Вот рассказик написал. Смотрел по телевизору unplugged bjork и во так проперло...
Есенин и джаз.
Есенин вытряхнул трубку прямо на программку. Занятый своим чаем, который прислала ему бабушка, он так и не удосужился ее прочитать. Уж очень хороший чай рос у него в деревне. Но программку прочитать все-таки стоило. Сегодня выступали черные ребята из Канзас Сити, привезшие с собой джаз. Весь Петербург кипел и пенился: седовласые и седоусые промышленники ворчали на страницах прессы, студенты и мелкие торговцы евреи трещали в переулках, дворники пили, а модистки самоотверженно добывали контрамарки. Есенину как всегда было все по барабану. По примеру Бодлера Есенин всю прошлую неделю пил вино и курил гашиш на даче у 2х близняшек с ультрамариновыми голосами, его горячих поклонниц. Под конец недели сестрам ужасно наскучило петь ультрамариновые песни и наблюдать чересчур довольного Сергея, и они решили любой ценой от него избавиться. С помощью нескольких мелковатых интриг, используя прислугу и откровенную ложь, им удалось выпереть с дачи веселого поэта. Они привезли Сергея в ресторан, а сами испарились в колоннах Казанского собора…
Вот уже вторые сутки Есенин никуда не выходил из ресторана. Трип был очень затяжной, но неизмеримо приятный. Бутылка абсента на столе была постоянно открыта, а бокал, стоявший напротив Есенина, отдавал изумрудами. Многие клиенты, уважаемые и не очень, тащились под пейотлем, семена которого были аккуратно разложены на барной стойке. Сам пейот рос в оранжереях где-то выше. Хотя в Мексике Сергею удалось попробовать отменный пейот, он не брезговал и питерским. Еще были ночные бабочки, периодически подлетавшие к столику и пытавшиеся его клеить. Ничего кроме лучезарной улыбки и искристого сознания Сергей не мог им дать и они отлетали, смахивая на ходу сиреневые слезинки и улыбаясь. Бабушкин чай очень помагал в трудные минуты. За двое суток Есенин досконально изучил здешнее меню и был поражен до глубины души. В это нелегкое военное время, когда армады броненосцев и всякого другого армейского железа бороздили Неву, загрязняя ее мазутом, многим счастливцам удавалось выловить из мутных вод Невы кальмаров и осьминогов, а на стенах берегов Фонтанки и Обводного канала росли поля жирнейших и наивкуснейших устриц во всей Ингерманландии. Все это гастрономическое богатство доставлялось в ресторан, название которого Есенин уже не помнил, а спросить очень стеснялся. Дальше с невапродуктами танцевали японские повара. Говорят, это похоже на знаменитый танец с саблями, но в место саблей у розовых япошек кухонные ножи, а партнеры – все, о чем только может мечтать истинный гурман. После такой нежнейшей экзекуции еда на тарелке выглядела, словно девственница в первую брачную ночь: ты ее безумно хочешь, а для нее это шаг в вечность.
- Господа! – неожиданно отчетливо услышал Сергей. Последние несколько часов он был погружен в себя, и в голове уже наклевывалось посвящение ультрамариновым сестрам, - Через несколько мгновений начнет свое первое выступление в России джаз банда из Канзаса! Встречайте: очень черные и очень горячие Психеделические Сардины!!!
Только сейчас Есенин увидел эту странную груду инструментов, расположенную на маленькой сцене в дьявольском порядке. Место привычного рояля занял старинный резной клавесин, а подле него работники ресторана умудрились запихать большой деревянный ксилофон. Обилие красивого музыкального дерева сразу ударило Сергею в глаза. В правом углу стояла массивная барабанная установка и перкуссии, там же стояли 2 странных барабана, которые Есенин видел только в Кунсткамере, ведь были они африканского происхождения. Одиноко сверкала массивная арфа, бережно приклоненная к заднику сцены. А слева было поистине что-то непостижимое: стол, на котором стояло множество различных бокалов с прозрачной жидкостью, причем в бокалы наливал явно не местный официант, потому что налито было везде по-разному. Среди всей этой экзотики как-то нелепо смотрелись контрабас и духовые. Ни минуты не сомневаясь привычным движением руки Есенин забил трубку и приготовился слушать.
И вот они вышли на сцену. Абсолютно черные ребята в полосатых костюмах и соломенных шляпах с красными, как помидоры, глазами. Разбрелись по инструментам, настрились…Бокалы оказались тоже музыкальным инструментом, издающим странные гудящие звуки. Переглянулись и грянули… «Алилуйа!» - вскричал кто-то из музыкантов, и с залом начали происходить магические метаморфозы. С первых тактов музыки стены изменили свой цвет. Из бледно бежевых они превратились в пронзительно розовые с яркими фиолетовыми пятнами… исчезли острые углы и воздух стал видимым…осторожные ноты кружили вокруг и окутывали Есенина полупрозрачным шелком… на синкопе расцвели несколько вышитых цветов на скатерти…Быть может не было уже того дома, где располагался ресторан, быть может не было уже кирпично-желтого Питера, не было самого Есенина, а существовала музыка, в которой был Есенин и все, что с ним связано. И музыка была сияющей пустотой…
Читать далее...