• Авторизация


Воспитание и образование. Часть 3 08-01-2014 19:44


«Воспитание и образование», Лев Толстой




Вся беда как в университетском деле, так и общем деле образования происходит преимущественно от людей, не рассуждающих, но покоряющихся идеям века и потому полагающих, что можно служить двум господам вместе. Это те самые люди, которые на мысли, выраженные мною в "Ясной Поляне", отвечают так: "Правда, уж прошло время бить детей за ученье и наизусть долбить, все это очень справедливо, но согласитесь, что без розги иногда невозможно, и что надо иногда заставлять учить наизусть. Вы правы, но зачем крайности и т. д. и т. д."

Кажется, как мило рассуждают эти люди, а они-то и стали враги правды и свободы. Они затем только будто бы соглашаются с вами, чтобы, овладев вашей мыслью, изменять и подрезывать и подстригать ее по-своему. Они вовсе не согласны с тем, что свобода необходима; они только говорят это потому, что боятся не преклониться перед кумиром нашего века. Они только, как чиновники, в глаза хвалят губернатора, в руках которого власть. Во сколько ты 1000 сяч раз я предпочитаю моего приятеля попа, который прямо говорит, что рассуждать нечего, когда люди могут умереть несчастными, не узнав закона божия, и потому, какими бы то ни было средствами, необходимо выучить ребенка закону божию, спасти его. Он говорит, что принуждение необходимо, что ученье - ученье, а не веселье. С ним можно рассуждать, а с господами, служащими деспотизму и свободе, нельзя. Эти-то господа порождают то особенное положение университетов, в котором мы теперь находимся и в котором необходимо какое-то особенное искусство дипломатии, в котором, по выражению Фигаро, неизвестно, кто кого обманывает: ученики обманывают родителей и наставников, наставники обманывают родителей, учеников и правительство и т. д. во всех возможных перемещениях и сочетаниях. И нам говорят, что это так и должно быть; нам говорят: вы, непосвященные, не суйте носа в наше дело, тут нужно особенное искусство и особенные знания, - это историческое развитие. А кажется, как дело просто: одни хотят учить, другие хотят учиться. Пускай учат, насколько умеют, пускай учатся, насколько хотят.

Я помню, во время самого разгара дела костомаровского проекта университетов я защищал проект перед одним профессором. С какой неподражаемой глубокомысленной серьезностию, почти шепотом, внушительно, конфиденциально сказал мне профессор: "Да знаете ли вы, что такое этот проект? Это не проект нового университета, а это проект уничтожения университетов", - сказал он, с ужасом вглядываясь в меня. - "Да что же? - это было бы очень хорошо, - отвечал я, - потому что университеты дурны". - Профессор не стал более рассуждать со мною, хотя был не в силах доказать мне, что университеты хороши, так же как и никто не в силах доказать этого.

Все люди - все человеки, даже профессора. Ни один работник не скажет, что нужно уничтожить ту фабрику, на которой он находит кусок хлеба, и не потому, чтобы он это рассчитывал, а бессознательно. Те господа, которые хлопочут о большей свободе университетов, похожи на человека, который, выводя в комнате молодых соловьев и убедившись в том, что соловьям нужна свобода, выпустил бы их из клетки и старался на бечевке дать им свободу, а потом удивлялся бы, что соловьи не выводят и на бечевках, привязанных им за ноги, и что только повывихали себе ноги и подохли.

Никто никогда не думал об учреждении университетов на основании потребности народа. Это было и невозможно, потому что потребность народа была и остается неизвестною. Но университеты были учреждены для потребностей отчасти правительства, отчасти высшего общества, и для университетов уже учреждена вся подготавливающая к ним лестница учебных заведений, но имеющая ничего общего с потребностью народа. Правительству нужны были чиновники, медики, юристы, учителя, - для приготовления их основаны университеты. Теперь для высшего общества нужны либералы по известному образцу, - и таковых приготавливают университеты. Ошибка только в том, что таких либералов совсем не нужно народу.

Обыкновенно говорят, что недостатки университетов происходят от недостатков низших заведений. Я утверждаю наоборот: недостатки народных, особенно уездных училищ происходят преимущественно от ложности требования университетов.

Посмотрим теперь на практику университетов. Из 50 студентов, составляющих аудиторию, десять человек на первых двух лавках имеют тетрадки и записывают; из этих десяти шесть записывают для того, чтобы понравиться профессору, из выработанного школой и гимназией прислужничества, еще четверо записывают с искренним желанием записывать весь курс, но на четвертой лекции бросают, и много-много, что двое или трое из них, т. е. 1/15 или 1/20 курса составит лекции. Весьма трудно не пропустить ни одной лекции. В математическом предмете, да и во всяком другом, пропущена одна лекция - и связь

Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
Воспитание и образование. Часть 2 08-01-2014 19:44


«Воспитание и образование», Лев Толстой




Возьмите в наше время и в нашем обществе какое хотите общественное заведение - от народной школы и приюта для бедных детей до женского пансиона, до гимназий и университетов, - во всех этих заведениях вы найдете одно непонятное, но никому не бросающееся в глаза явление. Родители, начиная с крестьян, мещан до купцов и дворян, жалуются на то, что детей их воспитывают в чуждых их среде понятиях. Купцы и старого века дворяне говорят: мы не хотим гимназий и университетов, которые сделают из наших детей безбожников вольнодумцев. Крестьяне и мещане не хотят школ, приютов и пансионов, чтобы не сделали из их детей белоручек и писарей вместо пахарей. Вместе с тем все воспитатели без исключения, от народных школ до высших учебных заведений, заботятся об одном - воспитать вверенных им детей так, чтобы дети эти не были похожи на своих родителей. Некоторые воспитатели наивно признаются, некоторые, хотя не признаваясь, считают сами себя образцами того, чем должны быть, а родителей - образцами той грубости, того невежества и тех пороков, какими не должны быть их воспитанники. Воспитательница, уродливое, изломанное жизнью создание, полагающая все совершенство человеческой природы в искусстве приседать, надевать воротнички и во французском языке, конфиденциально сообщает вам, что она мученица своих обязанностей, что все ее труды воспитания 1000 пропадают даром от невозможности удалить совершенно детей от влияния родителей, что воспитанницы ее, начинавшие уже забывать русский язык и начинавшие скверно говорить по-французски, начинавшие забывать обращение с кухарками, возню на кухне и бегание босиком, а слава богу, выучившие уже Александра Македонского и Гваделупу, при свидании с домашними - увы! забывают все это и усвоивают вновь свои тривиальные привычки. Воспитательница эта не только, не стесняясь перед своими воспитанницами, будет подтрунивать над их матерями или вообще над всеми женщинами, принадлежащими к их кругу, но она считает своею заслугой посредством иронии над прежнею средой воспитанниц переменить их взгляд и понятия. Я не говорю уже о той искусной материальной обстановке, которая должна совершенно изменить весь взгляд воспитываемых. Дома все удобства жизни - вода, пироги, хорошая провизия, хорошо приготовленный обед, чистота и удобство помещения - все зависело от трудов и забот матери и всего семейства. Больше трудов и забот - больше удобства, меньше трудов и забот - меньше удобства. Простая штучка, но, я смею думать, больше поучительная, чем французский язык и Александр Македонский. При общественном же воспитании это постоянно-жизненное возмездие за труд до такой степени устранено, что не только не будут хуже или лучше обед, чище или чернее наволочки, лучше или хуже натерты полы, - будет ли ученица о том заботиться или нет, но у ней нет даже своей келейки, своего уголка, который бы она могла убрать или не убрать по-своему, нет возможности из лоскутков и лент сделать себе наряд. "Ну, что, лежачего не бьют, - скажут девять десятых читателей, что и говорить о пансионах и т. п.". Нет, они не лежачие, они стоячие - и крепко стоячие на опоре права воспитания. Пансионы нисколько не уродливое гимназий, университетов. В основании тех и других лежит один и тот же принцип: признанное за одним человеком или небольшим собранием людей право делать из других людей таких, каких им хочется. Пансионы не лежачие, - их существует и будет существовать тысячи, потому что они имеют такое же право на образование, как воспитательные гимназии и университеты. Разница разве в том, что мы не признаем почему-то права за семьей воспитывать как ей угодно, отрываем ребенка от развратной матери и помещаем в приют, где его исправит испорченная воспитательница.

Мы не признаем за религией права воспитывать, мы кричим против семинарий и монастырских школ, мы не признаем этого права и за правительством, мы недовольны кадетскими корпусами, школами правоведения и т. п., но у нас недостает силы отрицать законность заведений, в которых общество, т. е. не народ, но высшее общество, признает за собой право воспитывать по-своему, пансионы для девиц и университеты. Университеты? Да, университеты. Я позволю себе анализировать и этот храм премудрости. С моей точки зрения, он ни на шаг не только не ушел вперед от женского заведения, но в нем-то и лежит корень зла - деспотизм общества, на который не поднимали еще руку.

Как пансион решил, что нет спасения без инструмента, называемого фортепьяно, и языка французского, так точно один мудрец или компания таких мудрецов (пускай под этой компанией будут разуметь представителей европейской науки, от которой мы будто бы преемствовали нашу организацию университетов, все-таки эта компания мудрецов будет очень, очень малочисленна в сравнении с тою массой учащихся, для которой в будущем организован

Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии

Воспитание и образование. Часть 1 08-01-2014 19:43


«Воспитание и образование», Лев Толстой





Образование вообще понимается или как последствие всех тех влияний, которые жизнь оказывает на человека (в смысле "образование человека" мы говорим - образованный человек), или как самое влияние на человека всех жизненных условий (в смысле "образование немца, русского мужика, барина", мы говорим - человек получил плохое образование или хорошее и т. п.). Только с этим последним мы имеем дело.

Воспитание есть воздействие одного человека на другого с целью заставить воспитываемого усвоить известные нравственные привычки. (Мы говорим - "они его воспитали лицемером, разбойником или добрым человеком". "Спартанцы воспитывали мужественных людей". "Французы воспитывают односторонних и самодовольных".) Преподавание есть передача сведений одного человека другому (преподавать можно шахматную игру, историю, сапожное мастерство). Учение - оттенок преподавания, есть воздействие одного человека на другого с целью заставить ученика усвоить известные физические привычки (учить петь, плотничать, танцевать, грести веслами, говорить наизусть). Преподавание и учение суть средства образования, когда они свободны, и средства воспитания, когда учение насильственно и когда преподавание исключительно, то есть преподаются только те предметы, которые воспитатель считает нужными. Истина ясна и инстинктивно сказывается каждому. Сколько бы мы ни старались сливать раздельное и подразделять неразделимое и подделывать мысль под порядок существующих вещей - истина очевидна.

