Кальтенбруннер ничего не сказал Гиммлеру - таково было указание рейхслейтера. Он повторно приказал немедленно вызвать из Италии Карла Вольфа. В громадном аппарате РСХА ничего не проходило без пристального внимания Мюллера и Шелленберга. Радист при ставке Кальтенбруннера, завербованный людьми Шелленберга, сообщил своему негласному начальству о совершенно секретной телеграмме, отправленной в Италию: "Проследить за вылетом Вольфа в Берлин. Шелленберг понял - тревога! Дальше - проще: разведке не составляло большого труда узнать о точной дате прилёта Вольфа. На аэродроме его ждали две машины: одна - тюремная, с бронированными дверцами и с тремя головорезами из охраны подземной тюрьмы гестапо, а в другой сидел бригадефюрер СС, начальник политической разведки рейха Вальтер Шелленберг. И к трапу самолёта шли три головореза в чёрном с дегенеративными лицами и интеллигентный, красивый, одетый для этого случая в щёгольскую генеральскую форму Шелленберг. К дверце "Дорнье" подкатили трап, и вместо наручников холодные руки Вольфа сжали сильные пальцы Шелленберга.
Тюремщики в этой ситуации не рискнули арестовывать Вольфа: они лишь проследили за машиной Шелленберга.

Гиммлер кричал на Вольфа:
- Вы провалили операцию и подставили под удар меня! Каким образом Борман и Кальтенбруннер узнали о ваших переговорах? Как ищейки этого Мюллера могли всё пронюхать?!
Шелленберг дождался пока Гиммлер кончил кричать, а после негромко и очень спокойно сказал:
- Рейхсфюрер, вы, вероятно, помните: все частности этого дела должен был подготовить Я. Я придумал для Вольфа легенду: он внедрялся в ряды заговорщиков, которые действительно ищут путей к сепаратному миру в Бёрне. Все частности мы обговорим эдесь же. И здесь же под мою диктовку Вольф напишет рапорт на ваше имя об этих раскрытых нами, разведкой СС, переговорах с американцами.

Борман понял, что проиграл, когда Гиммлер и Шелленберг с Вольфом вышли от фюрера. Пожимая руку Вольфу и принося ему "самую искреннюю благодарность за мужество и верность", Борман обдумывал, стоит ли устроить Вольфу очную ставку... Он думал об этом и после того, как Гиммлер увёл своих людей, успокоенный победой над ним, Борманом.
Он не смог принять определённого решения.

В 1649 году французский капитан Флаккур обследовал этот до тех пор ещё необитаемый остров и назвал его Бурбон - в честь правящей в Париже королевской семьи. В период наполеоновских войн Бурбон был захвачен Англией, но после свержения Наполеона возвращён Франции. Тогда и закрепилось за островом его нынешнее название - Реюньон - ВОССОЕДИНЕНИЕ.

Вертикальной зональности на горных лесных холмах не было заметно: там, где не поселился человек, они от основания до вершин покрыты вечнозелёными тропическими лесами. Но вот своеобразная вертикальная "социальная зональность" там явно прослеживается. Вблизи порта и примыкающего к нему индустриального района, где повлажней и пожарче, живёт рабочий люд, чуть повыше - мелкие чиновники и торговцы. Эта часть города застроена одноэтажными белыми домиками с обязательными крохотными палисадниками. Дальше, там, где улицы столицы резко поднимаются вверх, где с гор дует освежающий ветер и не чувствуется банной влажности приморских тропиков, появляются дворцы плантаторов и виллы промышленников, дорогие гостиницы для туристов.

"Морскими воротами" острова считается город Пор-де-Гале, откуда опоясывающее весь остров шоссе бежит на юг. Шоссе это как бы свело воедино города, городишки и посёлки побережья, в которых живёт более 60% населения этой аграрной страны.
Все их названия непременно начинаются со слова "сен" - "святой": Сен-Поль, Сен-Луи, Сен-Жозеф, Сен-Филипп. В центре каждого города - статуя святого, в честь которого он назван.

