Нашъ корабль прибило къ неизвѣстному острову. Буря изрядно потрѣпала его. Говорятъ, она бушевала всю ночь, и команда не знала покоя, пока я лежалъ безъ сознанія. Я только помню, какъ на кораблѣ всѣ изрядно переполошилсь, и его стало качать изъ стороны въ сторону. А потомъ меня рѣзко швырнуло назадъ, и я ударился затылкомъ обо что-то твёрдое. Потомъ меня обступила тьма…
Когда я проснулся, на морѣ былъ уже штиль, а нашъ корабль укрѣпился недалеко отъ острова. Капитанъ осматривалъ поврежденія. Большая часть команды ушла на островъ: мои люди не привыкли къ морю, послѣ невыносимой качки имъ захотѣлось почувствовать подъ ногами твёрдую почву, и теперь они отдыхаютъ на берегу.
Смородиновый кустъ засѣлила тля. Я давлю её, и липкій травяной сокъ проходитъ межъ моихъ пальцевъ. Но тли очень много: каждый листокъ облѣпленъ ею, сморщившись отъ множества ранъ. Я началъ срывать эти листья, чтобы затѣмъ сжечь ихъ, и вотъ они одинъ за другимъ стали падать въ моё ведёрко. Листьевъ становится много, они начинаютъ выпадать, и тогда я безжалостно уплотняю ихъ. Я срываю листочекъ, переворачиваю его, и цѣлый городъ, наполненный тлёй, открывается передъ моимъ взоромъ. Я вижу толстыхъ беременныхъ самокъ, шарообазныхъ, серебряныхъ отъ сѣдины, рядомъ съ ними уткнули въ листокъ тоненькіе свои хоботочки ихъ взрослые дѣти; маленькіе тлята, ещё прозрачные, пасутся немного поодаль, смѣшно переваливаясь на тоненькихъ неокрѣпшихъ ножкахъ. Крошечные чёрные глазки-точечки смотрятъ на меня, улыбаясь мнѣ такъ невинно, что я умиляюсь, глядя на нихъ, и съ сердца моего сходитъ короста жестокости. Межъ тѣмъ, руки мои безразличны къ ихъ кротости…
4.VII. 2011.
Мой духъ по горамъ превитаетъ какъ птица,
Изгнанный изъ рая, на смерть обречённый,
Но горнихъ высотъ не обрящетъ блудница,
И духъ мой стенаетъ, навѣкъ обречённый.
Въ печали охотясь на дикихъ оленей —
Удѣлъ ихъ свобода, высокія горы, —
Бреду я, послушна твоимъ повелѣньямъ,
И взоръ никогда ужъ не узритъ простора
Великихъ Небесъ, изъ которыхъ былъ изгнанъ
За ту вѣроломную связь съ сатаною.
Изъ царства его, изъ бездоннаго низа,
Зову безъ надежды. Но съ блудной женою
Не жить тебѣ, Боже! На горы поднявшись,
Не узрю красоты я горняго міра.
Теперь не Твоя я, иному отдавшись,
Въ аду я себѣ сотворила кумира.
Иные меня называютъ богиней,
Въ охотѣ удачу я имъ посылаю,
Ихъ души со мною в безвѣстности сгинутъ
И вмѣстѣ со мной не вкусятъ уже рая.
Охотниковъ вышли на демоновъ мерзкихъ,
Меня пусть изловятъ и сердце мнѣ вынутъ,
Я вѣрю: не вспомнишь Ты словъ моихъ дерзкихъ,
И Ангелы въ Царство Небесное примутъ…
13. Ѵ. 2011
Сяду я за столъ да подумаю,
Какъ мнѣ жить, какъ быть, одинокому,
Скоротать свой вѣкъ, да въ могилу лечь,
Чтобъ никто не видѣлъ судьбу мою,
Чтобъ не зрѣть печаль столь глубокую,
Чтобъ ярмо земли полетѣло съ плечь.
Чарку sѣлья выпью отъ горечи:
Веселись, душа, передъ смертію!
Что я такъ любилъ, всё, чѣмъ дорожилъ,
Оковала смерть крѣпкимъ обручемъ.
Русь Святую въ пѣсняхъ воспѣтую,
Не хранили мы и лишились силъ.
Пѣли мы свои пѣснословія
Всадникамъ, изъ бездны повылѣзшимъ
На лихихъ своихъ огненныхъ коняхъ,
Всадники же тѣ безголовые.
Святорусскимъ людямъ повымершимъ
Въ сердце въѣлся страхъ, да не Божій страхъ.
Полетѣли съ храмовъ головушки,
Полился кровь обезглавленныхъ,
И державный вождь, православный царь,
Окропилъ родимою кровушкой
Грѣшныя сердца окаянныя.
Надъ землёй нависла гнилая хмарь.
Гдѣ же ты теперь, земля Русская,
Божія невѣста избранная?
Ты лежишь въ гробу адмантовомъ,
Строгое лице твое грустное
Сковано печалью прекрасною,
Въ вѣчности ты ждёшь Ненагляднаго.
Сяду я за столъ да подумаю,
Какъ мнѣ жить, какъ быть безъ Руси Святой,
Душу какъ спасти окаянную.
Пусть же видятъ люди печаль мою,
Пусть
Возьми моё сердце, возьми мою кровь,
Въ ретортѣ нагрѣй, а затѣмъ приготовь
Чудесный напитокъ, онъ умъ просвѣтитъ,
Нетлѣннымъ сіяніемъ тьму озаритъ.
Я долго уже въ этомъ мірѣ живу.
Себя одолѣвъ и людскую молву,
Безсмертнымъ я былъ, только смертнымъ я сталъ,
Чтобъ ты получилъ, что такъ долго искалъ.
