И башня старая стоит
Уснувши в сером ожиданьи.
А наверху огонь горит
И светит небесам в молчаньи.

В покоях старых и глухих
Приживалась тишина немая.
И голос стен давно утих
Они заснули все внимая

Бесплотной чуткой тишине
Что ловит все слова и звуки.
А наверху, кажется мне,
Горит огонь тайной науки.

Сорокалетней женщине
Ты не кляни свои года напрасно,
И в страхе перед зеркалом не стой.
Поверь, что ты Воистину прекрасна
Отточенной и зрелой красотой.
Вам этот дар природою завещан,
Не прячь его, Тогда наверняка
Поверят все, что лучшие из женщин
Рождаются лишь после сорока.
Ах, как правы старинные картины,
Как понимали женщин мастера.
Ах, как несут Венеры и Афины Свои великолепные тела.
О, как их взгляд убить дыханье может,
И как чисты движенья и легки.
Наверняка на их горячем ложе Неслабые сгорали мужики.
И если ей сегодня очень плохо,
Она молчит, И плачет без причин,
– Тут ни при чем ни возраст, ни эпоха.
Всему виной – невежество мужчин.
Эх, знатоки политики и пива,
Поклонники крутых рекламных фей,
Каких сердец,
Какой любви счастливой Лишились вы по глупости своей…
Пылает в кроне поздний луч осенний,
Он не уймет озябших листьев дрожь.
А я опять стою в ошеломлении,
Когда пустой аллеей ты идешь. "

На острие иглы сознанья
Любовь пульсировала веной,
Рождая смелое желанье
Отдаться страсти откровенной,
Неистово тела сплетая,
Сломать препятствия запрета,
Эмоций счастья не считая,
Благодарить судьбу за это.

Пусть сердце бьётся учащённо,
Пускай туманится рассудок,
Любви послушницей крещёной
Я открываю радость чуда,
Когда себя не ощущаешь,
Становишься дыханьем чувства,
Душою чистой защищаешь
Любовь как детище искусства.

Любовь поистине велика
По чистоте и содержанью,
Когда она раскатом крика
Рождает миг очарованья,
Звучит мелодией свирели,
Совместную рождая песню…
Уносят страстные качели
На крыльях счастья в поднебесье!

Динь – ди – линь!
Тревожный звон
Это значит телефон.
Слава Богу – разбудил,
Только я совсем без сил.
Слышу в трубке чей-то крик:
«Что с тобой? Ты жив старик?
Потерпи еще немножко,
Я позвала неотложку!»
Жив – то жив, почти проснулся,
Только не совсем очнулся.
Был какой – то сонный бред.
Длился будто сотню лет.
Не волнуйся, буду ждать».
Где костыль? Пора вставать.

Вдруг в башке мелькнула мысль:
Что за сон? Каков в нем смысл?»

Знаю я от боли средство.
Деда, бабку, старый двор
Не забыл я до сих пор.

Сфинксы выплыли из тьмы –
Я на берегах Невы.
Вновь со мной этюдник, краски –
Я творю цветные сказки.
Годы листьями летят.
Снова ожил летний сад.
Шпиль над крепостью блестит,
Ангел в облаках летит.
Веет теплый ветерок.
Отчего — же я продрог?
И куда – то все иду,
Все кого – то жду и жду…
Окна, где цвели мечты.

Сон! Прервись! Дай отдышаться!
Сердце хочет разорваться!
Вся страна – сплошной погост!..
Щелк! И вдруг Бруклинский мост?
Я тяну сухие руки-
Там мой сын, там мои внуки…
Далеко. Не дотянуться.
Боже! Облегчи их дни,
Помоги и сохрани!

В волны серые Невы
Смотрят раненые львы.
О гранит снаряды бьются
И в бессильной злобе рвутся.
Возникая, как из Леты,
Смотрят тихие скелеты.
Боже! Боже, сколько их
Мертвых сверстников моих???
Сонный бред… мираж… кошмар
Вой сирен и доски нар
Костыли, бинты, тревоги;
Всюду трупы, руки, ноги…
Холод, голод, Царство смерти…
Ох, не верьте мне, не верьте!!!
Разорвись липучка сна!!!

Промелькнуло. Стала тьма.
Не сойти бы мне с ума
Вспышка. Грохот канонады…
Значит снится мне блокада.