3 компании держат в своих руках примерно 70 процентов производства сахара, - рассказывает советскому журналисту местный шофёр Густав. - Мелкие собственники составляющие 72% населения, владеют на острове лишь 7% процентами обрабатываемой площади, в то время как с полсотни богатых семей присвоили добрых две пятых плодородных земель. Так что, концентрация капитала и классовое расслоение идут у нас полным ходом.
- И что, все крупные землевладельцы на Реюньоне - европейцы? - интересуется "наш" корреспондент.
- Нет, было бы неверно сказать, что все богатые здесь - французы, а бедные - цветные. Конечно, исторически Реюньон - французская территория, и французы занимают здесь ключевые позиции. Но Я француз и всего лишь простой шофёр. Многие из нас живут здесь так же, как жили бы в Марселе или Гавре. А некоторые малабарские и китайские торговцы или предприниматели-метисы имеют и особняки, и солидные счета в банках. Деньги сейчас здесь куда важнее, чем цвет кожи.

- Знаете, Я первый раз в жизни видел русского, - пожимая ему руку, сказал Густав. - если вы не возражаете, Я хочу познакомить вас со своим братом. Он - коммунист. Ему и его товарищам будет интересно поговорить с вами.
- а вы не коммунист, Густав?
- Ещё нет. Но Я прочитал все книжки, которые есть у брата.
Теперь "советологу" стало ясно происхождение выражений "концентрация капитала" и "классовое расслоение", употреблённые Густавом.

- Представьте, он утверждает, что будто бы вся наша кавалерия в двадцатых годах переженилась на польках; но это ужасный вздор, не правда ли?
- На польках? - подхватил Митя в решительном восхищении.
- Пан польской пани не видзел и муви, что быть не мОгло, - заметил пан с трубкой Максимову.

- Нет-с, видите-с, - повернулся к нему Максимов, - Я про то-с, что эти там панЕнки... хорошенькие-с... как оттанцуют с нашим уланом мазурку... как оттанцевала она с ним мазурку, так тотчас и вскочит ему на коленки, как кошечка-с.... беленькая-с.. а пан-ойц и пани-матка видят и позволяют... и позволяют-с... а улан-то назавтра пойдёт и руку предложит... вот-с... и предложит руку, хи-хи! - хихикнул, закончив, Максимов.
- Пан- лайдак! - проворчал высокий пан на стуле.
- Пани Агриппина, пан видзел в польском краю хлопок, а не шляхетных паней, - заметил пан с трубкой Грушеньке.
- Можешь нЕ то раховаць! - презрительно отрезал высокий пан на стуле.

Вот она, мораль для современной мужской молодёжи: мальчик, ты в супружеской жизни ищешь смысл или удовольствие? Или то и другое?




Хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ...

Приснилось мне, что нет весны - снегами полон шар земной,
кричит метель в моём окне и нет тебя со мной.
Приснилось мне, что нет весны - кругом зима, Зима, ЗИМА,
глаза домов темным-темны - в метель ушли дома.

- А ГДЕ ВЕСНА - И КАК ЖЕ ТАК: НЕ БЫТЬ ВЕСНЕ??? -
Она - в тебе, она - звенит во мне!!

Такого сна ночной поре Я не прощу:
люблю Тебя - и наяву ищу.

Приснилось мне: в такую рань стучится в дверь, гудит, пурга.
Идёт январь, потом февраль несёт свои снега.
Приснилось мне, что НЕТ весны;
сказала мгла: - весне НЕ БЫТЬ!!! -
Сказала мгла, что мы ДОЛЖНЫ любовь свою УБИТЬ!!

А где весна? И как же так - не быть весне?
Она - в тебе, она - звенит во мне!
Такого сна -
ночной поре -
Я не прощу!
Люблю ТЕБЯ, и наяву - ищу!!





ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Кто - ошибётся, кто - угадает;
разное счастье нам выпадает...
Часто простое кажется вздорным,
чёрное - белым, белое - чёрным.

Мы выбираем, нас выбирают -
как это часто не совпадает...
Я за тобою следую тенью,
Я привыкаю к несовпаденью.