Къ вамъ съ Неба спустился драконъ золотой,
Дракона изъ Бездны онъ вызвалъ на бой,
Во мракѣ зажёгъ онъ немеркнущій свѣтъ,
Чтобъ ты заключилъ съ Богомъ новый завѣтъ.
Возьми моё сердце и крови испей.
Я дамъ тебѣ силы, такъ будь же смѣлѣй:
Убей архидемона мерзкаго лжи,
Которому ты очень долго служилъ.
Четыре — число, изъ него состоитъ
Весь міръ, тотъ, который во sлобѣ лежитъ.
Четыре стихіи ты кровью святой
Полей, освятился чтобъ міръ этотъ sлой.
Ужъ я умираю, и времени нѣтъ,
Но всё-же услышу я мнѣ твой отвѣтъ.
Чтобъ Свѣтъ побѣдилъ, я умру въ темнотѣ
За міръ этотъ sлой на священномъ крестѣ.
25-26. ІѴ. 2011
Бѣгу я по городу, факелъ въ рукѣ
Не можетъ огнёмъ своимъ солнце затмить,
И тьму онъ не можетъ никакъ освѣтить,
И свѣта не вижу я и вдалекѣ.
Ищу человѣка! — и слышится гласъ:
«Его не найдёшь ты въ безжалостный часъ!»
Бѣгу я по городу, люди свой взоръ
Упёрли въ меня. Этотъ добрый народъ
Испуганно шепчется: «Вотъ идіотъ!
Навлёкъ на себя срамоту и позоръ».
Ищу человѣка! — и вторитъ весь свѣтъ:
«Ищи, вѣдь намъ дѣла до этого нѣтъ!»
Бѣгу я, навѣки оставивъ свой домъ,
И факелъ мой гаснетъ, не выдержавь тьмы,
Смѣются въ лицо мнѣ слѣпые умы:
Ищу человѣка въ себѣ я самомъ.
Ищу человѣка! Господь, помоги!
Во тьмѣ я предсмертной, повсюду враги!
Потухшій свой факелъ я выбросилъ прочь,
Вѣдь нѣтъ человѣка, и лучше мнѣ пасть:
Его погубила совѣтская власть,
И я оборвалъ для себя эту ночь.
Ищу человѣка! Его не найти.
О, Боже! Я, кажется, сбился съ пути!
И хлынула кровь изъ порѣзанныхъ вѣнъ!
Вѣдь нѣтъ человѣка и, сбившись съ пути,
Кричу я: «О, Боже! Куда мнѣ итти!
Куда я уйду изъ хладѣющихъ стѣнъ?»
Ищу человѣка! Ты гдѣ, человѣкъ?
Древній языческій храмъ скрывалъ въ себѣ тайну. Внутреннимъ окомъ я прозрѣвалъ сокровенное. Я видѣлъ алтарь, на которомъ уже высохла кровь, и…нѣтъ, не видѣлъ — чувствовалъ за алтарёмъ нѣчто, великую, нечеловѣческую мощь. Я разсказалъ о нёмъ другу. Вмѣстѣ мы рѣшили изслѣдовать древній храмъ, но передъ этимъ мы устроили пиръ, пригласивъ на него огромное множество бѣдныхъ. И всѣ радовались и веселились съ нами.
Распорядителемъ пира былъ я одинъ. Друга моего не было со мною, и, когда онъ вернулся, лица его было не узнать: оно излучало гордость, силу и sлобу. Съ нимъ были два sвѣря, огромныхъ и свирѣпыхъ, и одинъ былъ подобенъ барсу, а другой — льву, и они издавали громкій и страшный рёвъ, широко раскрывая пасти свои; и видѣніе ихъ было изъ густого белёсаго тумана. Бывшій мой другъ сказалъ мнѣ, что онъ былъ въ храмѣ и обрёлъ тамъ великую мощь, и теперь онъ поможетъ всѣмъ, а не многимъ бѣднымъ, и всѣ теперь будутъ счастливы въ этомъ мірѣ. И тогда преобразилось лице его, и выросла на нёмъ маска изъ бѣлой кости. И изъ спины его выросли остовы крыльевъ: по шести съ каждой стороны, и они медленно шевелились въ воздухѣ, подобно щупальцамъ.
И весь народъ былъ радъ этому преображенію. И поклонились они ему и sвѣрямъ, и начертали себѣ печати на челѣ своёмъ и на десницѣ своей, и пошли за преображеннымъ, когда обѣщалъ онъ людямъ явить нечеловѣческую мощь. Пошёлъ и я съ ними.
Тогда взобрался онъ на гору высокую и выстрѣлилъ въ семерыхъ ласточекъ и убилъ ихъ, и мнѣ было ихъ жаль. Тогда онъ пустилъ стрѣлу, сжалъ въ кулакѣ своёмъ и пустилъ, чтобы разбить ей скрижаль Закона, но въ моей рукѣ былъ лукъ, и я выпустилъ изъ него стрѣлу, и она догнала его стрѣлу и вонзились обѣ онѣ въ край скрижали Закона и не разбили её. Тогда онъ показалъ ещё великую мощь свою и говорилъ слова богохульныя, и я не могъ противостоять ему. И была въ моёмъ сердцѣ глубокая скорбь, столь великая, что разрывала сердце моё, и я плакалъ. И почувствовалъ её другъ мой, и спустился съ горы и увидѣлъ скорбь и слёзы, какія онъ принёсъ въ этотъ міръ. И горько стало ему отъ того, что потерялъ онъ ради великой мощи, и раскаялся онъ въ дѣлахъ своихъ, и обратился онъ къ Богу, и слѣза омыла очи его. И отпали остовы крылъ отъ тѣла и маска съ его лица, и онъ сталъ прежнимъ, какимъ и былъ, человѣкомъ.
2011.