Вздыбился на камне конь,
Всадник выбросил ладонь.
В муках корчится змея,
Яд на время затая.
Чтобы не сверкали шпили,
Позолоту перекрыли.
Серы шпили, купола,
Сера над Невою мгла.

Рвы копают стар и млад,
Защищая «юный град».
Строят блиндажи солдаты.
Ежедневный артобстрел –
На панелях груды тел.
Окна выбиты в домах.
В душах вымер смерти страх.

Слышу, как журчит арык.
Слышу перепелки крик.
Над арыком, в чайхане,
Пиалу подносит мне
Сам чайханщик и вручает
Синий чайничек с кок – чаем.
К чаю кишмишу немножко
И горячую лепешку.
Вижу, будто наяву,
На подносе кос – халву.
Сразу полон рот слюны –
Вот – бы все такие сны!

Стоп. Перехлестнулся сон.
Мне пятнадцать. Я влюблен.
Только тайна в сердце скрыта.

И под звуки «Риориты»
На катке, что в Горсаду,
В парке с Ней скольжу по льду.
Над Невой голубизна.
Задержать бы нитку сна.

Вот и я, бегу босой,
Подгоняя колесо.
В пенном кружеве урюк.
Бродит по двору индюк.
Балхана и сено в ней
Для коровы и коней.
Снова я на балхане,
Как и в детстве, и во сне.

Снова чей – то нежный лик
В голове моей парник.
Ах, откуда мог я знать,
Что меня ласкала мать?
Неужели это было?
И куда – же все уплыло?
Детство, бабушка и дед.
Сколько же промчалось лет?

Вижу сверху двор чужой,
Где опа над паранджой
Люльку детскую качает
И тихонько напевает.
Аксакал в полдневный час
Совершает свой намаз,
Под колени коврик старый,
Подстелив в тени чинары.

Под чинарой достархан.
В центре бронзовый кумган.
На кошме кругом халаты,
Чалмы брошены и смяты.
Свалены хурджумы грудой,
Кетьмени лежат повсюду.
Ходит по рукам чилим,
Стелется тягучий дым.
Группа молодых дехкан
Курят анашу и план.
Глухо тренькает дутар.
От котла струится пар –
Все понятно и без слов –
В нем томится жирный плов.
Есть конечно, как всегда,
И самса и мешалда.

Вот верблюдов караван
Весь вьюках везет саман.
Арбакеш на ишаке,
В тюбетейке и платке,
Споря с ишачком упрямым,
Тычет в бок его каламом.

Развалившись, как гусыни,
На арбе желтеют дыни.

Тают в дымке минареты;
Петухи горланят где – то,
Сушится кизяк на стенах.
Кувшины ныряют в пену,
Крутится чигирь устало,
Ось поскрипывает вяло,
И по желобу вода
Разливается в садах.

Я вливаюсь в реку сна
Ручейком сознания.
Вдруг всплывают имена,
Даты и названия.
Все известно мне давно,
Что и как случится,
Но охота все равно,
Знать, чем завершится.

Как обрывки кинолент
Вижу детство и Ташкент.
Вижу деда, вижу двор,
Вижу синь Чигманских гор.
За дувалом вижу сад,
Где чернеет виноград.
Снова Рисовый базар,
Снова плещется Салар.

Близкая, страшная власть луча, Потусторонняя, как свеча, Непреходящий в столетьях зов. Я прочитаю тебя без слов,

Всегда его хранила память
Тюрьмы суровые законы.
Следы от кандалов — как знамя.
В глазах – надежды полутоны.
Усталый взгляд и рук движенье
Ещё хранят былую прелесть.
Всю жизнь один искал отмщенья,
Искал то, что зовём мы «месть».
В собачьей шкуре был бы счастлив
Остаться вопреки наветам.
К друзьям своим он был участлив,
Он не внимал ничьим запретам.
И в нашей памяти хранится
Печальный образ анимага.
Им можно было бы гордиться.
Лихой была его отвага.