Я привыкаю, Я тебе рада.
Ты не узнаешь, да и не надо.
Ты не узнаешь и не поможешь:
что не сложилось - вместе не сложишь.
Счастье - такая трудная штука -
то дальнозорко, то близоруко;
часто простое - кажется вздорным,
чёрное - белым, белое - чёрным.

Парень взял аккордеон,
от души играет.
Так берёт аккорды он -
сердце замирает!

Пусть плывёт смолистый дым сквозь густые ветви.
Будет самым молодым этот вальс навеки;
будет самым молодым
этот вальс навеки!

Не беда, что сапоги выглядят не модно,
но зато среди тайги
танцевать в них можно!

Пусть плывёт смолистый дым
сквозь густые ветви - будет самым молодым этот вальс навеки.
Будет самым молодым этот вальс навеки!

Искры пляшут на ветру, вьются над палаткой.
Танцплощадка по утру станет стройплощадкой.

Пусть плывёт смолистый дым сквозь густые ветви,
будет самым молодым этот вальс навеки.
БУДЕТ САМЫМ МОЛОДЫМ ЭТОТ ВАЛЬС НАВЕКИ!!

Ла-ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла-ла,
ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла...

Lise со своих кресел сквозь щёлочку на него выглядывала, но этого Алёша разглядеть не мог.
- Я бы очень вас попросил, - сказал Алёша, - дать мне какую-нибудь чистую тряпочку. Я очень поранил палец.
Как только Lise увидела в щёлку его палец, тотчас со всего размаха отворила дверь.
- Войдите, - настойчиво и повелительно закричала она, - О, Господи, что ж вы стояли и молчали! Он мог истечь кровью, мама! Мама, ради Бога, сходите, поторопите Юлию; да скорее же, мама, иначе Я умру...
- Да это ж пустяки!- воскликнул Алёша.
Юлия прибежала с водой. Алёша опустил в воду палец.

Госпожа Хохлакова поспешно вышла.
- Прежде всего отвечайте на вопрос, - быстро заговорила Лиза, - где это вы так себя изволили поранить? Ну!
Алёша точно и ясно передал ей о своей встрече со школьниками. Выслушав его, Lise всплеснула руками.
- Ну можно ли, можно ли вам связываться с мальчишками! Да вы сами после того мальчик, самый маленький мальчик, какой только может быть!

- Мама, вообразите себе, он с мальчишками дорогой подрался на улице, и этот мальчишка ему укусил и можно ли ему, мама, после этого жениться! Потому что он, он хочет жениться, мама! Представьте себе, что он женат, ну не смех ли, не ужасно ли это?
И Lise всё смеялась своим нервным мелким смешком, лукаво смотря на Алёшу.

- Этот мальчик может быть бешеный...
- Ах, мама! Разве бывают бешеные мальчики?
- Почему ж не бывают, Lise? Вашего мальчика укусила бешеная собака, и он стал бешеный мальчик и вот кого-нибудь и укусит около себя в свою очередь.
- А вы, Алексей Фёдорович, ступайте прямо в ваш монастырь, туда вам и дорога!
- Я останусь ещё минуты три, если хотите, даже пять, - пробормотал Алёша.
- Даже пять! да уведите же его скорее, мама, это монстр!

- ...а как придёт законный срок, мы и женимся. Я вас буду любить. Я подумал, что лучше вас жены не найду...
- Да ведь Я урод, меня на креслах возят! - засмеялась Лиза.
- Я вас сам буду в кресле возить, но Я уверен, что вы к тому сроку выздоровеете.

- За что вы в ангелы попали? - вскричала Lise. - Я только это одно и хочу знать.
- За ужасную глупость, Lise! Прощайте!
- Не смейте так уходить!
- Lise, у меня серьёзное горе! Я сейчас ворочусь, но у меня большое, большое горе!
И он выбежал их комнаты.




Хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ...

На шестой день Недели ненависти, когда повальная ненависть к Евразии дошла до такого исступления, как раз тогда и объявили, что Океания вовсе не воюет с Евразией. Океания воюет с Востазией, а Евразия - союзник.
Просто вдруг одновременно стало известно, что враг - Востазия, а не Евразия.