Я великій охотникъ. Этотъ лѣсъ я знаю такъ, какъ не знаю даже свои пять пальцевъ на правой рукѣи столько-же на лѣвой. Мой отецъ охотился въ этомъ лѣсу такъ-же, какъ и мой дѣдъ и прадѣдъ. Лѣсъ — это моя жизнь, моё царство, и всѣsвѣри, птицы, грибы и ягоды платятъ мнѣдань.
Прослышавъ о моей славѣ, ко мнѣстали приходить невеликіе охотники, и я обучалъ ихъ. Такъ возникла наша Гильдія. Въ деревнѣмы образовали отдѣльное поселеніе: это наше государство, въ которомъ живут охотники, тамъ есть своя монета, и своё войско охраняетъ его отъ враговъ. Прямо за нашимъ государствомъ начинается лѣсъ.
Охотники говорятъ, что въ лѣсу появилась рѣдкая Дичь. Откуда она пришла къ намъ, осталось загадкой. Видѣли её рѣдко, и при этомъ всякій разъ она убѣгала, такъ что никому ещё не удавалось выслѣдить её и убить. Никто и не зналъ, что это за sвѣрь, да и было-ли это sвѣремъ. Но, не будь я главою Гильдіи, если не выясню это раньше, чѣмъ слава великаго охотника достанется кому-то ещё.
И вотъ уже я вышелъ на поиски Дичи. Я велю своимъ подданнымъ, и они выдаютъ мнѣеё, посмѣвшую нарушить ихъ священный покой. И я уже крадусь къ ней, я вижу, какъ она съ самымъ невиннымъ видомъ ѣстъ ягоды, ничего не замѣчая вокругъ и ничего не подозрѣвая; я натягиваю тетиву моего вѣрнаго лука и спускаю стрѣлу. И тогда Дичь оборачивается ко мнѣ.
— Ты хочешь меня убить? — спрашиваетъ Дичь.
— Да.
— Ты, навѣрное, великій охотникъ, разъ тебѣудалось выслѣдить меня. Тебѣ послушны sвѣри и птицы, если они изъ страха передъ тобою выдали меня. И я не сопротивляюсь тебѣ.
— Ты не понимаешь. Ты всего-лишь глупая Дичь и не можешь понять того, что, если я покину этотъ лѣсь, здѣсь всѣпереѣдятъ другъ друга. Даже если это не такъ, я буду объ этомъ думать, въ этомъ я вижу смыслъ, да это и есть смыслъ всей моей жизни. Я знаю: всѣвеликіе охотники сейчасъ убиваютъ драконовъ, добываютъ драконью кровь и дѣлаютъ изъ неё колбасу. Они ѣдятъ её, и имъ открываются сокровенныя тайныя знанія, и этой кровью закаляютъ они мечи свои съ магическими рунами, вкладывая въ нихъ силу дракона. А, когда они устраиваютъ привалъ, они пекутъ въ золѣдраконовы яйца, пьютъ пиво и разсказываютъ другъ другу разныя небылицы. Драконью чешую они приносятъ въ городъ, и люди хвалятъ ихъ и сочиняютъ про нихъ героическія легенды, и жители всей земли радуются имъ, и король посвящаетъ ихъ въ рыцари. А ты всего-лишь Дичь, и я не знаю даже, съѣдобно-ли твоё мясо, но моя стрѣла уже летитъ къ тебѣ.
— Сейчасъ я поверну голову, и твоя стрѣла войдётъ мнѣвъ одинъ глазъ и выйдетъ черезъ другой. И всѣлюди будутъ хвалить тебя и пѣть тебѣпѣснь, называя тебя самымъ смѣлымъ, ловкимъ и зоркимъ охотникомъ на землѣ. Но знай: я послѣдняя Дичь, и, когда я умру, это почётное званіе останется за тобой до конца твоихъ дней.
Дичь умерла, и моя стрѣла пронзила ей голову. Я содралъ съ нея мѣхъ и, завернувшись въ него, пошёлъ въ монастырь.
У воротъ монастыря стоялъ Аббатъ.
— Что тебѣнужно, сынъ мой? — спросилъ Аббатъ.
— Я хочу покаяться, святой отецъ, — отвѣтилъ я. — Я убилъ Дичь, и на мнѣтеперь ея мѣхъ.
— Великій охотникъ не долженъ каяться. Вѣдь онъ самый ловкій, самый отважный и самый зоркій изъ всѣхъ людей.
И Аббатъ сталъ кланяться и приплясывать передо мною. Видя, какъ онъ приплясываетъ, собрались и другіе монахи и, взявъ другъ друга за руки, стали водить вокругъ насъ хороводъ и пѣть:
Охотникъ великій жилъ,
Изъ дерева и изъ жилъ
Онъ лукъ себѣсмастерилъ,
И въ глазъ онъ стрѣлу пустилъ.
Стрѣла вышла чрезъ другой,
Охотникъ сталъ самъ не свой.
И, когда они пѣли такъ, я стоялъ и смотрѣлъ на нихъ, не въ силахъ двинуться съ мѣста отъ горя. Я обречёнъ. Передо мной кривляется Аббатъ, монахи въ чёрныхъ ризахъ танцуютъ вокругъ меня и поютъ дурацкiя пѣсни, мѣхъ Дичи надетъ на мнѣ, и я не могу покаяться. Моё царство
Мои сыновья, материнской мольбѣ
Безъ страха вы смѣлой душою внемлите,
На бой съ омерзительной тварью идите,
Нетлѣнны вѣнцы завоюйте себѣ.
Драконъ-богоборецъ явился изъ бездны,
Царя онъ убилъ, утвердился у власти,
И вѣрныхъ Христу разрываетъ на части
Исчадіе демоновъ гордословесныхъ.
