Общепринято, что в пустыне герой книги одержал победу над дьяволом. Если представлять дьявола, как внешнее зло, некое соблазняющее существо, то это понимание имеет смысл. Иисус победил дьявола, как Георгий Победоносец победил змия – воткнул ему в глотку свое копье и все. Дьявол уничтожен, и дорога к вершинам духа открыта – вперед! Это одна точка зрения. Если же представить дьявола, как голос плоти, то выходит совсем по-другому. Победить его невозможно. Победить его – все равно, что победить плоть, то есть убить себя. Но Иисус преодолел искушение убить себя.
Как же писатели и собиратели книги решают этот важный вопрос? Интересно, что по-разному. У Матфея, например, дьявол оставил Иисуса, приступили к нему ангелы и служили ему. То есть по смыслу – «ангелы служили» - значит, больше не подпускали к нему дьявола и змий уничтожен. У Луки – прямо сказано, что дьявол отступил на время. Можно выбрать и ту и другую версию. Я выбираю взгляд Луки, он, по моему разумению, точнее соотносится с идеей искушения.

Можно исполниться духа, как герой книги. Думаю, у каждого человека бывали моменты в жизни, когда он был исполнен духа. Были они и у меня. Но искуситель, плоть наша, только и ждет момента, когда можно вылезти из своего уголка и начать шептать. И вот что интересно: в самом споре Иисуса и плоти не чувствуется чье-то победы. У Иисуса свои доводы, у плоти – свои. Если стать на сторону Иисуса – доводы убедительны. Если стать на сторону плоти – доводы убедительны. Они и тогда были убедительны и сегодня убедительны. И тогда и сегодня люди вынуждены болтаться между этими полюсами. Иисус тоже болтался до тех пор, пока не победил искушение, то есть не решил проблемы. Решил, красиво, ничего не скажешь: я знаю, что меня всю мою жизнь будет звать голос Бога и голос плоти. Оба эти голоса будут ждать от меня работы, но усилие в таких случаях я буду делать – Богу. Этой мой выбор и противоречия для меня больше нет.
Так дух одержал победу над плотью и герой покинул пустыню.

В этой книге указание на создание сообщества людей – общины, секты, церкви – ну совсем неочевидно. Якобы Некое Существо было послано Богом на Землю с тем, чтобы установить и распространить свод правил – нагородить загоны, находясь в которых люди, как стадо баранов, будут спасены от волков, накормлены и счастливы. По моему же разумению, главная мысль героя книги, выраженная, к тому же последовательно и ясно, так, что не может быть иных толкований - в том, что хищники для человеческого существа находятся не с той стороны загонов, а в нем самом. Нужды в сообществе людей единой веры нет никакой: сообщество может построить новый загон или увлечь новое существо в компанию строящих загоны, но как оно поможет приручить хищника внутри себя?

Нужно сказать слово, чтобы его услышали люди - корни этого заблуждения кроются как раз в этой ложно понятой идеи книге (мое мнение, естественно). Оттого эту ложь так активно юзает всяческая погань – отсюда позерство, рейтинги, идея о том, что твое имя будет после смерти жить в памяти людей. Искреннее слово, а точнее, искренняя мысль – это пучок света, выпущенный в разные стороны, импульс энергии живого. Человека наделил этой энергией живого Отец для того, чтобы он, человек, расплескивал ее во тьму. Копил и снова расплескивал. Людей много. И расплескать они могут порядочно. Если видят свою задачу, разумеется. Когда эта задача становится делом многих - сила чистых энергий способна преобразить живое. И для всего этого людям совсем не обязательно сбиваться в стаи. Если ты зеркало, отражающее свет - твоя главная задача очистить поверхность от грязи. Другой задачи нет, но исполнить эту задачу, отчего-то, очень сложно. Неодолимо.