В этот момент Уинстон принимал участие в демонстрации. Стояла ночь, на площадь набилось несколько тысяч человек, включая около тысячи школьников. На трибуне перед толпой выступал оратор из Центра Партии, тщедушный коротышка, вылитый Румпельштильцхен, злой карлик из сказки. Корчась от ненависти, он сжимал микрофон в одной костлявой руке, а другой угрожающе размахивал над головой. Слушая его, толпа раз за разом разражалась гневными воплями, и голос оратора тонул в диком рёве тысяч глоток. Яростнее всех орали школьники. Карлик держал речь минут 20, когда на помост поспешно влез посыльный и сунул ему записку, которую оратор прочёл, даже не сделав паузы. Ни в голосе, ни в поведении оратора, ни в содержании речи не изменилось ровным счётом ничего, но внезапно он стал выкрикивать другие имена. Понимание накрыло толпу волной: Океания воюет с Востазией!
Поднялась ужасная суматоха.

Больше всего Уинстона поразило, как ловко оратор сменил курс на середине фразы: ни паузы, ни нарушения синтаксиса. Океания воюет с Востазией - Океания всегда воевала с Востазией. Большая часть политической литературы совершенно устарела.
На утро шестого дня, после всех переделок, уже ни один человек не смог бы документально подтвердить, что война с Евразией вообще имела место.

Слушая отца, Ася вдруг впервые подумала, что поторопилась со свадьбой. Пожалела Вадима... А виноват Сергей. После разговора на злополучном вечере она всю ночь проплакала. И сейчас тоже хотелось плакать. Очень жалко себя...
- В больнице говорили, что Сергей ни разу - слышишь, папа, ни разу! - не навестил свою маму. С отцом у них политический разрыв, они на разных сторонах баррикад: один с красными, другой... Но забыть родную мать!
Таганцев удивился, что Ася говорит так озлобленно и гневно. Суровое время не пощадило доброго сердца дочери, оно ожесточилось.

Вскоре после свадьбы Ася поняла, что поступила неосмотрительно и легкомысленно, согласившись стать женой Вадима. И чем больше узнавала она характер Вадима, тем сильнее росла неприязнь Аси к мужу. Любой разговор с ним вызывал беспричинное раздражение, скрывать и сдерживать которое с каждым днём становилось трудней и трудней.
Ася нарочно задерживалась в больнице, соглашаясь на ночные дежурства, а свободные вечера проводила у родителей, чтобы меньше времени бывать дома вместе с Вадимом.
Напряжённость их отношений разрядилась бурным объяснением. Ася решительно заявила, что между ними всё кончено.

Появление Аси в родительском доме с чемоданом явилось полнейшей неожиданностью для её родителей. Казалось, всё свидетельствовало о том, что между молодыми супругами царят мир и любовь и живут они, как умилённо кругом все говорили, словно пара голубков. И вдруг!..
Варвара Лаврентьевна попыталась узнать, что же произошло, но Ася отшутилась модной фразой "Не сошлись характерами", попросив мать больше к этому не возвращаться.
- Но твой брак освящён церковью!
Ася махнула рукой.

Это теперь при упоминании шахтёра найдутся умники нос воротить, а в советское время шахтёр - звучало гордо! Это профессия, которую отмечали соответствующе: и зарплата, и льготы, и обязательный отпуск на море или в здравнице. Да, ценили раньше человеческий труд, потому и за полученные болячки работнику не было обидно - знали, что не просто так нажиты себе. Семью содержали, детей отучивали, дома строили, - и всё это работа обеспечивала!

Один незнакомец, уроженец Саванны, только что возвратился в родной город после 12 лет, проведённых в глубине штата. Он был участником земельной лотереи, организованной штатом с целью поделить на участки обширную территорию Центральной Джорджии, уже очищенной от индейских племён.
Джеральд, никогда не расстававшийся с мечтой приобрести собственную плантацию, представился незнакомцу и с возрастающим интересом стал слушать его рассказ о том, что на север штата хлынули переселенцы из обеих Каролин и Виргинии. Он знал, что эта часть штата не менее заселена, чем побережье, но по рассказам незнакомца выходило, что его плантация расположена более чем в 250 милях к северо-западу от Саванны, немного южнее реки Чаттахучи. Джеральд считал, что земли к северу от этой реки ещё заселены индейцами племени чероки, и поэтому был очень удивлён, когда незнакомец стал рассказывать какие на этих новых землях возникли процветающие города и поместья, и посмеялся его вопросу - не тревожат ли их индейцы?