Так и тянет чмокнуть в нос –
чуткий, черный, влажный…
А волшебник или пес –
Так ли это важно?
Важно – обнаружить вдруг
Сходства – не различья:
Скажем, то, что верный друг
Он в любом обличье.
То, что сердце – зорче глаз
И рассудка – тоже.
То, что для него «сейчас» –
Вечности дороже.
То, что весь он – как порыв:
Грудью скверну встретить,
дорогих людей прикрыв
от всего на свете.
Под рукой – густая шерсть.
Загнанный, усталый…
Приласкать. И дать поесть.
…Лучше так, пожалуй,
Чем опять, забыв покой,
Грезить о раскладе,
При котором под рукой –
Шелковые пряди…

Словно раненый зверь, ты мечешь и рвешь,
О себе и друзьях забывая.
Не знаешь, что вскоре, в теней мир уйдешь,
За крестника жизнь отдавая.
Ты хотел, что бы Гарри узнал о любви
Не лишь семьи Уизли одной…
Хоть старанья твои не бесплодно прошли,
Но цена была слишком большой!..
Терзаем мученьями ты взаперти,
Не сдержана клятва, что Джеймсу дана:
О Гарри заботиться в тяжкие дни
Но узника нет гоненьям конца…
Вот опасность смертельная Гарри грозит.
Без сомнений и страха выходишь на бой,
Безрассудное сердце сражаться велит
Победив, ты уснёшь со спокойной душой.
Глазами и палочкой молнии мечешь,
Заклинанья разят в сердце врага.
Победа близка!.. В предвкушенье трепещешь…
И… Смертельная искра настигла тебя!..
В сраженье ты героически пал.
И Поттеров клан незабудет вовек
Того, кто за крестника жертвою стал,
Носящего имя — Сириус Блэк!

Мой автор написал меня как мог.
И не его вина, как ни печально,
В том, что читатель видит между строк
Не то, что замышлялось изначально,
И хочет знать наверняка, что прав,
И, жаждой абсолютных истин мучась,
клянет, десятки мнений перебрав,
свою правдоискательскую участь.
А я, корысть, преследуя свою
И заслужить, желая снисхожденье,
Я скопом все и честно признаю,
Что родилось в чужом воображенье.
И пусть читатель мой горчащий смех
Прихлопнет перевернутой страницей…
Как зеркалу, мне не оспорить всех,
Кому во мне случилось отразиться.
Пусть скажут обо мне, что – эгоист
Со сдвинутой на почве дружбы крышей,
Что пьянь, что никакой не специалист,
Что даже крестный из меня не вышел,
Что к юбкам я цеплялся всем подряд,
Что вовсе не учился на «отлично»,
Что плохо кончил… А! Пусть говорят!
Мне в этом лишь одно небезразлично:
То, что иные говорят «звезда»,
А подразумевается – «Иуда»…
…Предателем я не был никогда.
А вот звездой, пожалуй, был.
И буду.

Бог создал в угоду Человеку
Женскую улыбку и любовь.
Дал красавицам ключи к успеху,
Создал страсть, волнующую кровь.

Улыбайтесь нежною улыбкой
И дарите щедро доброту.
Теплый взгляд исправит все ошибки,
Смех разрушит чары, пустоту.

Улыбайтесь каждый час, минуту,
Отдавайте радость до конца.
Счастье не купить нам за валюту,
Лишь улыбкой тронете сердца.

Улыбайтесь в горе и в ненастье,
Пусть улыбка отведет беду.
Пусть она сияет щедрым счастьем.
Люди дольше вместе с ней живут.

БАБЬЕ ЛЕТО ...

Сел туман на дорогу,
Стало влажности много,
Горизонта не видно
Очень трудно дышать.

Только солнце проснулось,
Снова жизнь улыбнулась.
И уже не обидно,
Можно дальше шагать !

Бабье лето - не осень !
Мы у жизни не просим !
Мы живём, как умеем,
Мы живём, как хотим !

Это небо над нами
И трава под ногами,
И влюбляться мы смеем,
И душою горим !

Улыбка - солнышка кусочек,
Как лучик освещает все,
Теплом своим согреет душу
И в сердце постучит твое.

Растопит льдинки ссор и злости,
Прогонит прочь обид толпу,
Почаще, люди, улыбайтесь
Сквозь будни дней и суету.

Бросайте пригоршней улыбки
И сейте радость, счастье, смех,
Пусть ваши грусть и безнадежность
Растают, словно старый снег.

К вам бумерангом возвратится
Улыбок ваших теплый свет !
И запоют вокруг вас птицы,
И солнце подмигнет в ответ.

Включайте лампочки-улыбки,
Дарите искорку добра,
Ведь очень часто не хватает
Кому-то лучика тепла !