То, что можно назвать вторым искушением Христа, стало размолвкой между духовным в человеке и его плотью. С этого момента логика плоти уже не в силах дотянуться до духа. Она говорит: если ты считаешь, что можешь обойтись без хлеба, то почему не можешь броситься с храма? Не ценишь проявления жизни, так убей себя. Духовное в Иисусе отвечает: отказываясь от хлеба, я не отказываюсь от Бога, а бросаясь с храма – отрекаюсь. Жизнь от Бога, она – проявление Бога во мне. Отказываясь от жизни, я сомневаюсь в ней, значит, сомневаюсь в Боге. Но плоть не понимает этих рассуждений. У нее линейная логика. Если от жизни нельзя отказаться, то и от хлеба нельзя. Продолжая это рассуждение плоти, по которому живет доминирующее сообщество, к хлебу можно пристроить и богатство, и власть, и искание славы среди других и все что угодно.

Второе искушение – одно из моих любимых мест книги. Герой рассуждает. Да, правда, я вынужден соблюдать плоть. Я чувствую в себе и похоть, и желание преодолевать ее. Одно без другого не существует. И что же это? – Это сознание жизни во мне. Выходит, жизнь – это не только плоть, но что-то еще. Что-то иное, непохожее на плоть. Что-то из другого источника. Человек жив не потому, что ест хлеб, а потому что в нем есть жизнь. А жизнь не от хлеба – от Бога.

Плоть человека противится тому, что он есть духовное существо, сын Бога. Здесь опять можно было бы начать причитать о «недоработках» Отца, если бы не одно обстоятельство. Как только человек оказывается выше плотских запросов и побеждает плоть – с этого момента она уже не «мешает», но начинает помогать.
Плоть говорит Иисусу в пустыне: какое же ты духовное существо? Ты рухнул в отшельничество, отправился испытать свой дух, а вместо этого плоть душит тебя, ее похоть мучает тебя. Зачем ты здесь? Из камней не сделаешь хлеба. Иди туда, где есть хлеб, и живи, как люди живут. «Просто живи». «Не хлебом жив человек, но волей Божией» - так отвечает на это сам себе Иисус.
Мысль о «воле Божией» для Человека Урбанистического трудноуловима. Человек Урбанистический прежде всего машина, которая при известном соприкосновении непременно должна произвести известное движение. Прежде чем начать думать и чувствовать так, чтобы было возможно когда-то ощутить «волю Божию», сперва нужно хотя бы раз – не по воле Божией, по своей, личной, воле! - нарушить установленный порядок движения, внести диссонанс, ощутить себя «лишней», отброшенной деталью. Хорошенько прочувствовать это состояние. Мне видится, у Иисуса уже был подобный опыт. Он лихо расправился с первым искушением. Но тут – второе.
Голос плоти говорит: ты говоришь, что не нужно заботиться о хлебе. Так докажи это – бросься вниз. Ты сам говоришь: все идет не от заботы человека, а от воли Божией. Ну и зачем страдать от голода? Разве твой Бог создал тебя для того, чтобы ты страдал?
Как часто приходится слышать это: «Господи, зачем ты сделал (попустил) это? Я так страдаю!» Это второе искушение.

И вот этот диалог героя с сатаною, то есть, как выяснилось, с голосом собственной плоти. Герой пришел, чтобы изведать дух свой; он размышляет о жизни и о своей сыновности Богу. Он не может есть, и несколько дней спустя плоть начинает противиться ему. Голос плоти вдувает: тебе хочется хлеба, так вот, дружище, позаботься, сперва, чтобы у тебя был хлеб, а потом уже будешь размышлять о своей сыновности Богу, о духе и о жизни.

Считается, что книгу эту не читают сейчас потому, что она о других людях, которые жили давно. У них не было телевидения, прессы и интернета. Они не могли за несколько часов долететь до другого континента. Они были лишены сокровищницы человеческого знания и опыта, накопленного с тех пор в мировой литературе, искусстве, науке о человеке и явлениях природы. Бродяга собирал их, втолковывал им, и они стояли и слушали, как стадо баранов. Но посмотрим еще раз на первое возражение плоти. Позаботься сперва о хлебе, а потом будешь думать о духе. Что-то изменилось с тех пор? Нет. (В этом месте должны быть убедительные примеры из жизни, которые каждый может вспомнить сам).