На вѣрную смерть васъ, сыны, посылаю,
И сердце моё материнское ноетъ,
И съ болью душа, разрываяся, стонетъ,
Но, образомъ Спасовымъ благословляя
Всѣхъ васъ, мои дѣти, Іисуса молю я
Помочь одолѣть людоѣда-дракона,
И царство спасти, и державну корону
Царю возвратить. И всѣмъ сердцемъ хвалю я
Отважныхъ героевъ, что пали въ сраженьѣ
Со sвѣремъ, хулящимъ Священнаго Духа,
Чья мерзостна ложь правовѣрному слуху.
Такъ бейтесь до смерти со sлымъ искушеньемъ,
За вѣру святую, царя и отчизну.
Я вѣрю: падётъ христіаноубійца
И слуги его, упыри-кровопійцы,
И Богъ не посмотритъ на насъ съ укоризной.
2011.
Къ умирающему тяжелобольному приходитъ лѣкарь. Онъ открыль окно въ комнатѣ больного, запертое вотъ уже много лѣтъ, и яркій солнечный свѣтъ наполнилъ ея пространство.
— Зачѣмъ ты пришёлъ ко мнѣ? — вопрошаетъ больной. — Ты мѣшаешъ мнѣ умереть.
Но лѣкарь спокойно садится рядомъ на его одръ и достаётъ склянку съ какой-то прозрачной жидкостью.
— Вотъ здѣсь твоё лѣкарство, — говоритъ онъ. — Если ты его выпьешь, ты непремѣнно вылѣчишься.
— Какъ это чудесно! — восклицаетъ больной. — Но чѣмъ ты можешь мнѣ доказать, что я непремѣнно вылѣчусь, если приму лѣкарство?
— Я это сдѣлаю для тебя, — отвѣчаетъ лѣкарь. — Но, позволь, я достану ещё флаконъ. Въ этомъ флаконѣ ядъ. Одной его капли достаточно, чтобы уничтожить всё человѣчество. Его мнѣ оставилъ одинъ ученикъ: на память, когда покидалъ меня. Онъ долго учился у меня, но научился только изготавливать яды. Но подожди! Я далъ тебѣ сильнѣйшее исцѣляющее средство, такъ почему-же рука твоя тянется къ яду?
12.03.2011.
Сей многогрѣшный народъ нашъ въ нынѣшнемъ своёмъ состояніи, безбожномъ и дикомъ, скорѣе напоминаетъ евреевъ. Ибо какъ послѣдніе, лишённые своей Родины изъ-за преступленій отцовъ, распявшихъ Господа славы, были разсѣяны по лицу земли, такъ и нашъ народъ лишёнъ былъ своей Россіи. Какъ евреи, повѣривъ мятежнымъ зелотамъ, дошли до того, что осквернили собственный Храмъ, проливая въ нёмъ кровь людей, что входили съ жертвою, которая вырывалась изъ рукъ ихъ и утоляла голодъ разбойниковъ; такъ и нашъ народъ, увѣровавъ въ большевицкій дурманъ, разрушалъ собственныя святыни, а ихъ богатство насыщало утробы служителей новаго культа. Одно только отличаетъ насъ отъ евреевъ — избранными мы не были никогда.
Я, человѣкъ, у котораго отняли прошлое, пишу эти строки только потому, что, ставъ христіаниномъ, я отрёкся отъ совѣтской націи, къ которой принадлежу по крови, и пересталъ быть совѣтскимъ. Я брожу по руинамъ Совѣтскаго Союза и вижу призрачныхъ коммунистовъ, воющихъ на могилахъ убитыхъ мучениковъ о погибели великой державы. Я не пытаюсь возстановить Россію: меня пугаетъ объемъ работы, и, удручённый, я не дѣлаю ничего. Я и самъ призракъ, вышвырнутый за предѣлы этого міра. Я едва нахожу руины былого, ибо всё было разрушено съ великимъ стараніемъ во имя свѣта, который не болѣе есть, чѣмъ тьма, и ничего не возможно уже возродить, да и стоитъ ли намъ возрождать былое? И едва изъ моей эфирной груди вырывается стонъ о гибели русской земли. Я хожу по улицамъ, названнымъ въ честь убійцъ моей Родины, и радостно встрѣчаю весну.
09.03.2011.
Я сражаюсь со своимъ демономъ уже не первый вѣкъ. Сражаться съ нимъ — мой священный долгъ, мой образъ жизни и моё проклятіе, безъ котораго я не представляю уже и дня.
Начиналось всё довольно пріятно. Я былъ молодъ и полонъ отваги и героизма, въ головѣмоей гулялъ вѣтеръ свободы, и подвиги предшественниковъ вдохновляли меня. Я даже не думалъ, что шёлъ на огромный рискъ: любая опасность возбуждала и радовала меня. До сихъ поръ я вспоминаю, какъ былъ на грани погибели, но Богъ меня отодвинулъ отъ этой грани. Я нанёсъ ему пару ударовъ своимъ мечомъ, демонъ истошно завылъ и показалъ спину. Я нагналъ его и, было, хотѣлъ ударить, тотъ отступилъ опять, и я, не удержавшись, упалъ. Мой врагъ развернулся и разсекъ воздухъ своею огромной лапой. Меня спасло только то, что я упалъ и лежалъ на землѣ. И, пока онъ возвращалъ лапу на ея мѣсто, я поднялся и снова ударилъ его. И теперь я обречёнъ бить его постоянно. Я, навѣрное, обрёкъ себя ещё съ тѣхъ поръ, какъ, исполненный романтическихъ надеждъ снискать себѣ героическую славу, вторгся въ проклятое его логово. Я не могу отступить и тѣмъ самымъ дать ему возможность ударить, ибо послѣднее будетъ означать для меня только смерть. И я наношу ударъ за ударомъ и не могу прекратить ихъ. Вотъ уже устала рука, и я не чувствую больше руки, и рука не чувствуетъ меня, и равномѣрно разитъ она демона, прижатаго къ стѣнѣпещеры.