Воспитание есть принудительное, насильственное воздействие одного лица на другое с целью образовать такого человека, который нам кажется хорошим; а образование есть свободное отношение людей, имеющее своим основанием потребность одного приобретать сведения, а другого - сообщать уже приобретенное им. Преподавание, Unterricht, есть средство как образования, так и воспитания. Различие воспитания от образования только в насилии, право на которое признает за собою воспитание. Воспитание есть образование насильственное. Образование свободно.

Воспитание - французское education, английское education, немецкое Erziehun 1000 g - понятия, существующие в Европе, образование же есть понятие, существующее только в России и отчасти в Германии, где имеется почти соответствующее слово - Bildung. Во Франции же и Англии это понятие и слово вовсе не существует. Civilisation есть просвещение, instruction есть понятие европейское, непереводимое по-русски, означающее богатство школьных научных сведений или передачу их, но не есть образование, включающее в себя и научные знания, и искусства, и физическое развитие.

Я говорил в 1-м No "Ясной Поляны" о праве насилия в деле образования и старался доказать, что, во 1-х, насилие невозможно, во 2-х, не приводит ни к каким результатам или к печальным, в 3-х, что насилие это не может иметь другого основания, кроме произвола (черкес учит воровать, магометанин убивать неверных). Воспитания, как предмета науки, нет. Воспитание есть возведенное в принцип стремление к нравственному деспотизму. Воспитание есть, я не скажу выражение дурной стороны человеческой природы, но явление, доказывающее неразвитость человеческой мысли и потому не могущее быть положенным основанием разумной человеческой деятельности - науки.

Воспитание есть стремление одного человека сделать другого таким же, каков он сам. (Стремление бедного отнять богатство у богатого, чувство зависти старого при взгляде на свежую и сильную молодость, - чувство зависти, возведенное в принцип и теорию.) Я убежден, что воспитатель только потому может с таким жаром заниматься воспитанием ребенка, что в основе этого стремления лежит зависть к чистоте ребенка и желание сделать его похожим на себя, то есть больше испорченным.

Я знаю барышника-дворника, постоянно подлыми путями сбивающего себе копейку, который, на мои увещания и подольщения отдать славного 12-ти-летнего своего сынишку ко мне в яснополянскую школу, в самодовольную улыбку распуская свою красную рожу, постоянно отвечает одно и то же: "оно тек-то так, ваше сиятельство, да мне нужнее всего прежде напитать его своим духом". И он его везде таскает с собой и хвастается тем, что 12-ти-летний сынишка научился обдувать мужиков, ссыпающих отцу пшеницу. Кто не знает отцов, воспитанных в юнкерах и корпусах, считающих только то образование хорошим, которое пропитано тем самым духом, в котором эти отцы сами воспитались? Разве не точно так же пропитывают своим духом профессора в университетах и монахи в семинариях? Мне не хочется доказывать то, что я раз уже доказывал, и то, что слишком легко доказать, что воспитание, как умышленное формирование людей по известным образцам, - не плодотворно, не законно и не возможно. Здесь я ограничусь одним вопросом. Права воспитания не существует. Я не признаю его, не признает, не признавало и не будет признавать его все воспитываемое молодое поколение,

Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
Чертков В. О последних днях Льва Николаевича Толстого: Записки. Часть 2 04-01-2014 20:03


- 18 -

сказалъ: „Да неопред?ленно: и церковь хороша, и церковь нехороша“...

Четвертое письмо‚ съ приложеніемъ 10-ти семикоп?ечныхъ марокъ, было отъ „глубокаго почитателя“, обращавшагося къ „Великому мыслителю“ съ просьбой снабдить автографомъ посылаемую одновременно фотографію. Фотографія эта еще не была получена, и письмо мы отложили въ разрядъ „просьбъ объ автограф?“, которыя Л. Н. им?лъ обыкновеніе удовлетворять разомъ‚ когда накопится н?которое количество.

Душанъ Петровичъ попросилъ меня не слишкомъ долго занимать вниманіе Л. Н-ча чтеніемъ корреспонденціи, и я понемногу свелъ на н?тъ это занятіе, не дочитавъ вс?хъ привезенныхъ съ собой писемъ.

______

На сл?дующій день‚ 4-го ноября, Л. Н-чу придавалъ особенно бол?зненное выраженіе видъ его запекшихся и поб?л?вшихъ губъ. Въ посл?дующіе дни однако этого уже не было. Но вообще съ каждымъ днемъ щеки его худ?ли, губы становились тоньше и бл?дн?е, и все лицо его принимало бол?е и бол?е измученный видъ, свид?тельствовавшій о т?хъ физическихъ страданіяхъ, которыя ему приходилось переносить. Въ особенности это страдальческое выраженіе зам?тно было около губъ и рта, который, всл?дствіе затрудненности дыханія, оставался большею частью полуоткрытымъ и н?сколько искривленнымъ. Другихъ признаковъ физическихъ мукъ онъ почти не проявлялъ. Стоны и громкіе вздохи, сопровождавшіе по ц?лымъ часамъ каждое его дыханіе, каждую икоту, были такъ равном?рны и однообразны, что не производили впечатл?нія особенно остраго страданія. Когда при этомъ его разъ или два спросили, очень ли онъ страдаетъ, онъ отв?чалъ отрицательно. Только н?сколько разъ въ теченіе всей бол?зни появлялись у него приступы особенно тяжкихъ страданій. Въ этихъ случаяхъ онъ судорожно поднимался въ сидячее положеніе, св?шивая ноги съ кровати, тоскливо метался изъ стороны въ сторону, говорилъ, что ему очень трудно, тяжко; но скоро опять опускался на подушки и притихалъ

- 19 -

съ видомъ кроткаго примиренія съ неизб?жнымъ испытаніемъ. Онъ, очевидно, сознавалъ, что терп?ливое, безропотное перенесеніе усиливавшихся физическихъ мукъ представляло въ данную минуту его ближайшую задачу. И судя по тому, какъ онъ держалъ себя, къ выполненію этой задачи онъ относился съ той же добросов?стной и выдержанной настойчивостью, съ какою всю жизнь привыкъ д?лать то, что? считалъ должнымъ. Утромъ этого дня, очнувшись отъ забытья и узнавъ меня, онъ, видимо очень страдая, сказалъ мн? какъ-то особенно мягко и добро: „Я, кажется, умираю. А можетъ-быть, и н?тъ. Надо еще постараться немножко“‚ и прослезился. А наканун? смерти, когда ему было особенно тяжело, онъ‚ очевидно, желая исполнить должное, сказалъ мн?: „Не понимаю, что мн? д?лать“.

Въ эти дни, лежа молча на спин?, Л. Н. часто и подолгу шевелилъ пальцами правой руки‚ двигая кистью по од?ялу, воображая, что, по своему писательскому обыкновенію, заноситъ на бумагу ту работу мысли‚ которая въ это время происходила въ его сознаніи.

Для того, чтобы осв?жить воздухъ въ его спальн?, мы съ докторами перенесли Л. Н-ча на кровати въ сос?днюю проходную комнату, гд? собраны были различные употреблявшіеся и запасные медикаменты и приспособленія. Увидавъ передъ собой столъ съ этими необычными для него предметами, Л. Н. сталъ меня разспрашивать про отд?льныя бутылочки и т. п. „Что это такое?“ — спросилъ онъ, указывая на привлекательнаго вида розовую бутылочку. Я поднялъ ее и прочелъ: Eau dentifrice*). „А у меня dents**) совс?мъ н?тъ“, — зам?тилъ онъ игриво. „А это что?“ — „Это — прованское масло, присланное вамъ Галей по просьб? Ал. Л-ны“. — „А для чего оно?“ — „Бываетъ полезно при клизмахъ и въ другихъ случаяхъ“. — „Ага!“

Въ этотъ день у больного уже зам?тно было повременамъ

Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
Чертков В. О последних днях Льва Николаевича Толстого: Записки. Часть 1 04-01-2014 20:02


- 1 -

О ПОСЛ?ДНИХЪ ДНЯХЪ

Льва Николаевича

ТОЛСТОГО.

Записки В. Черткова.

______

- 2 -

РАНЕНБУРГЪ.

Типографія Братьевъ Колпаковыхъ.

1911.

- 3 -

О посл?днихъ дняхъ Льва Николаевича Толстого.

Записки В. Черткова*).

Такъ какъ мн? выпало на долю большое счастье и ут?шеніе находиться около Льва Николаевича Толстого въ теченіе посл?днихъ дней его жизни, то я не только чувствую душевную потребность, но и сознаю своей обязанностью под?литься съ другими т?мъ, что я вид?лъ и слышалъ въ это время.

Все касающееся Льва Николаевича, а т?мъ бол?е то, что онъ переживалъ на своемъ смертномъ одр?, естественно, представляетъ большой интересъ для многихъ и многихъ. А потому надобно над?яться, что вс? присутствовавшіе около Льва Николаевича въ Астапов? въ эти знаменательные дни предадутъ въ свое время гласности свои воспоминанія и впечатл?нія.

Съ своей стороны, я зд?сь постараюсь изложить какъ можно проще только то, чему я лично былъ свид?телемъ, предоставляя другимъ присутствовавшимъ пополнить картину т?мъ, что происходило въ моемъ отсутствіи.

Буду радъ, если мн? удастся передать читателямъ хоть н?которое представленіе о внутренней и вн?шней жизни Льва Николаевича въ теченіе этихъ посл?днихъ дней, проведенныхъ имъ среди насъ.

______

Посл? ухода Льва Николаевича 28-го октября изъ Ясной Поляны, все еще находясь подъ радостнымъ впечатл?ніемъ этого событія, я получилъ, 1-го ноября, въ 4-мъ часу дня, почти одновременно, сл?дующія дв? телеграммы: одна — отъ Л. Н-ча изъ Астапова: „Вчера захворалъ. Пассажиры вид?ли, ослаб?вши шелъ съ по?зда. Боюсь огласки. Нынче лучше. ?демъ дальше. Примите м?ры. Изв?стите.

