Чарли Чаплин: "Когда я полюбил себя"
Когда я начал любить себя,
я понял, что тоска и страдания - это только предупредительные сигналы о том, что я живу против своей собственной истинности. Сегодня я знаю, что это называется "Подлинность".
Когда я начал любить себя, я понял, как сильно можно обидеть кого-то, если навязывать ему исполнение его же собственных желаний, когда время еще не подошло, и человек еще не готов, и этот человек - я сам. Сегодня я называю это "Признание".
«Наш язык Славянский есть язык первобытного мира, древности незапамятной».
(П.А. Лукашевич (1809-1887) — руский этнограф, путешественник, собиратель руского фольклора, лингвист - владевший несколькими десятками языков и наречий).
Начнём с того, что сегодня в русском языке нет азбуки!
Понятие такое, безусловно, существует — так называют книгу, по которой начинается обучение детей письменному русскому языку (синоним букваря) — но это понятие, так же, как и «азбучные истины», далеко от своего первоначального значения.


Вложение: 13530837_my_afternoon_tee_.pdf



Вложение: 13530211_taro_by_junko_okamoto.pdf
Прежде чем летописец Нестор, уютно устроившись в монастырской келье, задним числом наведёт порядок в истории и впишет в неё строгую дату — 862 год, — на бескрайних просторах Восточно-Европейской равнины кипела жизнь, совершенно не подозревавшая, что ей не хватает государства. «Повесть временных лет» честно сообщает, что славянские племена — поляне, древляне, кривичи и прочие вятичи — жили «каждый с родом своим, и в своих местах, владея каждый родом своим». Звучит почти идиллически, но на деле это был рецепт перманентного бардака. Представьте себе этот мир: непроходимые леса, реки — единственные хайвеи, и разбросанные по их берегам поселения. Никакой тебе вертикали власти, налоговой службы и единого Уголовного кодекса. Мир одного племени заканчивался там, где начинался лес, за которым жили соседи, говорившие на похожем языке, но считавшиеся чужими. Полянин из-под будущего Киева смотрел на древлянина как на потенциальную проблему, а кривич из района Пскова и вовсе был для него жителем другой планеты. Их вселенная была локальной, а преданность распространялась только на своих.
Кто же держал всю эту конструкцию в рабочем состоянии? Власть не носила корону и не сидела на золотом троне. Она была персональной, текучей и держалась на трёх китах: авторитете, кулаках и умении договариваться. Во главе родов и племён стояли старейшины и военные вожди, которых позже летописцы для удобства назовут «князьями». Это не были монархи в нашем понимании. Такой «князь» был скорее первым среди равных, самым удачливым рейд-лидером или самым хитрым переговорщиком. Его власть нужно было постоянно подтверждать — удачными походами, справедливым разделом добычи и способностью защитить соплеменников от набегов соседей. Одно неверное решение, один провальный поход — и вчерашний лидер мог столкнуться с крайне убедительными аргументами в пользу своей отставки. Параллельно с этим существовал древний и дикий институт прямой демократии — вече. Это не чинный парламент, где депутаты нажимают на кнопки. Это рёв сотен глоток на какой-нибудь поляне, где свободные мужи племени, размахивая оружием, решали судьбоносные вопросы: объявлять ли войну соседям, куда идти за добычей или кого выбрать новым вождём. Решение принималось, когда одна из сторон перекрикивала другую или когда самый авторитетный старейшина, дождавшись затишья, изрекал то, с чем большинство было согласно.