Поначалу мнѣ казалось, что мои нервы не выдержатъ долго такого однообразія, что рука непремѣнно дрогнетъ. И, можетъ-быть, такъ и случилось-бы, и тогда я бы непремѣнно погибъ. Но этого не случилось. И вотъ теперь рука моя уже настолько привыкла къ своей работѣ, что, кажется, если я уйду, она всё такъ же будетъ тѣми же равномѣрными ударами кромсать этого демона просто по привычкѣ. И даже если и рука моя вдругъ тоже развернётся и уйдётъ, мой мечъ, оставшійся одинъ, безъ меня и безъ руки будетъ продолжать всё такъ-же добивать моего врага. И даже если и мечъ мой оставитъ всё, развернётся и тоже уйдётъ, демонъ по привычкѣ будетъ всё такъ-же биться о стѣну, и изъ ранъ его брызгами будетъ вырываться огненная кровь. И если даже демонъ уйдётъ, стѣны пещеры будутъ сами собой протираться и плавиться, какъ будто-бы на нихъ попрежнему напираетъ огненная спина.
Я уже ни о чёмъ не думаю. Мой взглядъ разсѣянно смотритъ на чёрное пространство передъ собой: кажется, это демоническое брюхо. Я уже не представляю, какъ-бы я жилъ иначе, если-бы тогда я не пришёлъ сюда, если-бы вообще не было ни пещеры, ни этого демона. Въ глубинѣ души я даже не хочу, чтобы мой демонъ взялъ и умеръ вдругъ, не выдержавъ этой пытки. Иногда я пытаюсь молиться, начинаю, но быстро сбиваюсь. Начинаю вновь, и уже не понимаю: я-ли прошу Бога о томъ, чтобы Онъ избавилъ меня отъ демона, или демонъ проситъ Его о томъ, чтобы Онъ избавилъ его отъ меня…
2011.
— Скажи, Учителю благій,
Скажи, какъ праведно мнѣ жить,
Чтобъ никгда не согрѣшить.
Прошу, скорѣе помоги!
— На Бога ты всѣмъ сердцемъ зри
И sлыхъ кумировъ не твори.
— Но всё сіе я сотворилъ
Отъ юности моей.
— Скажи, Учителю благій,
Что повелишь Ты сдѣлать мнѣ,
Чтобъ могъ я до скончанья дней
Быть счастливъ? Ты мнѣ помоги!
— Законъ ты Божій соблюдай,
Отца и матерь почитай.
— Но всё сіе я сотворилъ
Отъ юности моей.
— Скажи, Учителю благій,
Какъ въ людяхъ я смогу сумѣть
Молву хорошую имѣть?
Ты мнѣ совѣтомъ помоги!
— Усвой законъ священный Мой:
Себѣ чужого не присвой.
— Но всё сіе я сотворилъ
Отъ юности моей.
— Скажи, Учителю благій,
Какъ я сберечъ себя смогу
И душу не отдать врагу?
Прошу мнѣ, словомъ помоги!
— Въ своей душѣ ты миръ имѣй,
И никого ты не убей.
— Но всё сіе я сотворилъ
Тебѣ, порочный сыне змѣя,
Что человѣковъ отъ начала
Повергнулъ во юдоль печали,
Глаголати предъ Богомъ смѣемъ:
Анаѳема!
Тебѣ, отрекшійся отъ Бога,
Тебѣ, что думалъ: Вѣчносущій
Богъ — этотъ міръ скоротекущій
И человѣкъ; глаголемъ строго:
Анаѳема!
Тебѣ, ругавшійся надъ Тайной,
Что Еѵхаристію святую
Отверглъ еси, и волю sлую
Явилъ, глаголемъ не случайно:
Анаѳема!
Тебѣ, болтунъ, въ блудѣ зачатый,
Что Непорочное Рожденье
Христа отвергъ и Воскресенье,
Своимъ ученіемъ проклятый,
Анаѳема!
Тебѣ, болтунъ ослоголовый,
Что преподобныхъ звалъ ослами,
Тебѣ едиными устами
Рцемъ предначертанное слово:
Анаѳема!
Тебѣ, астрологъ суесловный,
О многихъ солнечныхъ вселенныхъ,
Людьми премногонаселенныхъ
Учившему въ гордынѣ sлобной,
Анаѳема!
Тебя, монахъ Джордано Бруно,
Священикъ, мы лишаемъ сана
И рцемъ, сорвавъ съ тебя сутану,
И слово не исчезнетъ втунѣ:
Анаѳема!
Да проклянётъ Отецъ Небесный,
И Божій Сынъ да проклинаетъ,
И Духъ Святый да отвергаетъ
Тебя и трудъ твой безполезный!
Ричардъ Львиное сердце
І
Рай покорялся огнёмъ и мечомъ,
Въ аду погибала святыня:
Уничтожался Востокъ палачомъ,
Навѣкъ превращаясь въ пустыню.
Дьяволъ Аллаха направилъ войска,
Дышали ихъ лошади сѣрой,
На христіанство глядѣлъ свысока
Глашатай безумнѣйшей вѣры.
Адское солнце палило огнёмъ,
И демоны рѣзали братьевъ.
Жёсткой рукой былъ Востокъ покорёнъ —
Спасеніе стало проклятьемъ.
Братья мои! Вы навѣки рабы —
Плетью истерзана кожа.
Сестры! Теперь обезчещены вы
На Магометовомъ ложѣ.
ІІ
Прошли вѣка. Окрѣпла сила
Непокорённыхъ христіанъ.
Святая Церковь не забыла
Дѣянія магометанъ:
И Крестъ поруганный священный,
И убіенныхъ кровь и боль,
И градъ Господень полоненный.