- 4 -

Николаевъ“ (условленный между нами „псевдонимъ“ Л. Н-ча). Другая — отъ Александры Львовны Толстой оттуда же: „Вчера сл?зли Астапово. Сильный жаръ, забытье, утромъ температура нормальная, теперь снова ознобъ. ?хать немыслимо. Выражалъ желаніе вид?ться вами. Фролова“ (условная подпись А. Л-ны).

Изъ этого я понялъ, что Л. Н-чъ, захворавъ на станціи Астапово и опасаясь, какъ бы не узнали объ его м?стопребываніи, просилъ меня принять м?ры къ тому, чтобы онъ былъ своевременно изв?щенъ въ случа?, если погонятся за нимъ.

Узнавъ такимъ образомъ, что Л. Н-чъ желаетъ вид?ться со мной, я вы?халъ съ первымъ ночнымъ по?здомъ изъ Тулы и прибылъ въ Астапово въ 9 часовъ утра 2-го ноября. Меня встр?тилъ м?стный начальникъ станціи Иванъ Ивановичъ Озолинъ, оказавшійся очень милымъ и добрымъ челов?комъ, вс?мъ сердцемъ преданнымъ Л. Н-чу, которому онъ уступилъ сначала дв? своихъ комнаты, а потомъ и всю свою квартиру, перебравшись въ другое м?сто съ женой и д?тьми. Онъ провелъ меня въ эту свою квартиру, гд? я засталъ Л. Н-ча въ постели, весьма слабымъ, но въ полной памяти.

Онъ очень обрадовался мн?, протянулъ мн? свою руку, которую я осторожно взялъ и поц?ловалъ. Онъ прослезился и тотчасъ же сталъ разспрашивать, какъ у меня дома.

Во время нашей бес?ды онъ сталъ тяжело дышать и охать и сказалъ: „Обморокъ гораздо лучше: ничего не чувствуешь, а потомъ проснулся, и все прекрасно“. Видимо, бол?знь заставляла его физически страдать.

Вскор? онъ заговорилъ о томъ, что въ эту мннуту его, очевидно, больше всего тревожило. Съ особеннымъ оживленіемъ онъ сказалъ мн?, что нужно принять вс? м?ры къ тому, чтобы Софья

Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
Толстой и толстовцы 04-01-2014 20:01


Уильям Эджертон. Толстой и толстовцы


Публикация воспоминаний Бориса Васильевича Мазурина о толстовской коммуне
"Жизнь и труд" в сентябрьском номере "Нового мира" - важный и отрадный шаг к
давно уже назревшей переоценке общественного влияния Толстого. Теперь, когда
"Новый мир" положил начало, вероятно, пришло время сделать наконец эту
неизвестную главу в истории русской культуры полностью доступной советскому
читателю.
Ни одно явление во всей истории европейской литературы не может сравниться
с тем исполненным драматизма религиозным кризисом, духовным переворотом,
который пережил Толстой в конце 70-х годов прошлого века, и с тем влиянием,
которое его произведения, написанные после этого переворота, оказали не
только на отдельных людей, но и на целые группы во всем мире.
Во многих странах делались попытки воплотить в жизнь толстовские
религиозные принципы путем создания кооперативных сельскохозяйственных
поселений. Большинство этих попыток - например, в Англии, Голландии,
Венгрии, Швейцарии, США, Японии и Чили - потерпели неудачу главным образом
из-за того, что их участники не имели практического опыта ведения сельского
хозяйства (большинство их составляли пришедшие из городов интеллектуалы).
Если мы хотим правильно понять характер всемирного общественного влияния
Толстого, нам необходимо освободиться от предвзятости и тщательно изучить
его мысли о Боге, Нагорной проповеди, непротивлении злу силою - словом, все
то, что можно назвать толстовской проповедью христианского анархизма.
Западные ученые должны отбросить представление о религиозно-философских
сочинениях Толстого как о причудливых заблуждениях великого во всех других
отношениях художника. Советским же ученым следовало бы отказаться от
истолкования поздних произведений Толстого только в политических и
социальных категориях, без учета его религиозных взглядов.
Отношение Толстого к проблемам общества и государства можно понять лишь в
свете его отношения к самой человеческой жизни, сформулированного в его
работе "О жизни": "Видимая мною жизнь, земная жизнь моя, есть только малая
часть всех моей жизни с обоих концов ее - до рождения и после смерти -
несомненно существующей, но скрывающейся от моего теперешнего познания". Эта
позиция не означает ухода от разрешения земных проблем; скорее она позволяет
взглянуть на земные проблемы в иной перспективе. Она также объясняет, почему
последователи Толстого не убоялись ни пыток, ни смерти и не возненавидели
своих притеснителей.
На протяжении истории человечества различные религиозные общины - не
только толстовцы - пытались положить в основу своей жизни начала
непротивления - индуисты в Индии, последователи Яна Гуса в Чехии, квакеры в
Англии, меннонты в Германии и духоборы и молокане в России. Соседи и
особенно правители тех стран, где протекала жизнь этих общин, нередко
относились к ним с подозрением. Религиозные убеждения сектантов превратно
истолковывались как имеющие политический характер, а их отказ носить оружие
и участвовать в войне по религиозным мотивам расценивался как подрывная
политическая деятельность.
Как правило, эти сектанты жили в странах, построенных на основе насилия,
обладающих армиями для защиты границ, судами для соблюдения законов и
полицией для поддержания общественного порядка; поэтому у них не было
случая проверить, возможно ли управлять обществом без применения насилия.
Редким исключением была пенсильванская колония, основанная в 1681 году
английским квакером Уильямом Пенном в Северной Америке на земле, полученной
им от английского короля. К "святому эксперименту" Пенна, как его называли,
намного опередившему свое время, сочувственно отнеслись многие выдающиеся
мыслители Западной Европы, в том числе Вольтер, но он продолжался немногим
более жизни одного поколения. Эксперимент этот вызвал такой поток
иммигрантов других вероисповеданий из Европы, что вскоре квакеры оказались в
меньшинстве, а смута в Новом Cвете, вызванная войнами между британцами и
французами, в конце концов заставила квакеров полностью устраниться от
управления пенсильванской общиной.
В двадцатом столетии было два важных и в основном успешных опыта
ненасильственного сопротивления в политике. Первый - ненасильственное
движение за национальное освобождение Индии под руководством Ганди, которое
заставило Великобританию мирным путем предоставить полную независимость
крупнейшей из ее колоний. Второй - кампания ненасильственного сопротивления,
приведшая к отмене всех законов о расовой сегрегации в США. Эти два движения
важны тем, что они продемонстрировали как возможности ненасильственного
сопротивления, так и его границы. Ненасильственное сопротивление злу не
может служить принципом

Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
О Льве Николаевиче 04-01-2014 20:00


Толстой

Всякое правительство я считаю… учреждением для совершения посредством насилия безнаказанно самых ужасных преступлений: убийств, ограблений, спаивания, одурения, развращения, эксплуатации народа богатыми и властвующими; и потому полагаю, что все усилия людей, желающих улучшить общественную жизнь, должны быть направлены на освобождение себя от правительств.
Лев Толстой, «Об общественном движении в России» (1905)

Граф Лев Николаевич Толстой родился 9 сентября 1828 года в фамильной усадьбе Ясная Поляна в Тульской губернии. Принадлежал к старинному дворянскому роду Толстых. Получил домашнее образование, затем, в 16 лет, поступил в Казанский университет, который, однако, не закончил и вернулся в Ясную Поляну, преисполненный мечтаний о том, как улучшит положение своих крестьян и каких добьётся успехов в собственном развитии, занимаясь самостоятельно. Но уже два года спустя он отказался от размеренной деревенской жизни и перебрался в Москву, а в 1851 году отправился на Кавказ и записался добровольцем в армию. Принимал участие в Крымской войне (1853-1856). К литературе обратился во время армейской службы; уже первый роман Толстого «Детство» (1852) был замечен критикой. К 1856 году, когда Толстой ушёл из армии, он уже успел стать знаменитым писателем. Впрочем, в московских литературных кругах ему было неуютно, и в 1859 году он возвратился в Ясную Поляну, где открыл школу для крестьянских детей и продолжал писать. В 1862 году Толстой женился на Софье Берс, ставшей ему подлинной опорой в жизни. Следующие пятнадцать лет были для Толстого самыми счастливыми – и самыми плодотворными в его творчестве. В 1865-1869 годах он опубликовал свою эпопею «Война и мир», а в 1875-1877 гг. увидела свет «Анна Каренина». В конце 1870-х гг. Толстой пережил духовный кризис; позднее его захватила идея нравственного усовершенствования и «опрощения» (породившая движение «толстовства»), и Толстой начал непримиримо критиковать общественное устройство, государство, церковь (в 1901 году был отлучён от Русской Православной Церкви) и весь жизненный уклад «образованных классов». Одновременно в творчестве Толстого всё чаще стали возникать темы смерти, греха, покаяния и нравственного возрождения (повести «Смерть Ивана Ильича» 1884-86, «Отец Сергий» 1890-98, «Хаджи-Мурат» 1896-1904). В «Исповеди» (1879-82) Толстой «пересмотрел» христианское учения о любви и всепрощении, преобразовал его в проповедь непротивления злу насилием. Стремление согласовать образ мысли и жизни, а также разлад в семье, заставили Толстого покинуть Ясную Поляну. Во время своих скитаний он заболел пневмонией и умер 20 ноября 1910 на маленькой железнодорожной станции Астапово (ныне станция Лев Толстой, Липецкая обл.). Похоронен в Ясной Поляне.

Позже заурядные люди, желая опорочить и принизить толстовство, скажут со снисходительной улыбкою:

«Что Толстой?.. Как и все анархисты-бунтари – из князей и графьёв; тщеславный, взбалмошный человек, пожелавший слыть оригиналом. В молодости – помещик, воспитанный дурно, развратник. Увлекавшийся женщинами, «военный корреспондент» Севастополя, выпивоха – вдруг, став стариком, обращается из Савла в Павла. Его пугает война – он говорит «не убий», не может волочиться за дамами – призывает к воздержанию, ему хочется стать знаменитым – ругает церковь, нужно слыть оригиналом – пашет сам землю. Говорит – «раздайте всё» – и остаётся помещиком, проповедует любовь к ближнему и ругается с собственною женою.»