Вложение: 13529748_fistashkovuyy_muss.pdf

Вложение: 13529751_marettimo_by_caitlin_hunter.pdf
Двухсторонний узор спицами Волнистые дорожки идеально подойдет для шарфов, снудов, пледов и других изделий.
В раппорте 6 петель и 16 рядов. Простой в исполнении узор на основе резинки 3 на 3.
|
|
|
Каждому человеку хочется знать, откуда он взялся. Это желание посильнее голода и инстинкта самосохранения. Прежде чем изобрести колесо, мы изобрели историю своего происхождения. И поскольку настоящей истории под рукой не было, её пришлось выдумать. Самый популярный сюжет — сотворение из ничего. Берётся какой-нибудь бог-творец, немного глины, ребро или просто божественное слово — и вот, пожалуйста, готов первый человек. Дальше — дело техники: от Адама и Евы или любой другой первобытной пары разрастается огромное генеалогическое древо. Библейская версия, например, очень элегантно решает вопрос расового и этнического разнообразия. После того как человечество было смыто с лица земли за плохое поведение, на плаву в буквальном смысле остался только праведник Ной со своим семейством. А от трёх его сыновей — Сима, Хама и Иафета — пошли, соответственно, все народы мира: семиты, хамиты и иафетиды (то есть все остальные, включая европейцев). Просто, понятно и очень удобно для средневекового мировоззрения.
Сам миф о Великом потопе — это вообще мировой бестселлер. Задолго до Библии похожая история была записана в шумерском «Эпосе о Гильгамеше», где бессмертия ищет царь Урук, а спасается от потопа на ковчеге некий Утнапиштим. Идея глобальной водной катастрофы, как универсального божественного «ресета», встречается в мифологии майя, греков, индусов и десятков других культур. Учёные, конечно, портят всю малину, утверждая, что никакого всемирного потопа не было. Зато были многочисленные локальные. Например, около 5600 года до н.э. воды Средиземного моря, прорвав Босфорский перешеек, хлынули в пресноводное Чёрное море, подняв его уровень на десятки метров и затопив огромные прибрежные территории, где как раз начинали обживаться первые земледельцы. Шум падающей воды, как говорят геологи, был слышен за сотни километров, а солёный поток изменил привычный мир до неузнаваемости. Вполне достаточное событие, чтобы остаться в памяти поколений как конец света и разойтись по миру в виде страшной сказки. Так что наши предки, пытаясь объяснить, почему португалец не похож на жителя Аравии, а оба они — на египтянина, строили свои теории на мифах и легендах. Сегодня мы делаем то же самое, только вместо божественного провидения у нас лингвистика и генетика. А вместо Ноева ковчега — гипотетическая прародина в причерноморских степях.
Забудьте про райский сад с ручными львами и запретными яблоками. Наша история началась не в Эдеме, а в африканской саванне — в пыльном, раскалённом мире, где главной и единственной идеологией было простое желание дожить до заката, а главной мечтой — кусок мяса пожирнее. Сотни тысяч лет наши предки, разные виды гоминид, бродили по этим просторам, и большинство из них бесследно исчезли, оставив после себя лишь несколько пожелтевших костей для развлечения палеонтологов. Они были сильнее, быстрее, у них были клыки побольше. Но что-то пошло не так. А потом, где-то между 300 и 200 тысячами лет назад, на сцене появился новый игрок — Homo sapiens. Изначально — ничем не примечательный вид. Не самый сильный, не самый быстрый, без мощных когтей и толстой шкуры. В общем, довольно скромное зрелище на фоне саблезубых тигров и прочей мегафауны. Древнейшие останки, которые с натяжкой можно назвать «нашими», найденные в марокканском Джебель-Ирхуде, датируются примерно 300 тысячами лет. Чуть позже, около 195 тысяч лет назад, в эфиопской долине Омо бродили создания, уже почти неотличимые от нас. Но это был ещё не тот «сапиенс», который в итоге захватит планету. У него было нужное «железо» — практически современный скелет и крупный мозг, — но, похоже, не хватало «программного обеспечения».
Настоящий переворот случился позже, в период от 100 до 50 тысяч лет назад. Это называют когнитивной революцией. Никто точно не знает, что произошло. Может, случайная мутация в мозгу, какой-то сбой в генетическом коде, который вдруг оказался невероятно полезным. Этот сбой перепрошил нейронные сети, и наш предок внезапно научился делать то, чего не умел никто другой. Он научился думать абстрактно. Он смог придумывать то, чего никогда не видел: духов, легенды, планы на следующую неделю. И самое главное — он научился говорить. Не просто издавать сигналы «опасность!» или «еда!», а строить сложные предложения. Это была суперсила. Язык позволил не только предупредить сородича о леопарде в кустах, но и обсудить, какой это был леопард, где он охотится, и как лучше всего решить эту хищную проблему. А ещё язык породил сплетни. Умение часами обсуждать, кто с кем спит, кто кому должен и кто самый никчёмный охотник в племени, оказалось мощнейшим инструментом для сплочения коллектива. Группа из 150 особей, объединённая общей верой в духа-покровителя и знанием всех соседских секретов, могла действовать слаженнее любой стаи неандертальцев.