За 9 лет этот город сначала назывался Терминус, потом Мартасвилл, и только позже был переименован в Атланту.
В 1835 году Атланты не было ещё и в помине, не было даже крошечного посёлка - сплошная дичь и глушь. Но уже в следующем 1836 году штат утвердил проект прокладки железной дороги на северо-запад - через только что очищенную от индейцев чероки территорию. Конечный пункт этой дороги - штат Теннеси на Западе - был уже чётко обозначен, в те годы в Северной Джорджии ещё не проложили железных дорог, но потом крошечная фактория в 25 милях к северу от Тары превратилась в деревушку, и полотно будущей железной дороги пошло от неё на север. После того от старого города Огасты потянулась через штат другая дорога - на запад, на пересечение с новой дорогой на Теннеси. Из другого старого города - Саванны - началось строительство третьей железной дороги - сначала до Мейкона, в Центральной Джорджии, а затем на север, через графство до Атланты, для соединения с двумя упомянутыми дорогами, что обеспечивало Саванской гавани связь с западными территориями. А потом из этого железнодорожного узла, из молодого города Атланты, была проложена четвёртая железная дорога - на юго-запад до Монтгомери и Мобайла.
Ничего не скажешь, первые поселенцы, обосновавшиеся в Терминусе, переименованном затем в Мартасвилл, а позже в Атланту, бесспорно, были людьми предприимчивыми. Деятельные, энергичные, они стекались из ранее освоенных областей Джорджии сюда, строили свои склады и магазины по обочинам пяти красных раскисших дорог, пересекавшихся позади вокзала. Они воздвигали добротные дома на Уайт-холле и на улице Вашингтона. они гордились своим городом.

Железные дороги, сделавшие Атланту центром пересечения всех торговых путей в мирное время, приобрели в дни войны важное стратегическое значение. Расположенный вдали от района боевых действий город этот с его железнодорожным узлом стал связующим звеном между двумя армиями Конфедерации. И через ту же Атланту шли пути, соединявшие обе эти армии с глубинным югом, откуда они черпали всё необходимое для фронта.
До войны южнее Мериленда почти не было ни хлопкопрядильных, ни шерстомотальных фабрик, ни арсеналов, ни заводов - Юг поставлял государственных деятелей и солдат, плантаторов и врачей, адвокатов и поэтов, но уж никак не инженеров или механиков. Эти низменные профессии были уделом янки.
Но теперь, когда военные корабли северян блокировали порты конфедератов, Юг начал предпринимать отчаянные попытки самостоятельно производить боевую технику. Север мог со всех концов мира получать боеприпасы и подкрепление - тысячи ирландцев и немцев, привлечённые щедрыми посулами, пополняли ряды армии северян. Юг мог рассчитывать только на себя.

Так они играли в войну у себя дома с мальчишками. Сначала она была санитаркой, но потом в неё влюбился Эрвин Берцис из шестого подъезда, а он всегда был командиром у красных, и он сначала произвёл её в сёстры милосердия, а потом велел называть Катю военврачём третьего ранга. Их штаб помещался в подвале дома на Спасо-Наливковском. Однажды в подвале погас свет. А подвал был большой, похожий на лабиринт. Начальник штаба заплакал от страха - его звали Игорь, и Эрвин взял его в отряд только потому, что тот был отличником.
- Нам нужен хотя бы один примерный ученик. - объяснил своё решение Эрвин. - И потом, начальник штаба - какую роль может он играть в нашей войне? Никакой. Штабы имели значение у белых, а у красных важен только один человек - комиссар. -
Когда Игорь заплакал, в подвале стало очень тихо, и Катя почувствовала, как растерялся Эрвин. А Игорь плакал всё жалостнее, и вслед за ним начал всхлипывать кто-то ещё из работников штаба.
- А ну, тихо! - крикнул Эрвин. - Сейчас Я выведу вас. Сидеть на местах и не расходиться! - Он вернулся через 10 минут, когда снова включили свет. Он был в пыли, с разбитым носом.
- Выключим свет, - сказал он, - надо научиться выходить без света - на будущее, когда начнётся настоящая война . А ты молчи. Ты снят с должности, - сказал он Игорю. - Слёзы на войне - это измена! Понял? -
Он вывернул лампочку, вывел всех из подвала, и тогда Катя первый раз поцеловала его.




