птицы.
Я шёл с тяжёлым рюкзаком-
Жена гоняла в « Гастроном».
Свободно шёл, без палки.
Мелькали рифмы кое-как,
А дома ждал меня верстак
И три сосновых балки.
Сказав «Спасибо» рюкзаку,
Иду поспешно к верстаку
С рубанком и кистями,
Строгаю вкось и невпопад
И стружки светлые блестят
Дорожкой под ногами.
А через пять горячих дней,
С мешком подарков и идей,
Я вновь сюда приеду.
Жена обнимет у ворот,
И поцелует, и нальёт
Наливочки к обеду.
Прошло с тех пор уж тридцать лет.
Держу в руках её портрет.
Мне всё вокруг постыло.
Зачем я так поспешно жил?
Куда и день, и ночь спешил?
Не там ли счастье было?
А просто день воскресный был,
Я был не стар и полон сил,
И замыслов хватало.
Стихи роились в голове,
Мой кульман ждал меня в Москве
И свежие журналы.
Я всё тебе прощал- коварство и измены,
Несдержанность в речах, сигару на заре.
Ведь на моих глазах возникла ты из пены
В бутылке Периньон в Парижском кабаре.
Но ,вычерпав до дна надежд моих копилку,
Откинув соболЯ, укутавшись в виссон,
Вернулась ты назад, в шампанского бутылку,
И я тебя забыл, как мимолетный сон.
Забыл...Но иногда в, счастливом сновиденьи,
Дыхание твоё меня лишает сил.
Как сладостен тот сон, как горько пробужденье!
Ведь я тебя любил, возвышенно любил.
Другую полюблю, из чернозёмной жижи,
Пусть курит Честерфилд, играет в бадминтон,
И пьёт со мной коньяк и бегает на лыжах,
Что б с нею позабыть назойливый тот сон.
Когда ж уйдёт она в суглинок подмосковный,
А я останусь жить, как вечный Агасфер,
И на ночь пить кефир, а утром сок морковный,
И спать спокойным сном под скрип небесных сфер,
Забуду обо всех, их имя, очертанья,
И запах их духов, и рук голубизну.
Забуду прежних дней восторги и терзанья
И, как побитый пёс, завою на луну.
Гидропресс тук тук зажимает сердце больно.
У-у-у, у-у-у! Поезда гудят в ушах.
Механизмы всю ночь действуют бесперебойно.
Я хозяин всему, властелин и падишах.
И звенит и поёт между телом и душою
И дрожит от усилья зайлоновая нить.
Эту тонкую нить между небом и землёю,
Помогите её поскорей перекусить!
Как я щедро царил без уныния и страха,
Как надежду дарил и не жадничал ничуть!
Я устал, я в беде, пожалейте падишаха,
Отпустите скорей в чистом небе отдохнуть.
Столик под оливой в двух шагах от входа,
Строгая ограда в стиле «ренессанс»,
Медлит калькулятор в пальцах счетовода-
Сводится с убытком жизненный баланс.
Как их было много- розовых рассветов,
Задушевных песен и высоких слов!
А в итоге- сотня скучных техпроектов,
Пара сотен грустных жалобных стихов.
«Не спеши, любезный, подводить итоги
Распрями морщины на высоком на лбу.
Ты припомни лучше длинные дороги,
Раннее сиротство, трудную судьбу.
Ты добавь в табличку боли и мученья,
Приплюсуй готовность помогать друзьям,
Припиши старанье, честность и терпенье,
Тяжкие утраты и на сердце шрам.
И любовь такую, что сказать не можно,
Просто нет на свете подходящих слов.
То, что прожил честно по законам Божьим.
И добавь десяток радостных стихов.
Прекрати, бухгалтер, мелкие расчёты,
Убери таблицу с глаз моих долой.
Кончились страданья, бури и тяготы!
Отворяй ворота- я пришёл домой!»
Он сполз с постели еле-еле,
Нащупал на полу гантели
И тихо выбрел на балкон.
А в небе облака летели,
Синички за окном свистели
И золотился небосклон.
Так тупо мускулы болели,
Суставы жалобно хрустели,
Жучок надсадно мозг точил!
Но начал он ,кряхтя, зарядку,
Вращенья, махи, бег вприсядку
И отжиманья от перил.
И постепенно упражненья,
Давно знакомые движенья-
Наклоны, махи и прыжки-
Его от спячки пробудили,
И в тело силу возвратили,
И излечили от тоски.
Он вышел через час из дома,
Он улыбался всем знакомым,
Он был стремителен и бодр.
А ведь с утра он был измучен,
С печалью чёрной не разлучен,
Как в поле измождённый одр.
И я всегда любил движенье,
Коньков свистящее скольженье,
Любил лыжню, любил волну,
В холмах неспешные прогулки
И стадионов рокот гулкий.
А что теперь? Иду ко дну.
Несёт теченье от истока,
Родные стены уж далёко.
Кишат мальки вкруг хладных ног.
Реки движенье так неспешно!
Я ухожу из жизни грешной.
Конец дорог, конец дорог.
А я ведь так любил движенье,
На небе спутников скольженье,
Пробежки в чащах на заре.
Совсем недавно был я весел,
И вот- плыву без рук, без вёсел.
Конец игре, конец игре.