Прежде чем, продолжить разговор о Герое и голосе плоти в пустыне, надо все-таки немного оправдать человека. Как бы ни ломало его личность воспитание и образование, человеку в самый цветущий период собственной жизни свойственно искать себе цели и труда. Для него наступает период тяжелого раздумья. Он оценивает количество собственных сил и качество препятствий, с которыми предстоит бороться. Жизнь старается обезличить его и переработать по общей мерке строй его убеждений. Человек борется за свою умственную, а точнее, нравственную самостоятельность и в этой борьбе проявляются размеры личных сил человека, сила его душевной энергии. И именно в этот важный для человека момент обычно происходит этот облом: первое возражение плоти. Сначала о хлебе, - говорит плоть. – Потом обо всем остальном. И чаще всего это возражение плоти кажется человеку убедительным. Он попадается в примитивную ловушку, в уродливый силок, из которого во все стороны торчит ржавая проволока.

Общепринято, что уйдя в пустыню, герой встретился с искусителем. В книге буквально так: «и был он там в пустыне сорок дней, искушаемый сатаною», это у Матфея. У Луки – «был искушаем дьяволом». Однако эта фигура - сатана, дьявол, обманщик, искуситель – намечена в книге легкой штриховкой. А ведь именно это место – тот самый ручеек, который питает ставшую полноводной концепцию борьбы внешних «добра» и «зла». И именно отсюда возникает известное противоречие о Боге, искушаемом дьяволом Сотворенным Богом же. Слишком важный вывод следует из того, что дается лишь легким штрихм.

Приглядимся. Христос разговаривает с неким искусителем. Откуда он появился в пустыне, почему начал искушать именно Христа – непонятно. Куда и почему потом исчез – на это тоже нет ответа. Каким он был – неясно. Роль искусителя играют только мысли и доводы, которые он озвучивает. Посмотрим на дело под другим углом. Христос один в пустыне. Его мучают сомнения, голод. Как писателю выразить это? Надо заставить говорить его, но он один. Тогда пусть говорит сам с собой. Один голос будет голосом Иисуса. Другой голос – сатаны, дьявола, искусителя. Что же это за голос сатаны, дьявола, искусителя, с которым не только Иисус, но и всякий из нас находится в постоянном диалоге, споре? Голос плоти.

Сразу все становится на свои места. Нет «внешнего зла», «внешнего врага». Нет «сатаны», искусителя. Человеку даны Отцом гигантская энергия, энергия Живого. Отец дал своим детям ту энергию, которой владеет сам. Отец не может «недодать» своим детям, у него просто не получится «недодать», это все равно, что «недолюбить» своего ребенка, о котором он так долго мечтал, и на которого так высоки его ставки. «Противоречие», о котором мы говорили – надумано; не создавал Отец искусителя, дьявола. «Искушением» становится для нас та самая энергия Живого, когда мы не умеем или отказываемся ей пользоваться.

Почему герой книги сидел там сорок дней? Потому что не сразу «в пустыне» (наедине с самим собой) сможешь достойно отвечать голосу плоти. Сперва потренируешься на лжи «малого круга», на мировоззренческих установках, которые считаешь естественными, хотя никогда не задумывался о смысле их.
Вот, к примеру, «движение – это жизнь». Красивая установка. Как и притча о лягушке, которая сбивает масло и спасается из кувшина с молоком. Почему-то нужно нечто чрезвычайное, чтобы твоей вере в человека открылась простая несопоставимость сравнений его с лягушкой, волком, белочкой. Белка бегает в колесе с радостью, потому что движение лапок – и есть ее жизнь. Человек же, помещенный в колесо социума, выполняет эту работу, не чувствуя радости. Можно даже написать: «осознавая себя несчастным», но «страдание» - чувство субъективное, нельзя судить за кого-то, насколько сильно он страдает. К тому же поставленная на поток борьба со страданиями, например индустрия развлечений или перенесение своей утробы (путешествия), снижает критическую остроту страдания, за которой неизбежно раздумье. Оставим страдание. Существо, наделенное разумением и энергией Божией, не может испытывать радости, когда все в итоге сводится только к движению конечностей, как у белочки. Но религия утроб, которой поклоняется доминирующее сообщество, объявляет «жизнью» функционирование человеческого тела. Когда это тело обездвиживается, религия утроб объявляет «конец жизни», «смерть». Пока ты двигаешь конечностями – ты живешь. Но ведь человек знает, понимает, что однажды он оставит эту оболочку, снимет этот кожаный костюмчик тела и его душа продолжит свой бесконечный путь. На этом пути будут другие костюмы, и другие энергии. Где-то в глубине человек знает, не может не знать, что движение - это не только вращение колеса социума, наоборот, если выскочить из этого колеса - только тогда начинается движение - мысли, энергии, любви. Но ведь окружающие меня люди молчат об этом, а говорят о другом. Не могут же все заблуждаться, а лишь я один прав на основании "глубины души". Что толку от этой "глубины"?
...Только через «пустыню». По-другому не лечится это. И само не рассосется.