Игорь - трусливая глупенькая плакся. Игорь-отличник - трусливенькое ничтожество. Отличник Игорь - глупышка.

ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!



ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Глупенькое, трусливое плаксё. Ни-мальчико ни-девочко.



ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!



У-у, рёво сопливое!!

Незадолго до этого умерла аббатиса монастыря. Согласно обычаю, кардинал Санти-Кватро составил список трёх кандидаток, одну из которых папа должен был назначить аббатисой. Только при наличии особо важных причин его святейшество прочитывал два последних имени; обычно он их просто вычёркивал: таким образом происходил выбор.

Поставить во главе монастыря куда все патриции Рима помещали своих родственниц, молодую девушку, даже не монахиню, известную лишь тем, что она была любима разбойником... Но недаром говорится, подумала синьора де Кампиреали, что всякое дело можно защищать, а следовательно, и выиграть. В своём ответе Виттория Караффа обнадёжила свою дочь, которая часто проявляла безрассудные желания, но быстро охладевала к ним.
Виттория Караффа потратила весь остаток вечера и часть ночи на совещания с друзьями старого кардинала, а на следующий день она велела доложить о себе кардиналу.
- Ваше преосвященство, - сказала она ему, - мы оба уже старики, поэтому не будем обманываться, называя красивыми именами некрасивые вещи. Я хочу сделать вам одно безрассудное предложение. Я вам передам двести тысяч пиастров землями или деньгами. Но для этого надо, чтобы моя дочь Елена, которой сейчас 27 лет и которая с девятнадцатилетнего возраста не провела ни одной ночи вне монастыря, была избрана аббатисой. Для этого необходимо отсрочить выборы на полгода; это не противоречит уставу.
- Что вы говорите, синьора! - воскликнул кардинал, вне себя от изумления. - Даже его святейшество не может разрешить то, о чём вы просите у бедного, беспомощного старика.
Синьора де Кампиреали встала, собираясь уходить.
- Вы оставили какую-то бумагу.
- Это перечисление поместий стоимостью в двести тысяч пиастров, которые Я предлагаю, если ... не захочет наличных денег. Переход их к другому владельцу может быть сохранён в тайне ещё долгое время.
- Но ведь это симония, сударыня! Ужасная симония!
- Надо начать с того, чтобы отложить выборы на полгода. Завтра, ваше преосвященство, Я явлюсь к вам за дальнейшими распоряжениями.
На следующий день Виктория Караффа узнала, что назначение аббатисы в монастырь отложено на полгода, так как в списке кандидаток на это место была допущена крупная ошибка: вторая кандидатка имела в своём роду ренегата; её двоюродный дед в Удине перешёл в протестанство.

Прошло два года со времени свидания синьоры де Кампиреали с кардиналом Санти-Кватро; Елена сделалась аббатисой монастыря в Кастро.

Я при встрече улыбнусь,
за улыбкой спрячу грусть... Грусть - как терпкое вино...

Будто нить оборвалась (будто нить оборвалась)....
Я не виню тебя ни в чём:
знаю - ты здесь ни при чём.

Сердце стучит....

Сердце стучит, стучит опять:
голос, который не унять
напоминаниям тех дней -
эхо любви моей.

Сердце стучит, стучит опять - голос, который не унять...
Напоминание тех дней - эхо любви моей.