И в те годы, и вчера, и сегодня – церковники, державники, буржуи и их прихвостни из числа интеллектуалов, – все они будут, – кто смиренно склонив очи долу, кто со сладостною усмешечкою, – говорить эти слова.

А между тем, народный порыв, желание «идти к Толстому» – остаётся и будет поныне и присно.

В чём же феномен Толстого? В том ли, что он «зеркало русской революции», как писал Ленин? В особом литературном стиле? В стремлении к филантропии и душеспасительству?

В России с XVIII века начинается традиция дворянски-интеллигентского радикализма. Радищев едет из Петербурга в Москву, заходя в крестьянские избы, декабристы встают в каре – под пули и картечь, наконец, тысячи студентов идут в народ, – но народ отторгает и дворян, и декабристов, и землевольцев. Не помогает стремление к труду, не помогают и переодевания в народные рубахи, вид «господина», тянущего соху, только настораживает крестьянина.

И вдруг – граф, занимающийся ручным трудом и пишущий тут же книги, – не вызывает недоверия, а ведёт подсчёт сотням и сотням листков, идущих ему от малограмотных простых людей.

Там крестьяне читают вместе Евангелие – и их высылают за это в Сибирь; здесь странник не снимает шапки перед судьёю, ибо не хочет видеть в нём «власть»; а тут десяток молодых людей

Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
Толстовство 04-01-2014 20:00


Толстовство

Материал из Википедии — свободной энциклопедии
 
Эта статья входит в тематический блок
Толстовство
Российские сподвижники
П. Бирюков · Бодянский · В. Булгаков · Горбунов-Посадов · Гусев · Наживин · П. Николаев · Сулержицкий · Трегубов · Хилков · Хирьяков · Чертков
Зарубежные последователи
Арисима · Ганди · Ярнефельт · Кросби · Кониси · Мод · Токутоми
Библиография
Воскресение · Исповедь ·
Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
Православие и большевики 04-01-2014 19:59


РЕЧЬ СВЯТЕЙШЕГО ПАТРИАРХА МОСКОВСКОГО И ВСЕЯ РУСИ АЛЕКСИЯ ПЕРЕД ПАHИХИДОЙ ПО И.В.СТАЛИHУ СКАЗАHHАЯ В ПАТРИАРШЕМ СОБОРЕ В ДЕHЬ ЕГО ПОХОРОH (9.03.1953 г.)



Великого Вождя нашего народа, Иосифа Виссарионовича Сталина, не стало. Упразднилась сила великая, нравственная, общественная: сила, в которой народ наш ощущал собственную силу, которою он руководился в своих созидательных трудах и предприятиях, которою он утешался в течение многих лет.

Hет области, куда бы не проникал глубокий взор великого Вождя. Люди науки изумлялись его глубокой научной осведомленности в самых разнообразных областях, его гениальным научным обобщениям;военные - его военному гению; люди самого различного труда неизменно получали от него мощную поддержку и ценные указания.

Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было невидимо и недоступно для обыкновенного ума. Об его напряженных заботах и подвигах во время Великой Отечественной войны, об его гениальном руководстве военными действиями, давшими нам победу над сильным врагом и вообще над фашизмом;об его многогранных необъятных повседневных трудах по управлению, по руководству государственными делами - пространно и убедительно говорили и в печати, и, особенно, при последнем прощании сегодня, в день его похорон, его ближайшие соработники.

Его имя, как поборника мира во всем мире, и его славные деяния будут жить в веках. Мы же, собравшись для молитвы о нем, не можем пройти молчанием его всегда благожелательного, участливого отношения к нашим церковным нуждам. Hи один вопрос, с которым бы мы к нему ни обращались, не был им отвергнут; он удовлетворял все наши просьбы. И много доброго и полезного, благодаря его высокому авторитету, сделано для нашей Церкви нашим Правительством. Память о нем для нас незабвенна, и наша Русская Православная Церковь, оплакивая его уход от нас, провожает его в последний путь, "в путь всея земли", горячей молитвой.

В эти печальные для нас дни со всех сторон нашего Отечества от архиереев, духовенства и верующих, и из-за границы от Глав и представителей Церквей, как православных, так и инославных, я получаю множество телеграмм, в которых сообщается о молитвах о нем и выражается нам соболезнование по случаю этой печальной для нас утраты. Мы молились о нем, когда пришла весть об его тяжкой болезни. И теперь, когда его не стало, мы молимся о мире его бессмертной души.

Вчера наша особая делегация в составе Высокопреосвященного митрополита Hиколая; представителя епископата, духовенства и верующих Сибири архиепископа Палладия; представителя епископата, духовенства и верующих Украины архиепископа Hикона и протопресвитера о. Hиколая, возложила венок к его гробу и поклонилась от лица Русской Православной Церкви его дорогому праху. Молитва, преисполненная любви христианской, доходит до Бога. Мы веруем, что и наша молитва о почившем будет услышана Господом. И нашему возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу мы молитвенно, с глубокой, горячей любовью возглашаем вечную память.

Журнал Московской Патриархии. 1953, №4. С.3

http://supol.narod.ru/archive/books/Misc/stalin_panihida.htm

О восхвалении обновленцами атеиста Ленина.

“Ленин же вызывал у них (обновленцах) разве что не преклонение.

Что касается официально выраженного отношения обновленцев к Ленину, то речь идёт прежде всего об их реакции на его смерть, когда обновленческие церкви, в отличие от патриаршей, служили по этому случаю панихиды и оплакивали усопшего “как христианина по природе своей”, человека и политика, наделённого самыми великими добродетелями.

После окончания второй мировой войны усмирённая патриаршая Церковь последовала этому примеру по случаю смерти Сталина, но даже и тогда эпитеты и характеристики вождя не достигали столь высоких степеней. (См. Отклики на смерть Ленина. Христианин. 1924.№1.)...

Пока патриарх Тихон в ожидании суда находился под арестом, обновленцы созвали “Собор” (29.4.1923 г.). “Собор” пропел “Многие лета” советскому правительству, принял резолюцию в поддержку советского социалистического общественного строя, осудил контрреволюционное духовенство, направил приветствие Ленину – “борцу за великую социальную истину” - и в отсутствие патриарха учинил над ним судилище, “извергнув” его не только из сана, но даже из монашества.

Патриаршая анафема большевикам была объявлена аннулированной”.

Источник: Д. В. Поспеловский. Русская Православная Церковь в ХХ веке. М. 1995г. стр.67,71

комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
Похороны Толстого 04-01-2014 19:58


«Учительская газета», №32 от 11 августа 2009 года


Похороны Толстого


 
Все это встает теперь в памяти, как сквозь какую-то завесу, - отдельными кусками, то более четкими, то сливающимися. (М. Курдюмов)  



Сначала вот это:

Сумерки. Перехожу улицу в Москве у Никитских ворот по размятому, похожему на песок, снегу, и догоняет газетчик, без слов, поспешно, сует мне в руки «Экстренный выпуск». На небольшом тонком его листе густо отпечатано громадным шрифтом:

7 НОЯБРЯ НА СТАНЦИИ АСТАПОВО СКОНЧАЛСЯ ЛЕВ ТОЛСТОЙ.

Так это седьмое ноября на всю жизнь и запечатлелось - огромные черные буквы и цифры на сероватой бумаге. Был и час смерти указан, но не запомнился.

Потом вечером в литературно-художественном кружке толпа народу и взволнованные разговоры. Разговоры без конца до позднего часа.

Дальше - вокзал. С семи часов вечера потоком вливаются люди: профессора университета, представители всевозможных общественных организаций, актеры, журналисты и очень много студентов.

Все ждут поезда на станцию КОЗЛОВА-ЗАСЕКА, который вот-вот подадут. Получить доступ в поезд твердо надеются только те, у кого есть соответствующие делегатские удостоверения, ибо поезд будет специальный. Может быть, даже два-три поезда. Но нет ни одного. И сведений получить нельзя. Проходит час, другой. Касса закрыта. Начальник станции, который несколько раз пробегал по залу, теперь куда-то исчез, и никто ничего не знает.

По мере того как длится ожидание, ползут всевозможные слухи. Говорят о наряде жандармов, которого ждут, о казаках, еще о чем-то. Каждое кем-нибудь высказанное предположение подхватывается как точное известие и растекается по насторожившейся толпе, волнение которой растет все больше и больше.

Еще проходит время. И вдруг бежит кто-то из внутреннего помещения вокзала, машет рукой, все его обступают, и он сообщает негодующим громким шепотом, видимо, «секретно»:

- Господа, сейчас выяснилось, что кассу не откроют до тех пор, пока не получится телеграфного ответа из Петербурга от министра... Вернее всего, что никого не пустят... Всего вернее!..

Подымается невообразимая суматоха, слышны восклицания:

- У нас всегда так! Безобразие!.. Конечно, не пустят! Чего же мы ждем?!

И вот в двенадцатом часу ночи вокзал заметно пустеет. Устали ждать, исчезла надежда добраться до Ясной Поляны. Очень многие уехали с вокзала и не попали на похороны Толстого.

Наконец в полночь вдруг движение в одном углу вокзальной залы, в которой понурые, утомленные все еще сидят более настойчивые люди. Сразу все насторожились, потом бросились: поезд уже подан, скоро отойдет, надо спешно добывать билеты, попытаться занять место.

Не помню ни лиц, ни разговоров в дороге, хотя никто как будто не спал. Вижу только через даль ушедших лет полосатые чехлы в купе на диванах, и в фонаре, за его полуоткрытой суконной синей занавеской, оплывающую свечу, свет которой колыхает тени на стенках вагона и на сидящих фигурах.

В ЗАСЕКУ приехали в серой полутьме начинающегося рассвета. Смутно выступали небольшие здания маленькой глухой станции. Поместиться там было негде, и высыпавшая из вагонов толпа спустилась по насыпи на дорогу у железнодорожного полотна, тесно стала в ожидании поезда из Астапова.