Или установка: «двигаться только вперед». Почему «путь к прогрессу» только вперед? А если назад – нет? Чуть вперед, а потом немного вправо - нет? А если впереди пропасть, только вправо (влево) – благо или нет? Парадокс в том, что двигаясь «только вперед» непременно подойдешь к пропасти – вопрос времени. И дальше: если «путь к прогрессу» - «только вперед», какова объективная ценность этого «прогресса?
Тут мысль упирается в стену и выскакивает первое заблуждение. Но надо же куда-то «двигаться»? («Движение – это жизнь»)
Все это полный абсурд, если не понимать основного закона социума. «Делай то, что делают окружающие тебя, но старайся делать это лучше других». Тогда все сходится. По этому закону «только вперед» - значит "быстрее других". «Другие» должны остаться «за спиной», то есть сзади.
И это цель? И вот для этой цели выработан сложнейший сплав мысли и энергии – человек?
Только через «пустыню». По-другому не лечится это. И само обычно не рассасывается.

Примерам «лжи малого круга» конца и края нет. Но это не значит, что ты будешь сидеть «в пустыне» до пенсии, разгребая все это. Очень скоро появляется привычка, нюх на эту установочную ложь, которую в тебя всунули еще до того, как ты начал мыслить. И уже не требуется всякий раз разминать, проводить спектральный анализ каждого примера, складывать «за» и «против». Носом поведешь: ага, говно. И идешь дальше.

После появления этого нюха, обычно ты уже готов на равных дискутировать с голосом плоти.

В книге это не объясняется, не мотивируется. Ушел в пустыню и ушел. Но вопрос важный сам по себе. Видимо, однажды нужно решиться бросить все к чертовой матери и уйти в пустыню. Ощутить себя с нуля и провести ревизию происходящего вокруг. Вытряхнуть из мешка понятия, знакомые с детства, и посмотреть через них на солнце. Подождать, пока откроется простой смысл у важной мысли: глупость, даже повторяемая множеством голосов, не теряет от этого своей сути. Осознать, что человек – сильное и цельное существо, способное выплыть и в одиночку, если осознан и определен курс на истину.

Прививка необходима. Избежать мясорубки социума (воспитание, образование) не удается ни одному человеческому существу. Когда у него только начинает оформляться тонкий орган осознания живого – им, этим органом, грубо и похотливо овладевают все вокруг. Едва начав еще не осознавать, а только приглядываться к происходящему вокруг него, маленький едва еще разумеющий человек уже барахтается в плотной трясине мифов, заблуждений, лжи. Насколько потом он сумеет отмыться от этой слизи – настолько он и будет человек. Если бы не искра Божия, чувство правды, совесть – все то, что называется «жизнью», что человек постоянно чувствует в себе, не может перестать чувствовать - что бы еще могло сделать слепца зрячим?

Герою книги было 30 лет, когда он услышал мысли Иоанна, которые поразили его. Он впервые услышал о «царстве небесном». «Царство небесное» уже наступило – говорил Иоанн. Что это за мысль о «царстве небесном», оказавшая такое влияние на уже достаточно зрелого 30-летнего мужика? Общепринятое церковное значение этих слов: «царство, составленное из всех верующих, где царем – Иисус Христос». Но Иоанн тогда не мог этого подразумевать. Иисус еще не был Иисусом, мессией. Иисус = 30-летний мужик, стоял перед Иоанном в толпе других таких же мужиков. Что же тогда, изначально понимал под «царством небесным» Иоанн, обращаясь к простым людям, которые должны были прямо и просто понять его слова? Когда вопрос ставится таким образом, и ответ сразу приходит определенный: «царство небесное – это пришествие Бога в мир и воцарение его над людьми». Пророки говорили о том, что это будет когда-то. Христианская концепция тоже говорит о том, что это будет когда-то. Иоанн говорил другое: это уже произошло. Не было ни светопреставления, ни Страшного суда, смерть твоя еще не наступила, после которой Бог будет судить – ничего этого не будет. Это нужно понять. Вот прямо сейчас поймите. Ты – человек, - говорил Иоанн, - тебе дано разумение, его достаточно, чтобы осознать, что есть два пути: путь света и путь тьмы. Выбирай, не жди. Прямо сейчас выбирай. Герой книги не знал земного отца, и ему было проще осознать, что отец его и всех других - Бог. Он сын Бога и для того, чтобы отец его был в мире и в нем самом, ему надо найти этот дух, который должен очистить мир, и этим духом очистить себя. Он удаляется от людей и уходит в пустыню.