Когда Жюльен вернулся из Англии, г-н де Ла-Моль спросил его:
- Чем вы можете меня порадовать, какие приятные впечатления вывезли вы из Англии?
Жюльен молчал.
- Ну приятные или неприятные, но хоть какие-нибудь впечатления вы вывезли оттуда? - нетерпеливо повторил маркиз.
- primo, - сказал Жюльен, - самый рассудительный англичанин становится на час в день умалишённым: к нему является демон самоубийства, который и есть бог этой страны.
Secundo, разум и гений теряют примерно около двадцати пяти процентов своей ценности, высаживаясь в Англии.
Fertio, нет ничего на свете более прекрасного, удивительного и трогательного, чем английский пейзаж.
- А теперь моя очередь, - сказал маркиз. - Primo, зачем это вы на балу у русского посланника изволили говорить, что во Франции есть триста тысяч юношей, которые страстно жаждут войны? Вы думаете, это лестно для государей?
- Никак не угадаешь, что надо сказать когда говоришь с нашими великими дипломатами, - отвечал Жюльен. - У них просто страсть какая-то заводить серьёзные разговоры.
- Вот что, - затем сказал маркиз.- Господин глубокий мыслитель, держу пари, что вы так-таки и не догадались, зачем вы ездили в Англию.
- Прошу прощения, - отвечал Жюльен.
- Вы ездили вот за этим орденом, - сказал маркиз.

Был такой индийский общественный деятель - Махатма Ганди. Он проповедовал мирные методы борьбы. Но он сам же и говорил, что трусости предпочёл бы - НАСИЛИЕ. Да, это был один и тот же человек. Вот к чему Я (автор этих строк) вас веду:

- Если кого-то из вас такой-то хулиган или негодяй насильно заставляет чё-то такое делать - материться, курить травку, баьбу трахъть or some others - не поддавайтесь на провокации, СРАЖАЙТЕСЬ! А коли ты не любишь или не умеешь драться либо тебе претит насилие над другими людьми, то ведь можно с "этими" бороться иными средствами.
Сдаваться - нельзя. Смерть краше позора.

В жалпак-сазской станционной больнице, куда положили Авдия Каллистратова, врач Алия Исмаиловна, хмуроватая казашка, осмотрев больного, строго сказала:
- Положение у вас достаточно сложное. Травму ноги должен посмотреть специалист. А пока будем лечить антибиотиками, чтобы заражение не распространилось. Но вы, больной, должны рассказать мне всё, что с вами было. Я спрашиваю вас не из любопытства,а как врач...
Среди всевозможных встреч и разлук хоть раз в жизни случается то, что не назовёшь иначе как встречей, ниспосланной Богом. Но как велик риск, что подобная встреча ни к чему не приведёт, человек постигает лишь потом - и тогда ему на мгновение становится страшно при мысли, а что если бы та встреча оказалась напрасной... Ведь исход встречи зависит уже не от Бога, а от самих людей.

Днём после уколов и таблеток температура несколько снизилась и к вечеру уже не поднималась свыше тридцати семи и трёх. В целом же дела шли на поправку. На субъективное самочувствие Авдий не мог пожаловаться. Врач Алия Исмаиловна оказалась врачевателем в полном смысле слова, исцеляющим не только знаниями, но и самим своим обликом. Все её назначения, сама манера разговаривать внушали пациенту спокойствие и уверенность, помогали ему сопротивляться болезни. Её психотерапия была сдержанной и мудрой, и Авдий после всех перипетий и потрясений особенно остро ощутил, как необходимы подчас человеку людские заботы и внимание. Откровенно говоря, он даже обрадовался, что заболел и попал в руки хорошего врача, - так ему было покойно и славно в тихой и скромной станционной больнице, расположенной в маленьком парке.

Было время, когда Гёрствуд нежно любил свою дочь Джессику, особенно когда был помоложе и ещё не достиг успеха в делах. Однако теперь, на семнадцатом году жизни, в характере Джессики появилась некоторая замкнутость и независимость. Ни то ни другое не способствовало излияниям родительской нежности.
В школе она познакомилась с дочерьми очень богатых людей, владельцев или совладельцев крупных предприятий, а эти девушки держали себя так, как того требовала их среда. Джессика интересовалась только такими подругами.