Накануне снег стаял

Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
Лев Толстой никогда не был толстовцем 02-01-2014 22:53


Лев Толстой никогда не был толстовцем 
 


Устарели не религиозные взгляды Толстого, а их критика


 

Вдоль и поперек? 

 

Я еще не встречала человека, который бы не уважал Льва Николаевича Толстого. При этом все, с кем мне приходилось говорить о нем, были убеждены, что творчество Толстого изучено вдоль и поперек, а сами они хорошо знают еще со школы лучшее в толстовском наследии. Лучшее и для самого Льва Николаевича?

Проверьте себя.

Вот отрывок из письма Толстого, с одной купюрой:

"Это сочинение (...) есть лучшее произведение моей мысли, есть та одна книга, которую (как говорят) человек пишет во всю свою жизнь".

Написано это письмо в 1884 г. Уже вышла большая часть произведений, сделавших Льва Тостого величиной мировой литературы, в том числе «Война и мир» и «Анна Каренина».  Какое сочинение имел в виду Толстой?

 

Та же цитата, уже без купюры:

"Это сочинение - обзор богословия и разбор Евангелий - есть лучшее произведение моей мысли, есть та одна книга, которую (как говорят) человек пишет во всю свою жизнь".

 

Итак, речь идет об «Исследовании догматического богословия» и «Соединении и переводе четырех Евангелий». Эти произведения  трудно соединить с «Анной Карениной», хотя они написаны всего через несколько лет после нее. Дело в том, что в этот небольшой промежуток времени Лев Толстой  пережил серьезный жизненный кризис, изменивший его и как личность, и как автора. Религия стала интересовать его больше, чем литература.  Он был убежден, что сможет сказать о ней новое. То новое, что поможет духовно неприкаянным  людям, разочаровавшимся и в атеизме, и в традиционной вере,  увидеть в религии возможность осмысления жизни в перспективе вечности и спокойно относиться к смерти.

Произведения Льва Толстого последних 30 лет его жизни были обращены к духовно ищущей и трезвомыслящей публике, и особенно к тем, кто, как и он сам, не верил в религиозные догмы, церковные таинства и чудеса. Этот новый период творчества Толстого отражает его активный духовный поиск. Все то, что он написал после выхода из своего внутреннего кризиса, будь то религиозно-философская статья, или художественное произведение, передает мысли автора о духовном сиротстве современного человека и о том, что может дать ему религия, понимай он ее иначе, чем храмовое богослужение. Духовное сиротство Лев Толстой испытал сам и знал его подноготную как никто другой, а понимание религии как знания о непреходящем смысле жизни помогло выйти ему из жизненного кризиса.

«Исследование догматического богословия» с «Соединением и переводом четырех Евангелий» как раз и положили начало духовной прозе, написанной Львом Толстым после его кризиса. Связанные друг с другом по своему смыслу и  задаче, они для самого Толстого одно целое, хотя «Соединение» - несомненно, главное из них. Оно содержит в себе не только критику догматизма, уводящего, как считал Толстой, от главного в религии, но и  является выражением альтернативного, недогматического понимания сути Евангелия. К такому пониманию Лев Толстой пришел через исследование евангельского текста. К «лучшему произведению своей мысли» он написал введение, которое было опубликовано отдельно под заглавием "Вступление к ненапечатанному сочинению". Позже оно получило другое название и стало самым известным из произведений Толстого, посвященных его новым взглядам на религию и христианство: это его «Исповедь».

 

 

Слон, похожий на столб

 

С течением времени,  связь «Исповеди» с «Соединением» стала невидимой, и тот, кто знает об «Исповеди», а о «Соединении» никогда не слышал, может думать, что духовный поиск Толстого закончился лишь его конфликтом с церковью. Сам же конфликт стал восприниматься средненачитанным знатоком русской литературы  как нападки Толстого на церковь с упреками в ее гипокритизме и властолюбии, в результате чего она отлучила нашего великого классика и предала его анафеме.

Кто-то еще добавит к этому, что Толстой призывал к непротивлению злу насилием, опрощению и возвращению к патриархальному образу жизни, а кто-то вспомнит о «толстовцах» как о его нелепых последователях. Из всего этого сложилась представление о Толстом-мыслителе как наивном утописте, и вместе с тем неприятном моралисте, самозваном учителе жизни и обозленном на церковь еретике, задавшемся целью отпихнуть православие и заменить его невнятным и примитивным сектантским учением. 

 

Этой репутации поспособствовали уничижительные  высказывания о религиозных воззрениях Толстого его именитых современников. Например, Н. А. Бердяев отозвался о Толстом-мыслителе так:

"Почти невероятно, что такой гениальный художник и гениальный человек, такая религиозная натура, был одержим таким грубым и

Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
СМЕРТЬ ТОЛСТОГО. Часть 2 02-01-2014 22:21


Уильям Никелл

СМЕРТЬ ТОЛСТОГО

И ЖАНР ПУБЛИЧНЫХ ПОХОРОН В РОССИИ




По мере того, как похороны распространялись по стране хронологически, материально и идеологически (позднее этот период стал известен под названием "Толстовские дни"), становилось все яснее, что Россия, какой она оказалась в свете смерти Толстого, имела мало сходства с описанной в "Войне и мире" страной. Из полицейских рапортов известно, что еще несколько дней после похорон на могиле собирались людские толпы, а иногда произносились революционные речи. Тем временем в городах, помимо традиционных литературных вечеров и памятных мероприятий, начались самые значительные со времен революции 1905 года демонстрации - опять же в память о Толстом. По официальным данным в день похорон забастовала четверть московских рабочих 38. В университетах всей страны продолжались массовые собрания студентов, кончавшиеся дерзкими уличными демонстрациями и арестами; были пострадавшие. Начинали размываться границы между публичным поминовением и политической деятельностью: на демонстрациях появились транспаранты с призывами к отмене смертной казни. Заявлялось, что упразднить эту меру наказания - значит наилучшим образом увековечить память Толстого, который был яростным противником казней (см. "Не могу молчать") и в последние дни своей жизни работал над статьей на эту тему.

В глазах правительства эта кампания имела несомненно революционную окраску, поскольку вопрос о смертной казни вышел на первый план после революции 1905 года, когда было казнено множество участников восстания. Тот факт, что эта кампания разгорелась в связи с похоронами Толстого, являл собой кошмарное предвестье каких-то неопределенных беспорядков и всплеска политической активности. В ответ власти поспешили запретить какие бы то ни было собрания, связанные с Толстым (будь то вечера памяти или показ кинохроники похорон); уличные шествия быстро разгонялись полицией. На идеологическом фронте также началось контрнаступление: консерваторы сводили происходящее к попыткам спровоцировать беспорядки. В "Новом времени" появился следующий отзыв о демонстрациях в столице: "Появление на Невском революционных флагов с девизами указывает, что "вечная память" Л. Н. Толстому - просто предлог для беспорядков и "выступлений"". Широкие круги общества, утверждал журналист, не сочувствуют этим демонстрациям, а напротив, видят в них профанацию памяти о Толстом 39.

Правая пресса не преминула заявить, будто во всем виноваты люди, которые не являются "исконно русскими". В "Новом времени" публиковался цикл редакционных статей, где демонстрации объявлялись провокацией евреев и кавказцев. М. Меньшиков сообщал: "Обыкновенно петербургская толпа - северная толпа, где преобладают светлые и мягкие лица. Вчера же Бог весть откуда на Невский вылилась густая черная струя, все типы далекого юга и Востока, с горбатыми носами и черными, как вишни, глазами. Представители отдаленных рас, давно выродившихся, хищных и паразитных, они вносят в северную нашу толпу совсем чуждый ей темперамент, нервный и задорный, отравленный органической неприязнью к нашей жизни".

Журналист предполагал, что все эти люди вообще не читали Толстого, а на улицы вышли, прикрываясь его именем, чтобы осуществить некие расплывчатые антирусские действия. Призыв отменить смертную казнь был лишь уловкой, скрывающей за собой коварный крупномасштабный заговор против русского правительства 40. Поразительно, заключал автор, "с какой уверенностью Евреи управляют нашей смутой. Ни одно крупное событие не остается ими неиспользованным" 41. Другая редакционная статья "Нового времени" громила "еврейские газеты": они "оплевывают то, что было святым для Толстого", и, присоединяясь к требованиям его церковных похорон, эксплуатируя память о нем, "спекулируют на повышении общественного недовольства" 42. Газеты православных фундаменталистов, так называемые "черносотенные", вмешались в эту кампанию, чтобы придать поминовению Толстого идеологическую окраску: Толстой, утверждали они, в последние дни жизни был изолирован от представителей церкви и таким образом, в интересах "врагов церкви", не имел возможности произнести свою последнюю, покаянную исповедь. Уличные демонстрации были делом рук все тех же врагов, использующих душевную смуту Толстого в своих целях. (Тут, разумеется, приходит на ум поговорка о соломинке в чужом глазу и бревне в своем, поскольку попытки церкви прорваться к смертному одру Толстого, очевидно, были продиктованы чисто "пиаровскими" целями).

Те, кто симпатизировал Толстому и участникам поминовения, при описании похорон рисовали совершенно противоположную картину; меж тем как консерваторы кричали о хаосе, их противники видели в поминальных общественных акциях образец красоты и порядка. Характерный пример тому - ряд статей в декабрьском

Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
СМЕРТЬ ТОЛСТОГО. Часть 1 02-01-2014 22:21


Уильям Никелл

СМЕРТЬ ТОЛСТОГО

И ЖАНР ПУБЛИЧНЫХ ПОХОРОН В РОССИИ

 

Оп.: Новое литературное обозрение.