Собственно, с этого все и начинается. Я иногда называю это «поступком», но поступок – это действие сознательное, рациональное, а тут – тоска, невозможность выполнять дальше эту тупую механическую работу, которую почему-то называют «жизнью» и вместе с тем сильное жжение внутри о том, что жизнь – это нечто совсем иное. Вообще эта книга сильно бьет по корневым установкам социума, которые не подвергаются сомнению. Например: свобода – абсолютная ценность, она лучше «несвободы». Или: объединяться с одними людьми против других (религии, патриотизм и пр.) – хорошо. Или: нужно «просто жить» - делать то же, что и другие, но стараться делать это лучше других. Книга помогает преодолеть этот обман социума, и уже за одно это ее стоило бы внимательно почитать, поразмышлять над ней.

О том, что было в пустыне - чуть позже, сначала собственно о насильнике.
В моей жизни была одна женщина, и нас буквально преследовали насильники. Они прятались за каждым не третьим, но двадцатым кустом точно. Ее или хотели изнасиловать, или кто-то насиловал. Она опаздывала на электричку, поезд уже трогался, двери закрывались, и ее приглашал запрыгнуть в кабину помощник машиниста, она запрыгивала, ехала с ними до города, и помощник машиниста в итоге – вот же драма на железной дороге – оказывался насильником. Ее чуть не изнасиловали в коридоре общежития, ее чуть не изнасиловал на кухне своей квартиры руководитель практики в Архангельске.
Потом я стал общаться с другой женщиной и насильники вдруг из моей реальности исчезли. Да, это объективный факт. Насильники вымерли все до одного. Машинисты поезда, студенты, руководители практики из насильников превратились в человеков – импульсивных, сложных, интересных.

Вывод, который я сделал. Если в реальной картине твоего мира насильники вскарабкались на весьма заметное место, нужно что-то делать. Но не с насильниками, а со своей жизнью. Посмотреть внимательно на себя, на тех, кто тебя окружает. В чем причина? (Это же касается воров, лжецов, ментов и т.п.) Это первая сторона.
Но, как я понимаю, пример о насильниках по отношению к христовским мыслям – это не конкретный вопрос, а разновидность фарисейства. В книге есть примеры такого рода. Вот например он говорит о том, что нужно любить ближнего. Ему тут же вопрос: «А кто ближний?». Он говорит, что нужно прощать, а Петр ему: «А сколько раз прощать?». Он говорит о том, что не следует блудить, а ему: « А можно ли прогнать жену, если она не угодила?». Он говорит о любви, а ему приводят блудницу: «Обвинять ее или нет?». И в книге, что интересно, некоторые такие места специально помечены, мол, привели они блудницу, «искушая его, чтобы найти что-нибудь к обвинению его». Это не конкретный вопрос человека, который хочет сам сделать, а у него не получается и возникают вопросы или сомнения – нет, это простое умствование, которое в книге названо «фарисейством».
Я вот иногда пишу о Христе, о его мыслях, а ко мне периодически кто-то заходит и спрашивает: «А каким же должен быть нравственный регулятор человечества, если не будет судов?» «А что делать, если насильник выскочит?» и пр.
В универе на экзамене по литературе XIX века преподавателю, чтобы проверить, читал ты произведение или нет, хватало всего одного вопроса. Например, какое нецензурное слово было у Вяземского в «Русском боге»? «Если ты не ответишь: «ж…», значит, не читал, потому что прочитать «Русский бог» и не заметить «ж…» невозможно.
Когда мне в разговоре о Христе человек задает вопрос: «А как быть с насильником?», я понимаю, что книги этой он не читал и вопросы эти его по настоящему еще не интересовали. Причем даже не скажешь человеку: возьми и прочитай. Нет, сначала поступок должен быть. С поступка начинается понимание этой книги. А перед этим обычно что-то такое в жизни случается.