Сошлись въ согласьѣ сотни воль,
И вотъ уже готовы къ бою,
Плывутъ на многихъ корабляхъ,
Войска, не вѣдая покоя,
Въ ряды враговъ вселяя страхъ.
Онъ на кормѣ стоялъ въ молитвѣ,
Съ тревогой вглядыаясь вдаль.
Стѣсняла душу передъ битвой
На сердце скрытая печаль.
Что онъ найдётъ? Гдѣ прежде были
Сады безчисленныхъ святыхъ,
Теперь оставлены руины,
Шакалы поселились въ нихъ.
И вотъ ужъ мечъ окровавленный
Своё отмщеніе вершитъ:
То крестоносцевъ строй священный
Ряды язычниковъ крушитъ.
Борясь за городъ, гдѣ Спаситель
Своихъ чудесъ не столь явилъ,
Узналъ король-освободитель:
Здѣсь мужъ возвышенный почилъ.
И въ трепетъ впалъ благоговѣйный:
Во градѣ томъ покой нашёлъ
Учитель Церкви и вселенной.
Нетерпеливою душой
Желая мощи зрѣть святыя
Скакалъ по городу король.
«Остановись! Ужъ люди sлые
Сыграли дьявольскую роль», —
Внезапно голосъ онъ услышалъ —
И словно сердце ножъ пронзилъ.
Вдругъ — старецъ сѣдовласый вышелъ.
Въ глазахъ — сіянье высшихъ силъ.
Мою священную гробницу
Король, уже ты не найдёшь:
Давно ужъ началъ врагъ глумиться
Надъ христіанствомъ. Острый ножъ
Мои разсекъ святыя мощи.
Но охлади ты гнѣвъ святой:
Не будь во тьмѣ послѣдней нощи
Какъ врагъ безумствующій твой!» —
Промолвилъ такъ старикъ священный.
Ему отвѣтилъ въ тотъ же мигъ
Король, объятый жаждой мщенья:
«Не слышу я тебя, старикъ.
Пускай противна нашей вѣрѣ
Кровопролитнѣйшая месть,
Враги отвѣтятъ полной мѣрой
За нашу попранную честь».
И вотъ уже въ священной sлобѣ
Войска, возглвленныя имъ,
Идутъ безъ преткновенья, чтобы
Освободить Ерусалимъ.
ІІІ
Шли воины Божьи на городъ священный.
Жестокое солнце нещадно палило,
Пустынные вѣтры глаза имъ слѣпили,
Но шли они смѣло, крестомъ осѣненны.
Сразиться шли съ воинствомъ Сала-адъ-Дина,
Лукавъ заклинатель: пустынные джины
Его повинуются грозному слову.
Но ихъ одолѣетъ въ невидимой брани
Непоколебимое войско Христово,
Отважноидущее. Божія длани
Его ограждаютъ, и sло Магомета
Во страхѣ бѣжало предъ силою Свѣта.
Давно Исаакъ угнетёнъ Измаиломъ,
И Крестъ, на которомъ былъ распятъ Спаситель,
Въ рукахъ агарянъ. Такъ иди же, Вершитель,
Сражайся
Небольшая деревня в нѣсколько добротныхъ домовъ затерялась въ безвѣстной глубинкѣ. Посрединѣ ея стоялъ храмъ. Что-то манило меня туда. Храмъ былъ окрашенъ въ голубой цвѣтъ, возведенный, видимо, въ честь Пресвятой Богородицы. Ещё на порогѣ, когда я крестился передъ тѣмъ какъ войти, я почувствовалъ что-то до боли знакомое, родное, какъ будто я уже былъ здѣсь когда-то давно.
Храмъ понемногу возстанавливали изнутри, и богослуженія покуда проходили въ одномъ изъ его придѣловъ, гдѣ висело много прекрасныхъ иконъ въ золотыхъ образахъ. Тамъ уже ожидали люди, женщина ходила межъ ними и спрашивала, кто пришёлъ издалеча, потому какъ священникъ самъ развозилъ по домамъ тѣхъ, кому тяжело было добираться.
Посерединѣ храма, покуда не началось бдѣніе, стоялъ столъ съ простыми, но вкусными яствами, отъ которыхъ любой могъ отвѣдать, и нѣкоторые вкушали. Рядомъ стояла кружка, въ которую я положилъ пару измятыхъ червонцевъ.
Съ самаго начала я попалъ въ какую-то чудесную атмосферу любви. Всѣ, абсолютно всѣ въ этомъ храмѣ вдругъ стали для меня такими близкими, такими родными людьми, что мнѣ совсѣмъ не хотѣлось уходить изъ него, межъ тѣмъ, я опасался, что скоро совсѣмъ стемнѣетъ, а мѣстность здѣсь мнѣ была незнакома.
Межъ тѣмъ служба уже началась. Всенощную служили въ самомъ ремонтируемомъ храмѣ. Сколько она продолжалась, сказать не могу, настолько меня захватила молитва. Послѣ службы молодые люди, съ которыми я успѣлъ познакомиться и подружиться, повели меня въ отдѣленную при храмѣ комнату, въ которой они собирались послѣ богослуженія. Входъ въ неё съ улицы былъ, и я замѣтилъ, что стало уже свѣтло. То-ли время потекло вспять, то-ли служба и въ самомъ дѣлѣ длилась всю ночь, а я этого не замѣтилъ.