Девятого ноября 1910 года несколько тысяч человек собралось в Ясной Поляне на похороны Льва Толстого. Среди них были местные крестьяне и московские студенты, друзья писателя и поклонники его творчества, а также представители государственных органов и местные полицейские. Последние были направлены в Ясную Поляну властями, боявшимися, что церемония прощания с Толстым - этим отъявленным врагом государства - будет сопровождаться противоправительственными заявлениями и, возможно, даже выльется в самую настоящую демонстрацию. Неопределенный статус церемонии был связан и с другим обстоятельством: в России это были первые публичные похороны знаменитого человека, которые должны были пройти не по православному обряду, без священников и молитв, без свеч и образов - так пожелал сам Толстой. Несмотря на все тревоги властей, нестандартная церемония прошла мирно: в полицейских рапортах отмечено, что толпа, соблюдая полный порядок, с тихим пением проводила от станции до усадьбы гроб Толстого; выстроившись в очередь, люди молча входили в комнату, где было выставлено для прощания тело; когда же гроб опускали в могилу, все присутствующие благоговейно преклонили колени. Однако же этот, последний из узловых моментов похорон ознаменовался происшествием, обнажившим всю потаенную напряженность и глубокую символичность происходящего. Некий офицер московской полиции, которому было поручено исполнять на похоронах обязанности цензора, в течение всей церемонии дежурил при гробе. Когда же вся толпа разом опустилась на колени, остался стоять только один человек - этот полицейский. При виде такой непочтительности собравшиеся немедленно приструнили полицейского: "Ему закричали: "Полиция, на колени!", и он покорно опустился на колени" 1.

Иными словами, традиционная иерархия власти на миг перевернулась с ног на голову - и в данной статье я хотел бы ответить на вопрос, почему это произошло ( и не могло не произойти) именно на похоронах Толстого. Я намереваюсь показать параллели между неловким положением этого полицейского на похоронах и той ситуацией, в которой со смертью Толстого оказалась власть как таковая. Когда стало ясно, что Толстого будут погребать не по православному обряду, а, следовательно, организованные государством похороны невозможны, во всех уголках России очень многие люди совершенно осознанно начали проводить в память о писателе церемонии по ритуалам, исключавшим участие церкви и государства 2. Эти церемонии проходили в течение нескольких недель после смерти Толстого. Поставленное перед выбором - либо дистанцироваться от этого людского множества и тем самым расписаться в своей отчужденности от народа, либо преклонять колени в память о человеке, чьи взгляды были прямо противоположны основополагающим официальным доктринам - правящая государственная верхушка и иерархи православной церкви обнаружили, что оба варианта с политической точки зрения непригодны. В одних случаях представители властей покорно присоединялись к скорбящим, неохотно делая им уступки; в других нервно, но решительно выступали против замены традиционных русских погребальных обрядов светскими ритуалами. Все эти попытки предотвратить перемены однозначно свидетельствуют, что определяющие частную жизнь публичные ритуалы являются той точкой опоры, на которой держится равновесие политических сил.

Смерть Толстого дает уникальные возможности для изучения этого феномена, поскольку именно она привлекла к данным ритуалам особое внимание. Предшествовавшая ей личная и семейная драма завладела воображением широких масс в России, одновременно возродив интерес к еретической социальной философии Толстого. В предсмертные дни Толстой, как казалось, наконец, попытался на деле привести свою жизнь в соответствие с этическим учением, изложенным в дерзких статьях и книгах, которые он писал в последние годы жизни. В этих произведениях он систематически уничтожал самые фундаменты дворянской семьи, политической системы самодержавного государства и патриархального православия. Однако же все это время он сам продолжал жить в своей родовой усадьбе среди роскоши, которую обличало его собственное перо. Когда же в 1910 году он ушел из дома, от семьи, чтобы "жить в уединении и тиши последние дни своей жизни", публика, к ужасу властей, "вчитала" в этот поступок нарратив освобождения, манящий символ расставания с традиционными, патриархальными ценностями.

Этот, последний эпизод жизни Толстого с самого начала сопровождался интересным явлением - традиционные соотношения между публичной и частной жизнью сплошь и рядом переворачивались с ног на голову. К примеру, в дни непосредственно после тайного отъезда Толстого из Ясной Поляны семья писателя была

Читать далее...
комментарии: 2 понравилось! вверх^ к полной версии
ПИСЬМА ЛЬВА ТОЛСТОГО ОБ АНТИСЕМИТИЗМЕ 02-01-2014 22:20


ПИСЬМА ЛЬВА ТОЛСТОГО ОБ АНТИСЕМИТИЗМЕ


К этой теме Толстой на протяжении 1890-1891 гг. возвращался неоднократно, что видно из переписки с Файвелем Гецем.

В 1891 г. Гец предпринял попытку издать публицистический сборник «Слово - подсудимому! (О еврейском вопросе)», содержащий анализ и критику антисемитской пропаганды. В сборнике он также предполагал поместить письма Л.Н. Толстого, известного юриста и историка Бориса Николаевича Чичерина, B.C. Соловьева и В.Г. Короленко. Но издание было конфисковано Петербургским цензурным комитетом, в связи с чем ныне оно является большим раритетом.

В письме Гецу от 11 февраля 1891 г. Лев Толстой писал: «Вполне предоставляю печатать мои письма, уверенный в том, что напечатаете их, если не вполне, то так, что пропущенное не изменит сущности мысли, которую хотел выразить. Желаю успеха вашему изданию в смысле воздействия на умы и души людей в духе умиротворения и единения».

Вот строки из писем Толстого Гецу, вошедших в не увидевший свет сборник:

26 мая 1890 г.: «Вы приписываете моему (да и всякому) слову значение, которого оно не имеет и сотой доли. Я жалею о преследованиях, которым подвергаются евреи, считаю их не только несправедливыми и жестокими, но и безумными».

5 июня 1890 г.: «Для меня равенство всех людей - аксиома, без которой я не мог бы мыслить. Есть люди более или менее разумные (и потому свободные) и добрые, и чем разумнее и добрее, тем они теснее и ограниченнее сливаются друг с другом воедино, будь то германцы, англосаксонцы, евреи или славяне, тем они дороже друг другу. И чем они менее разумны и добры, тем более они распадаются и становятся ненавистны друг другу. И потому кажется, что еврею и русскому более нечего делать и ни к чему иному стремиться, как к тому, чтобы быть как можно разумнее и добрее, забывая о своем славянстве и еврействе, что давайте с вами делать».

22 ноября 1890 г.: «Христианское учение устанавливает равенство и братство всех людей, и потому предложение о том, что какие-нибудь люди могут быть обделены в самых важных людских свойствах, в сознании нравственного идеала, есть нехристианское понятие».

Необходимо также особо подчеркнуть, что созвучные мысли Толстой высказывал и … самим государям всероссийским!

Так, Александру III в январе 1894 г., правда, в связи с гонениями на духоборов, он писал, что весьма близко ранее процитированной мысли «… всякие гонения за веру, как те, которые с особой жестокостью производят у нас последнее время, не только не достигают своей цели, но, напротив, роняют в глазах людей ту церковь, для поддержания которой совершаются нехристианские дела» (Лев Толстой и русские цари. М, 1995. С. 32).

А в письме к Николаю II от 7 декабря 1900 г., также по поводу религиозной терпимости, отмечает: «То, что я говорю, я говорю не со своей точки зрения, а становлюсь на точку зрения разумного и просвещенного правительства. А с этой точки зрения давным-давно доказано, что всякие религиозные гонения, кроме того, что роняют престиж правительства, лишают правителей любви народа, не только не достигают той цели, для которой учреждаются, но производят обратное действие» (там же. С. 98).

Но царское правительство, как это бывало нередко, осталось глухим к мудрым предостережениям одного из тогдашних «властителей дум».

Как известно, дискриминационные «Временные правила» для подданных империи, введенные еще в 1882 г., просуществовали до июля 1917 г., а антисемитская пропаганда приносила свои кровавые плоды.

В этой связи Толстой писал в 1903 г. о происшедшем в Кишиневе погроме (письмо это вообще никогда не публиковалось в России до 1917 г., но ходило в рукописных списках):

«… Мое мнение относительно кишиневского преступления вытекает также из моих религиозных убеждений. После первых же сведений, опубликованных в газетах, не зная еще всех ужасающих подробностей, которые были сообщены позже, я понял весь ужас того, что произошло, и испытал одновременно чувство жалости к невинным жертвам жестокости населения, изумление перед зверством всех этих так называемых христиан, отвращение к этим так называемым культурным людям, которые подстрекали толпу и сочувствовали ее действиям. В особенности я почувствовал ужас перед главным виновником - нашим правительством с его духовенством, которое будит в народе зверские чувства и фанатизм, с его бандой чиновников-разбойников. Кишиневское преступление - это только прямое следствие пропаганды лжи и насилия, которую правительство ведет с такой энергией. Положение, которое заняло русское правительство по отношению к этому вопросу, служит только новым доказательством грубого эгоизма этого правительства, которое не отступает ни перед какой жестокостью там, где нужно остановить движение, кажущееся ему опасным. Подобно турецкому правительству во время армянской резни, оно остается совершенно индифферентным к

Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
Определение Святейшего Синода о графе Льве Толстом 02-01-2014 22:20


Определение Святейшего Синода о графе Льве Толстом

Материал из Википедии — свободной энциклопедии
 
Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
Капканы для Льва Толстого 02-01-2014 22:19


ИСТОРИЯ В ЛИЦАХ


Капканы для Льва Толстого


180 лет назад родился человек, которого одни считали гениальным писателем и совестью земли Русской, другие - матерым человечищем, рядом с которым некого поставить в Европе, третьи - великаном, колеблющим трон Николая II и его династии. Но были и другие, те, которые называли Льва Николаевича не иначе как антихристом и исчадием ада, зверем, врагом царя и отечества, а также опаснейшим антиправительственным злоумышленником. Этот “трехголовый змий”, имя которому церковь, жена и жандармерия, не давал покоя Великому старцу всю его долгую жизнь и в конце концов своего добился, предав его анафеме, выгнав из дома и окружив доносчиками и филерами. О том, как это было и как до последнего вздоха Лев Николаевич сражался с этим змием, сегодня наш рассказ. 

ВОЙНА В ЯСНОЙ ПОЛЯНЕ

Как ни грустно об этом говорить, но эта печальная история началась из-за денег. Причем не из-за тех, которые есть, но их трудно поделить, а из-за тех, которые, возможно, потекут рекой после смерти Великого старца, - именно так вся Россия называла графа Льва Николаевича Толстого. Самое удивительное, и благородное семейство во главе с его женой Софьей Андреевной, и его ближайшие друзья, не стесняясь, обсуждали этот вопрос в присутствии самого Льва Николаевича. Со временем эти, с позволения сказать, обсуждения приобрели такой скандально-позорный характер, что дочь Александра перестала разговаривать с матерью, а потом вообще съехала из Ясной Поляны, а его ближайший друг Владимир Чертков называл графиню погибшим существом, потерявшим человеческий облик, которое всю жизнь занимается убийством мужа.