Поскольку у человека одно сердце - и истина для него одна, и Бог один.
Это - одна из мыслей книжки.

Конечно, влияние других людей. Слово, сказанное тебе в тот момент, когда это очень нужно. Для Христа это было словом Иоанна. О чем говорил Иоанн? До него все пророки говорили о приближении царства небесного, о пришествии Бога. Это должны быть какие-то внешние события: истребления, заразы, войны и плотские блага. Иоанн ни о чем таком не говорит. По его мысли, Царство Божие совсем приблизилось. И чтобы войти в него, нужно обновиться. Я очищаю вас водой, но то, что должно вас очистить вполне – дух, то есть нечто невидимое, неплотское. Очень актуальная и сегодня мысль. И с этой мыслью так же трудно достучаться до людей, как и во времена Христа. В этом смысле ничего не изменилось.

Принято считать, что если бы не ученики, не титанические усилия церкви, об истине Христа не узнали бы смертные. Но вот она эта истина Христа, высказанная Иоанном. Она высказывалась и до Христа и после него, она может быть высказана кем угодно, потому что она предельно проста, но понять эту простоту может только очистившийся духом человек. Стало быть, не сказанные слова важны, не пророчество, а то, насколько ты готов услышать эти слова, впустить их в сердце и встрепенуться. Царство небесное наступило, но, чтобы вступить в него, нужно очиститься духом. Еще раз: вся суть человеческой истины была высказана в книге еще до его, Христа, просветления.

Прежде чем разбираться с насильником, выскочившим из кустов, нужно разобраться вот с чем. Истина, которая связывается с именем Христа, была, как ясно из книги, известна и до него. Просто пример Христа – это пример человека, который как раз и очистился духом, пережил все то, о чем говорил Иоанн. Книга подробно показывает, как Христос очищался духом. Это невероятно интересное место в книге.

Есть два вида веры. Первый вид «авторитарный», его проповедуют мессии, церкви – доверие вперед тому, что ими будет сказано. Если сказано, что это текст Божий, значит, Божий, так оно и есть. Если сказано, что, говоря об этом нужно ссылаться на источник (Мф.12.5), значит нужно ссылаться. То есть вера – это налагаемое на душу человека обязательство с угрозами и заманками. «Нет, - скажут мне. - Я ссылаюсь на главу Священного Писания не потому, что на мою душу наложено обязательство с угрозами и заманками».
Да? А зачем ты ссылаешься?

Второй вид веры базируется на откровении. Без откровения нет веры. Человек начинает верить, когда его душа открыла нечто такое, что не позволяет уже человеку жить так, как он жил – в первородном грехе, так, «как люди живут», так, как он приучен. Это обычно случается «вдруг» и меняет жизнь человека. Видимо, так же это случилось и у Христа. Он во всем разочаровался (возможно, там было предательство, явное предательство – благодатная почва для откровения), культивируемые ценности потеряли для него свой смысл, и осталось одно: спрыгнуть с 12 этажа, уплыть в море на лодке, уйти в пустыню. Конюхов рассказывал мне, что в 13 лет он сел в лодку и решил переплыть Азовское море: если испугаюсь – стану священником, если переплыву – моряком. Не испугался, переплыл и поступил в мореходку. Думаю, что это уже – евангелие. Я все придумки задним числом называю евангелием. Мотивы поступков через 20 лет невозможно вспомнить и задним числом придумывается «удобная» версия. Попадая к родственникам, я слушаю рассказы о своем детстве и понимаю, что мои «евангелия» уже готовы. Они красивы, но сам я в глубине души знаю, что основа моих поступков была иной. Если 13-летний Конюхов сел в лодку и ушел в море значит, в жизни его было что-то больное, трагическое, какое-то сильное разочарование, пульсирующая боль внутри, заставившая его перевернуть лодку на берегу, столкнуть ее в воду, погрузить в нее узелок с полбуханкой хлеба и бутыль с водой. Очень трудно справиться с пульсирующей болью внутри. А то, что придумается потом, даже тебе самому придумается – это уже будет потом.

