Опять? Опять! Всё это было,
Когда-то было и прошло:
И так же солнце нам светило,
И так же было мне светло.

Ложилась тень от лип и кленов,
И мрамор белых балюстрад,
И пышный плющ у павильонов
Нам веселил и тешил взгляд.

Мы были юны, точно боги,
Едва создавшие миры,
И после дум и мук тревоги
Свои нашедшие дары.

Ты мне сказал: «Куда ты в дождь?
И ночь такая темная!»
От слов твоих то в жар, то в дрожь
Меня бросало, помню я.

«Не уходи», – ты мне сказал
И ложкой чай помешивал.
Я, посмотрев в твои глаза,
Произнесла насмешливо:

«Так и быть, я останусь с тобой,
Я останусь с тобой, так и быть.
Твой застенчивый взгляд голубой
Обещает так жарко любить.
Не единственный ты, а любой,
А меня так непросто забыть.
Так и быть, я останусь с тобой,
Я останусь с тобой, так и быть».

В губах её – и страсть, и наслажденье,
И гиацинтам волосы под стать.

Чуть скроется она – луна тускнеет,
Вино свою теряет благодать.

Откинул ветер покрывало… Боже!
Я слепну!.. Разве можно так сиять.

Ты на экскурсию уехала,
И ровно через полчаса,
Гремя железными доспехами
На приступ двинулась гроза.

Зловеще тлело небо черное
Клубилась даль – желта, сера…
И мне соседка удрученная сказала: -
Сущая беда!

Взгляните вы, как тучи грудятся,
теперь заладит на 3 дня!
Конечно, все они простудятся,
Во всяком случае – моя.

А грома дальнее ворчание
Уже слилось в тягучий гул
И разом взрыв, порыв отчаянный
Окошко настежь распахнул

Неяркий свет горит у нас в окне.
Не спится маме да еще луне.

Стою под вопрошающим окном,
А думаю о нем, о нем, о нем.

В моих ладонях нестерпимый жар:
Ведь он впервые руки мне пожал.

И жарко щеки у меня горят:
Ведь он сказал, что очень, очень рад.

И уши пламенеют у меня -
Ведь он шепнул: «Любимая моя!»

Хочу себя скорее в руки взять,
Но как из рук его мне руки взять?

И что скажу я матери сейчас -
Неяркий свет в окошке не погас…

Снег лежит еще на крышах,
Искрясь яркой белизной,
А уж в воздухе к полудню
Отзывается весной…

Так и тянет всё на солнце
Перейти, туда, где тает,
Где с морозцем легким ярко
Солнце щеки припекает.

И идешь – идешь и дышишь
Острым воздухом вольнее,
И на взгляд все лица кажут
Как-то лучше и добрее;

Вместе с первыми зорьками алыми
На прогалине чащи лесной,
У берёз, меж сугробами талыми,
Распустился цветок голубой.

Помнит он, как за стужей томительной,
Оковавшей надолго луга,
Солнца луч золотой и живительный
Растопил на полянах снега.

Перед этою силой победною
Зашумели в долинах ручьи,
И с улыбкою нежной и бледною
Лепестки развернул он свои.

Как рождается музыка дивная
из семи незатейливых нот?
И такая щемяще-красивая…
что глухой, да и тот не пройдет.

Разливаются звуки чудесные,
совмещая способность и труд,
и становятся звонкими песнями,
и романсами в душу плывут.

Как рождается слово заветное,
что само за себя говорит?
Дорогое, родное, бессмертное!
Ведь не так уж велик алфавит.

А из слов – неожиданно нежные,
непонятно зачем и кому,
прорастают стихи, как подснежники,
что так сердцу близки моему.

Я буду изучать тебя всерьез…
ТЫ – Высшее мое Образованье…
От робких жестов и до смелых поз…
Наверно…в этом есть мое Призванье…

Я буду досконально проходить
Все правила земного Притяженья…
И буду математику любить…
Хотя бы…из-за…действия – сложенья…

Я повторю все признаки Весны…
И Осени – счастливые приметы…
И расшифрую…все твои следы…
И прочитаю… все твои Рассветы…

И напишу я Верности – диктант…
А ты расставишь…нужные кавычки…
И выпишешь на продолженье …грант
В формате – ситуаций и привычки…

Когда я на тебя смотрю -
То день грядущий мне не страшен.
Я вновь судьбу благодарю
За неизбежность встречи нашей.

Когда я на тебя смотрю, -
Хочу, чтоб этот миг был вечен.
Мы вместе встретили зарю
И вместе коротать нам вечер.

И снова Бога я молю,
Чтоб беды были к счастью глухи.
Я каждый миг тебя люблю,
И каждый миг боюсь разлуки.