Формально речь шла о том, в чьих руках после смерти Льва Николаевича окажется право собственности на его произведения. Правда, сам Толстой еще в 1892 году отказался от права собственности на все свои сочинения, написанные после 1881 года. Это означало, что весь его гонорар шел на покрытие издательских расходов, что, в свою очередь, позволяло продавать его брошюры (именно брошюры, а не книги) не более чем по две копейки. Оба враждующих лагеря, не пренебрегая никакими средствами, сражались не на жизнь, а насмерть за право обладания его рукописями и, что особенно важно, неизданными дневниками.

НА ЦЕРКОВНОМ ФРОНТЕ

На фоне домашних неурядиц, когда нервы Льва Николаевича и без того были измотаны до предела, на него обрушился новый удар: непримиримую войну Толстому объявила церковь. Вообще-то, если быть объективным, следует признать, что первым начал он. В таких статьях и книгах, как “Исповедь”, “В чем моя вера?” и многих других, он камня на камне не оставил от фундаментальных основ православия. “Православная церковь? – писал он. - Я теперь с этим словом не могу уже соединить никакого другого понятия, как несколько нестриженых людей, очень самоуверенных, заблудших и малообразованных, и в шелку и бархате, с панагиями бриллиантовыми, называемых архиереями и митрополитами, и тысячи других нестриженых людей, находящихся в самой дикой, рабской покорности у этих десятков, занятых тем, чтобы под видом совершения каких-то таинств обманывать и обирать народ”.

И еще.”Я ведь в отношении православия нахожусь не в положении заблуждающегося или отклоняющегося, я нахожусь в положении обличителя”. Но и это далеко не все. Прекрасно понимая, что олицетворением фарисейства и религиозного мракобесия является мрачная фигура обер-прокурора Святейшего синода Победоносцева, Лев Николаевич решился на беспрецедентный шаг: он задумал открыть глаза царю и направил открытое письмо Николаю II. “Из всех этих преступных дел самые гадкие и возмущающие душу всякого честного человека это дела, творимые отвратительным, бессердечным, бессовестным советчиком вашим по религиозным делам, злодеем, имя которого, как образцового злодея, перейдет в историю, - Победоносцевым”.

Царь на это письмо никак не отреагировал. И тогда Толстой вывел Победоносцева в романе “Воскресение”, причем под весьма недвусмысленной фамилией - Топоров. Он изобразил Топорова таким тупым, безнравственным, лицемерным и мерзким чинушей, что вся Россия тут же узнала в нем Победоносцева и потешалась над обер-прокурором. Стоит ли говорить, что врагов среди “нестриженых людей” Лев Николаевич нажил непримиримых. Постепенно, исподволь Синод начал собирать материалы для отлучения Толстого от церкви. Когда все было готово, Победоносцев обратился за благословением к царю, но тот, верный своему обещанию “не прибавлять к славе Толстого мученического венца”, инициативу Синода не одобрил. Пришлось ждать более благоприятного момента. И он наступил...

В начале 1900 года Лев Николаевич серьезно заболел. Одни писателю сочувствовали и пачками отправляли ему телеграммы с пожеланиями скорейшего выздоровления, другие предлагали посильную помощь, а вот “нестриженые”,
Читать далее...
комментарии: 1 понравилось! вверх^ к полной версии
Лев Толстой и древние китайские мудрецы 02-01-2014 22:18


Лев Толстой и древние китайские мудрецы

Кирилл Гордеев

Уникальная любознательность и невероятное трудолюбие открыли Толстому великие моральные ценности древнекитайской философии…

В молодости Лев Толстой чуть не попал в Китай.
Это было в конце 1855 года, когда Лев Николаевич, участвовавший в знаменитой Севастопольской обороне, решил оставить военную службу и заняться литературным трудом. В то время правительство Китая, опасаясь нависшей над ним угрозы со стороны Англии, поспешно вербовало в России военных специалистов для обучения своей армии. Толстой, опытный офицер-артиллерист, в числе других получил приглашение на выгодных условиях отправиться офицером-инструктором в Китай. Его, возможно, ожидала там заманчивая военная, а может быть, и дипломатическая карьера, о которой с детских лет будущего великого писателя грезила его родня. Однако уже прославившийся автор «Севастопольских рассказов» не собирался продолжать военную службу, а главное, его не прельщала та роль, которую возлагало на командируемых офицеров правительство. Впоследствии, через 50 лет, беседуя со своими близкими о Китае, Лев Николаевич так вспоминал об этом факте: «После Крымской войны посылали в Китай людей. Приятель уговаривал меня пойти в инструкторы артиллерийских офицеров. Помню, я очень колебался. Товарищ мой поехал, Балюзек, но он получил и другие поручения — с восточными народами поступают хитро!..»
«Другие поручения», то есть агентурная работа, по-видимому, и заставили Толстого отказаться от заманчивого предложения поехать в Китай…
Однако вскоре Китай опять напомнил Толстому о себе. Осенью 1856 года английская эскадра внезапно обстреляла Гуанчжоу (Кантон) в связи с тем, что китайские власти задержали контрабандистское судно, которое Британия объявила своим. Незначительный инцидент был использован Лондоном как повод к войне против Китая.
Зверства европейцев в Китае Толстой воспринимает как одно из уродств современной цивилизации. Тем сильнее привлекают его внимание альтернативные восточные ценности. Вскоре в статье «Прогресс и определение образования» Толстой пишет: «Нам известен Китай, имеющий 200 миллионов жителей, опровергающий всю нашу теорию прогресса, и мы ни на минуту не сомневаемся, что прогресс есть общий закон всего человечества, и что мы, верующие в прогресс, правы, а не верующие в него виноваты, и с пушками и ружьями идём внушать китайцам идею прогресса».
***
Конец 70-х и начало 80-х годов — период перелома во взглядах Толстого. В эти годы он всё чаще обращается к мыслителям Востока, стремясь найти в их учениях идеи, созвучные его собственным размышлениям о сущности жизни, о назначении человека. Он изучает древнейшие памятники китайской культуры — трактаты философов, китайскую народную культуру.
В ту пору изучение Китая затруднялось тем, что переводов с китайского языка на западноевропейские было очень мало и ещё меньше было переводов на русский язык. Толстого это не остановило.
Отвечая в 1891 году на во-прос петербургского издателя М.М.Ледерле о том, какие писатели и мыслители оказали на него в зрелом возрасте наибольшее влияние, Лев Николаевич в числе других философов Запада и Востока назвал Конфуция и Мэн-цзы («очень большое») и Лао-цзы («огромное»).
С выдающимся памятником древней китайской философии — составленной учениками жившего в IV-III веках до нашей эры великого мыслителя Лао-цзы книгой «Дао дэ цзин», то есть книгой о дао и дэ, Толстой ознакомился в 1877 году (Лев Николаевич именовал эту книгу «Тао-те-кинг» — «Книгой пути и истины»). В ней содержится 81 изречение Лао-цзы, составляющее его многостороннее и очень сложное учение.
Более основательно Толстой занялся философией Лао-цзы в 1884 году, когда задумал познакомить русскую публику с великими мыслителями Востока. Читая «Дао дэ цзин» в переводе Станислава Жюльена, Толстой отметил на отдельном листе (он сохранился в архиве писателя) целиком или частично 67 глав, которые рекомендовал для перевода на русский язык. Каждой главе он давал свои оценки. Вот некоторые из них: «Метафизика — прелестно», «Прелестное начало», «Прелестно», «Удивительно», «Прекрасно». Читая одновременно и других китайских философов — Конфуция, Мэн-цзы, Мо Ди, писатель открыл для себя новый глубокий мир человеческой мысли. «Я занят очень китайской мудростью, — писал Толстой своему другу, общественному деятелю и издателю Владимиру Григорьевичу Черткову. — Очень бы хотелось сообщить вам и всем ту нравственную пользу, которую мне сделали эти книги».
Изучение и перевод китай-ских философов приносили Толстому большое творческое удовлетворение. «Моё хорошее нравственное состояние, — отмечает он в дневнике, — я приписываю чтению Конфуция и, главное, Лао-цзы». Однако из-за необычайной сложности древнекитайской терминологии и разноголосицы в мнениях комментаторов работа продвигалась очень медленно. Результатом этого тяжёлого, но радостного труда

Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
ЛЕВ ТОЛСТОЙ И ПАЦИФИЗМ 02-01-2014 22:18



Т.Ёкота Мураками (Япония)

ЛЕВ ТОЛСТОЙ И ПАЦИФИЗМ: СО СРАВНИТЕЛЬНОЙ И «ГЕНЕАЛОГИЧЕСКОЙ»1 ТОЧЕК ЗРЕНИЯ


Толстой не употреблял термин «пацифизм». Он снова и снова подчеркивал идею «ненасилия», а не «пацифизма». Сначала думалось, что это не важно, касается лишь выбора термина, поскольку понятия «пацифизм» и «ненасилие» взаимно дополняют друг друга. Эти два понятия казались почти синонимами, особенно автору данной статьи, который склоняется к «буржуазной» концепции пацифизма и не видит в нем, в отличие от В. И. Ленина, ничего отрицательного. Если так, то почему Лев Николаевич не говорил о «пацифизме»?

Слово «пацифизм», заимствованное либо из английского «pacifi(ci)sm», либо из французского «pacifisme», по всей вероятности, вошло в лексику русского языка гораздо позднее. По оксфордскому словарю английского языка (OED) термин этот определяется так: «Политика или доктрина, отказывающаяся от войны и всякой формы насильственного действия в качестве способа разрешения конфликта, в особенности при международных делах». Самым ранним примером употребления данного термина, приведенным в словаре, является статья В.Джеймса в журнале QuarterlyReview, выпущенном в июле 1910 г. Согласно словарю, термин «pacifist» начал употребляться раньше: первый пример приведен из прокламации Э.Арно на международном конгрессе мира, состоявшемся в 1902 г. Во всяком случае, концепция, по-видимому, вошла в общее употребление только в начале двадцатого века, хотя и в качестве «новинки», о чем свидетельствует статья в июльском номере Times(1906), где термин «пацифизм» появляется с кавычками.