Христос однажды, разочаровавшись, ушел в пустыню.
Откровение – то, что открывается перед разумом, дошедшим до последних своих пределов. У всех у нас – разные пределы разума, но это различие – как среднегодовой снежный покров, только синоптикам интересно: 13 сантиметров или 15. Этим различием можно пренебречь, потому что главный предел разума – созерцание божественной, выше разума стоящей истины. То, что дает ответ на вопрос: какой смысл имеет моя жизнь. Ответ этот должен быть понятен моему разуму, моей душе. Вера есть знание откровения, без чего невозможно жить и мыслить.

Христос разочаровался, ушел в пустыню умирать, там испытал откровение, которое стало его верой. В чем же была его вера? Почему эта вера до сих пор будоражит многих людей? Почему даже ученики Христа, много сделавшие для того, чтобы переврать основы этой веры (возможно, не только от непонимания), не смогли этого сделать?

Зачем человека вообще тянет читать будоражащие его книги и размышлять в одиночестве? Ну, конечно, осознание смерти. Если все искания, приобретенный опыт, благородные энергетические выплески, записанные и незаписанные мысли закончатся небытием, в чем же вообще суть меня, другого человека? Книг, ставящих эти вопросы и помогающих искать на них ответы, очень мало.
А поступки надо совершать каждый день. Нужно очень хорошо понимать, не просто, что есть добро и зло, но что для тебя сегодня добро и зло, как реагировать на звонок друга, на шалость ребенка, на просьбу жены, на закидон шефа, на агрессию прохожего. Для чего я получил разумение и ставлю вопросы, в чем загадка и цель моей жизни? Ну не в том же, в самом деле, чтобы построить дом, посадить дерево и вырастить сына? Дом через полвека развалится, деревья растут прекрасно сами – вон поля за десять лет как позарастали, сын сам растет, у него уже на лбу написано, кем он вырастет и каким будет. А что же я?
Книги по жизневедению, по моему мнению, единственный род литературы, в котором нуждается человек. И книг должно быть в мире пусть два десятка, но с каждой из этих книг человеку нужно прожить по несколько лет, обдумать их.

Те, кому доводилось топить печи зимой в деревенских домах, меня поймут. Представим, что человек, индвиидуум – это полено. Само о себе полено может думать о себе все, что угодно, но есть реальная картина: я – бог этого полена – нарубил чурбаков или купил их с одной целью: топить печь зимой. «Смысл жизни» полена – на полдня, на день дать в дом бога (божеств, для противников единобожия) тепло. А до этого – «смысл жизни» полена – высохнуть, выветриться, быть готовому к топке. Мой Отец – Бог живого. Он создал меня живым, как то самое полено, для конкретной цели. Полено, сгорая, даст тепло. Я, сгорая, дам импульс живого. Дальше. Сырое, поганое полено я даже не стану в топку совать. Так же как мой Отец не сунет в «топку» меня, если я буду «сырым», променяю данное мне живое, оцифрую его, потеряю. Сырое полено я отброшу и забуду о нем, оно сгниет. Так же и Отец поступит с потерявшими живое. Ему не важны то или это полено, он дом топит. Он несет живое через нас, людей.

Теперь о книге. «Первородный грех» полена и человека в том, что мы оказываемся в сложном положении. Чаще всего воспитывающие нас и сами не знают, для чего они нас воспитывают. Для чего живут сами и для чего жить нам. Поэтому нас изначально укладывают в такой глубокий мох, что ни о какой нормальной сушке не может идти и речи. Нам сохнуть надо, сохранять живое, а вместо этого нас - в мох воспитания и образования. «Я учился траве, раскрывая тетрадь», это Тарковскому повезло. А нас учат этому миру, пожирающему себя и его законам. Сколько нам лежать в сырости? Если ли шанс выбраться на сухое ветреное место? Шанс для человека, как мне видится, - книги по жизневедению и размышление над ними. Ковыряться в помойке написанного до тех пор, пока не найдешь хотя бы одну из этих двух десятков нужных человеку книг. Хотя, тут тоже не так просто. Обычно ковыряться можно до кровавых мозолей, тут нужен обычно какой-то поступок, какое-то преодоление. С этого все начинается.