Космодром… Тишина да покой…
Уйма дней остается до старта.
Нет тебя… А здесь дышат тобой
Книги, стулья, полетные карты.
Нет тебя… Но ты все же во всем –
В каждом шаге, в полете, в задумках.
Ты идешь под весенним дождем,
Ты ступаешь упрямо и гулко.
И тобою гордится весь свет,
Твое имя гремит на планете…
В кабинете моем твой портрет,
А тебя нет давно уж на свете.
И грустят по тебе журавли
И трава, что проклюнулась робко.

Помню: вишни рдели и качались,
солнцем опалённые в саду.
Ты сказала мне, когда прощались:
— Где б ты ни был, я тебя найду.

И во тьме, от мук и от истомы
выпив злобу и и любовь до дна,
часто вижу облик твой знакомый
в пройме светло-жёлтого окна.

Только снится, что давно минуло…
Замирая в пене боевой,
мнится, слитый с орудийным гулом,

Все что было с нами
Или будет,
Навсегда останется в душе.
Нам с тобой хватает
Светлых буден,
Как влюбленным -
Счастья в шалаше.

Хорошо бы нам не расставаться.
Я разлук не жду.
И не приму.
Помню я -
Тебе случалось двадцать.
Двадцать лет…
А больше – ни к чему.

Черёмуха душистая
Цветами убрана
И шепчет солнцу ясному:
«Прохлада мне нужна.

Ласкай меня, но жаркою
Весной повремени».
Для милой, для черёмухи
Свежее стали дни.

И, вся благоуханная,
Роняя лепестки,
Цветёт, цветёт черёмуха
В овраге у реки.

Шелковой юбкой шурша,
Четко стуча каблучками,
Ты выбегаешь дышать
Утром, морскими парами.

Мать еще спит, ты одна…
Палубу моют, смолою,
Темная, пахнет она.
Море – соленою мглою.

Мглистая свежесть кругом
Смешана с золотом жарким
Раннего солнца, с теплом,
С морем цветистым и ярким.

Красный крест на крыше медсанбата,
В грозном небе – темные кресты.
С тонкими косичками солдаты
Синеглазой русской красоты.

Взрывом опаленные солдаты,
Раненные пулей столько раз,
Не скрывая должности и чина,
Мы просили помощи у вас.

Значит, время дало вам, по сути,
Самые высокие права,
Если вам мы доверяли судьбы
И свои предсмертные слова.

Может бытть, доныне, болью острой
Те слова приходят к вам в ночи,
Хрупкие военные медсестры,
Строгие гражданские врачи.

Я жизнь никогда еще так не любила,
Как нынче, на новом своем рубеже;
Я юности счастье еще не забыла,
Мне зрелости счастье доступно уже!

Тебе говорю по возможности строго:
- Ну что ж, потанцуйте, но только немного…
И знаю отлично, что мирный наш дом
Согласьем моим обречен на разгром.

Вы станете петь, хохотать и кружиться,
Вы сдвинете мебель, истончите пол,
А я залюбуюсь на милые лица,
На мой повзрослевший родной комсомол.

Давно ли вы все по оврагам аукали;
Играли в Чапаева, кукол баюкали?
Вам было костры разводить по душе
И спины сгибать в три дуги в шалаше…

О сладость встреч и горести разлук!
Не то, чтоб вовсе петь вас не хочу я,
Но мало человеку поцелуя
И мало вас для счастья и для мук.

Прекрасны вы… Но будем справедливы,
Вам не вобрать весь безграничный свет
Вы – только юность, только первоцвет,
А есть и колос августовской нивы.

И в колосе – не только сила рук,
Он дышит сердца ненасытным пылом
О встрече с милым и разлуки с милым
Мне мало вас для счастья и для мук.

Фотография вложена в старую книжку
И забыта среди пожелтевших страниц.
Невысокий, в шинели, какой-то парнишка,
Улыбаясь, глядит из-под длинных ресниц.

Карандашная надпись: «Зима, сорок третий»,
И, чуть ниже, другая: «Погиб как герой»…
Сколько их – безымянных героев – на свете,
Сколько их никогда не вернулось домой!..

Им бы жить без забот, и дружить, и влюбляться,
Только вдруг в летний день объявили войну.
И они, взяв винтовки, в свои восемнадцать,
Шли на фронт – погибать, защищая страну…

Бывают такие минуты:
Дуб устает быть сильным.
Море становится смутным,
Насытясь благостью
Синей.
Тучи, что вольно кочуют,
Зябко прячутся в нору.
Горы подошвами чуют
Землю –
Свою опору.
Бывают минуты такие, –
Они в подсознанье скрыты.
Как мальчики,
Люди седые
У матери ищут защиты.