При отсутствии толкового словаря, основанного на историческом принципе, труднее проследить историю этого слова в русском языке. Тем не менее, наверное, подобную историю концепции пацифизма можно найти и в русском употреблении. Значит, возможно, что Толстой был знаком с термином «пацифизм», который употреблялся в начале века. Тем более, что большинство его произведений на тему ненасилия были написаны в 90-х годах XIX века и в первом десятилетии XX века. Толстой даже писал в 1909 г. доклад для конгресса мира, созванного пацифистами. А на конгрессе мира, состоявшемся в 1902 году, согласно оксфордскому словарю, уже употреблялся термин «пацифизм».

Автору статьи кажется, что молчание Толстого о пацифизме говорит о каком-то несовпадении концепций «мир» и «пацифизм». Прочитаем еще раз определение «пацифизма», данное оксфордским словарем: «политика или доктрина, отказывающаяся от войны и всякой формы насильственного действия в качестве способа разрешения конфликта, в особенности при международных делах». Если «мир» означает в общем смысле ту ситуацию, где не употребляется насилие, а существует покой, «пацифизм» стремится достигнуть такого положения, в котором отсутствует (военный) конфликт между государствами.

Такую разницу концепций ясно можно увидеть в истории Японии, в происходившем там процессе «модернизации» и «европеизации». Речь идет о создании слова хэйва, означающего «peace». Хотя это слово сегодня принадлежит самой простой лексике, оно действительно является переводом английского слова «peace», которое гораздо позднее вошло в лексику современного японского языка. До реформ 1868 года древнее слово хэйва употреблялось в общем значении «покой», о чем свидетельствует ряд определений, входящих в словарь терминов, созданных в эру Мэйдзи (т. е. после реформ)2. Например, японско-немецкий словарь, изданный в десятом году Мэйдзи (1877), переводит хэйва как «gleich machen». В японо-английском словаре, опубликованном в девятнадцатом году Мэйдзи (1886), хэйва переводится «to equalize and harmonize: to regulate» — т. е. близко к древне-еврейскому «шалом». Первым примером употребления этого слова в современном смысле является пример, найденный в «Большом японском словаре военных терминов»,
Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
Возвращение памяти. Часть 3 01-01-2014 01:20




Историко-публицистический альманах Возвращение памяти.
Вып. 3. 1997




Заложники совести


(Толстовцы на Соловках)


 В первых двух выпусках нашего альманаха "Возвращение памяти" (Новосибирск,
1991,  1994)  читатели могли познакомиться с материалами,  рассказывающими о
трагической участи крестьян-толстовцев в годы сталинской диктатуры.
 Эту тему   продолжает  теперь  новый  документ  из  рассекреченных  фондов
Государственного Архива Российской  Федерации  (ГАРФ)  -  письмо-ходатайство
В.Г. Черткова, направленное Сталину в феврале 1930 года.
 Владимир Григорьевич Чертков (1854-1936) был  близким  другом,  доверенным
лицом Льва Николаевича Толстого и издателем его произведений.  После кончины
великого писателя (1910 г.) он многие годы посвятил тому,  чтобы  творческое
наследие  Толстого  получило  широкое распространение в России и за рубежом.
Ему принадлежала также важная роль в пропаганде этического учения Толстого.
 Когда большевистская  власть  перешла к решительному слому жизненных основ
российского крестьянства, последователи учения Толстого подверглись жестоким
преследованиям.  Власти  громили  не только их общины и коммуны.  Еще раньше
насилию подверглись люди,  открыто  отстаивавшие  пацифистские  убеждения  и
нравственные идеалы толстовства.
 Публикуемый документ - одно из  свидетельств  неоднократных  попыток  В.Г.
Черткова защитить толстовцев - узников совести - от постоянных преследований
государства или по крайней мере добиться для них смягчения тюремного режима.
Документ состоит  из двух частей:  письма Владимира Григорьевича к Сталину и
приложения,  озаглавленного "Записка о заключенных..." Автор  "Записки"  нам
неизвестен,  но,  несомненно,  что  это  человек,  близкий Черткову и хорошо
информированный о положении  последователей  Льва  Толстого,  заключенных  в
Соловецкий лагерь.  Чтобы Сталин мог отдавать себе отчет, что речь идет не о
преступниках или противниках власти,  а исключительно о  мучениках  за  веру
(хотя для Сталина это был в сущности пустой звук),  "Записка" сопровождается
кратким   изложением   тех   религиозных   мотивов,    которыми    толстовцы
руководствовались  в  своих  поступках  и  из-за чего постоянно подвергались
тяжелым наказаниям со стороны лагерной администрации.
 Остается однако неясным,  какова была реакция Сталина (или его помощников)
на данное обращение и какие  последствия  имело  письмо  для  самих  узников
Соловецкого лагеря.
 Документ публикуется без каких-либо поправок и сокращений.
 Место его хранения - ГАРФ, ф. 8409, оп. 1, д. 406, л. 71-78.

Предисловие С.А.Папкова


Многоуважаемый Иосиф Виссарионович,


 С риском  показаться  Вам  докучливым,  решаюсь  обратить Ваше внимание на
тяжелое положение группы так называемых "толстовцев", отбывающих наказание в
Соловках.  По возрасту моему (75 лет) и по состоянию моего здоровья я могу в
любую минуту умереть (как,  впрочем, и каждый, независимо от возраста), и до
смерти я хотел бы высказать Вам по этому делу, как человек человеку, то, что
у меня на душе, по тем сведениям, которые я получил.


 Дело в следующем:  29 октября прошлого года  в  Москве  одновременно  были
арестованы   несколько  молодых  людей,  так  называемых  "толстовцев",  уже
отсидевших  разные  сроки  за  отказы  от  военной  службы  по   религиозным
убеждениям:  Иван  Прокофьевич  Баутин (мой личный секретарь),  Борис
Васильевич Песков,  Иван Михайлович Сорокин  и  Юрий  Иванович
Неаполитанский.  Всех  их  продержали до 1 декабря пр[ошлого] г[ода],
после чего выслали  в  Соловки  на  5  лет,  вместе  с  Алексеем  Ивановичем
Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии
Возвращение памяти. Часть 2 01-01-2014 01:19


Историко-публицистический альманах Возвращение памяти.
Вып. 2. 1994




Из жизни толстовских коммун в Сибири


 В судьбе  толстовских  коммун,  как  в  капле  воды,  отразилась  трагедия
российского   крестьянства   в    период    коллективизации.    Но    судьба
крестьян-толстовцев   на   фоне  общей  трагедии  представляется  еще  более
драматичной,  а политика государства еще более жестокой и вероломной, потому
что  толстовцы как раз и стремились к тому,  чтобы жить вместе и коллективно
хозяйствовать на земле.  В отличие  от  колхозов,  насаждавшихся  сверху,  в
которые   крестьяне   объединялись  насильно  и,  работая  в  них,  не  были
заинтересованы в результатах  своего  труда,  толстовские  коммуны  являлись
добровольными  объединениями единомышленников,  умевших трудиться на земле и
любивших землю. К тому же крестьяне-толстовцы жили богатой духовной жизнью и
стремились  сохранить внутреннюю свободу и чувство собственного достоинства.
Такое противостояние наступавшему тоталитаризму не могло закончиться  иначе,
как гибелью толстовских объединений.
 Толстовское движение в России зародилось в начале XX  века.  Последователи
Л.  Н. Толстого объединялись в общества и кружки, издавали журналы и газеты,
пропагандировали идеи великого писателя-гуманиста,  основанные на  любви  ко
всему  живому  и  отрицании  насилия.  Но  если  до революции основную массу
толстовцев составляла интеллигенция,  то после нее рядовым  толстовцем  стал
рабочий,  крестьянин,  бывший  солдат.  Для  них,  познавших  всю жестокость
мировой и гражданской войн,  идеи Л.  Н.  Толстого стали источником жизни. В
начале   20-х   гг.   возникло  несколько  толстовских  сельскохозяйственных
объединений, в том числе коммуна "Жизнь и труд" и община "Братский труд".
 В государственном  архиве Новосибирской области сохранились документальные
материалы,  рассказывающие о  жизни  этих  двух  толстовских  объединений  в
Сибири, переселившихся туда с началом коллективизации (*).

 (* Переписка о толстовских коммунах, - ф. 47, оп. 3а, д. 25. *)

 Коммуна "Жизнь и труд" начала свой не долгий, но трудный путь в конце 1921
года,  когда группа молодых людей,  приверженцев толстовского учения, решила
вести  коллективное  хозяйство  на  земле.  Заключив  с  Московским  уездным
земельным отделом договор на аренду небольшого помещичьего имения, коммунары
поселились  в Шестакове,  недалеко от Москвы.  Жили они дружно,  трудились с
большим  подъемом,  и  хозяйство   быстро   крепло.   С   началом   сплошной
коллективизации  ситуация  резко  изменилась:  одно  за  другим  толстовские
объединения стали распускаться.  Над  коммуной  нависла  угроза  ликвидации.
Первую атаку коммунары смогли отбить.  С трудом, через ВЦИК, но отстояли. Но
они понимали,  что "как ни невиновен ягненок,  волк  все  равно  съест  его,
потому  что хочет есть".  После долгих размышлений и споров пришли к единому
мнению:  всем  толстовцам,  желающим  работать   на   земле,   собраться   и
переселиться   в   одно   место   для   "совместной   коллективной   жизни".
Организационным ядром переселения стала коммуна "Жизнь и труд".
 По этим  вопросам  коммунарам неоднократно приходилось обращаться во ВЦИК,
беседовать с М.  И.  Калининым,  В.  Д.  Бонч-Бруевичем, П. Г. Смидовичем, и
первое время они находили понимание своих просьб.  А ведь в конце 20-х годов
во  многих  местах  уже  началась  настоящая  травля  последователей  Л.  Н.
Толстого, их клеймили как "наиболее вредную секту".
 Сохранившиеся документы и воспоминания толстовцев не  позволяют  до  конца
выяснить   вопрос   о   том,   помогали   ли   работники  ВЦИК  переселенцам
Читать далее...
комментарии: 0 понравилось! вверх^ к полной версии