Новый завет – это книжка о человеке. Не важно, жил ли он на свете или нет, как неважно, существовал ли в действительности Гарри Поттер или полковник Исаев. Книжка – это всего лишь разновидность внутренней медитации человека, который остается один на один со своими мыслями и мыслями автора. Неважно, о ком книжка, даже если это твоя собственная автобиография.
Герой Нового завета не знал отца, у него был отчим. До поры до времени он жил так, как и все живут: делал то, что делают другие, но старался сделать это лучше других. У него были друзья и были враги. Мне почему-то кажется, (хотя в книжке нет намека на это), что у него был какой-то дефект в детстве, к примеру, он заикался. Если Бог хочет уменьшить для ребенка дозу яда социума - он дает ему какое-то отличие, ущербность, которые обычно ограждают его от окружающих, сберегает. А в 33 он познал Бога.

Опускаем этот момент, почему именно в 33. Всяко бывает после 30-ти. Герой Нового завета, как впечатлительный человек, "отправился в пустыню". То есть утерял направление. Жизнь перестала быть развитием, как он считал раньше, а значит тренировки, карьера, духовное совершенствование - все это потеряло для него прелесть и всякий смысл. А что взамен? У него не было ничего взамен. И он закрылся ото всех. И как только расслабился – тут же открылся Бог. Он не мешкает ни минуты, только лишь освободишь хоть немного места, выбросив хоть немного хлама из души, Бог тут как тут.

И тут герой допускает ошибку. Открыв Бога и осознав, зачем он живет на планете, для чего он живет помимо всяких планет - он "понес свое открытие людям", то есть решил проповедовать. Это непреодолимый зуд - напостить фотки, вернувшись с отпуска; написать книжку о том, что ты понял и что пережил. У героя Нового завета тоже зачесалось. Ну хорошо, проповедуй. Но зачем заходить в чужой тебе храм и переворачивать лотки менял? Зачем пригревать дюжину молодых парней и делать их своими "учениками"? Это уже заносы. По тексту книги видно, что парни не понимали того, что втолковывал их кумир, что особенно ясно стало после его смерти. На это есть возражение, что если бы не парни – о герое Нового завета никто бы и не узнал. Рассмотрим это возражение в свое время.

И вот, собственно, Нагорная проповедь. Если ты что-то понял - ходи меж людей и рассказывай. Но не каждому встречному. Тому, кто просит совета - расскажи. Ты не просто рассказывать идешь, как выходят на работу свидетели иеговы, ты, между прочим, живешь так и выживаешь. Дождь тебя мочит, и сомнение гнетет, и в каждом доме посмеиваются, почему ты без бабы и без детей, обсудят с тобой, кто тебе стакан воды поднесет. Обирают тебя. А ты - отдаешь обирающему. А другой на это смотрит. И спрашивает тебя, почему отдал? А ты рассказываешь ему. Так оно и выходит помаленьку. Но тут случается, что собралась толпа просящих совета и герой Нового завета стал расказывать «концепцию», в они – слушать. По мне, так это брехня. Почему – тоже тема отдельного разговора.

Дальше - ночь перед смертью. Соблазн защиты ножами и преодоление его через молитву. Смерть и якобы воскрешение - обман, выдуманный учениками (эрто одно, самое невинное, из последствий ошибки – взять учеников). Утверждение каждой буквы текста книги теми, кто убил его, и требование цитат, ссылки на копирайт (Мтф, 13.28). При этом, небрежность или притянутость перевода начиная с самой первой фразы. «Вначале было Слово». Главное не то, что «Слово» кто-то написал с заглавной буквы. Почему вообще - «слово»? «Логос» имеет более 10 значений перевода и «слово» в данном контексте – самый неудачный вариант. Это еще не обман – возможно небрежность перевода. Но то, что вслед за этим переводом являются люди, которые начинают гадать на кофейной гуще и домысливать, почему «вначале было слово», что это за «слово», почему оно было бог и т.д. – это уже обман.
В общем много интересного.

Для медленного чтения.