Мы поднялись по лестницѣ. Всё собраніе было уже на мѣстѣ, и ждали насъ. Сразу за лестницей стояло фортепіано, за которымъ сидѣла дѣвушка и играла, другая дѣва подыгрывала ей на флейтѣ: невыразимую словомъ, чарующую мелодію играли онѣ, похожую на старинную пѣснь. И, когда мы вошли, онѣ начали пѣть дивными голосами о былыхъ временахъ Руси, о святой княгинѣ Ольгѣ, о томъ, какъ принимала она Крещеніе, и передъ мысленнымъ моимъ взоромъ открывались торжественныя картины, и трепетало сердце моё невыразимою радостью. И такъ я былъ благодренъ Богу за этихъ людей и такъ sѣло признателенъ имъ за сію встрѣчу! Какъ вдругъ одна изъ бывшихъ здѣсь дѣвъ окликнула меня почему-то по имени-отчеству. Я удивился, недоумѣвая, откуда сіе могло быть извѣстно ей, и сдѣлалъ вопросительное лицо. Она кивнула мнѣ, приглашая оглянуться туда, куда направленъ былъ ея взоръ. Я оглядѣлся вокругъ: всѣ, кромѣ игравшихъ дѣвушекъ, и священникъ, здѣсь бывшій съ молодыми людьми, смотрѣли туда же.
Я обернулся. Прямо передо мной стояло, или, быть можетъ, лежало странное существо, половинка отъ человѣка: маленькая голова ея покоилась на короткомъ туловищѣ съ лежавшими на землѣ руками, на которыя она повидимому опиралась. Лице ея было старо, тёмно и некрасиво, рѣзко выдѣляясь среди свѣтлыхъ этихъ и чудесныхъ людей. Я понялъ, что такое существованіе влачитъ это существо съ рожденія, и былъ удивлёнъ, какъ это оно (или она, поскольку лице ея было женское) могло дожить до этихъ глубокихъ лѣтъ. Она-то и знала имя моё.
Женщина межъ тѣмъ заговорила со мной скрыпучимъ старческимъ голосомъ. «Моя вѣра чужда тому, что здѣсь исповѣдуютъ», — сказала она.
И какъ эти люди, эти свѣтлые, прекрасные люди, могли принимать у себя это странное и страшное существо, даже если у нихъ и было благое желаніе обратить въ христіанство эту полуженщину! Стало это мнѣ непріятнымъ. И уже они перестали казаться мнѣ такими святыми и близкими, и самая дивная пѣснь ихъ, невыразимая словомъ, угасла въ мысли моей и звучала уже очень отдалённо и непонятно, и чудныя картины прошлаго переставали тревожить сердце моё, и слова я пересталъ слышать, и только музыка всё ещё отдалённо звучала.
Всё вокругъ расплылось передо мною…и я проснулся.
25.ХІІ.2010
Я предъ вратами преисподней
Стою въ раздумьѣ: стоитъ ли
Мнѣ биться съ нечистью, свободно
Живущей на лицѣ замли?
Врата широкія открылись —
Предъ мною въ чёрномъ одеяньѣ
Фигура sлобная явилась
И прошептала заклинанье.
И словно бѣсовъ легіоны
Въ меня вселились: слышу я
Ихъ обезсиленные стоны.
«О Боже! Гдѣ Ты, Жизнь моя!» —
Я закричалъ — окровавлено
Ко мнѣ явилось Божье Слово —
Бѣжали въ ужасѣ мгновенно
Въ свиное стадо легіоны.
И, исцѣлёнъ, смотрѣлъ я смѣло,
И такъ привратнику изрекъ:
«Теперь скажи мнѣ, полудемонъ,
Ты демонъ или человѣкъ?»
«Тебя найдётъ Хозяинъ боли,
Твоё онъ сердце sлое видитъ,
Его въ своей онъ держить волѣ,
Тебя — всѣхъ болѣ ненввидитъ!» —
Онъ мнѣ сказалъ: Ему я молвилъ:
«Скажи, кѣмъ былъ ты до того,
Какъ сталъ ты тѣнью этой sлобной?»
И былъ такимъ отвѣтъ его:
«Ты боль мою не разумѣешь.
Когда умрёшь — тебя забубутъ.
И проклянутъ, что ты посѣешь
Неблагодарнѣйшіе люди».
«Стоишь ты тѣнью предо мною, —
Господь сотворилъ прежде перваго дня
Въ началѣ Своихъ совершеній
Небесный огонь, и природѣ огня
Глаголы изрёкъ поученій.
И ангеловъ создалъ. И ихъ безъ числа
Предъ Нимъ въ тотъ-же мигъ появилось.
И въ ангельскомъ мірѣ не вѣдали sла,
И пѣсня ихъ къ Богу стремилась.
Имъ Богъ справедливо служенія далъ,
Своё возлюбивши творенье.
И радостно каждый Творца воспѣвалъ,
И дѣлъ Его ждалъ откровенья.
И началъ Господь въ удивленіе всѣмъ
Святое Своё мірозданье —
Открылись святымъ въ мірозданіи семъ
Великія Божія тайны.
И молвилъ Создатель: «Всё добро sѣло,
Царя только нѣтъ въ этомъ царствѣ,
Чтобъ видѣть онъ могъ, что добро, и что sло,
И всѣмъ управлять полновластно.
И дивную статую Богъ изваялъ,
И въ ноздри вдохнулъ ей Онъ душу.
Созданья Свои ей во власть передалъ
И имъ повелѣлъ её слушать.
И ангеламъ молвилъ: «лишь Солнце взойдётъ,
Предъ вашимъ царёмъ появитесь,
Воздайте ему похвалу и почётъ,
Во свѣтъ и любовь облекитесь.
И власть его будьте готовы принять:
Онъ васъ назовётъ именами,
И, духомъ служа Мнѣ, онъ васъ будетъ звать
Святыми Моими сынами».
Два ангела высшихъ послѣдними шли,
Ихъ кроткіе взоры сіяли.
И первый услышалъ: «Тебя Михаилъ
Зову, чтобы ангелы знали,
Что будешь ты Богу подобенъ во всёмъ,
Великимъ ты будешь надъ ними.
И насъ поведёшь за обѣщанный домъ
Сражаться съ нечистою силой».
И молвилъ второму онъ: «Сатанаилъ!
Архангелъ, къ тебѣ я взываю!
Ты будешь начальникомъ ангельскихъ силъ,
Великую истину зная».
И крикнулъ архангелъ: «О, Боже, создалъ
Ты куклу сію земляную
Затѣмъ, чтобъ устами своими маралъ
Онъ ангеловъ душу святую.
Онъ грубымъ названіемъ кличетъ меня,
Меня называетъ слугою!
О, Боже, зачѣмъ среди бѣлаго дня
Меня Ты лишаешь покоя!»
И созвалъ архангелъ великій совѣтъ,
Сказалъ: «Я взываю къ вамъ, братья!
Создатель рѣшилъ насъ на весъ бѣлый свѣтъ
Унизить — спѣшу вамъ сказать я.
Святые, великіе Божьи сыны!
Рабами, свободные духи,
Предъ куклою мы пресмыкаться должны —
То мерзко священному слуху!»
И рѣзко отвѣтилъ ему Михаилъ:
«Ты палъ, и забылъ ты, кѣмъ созданъ!
Въ напрасномъ возстаніи, Сатанаилъ,
Въ погибель уводишь ты sвѣзды.
Служить Господина иконѣ святой —
Не это ли высшее счастье?
Но умеръ ты. Я вызываю на бой
Тебя съ твоей жалкою властью».
И черный драконъ испустьлъ свой огонь —
И пламя ужасное взвилось,
И небо наполнила смрадная вонь,
И ангелы Божьи взбѣсились.
И демоны пали на землю въ тотъ мигъ,
Забывъ своего Господина.
Издалъ сатана ужасающій крикъ —
Онъ проклятъ! Остался одинъ онъ!
Вонзилъ Михаилъ въ него молніи лучъ —
Какъ молнія лжецъ палъ на землю.
Поверженный крикнулъ: «Я стану могучъ
Одинъ — я Тебя не пріемлю!»
И плакалъ Архангелъ: поверженный братъ
Обрёкъ себя самъ на изгнанье,
И плакалъ онъ, стоя у ангельскихъ вратъ,
И грудь разрывало страданье.
ХІ.2010
Прости мнѣ, Боже, немощная речь рѣчь
Воспѣть не сможетъ скрытое отъ взора,
И гордый духъ, смиренно погружаясь
Въ воспоминанья, въ жаждѣ уберечь
Себя, души безплотные узоры
Пѣромъ обводитъ, словомъ наслаждаясь.
[показать]Я вышелъ изъ дома и встрѣтилъ женщину, весьма печальную видомъ. За руку держала она мальчонку лѣтъ десяти. Женщина стала просить у меня подаянія, причитая о лишенiи своемъ. Много случилось пожаровъ этимъ лѣтомъ, многіе остались безъ крова, и мнѣ стало жаль несчастную. Но меня смутило состояніе ея лица, ибо оно было таково, что, казалось, женщина страдала алкогольной болѣзнью, но, терзаемый совѣстью, я протянулъ ей измятую десятку. Мальчонка, глядя на неё жадными глазами, попытался вырвать её у меня, и тогда мнѣ пришлось пронести бумажку надъ его головой, женщина-же, не дожидаясь, пока я подамъ ей въ руки, выхвалила её изъ рукъ моихъ съ неожиданной силой и, повернувшись, ушла. Тогда отправилась наша экспедиція.
Мы заблудились в какой-то гористой мѣстности. Кругомъ, насколько хватало глазъ, простирался лишь голый камень съ рѣдкою, росшей изъ скудной земли травою; не было ни деревьевъ, ни мягкой зелени, чтобы удобно присѣсть и нѣсколько отдохнуть, ни дороги, по которой могли бы мы выйти куда-нибудь. Запасы продовольствія истощались, и мы были уже въ отчаяніи. По счастью, кому-то удалось вдалекѣ разглядеть дорогу, и съ надеждой мы направились къ ней, ожидая, что она выведетъ насъ къ какому нибудь городу.
Долгожданный городъ скрывался за высокими, стѣнами. Но когда мы вошли, то были крайнѣ удивлены тѣмъ, что это былъ за городъ. Въ нёмъ жили, какъ казалось, живые люди, но ни звука живого мы не услышали въ нёмъ — вмѣсто словъ повсюду слышались сдавленные унылые стоны. И люди ходили въ нёмъ словно тѣни, и, завидя насъ, они шли въ нашу сторону, жадно вытянувъ руки. Одна женщина такъ пошла на меня, но я отошёлъ въ сторону, и она прошла мимо. Мы были поражены темъ, что намъ довелось увидѣть.
Оставивъ городъ, мы устроили лагерь неподалёку и стали разсуждать о томъ, какъ быть дальше…
Итакъ, когда мы пали и оставили домъ свой, ставшій намъ съ тѣхъ пор неизвѣстнымъ, пали при посредничествѣ діавола, обольстившаго женщину, ибо и та жена, родившая отъ него мерзостнаго ребёнка, обольщена была имъ, отправились мы въ далёкій и неизвѣстный путь, и цѣль нашего странствія невѣдома была намъ самимъ. Когда же мы окончательно заблудились на безплодномъ пространствѣ, мнимая дорога показалась намъ указующей вѣрный путь, но, пойдя по нему, мы пришли къ послѣднему городу Вавилону, нѣмому и унылому, въ которомъ жители нисколько не пеклись о разумѣ, ибо его не имѣли, и только инстинктивно тянулись къ кому-то, въ комъ видели нѣчто разумное, даже не понимая, чего имъ нужно отъ нихъ. А намъ, незванымъ пришельцамъ, странникамъ на этой землѣ, послѣднимъ изъ христіанъ, тяжело будетъ жить въ томъ городѣ, въ которомъ чужіе мы всѣ…