Школьные новости Джессики носили особый характер.
- Её семья, кажется, ничего собой не представляет? - с интересом осведомилась миссис Гёрствуд. - У них, Я слыхала, ничего за душой нет?
- Конечно. Эти люди бедны, как церковные крысы.
Джессика весьма тщательно выбирала знакомства среди учившихся в школе юношей, многие из которых пленялись её красотой.
- Как тебе нравится? - возмущённо заявила она однажды вечером матери. - Этот Герберт Крейн пытается подружиться со мной!
- А кто он такой, дорогая? - спросила миссис Гёрствуд.
- О, ровным счётом никто! - ответила Джессика и надула прелестные губки. - Просто студент. А денег ни цента!
Совсем другое было дело, когда Джессику однажды проводил домой молодой Блайфорд, сын мыльного фабриканта.
Миссис Гёрствуд в это время случайно выглянула на улицу.
- Кто это был с тобой? - спросила она, как только девушка поднялась к ней.
- Это молодой Блайфорд, мама!
- Неужели! - только и вымолвила миссис Гёрствуд.
- И он приглашает меня пройтись с ним по парку, - добавила Джессика, разрумянившаяся от быстрого бега по лестнице.
- Хорошо, дорогая, иди, - сказала миссис Гёрствуд. - Только не задерживайся в парке долго.

Когда молодые люди вышли на улицу, миссис Гёрствуд, чрезвычайно заинтересованная, снова выглянула из окна. Это было приятное зрелище, чрезвычайно приятное.

В этом году перестраивался весь район. Прокладывали 2 новых бульвара - Мажента и Орнано. Разрыли внешний бульвар. Здесь ничего нельзя было узнать. Часть улицы Пуассонье была разрушена. Теперь с улицы Гут-д*Ор виднелись широкие просторы, залитые солнцем; а вместо жалких хибарок, лепившихся друг к дружке, на бульваре Орнано было выстроено огромное семиэтажное здание, похожее на храм, в котором всё говорило о богатстве, - и лепные украшения, и широкие окна, и вышитые занавески. Этот ослепительно белый дом каждый день служил предметом споров между Лантье и Пуассоном. Шляпник без конца возмущался разрушениями в Париже; он говорил, что император хочет понастроить дворцов и выселить рабочих в провинцию. А полицейский, бледнея от холодной ярости, отвечал, что, напротив, император заботится прежде всего о рабочих и готов стереть с лица земли весь Париж, лишь бы дать им заработок.
Жервеза тоже досадовала на эти новшества: они изменили мрачные трущобы предместья, к которым она так привыкла. Главное же, квартал рос, поднимался, в то время как сама она катилась под гору. А человек, который барахтается в грязи, не любит яркого света. Но больше всего её выводил из себя новый дом на бульваре Орнано. Такие здания словно нарочно созданы для шлюх, вроде Нана.





Хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ...

Лёгкий ветер встреч познакомил нас весной,
нежный поцелуй - Я попал в твои сети...
Ты мне сказала (может быть?):
- Не могу тебя забыть,
Я за ночь с тобой отдам."всё-на-свете?" -

Ты - уйдёшь!!
Но приходит злая ночь...
Ты - её (признайся!!) дочь!
Что ты делаешь со мной?
Ты уйдёшь - и мне снова не до сна, Я опять схожу с ума,
Я прошу тебя: - ПОСТОЙ!!

Запах нежных губ, и бездонные глаза,
в синеве тону - сколько в них "обещанья"?
Я забываю все слова, закружилась голова...
Ну зачем тебе нужна ложь прощанья?

Ты уйдёшь, но приходит злая ночь...
Ты её - признайся дочь,
что ты делала со мной?
Ты уйдёшь, и мне станет не до сна, Я опять сойду с ума.
Я прошу тебя:- ПОСТОЙ!

ТЫ УЙДЁШЬ - И МНЕ НОЧЬЮ НЕ ДО СНА,
Я БОЮСЬ СОЙТИ С УМА, Я КРИЧУ ТЕБЕ ПОСТОЙ!!!!!!!!!!!!!




Хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ...