Я все-таки тебя нашёл.
Блуждая в лабиринтах ночи.
В душе по жизни дождик шёл.
Теперь рассвета встретил очи.
Ушли и горечь, и печаль.
Ушло ненастье, лихолетье.
И одиночества причал.
Разрушился. Вы мне поверьте.
Всё светится вокруг. Тепло.
У дома – дети веселятся.
И так приятно. Так легко.
Устал в грязи тоски валяться.
Довольно. Хватит хмурых дней.
Пора в любовь свою одеться.
На тройке радости коней.
В обнимку с нежностью – промчаться.
Афанасьев Николай

Поберушка, старая хромая,
Разодета в грязное тряпье,
Все ходила и просила: "Дайте,
Денюшку, - купить мне молоко,
Я его так долго не пивала,
Запаха не помню я его,
Дайте, дайте, я прошу вас дайте,
Напоследок сделать мне глоток".
Нет, не дали этой поберушке,
Ни копейки. Рваного рубля.
Это ей теперь уже не нужно,
Ей неважна эта кутерьма.
Кто лежит с потухшими глазами,
Под забором бездыханно нем,
Он не плачет горькими слезами,
И не нужен больше ему хлеб.
Афанасьев Николай

Здравствуй друг наш, собака дворняга.
Здравствуй давний приятель хромой.
От щенка, ты, бездомный бродяга,
И для речи людской, - ты немой.
Речь твоя только лай и скуленье,
Но доверчив, понятлив твой взгляд.
Понимаешь ты нас, - нет сомненья,
Это жизни собачьей уклад.
Жизнь свою, проживаешь, как можешь,
Средь людей, средь собак, средь дерьма,
Когда нечего есть, - голод гложешь,
Голод, - частая пища твоя.
Нос свой мокрый суешь людям в руки,
Словно просишь – любите меня,
Нахлебался, собачьей я муки,
Не гоните, не бейте меня.
Дворник, дед, меня часто метлою,
Гладит больно, совсем не любя,
Обзывает какой-то смолою,
И клянет, что родился я зря.
Жил друг наш, друг - собака дворняга,
Ласков был и немного хромал,
Путь земной свой, закончил бродяга,
Живодер его в сети поймал.
Афанасьев Николай

Идёт старик, печальный и седой,
Идёт по пыльной и чужой дороге,
Глаза его наполнены слезой,
Они застыли на родном пороге.
А на пороге проводили дети,
С кудрявою головушкой хмельной,
Расставили предательские сети,
Чтоб сытый наступил у них покой.
Мои - коза, корова и полдома,
Брат старший это высказал родне.
А мне другую половину дома,
Брат средний подытоживал в уме.
Конюшня, лошадь, старая телега.
Все это будет собственность моя.
Когда отца не будет здесь и следа.
Бальзам на сердце – это для меня.
Отца заменят деньги и богатство,
Ларец стоит на письменном столе.
И в погребах лежат большие яства,
Которое не видится во сне.
И девки ждут с фатою подвенечной,
А тут потратить надо капитал,
На старика что жить не будет вечно.
Держите батю, чтобы не упал.
А на прощанье старче – прихвати,
Хороший и не плесневый сухарь.
Проведать нас, не надо, не ходи.
Ты для прогулок этих очень стар.
О, Боже мой, прошу, прошу Тебя,
Ведь я отец и Ты для всех Отец,
Прости мое неумное дитя,
Настанет в жизни этой им конец.
Присел, вздохнул, закрыл старик глаза,
И на некрупный черненький сухарь,
Скатилась очень горькая слеза,
Сил не жалей дружище пономарь.
Прощальным звоном батю проводи,
И если сможешь, души пробуди,
Ведь нету, нет им счастья впереди,
Оно осталось где-то позади.
Афанасьев Николай.

- Где? Где? Где же любовь? Куда она пропала?
За каким поворотов скрылась? Где искать?
Не знаю. Нет, не знаю…
- А может, ее не было?
- Ну как же не было. Конечно, была. Да нет – должна была быть.
- Может, был просто мираж?
- Да нет, нет.… А быть может действительно был просто
Сон. Прекрасный, но сон. А теперь я проснулся?
Тогда лучше опять заснуть на всю оставшуюся жизнь и…


Я ехал в вагоне, на дальний восток.
Путь долгий лежал впереди.
Восток этот дальний. Он дальний восток.
В окошко гляди да гляди.
Два места в купе, создавали уют.
На них будет мягко лежать.
Мы тронемся скоро. Раздумья придут.
Как дальше мне жизнь продолжать.
Перрон, словно улей. Ногами шуршал.
Торопится в путь пассажир.
Попутчица дверь отворивши, вошла.
А грузчик багаж разложил.
Присела на краешек, сумку раскрыв.
Достала купюру, на чай.
Шутливо спросила: "Вы едете в Крым?".
Приветливо голос звучал.
Задор этот принял. В ответ отвечал:
"Конечно, но сделаем крюк.
На речке Амур развалился причал.
Я быстро его починю".
Сдружились мы быстро. Дорожный роман?
Нет. Это, любовь нас нашла.
Окутал нас сладостный секса дурман.
Когда в гости ночь к нам зашла.
Поутру мы стали с ней – муж и жена,
Венчанье в постели прошло.
Невинность свою, она ночью сняла.
Пришло это время, пришло.
Листочек бумажный и адрес на нем.
Куда же ты делся? Куда?
Искал тебя долго. Но, нет. Не нашел.
Такая случилась беда.
Но память моя, охраняет тебя.
В обиду не даст никому.
Разлукой, по сердцу, хлестаю себя.
О встречи мечтаю и жду.
Афанасьев Николай

Он расстрелял меня в упор,
Он не моргнули и глазом,
Смертельный вынес приговор,
По высшему приказу.
Верховный ясно всем сказал:
- Ни шагу с поля боя,
Кто немцам спину показал,
Того считать изгоем.
А я был ранен, я стонал,
В тыл плёлся, к МЕДСАНБАТУ,
Под выстрел вражеский попал,
Катилась жизнь к закату.
Наш батальон вёл смертный бой,
НКВД в засаде,
Не держим в это время строй,
Ведь мы не на параде.
Но им на это наплевать,
Следят за нами строго,
Нам, вражью силу надо гнать,
С Российского порога.
Что из того, что мы ШТРАФБАТ,
Иль мы уже не люди,
Да, правду высказал комбат,
Там, сзади, наши судьи.
Афанасьев Николай

Когда уйду – закончу жизнь былую,
Прошу вас – не кляните вы меня.
За молодость лихую, удалую,
И за судьбу, что прокляла меня.
Когда уйду – оставлю нашу землю,
Прошу вас – не кляните вы меня.
За… торопился в мир иного света,
За не было здесь места для меня.
За то, что плакал в тишине, в подушку.
За муки те, – которыми страдал.
За те минуты, что последней сушкой,
Свой голод со слезою унимал.
За то, что одевался некрасиво,
За детство, где родными нелюбим.
И за чужие в огороде сливы,
И за подонков, что по жизни бил.
За ту любовь, которая пропала,
Которую с надеждой долго ждал.
Слеза была, - мужицкая, скупая,
Когда ее, - ее я вспоминал.
За друга, что меня под осень жизни,
Покинул. Бросил. Просто растоптал.
За те обиды, что туманом сизым,
Мне горечью всю душу пропитал.
За воровство, убийство – что не делал,
За то, что подлость видеть не хотел.
Что в справедливость, - так наивно верил,
За боль разлук, которые терпел.
За голову, просунутую в петлю,
За яд который, так хотел принять,
За осень, зиму и конечно лето,
Мне в этом мире больше не видать.
За все за то, что не сумел поведать,
Прошу вас – не кляните вы меня.
Но за добро, - что так стремился делать,
Молитвой – помяните вы меня.
Афанасьев Николай.

Проза



Душ из пуль поливал.
Гул орудий кричал.
Бас разрыва снарядов,
Хотел запугать.
Но девчонка-сестра.
Пересилив свой страх.
Не легла.
Поддаваясь испугу.
Там в воронке лежал.
Молодой лейтенант.
В гимнастёрке.
Залитою кровью.
И бежала она.
По-пластунски, кралась.
И успела.
На помощь комбату.
Кровь, с трудом задержав.
Бинтом рану прижав.
А потом.
Этот груз потянула.
Слёзы лились рекой.
Пот глаза застилал.
Но она его всё же,
Спасала.
Дальше был лазарет.
И хирурга глаза.
Вышел парень.
На фронт устремился.
Её видеть хотел.
И обнять, целовать.
Но она в чёрном поле.
Застыла.
На глазах у бойцов.
На глазах у врагов.
За солдат.
Свою жизнь положила.
Память ей! Память ей!
Не забудьте её!
Не забудьте!
Всегда поминайте.
Афанасьев Николай.

В бесконечность рассыпали звезды.
Черной ночи разлили ведро.
Одиночества холода брызги,
Растеклися в одно полотно.
Скучно там одному. Неуютно,
Бесконечную жизнь проводить.
И бывает порой очень тошно,
Разговоры ни с кем заводить.
Босиком шлятся, мусор мешает,
От обломков разбитых планет.
И бывает карманы шманает,
Черных дыр, черных дыр аппетит.
Землю бросил я. В космос подался,
Для того чтоб найти здесь покой.
Но тоски здесь с лихвой наглотался,
Как узнать – где, и с кем, буду свой?

Вот сидит человек.
Вспоминает как жил.
За нелегкий свой век,
Седины он нажил.
Были дети в семье,
Был отстроенный дом.
Жить да жить бы теперь,
Деду в доме своем.
Но не так все пошло,
Все случилось не так.
Он теперь стал никто,
Он теперь стал бедняк.
Почему дед один?
Почему? Почему?
Что случилося с ним?
Одиноко ему!
Подворотня давно,
Дом родной и ночлег.
Но ему все равно,
Где оставит свой след.
Лужа мутной воды,
Для него водопой.
Ничего, что следы,
Там дворняги хромой.
Хлеб? Найдет он всегда,
На помойки людской.
И другая еда,
Попадется порой.
Дети с ним в магазин,
Не заходят давно.
Стал не нужен он им,
Стал для них он чужой.
Одежонка на нем,
Ни вельвет, ни шевьёт.
Для него ведь никто,
Ничего не сошьёт.
Сидя, тихо всплакнет,
О судьбе о, своей.
Горечь сердце сожмет.
Смерть, приди поскорей.
В этой жизни худой.
Больше нечего ждать,
Он давно весь больной.
Все. Пора умирать.

Как же хочется есть,
Как же ноги слабы,
Мне и в гору не влезть,
Не дойти до избы.
А в избе люди есть,
И не очень дурны,
И дадут мне поесть,
Хоть и сами бедны.
Нет, как есть, не долезть,
Не смогу доползти,
Видно здесь умереть,
Смерть стоит на пути.
Как бездарно прошла,
Жизнь собачья моя,
Как устала душа,
Там начну всё с нуля.

Котёнок грязный и худой,
По нашей улице шатался.
На свет заброшен был судьбой.
Без кошки сиротой остался.
Мяукал. Плакал весь дрожа.
Покушать выискать старался.
Бывало что, у сторожа,
Кусочком мяса разживался.
Однажды наша детвора,
Его случайно увидала,
В тот час с земли подобрала,
С заботой нежно приласкала.
Налила миску молока.
Кусочек рыбы предложила.
Ну а когда насытила,
На ручках пухленьких кружила.
Малыш смешной - его домой.
С улыбкой светлой заявился.
Он весь сиял. Он весь такой.
Котёнок в снах ему всё снился.
Теперь в руках его дышал,
Комочек мягкий и пушистый.
У мамы взглядом вопрошал,
И взгляд был ясный и лучистый.
Взглянув на милое дитя,
Отвергнуть кошку не сумела.
Теперь тихонечко сопят,
Когда спят вместе, на постели.

Вижу, девушка седая,
С грустью у реки сидит,
Видно, что-то вспоминая,
В омут сквозь слезу глядит.
Поседела очень рано,
Хлебанула много бед,
Как покинутый подранок,
Приподняться - силы нет.
Что случилось? Почему же?
Тихо катится слеза,
Ей никто уже не нужен,
Отречение в глазах.
Так устала жить на свете,
Заблудилась средь людей,
Видеть злые лица эти,
Ей не хочется совсем.
Что же дальше с нею стало?
Нет, не знаю. Я ушёл,
Всё нежданно так предстало,
Чем помочь ей не нашёл.

Ноет лапа. Дробь видно прошила.
Выстрел егеря. Вспышка огня.
Лишь бы кость не задета и жила.
Было это всё, третьего дня.
Шёл спокойно, на нюх полагаясь,
Озирался. Всё тихо кругом.
Ветка хрустнула? Иль показалось?
Впереди за зелёным холмом.
Да, стоит. Смотрит смело, упрямо,
Взглядом чёрного с синью ствола.
Егерь целится - смерть подгоняя,
Пальцем властью стального курка.
Слева друг его тоже в засаде,
Смотрит чёрным зрачком «винтаря».
Не останутся точно внакладе,
Так им души в уме говорят.
Лишь успел я направо под ельник,
Пролетел сквозь орешник густой,
Выстрел сзади немного промедлил,
Потому и остался пустой.
Вы за что же меня обложили?
Что я сделал вам жизнью своей?
Постоянно, кругом, где вы жили,
Обходил. Убегал поскорей.
Не смотрел я на вашу скотину,
Не посмел тронуть ваших детей,
Вы же смело шмальнули мне в спину,
Зная что, не несёте потерь.
Ладно. Скроюсь от вас я подальше,
Так чтоб больше меня не нашли.
Человечьей не хочется фальши.
Видя вас, постоянно тошнит.

Вот судьба идет навстречу,
Каблучками стук да стук.
Жизнь моя еще не вечер,
Позади период мук!?
Вот теперь любовь начнется,
В каждой ночи, много раз,
Страсть в тела рекой вольется.
Задурманит нас экстаз.
На руках моих - уютный,
Ей понравится покой.
Возбужденья трепет буйный,
На нее - из губ волной.
Рада будешь встречи нашей,
Сладость ласк познаешь ты,
Преданность мою узнаешь,
Светлых дней - без суеты.
Афанасьев Николай 23.07.2011.

Шел человек. На казнь-распятья.
Смиренно. Голову склонив.
Вдогонку слышались проклятья.
Негодования мотив.
Толпа – бушующе, ревела.
Распни. Распни Его скорей.
Глаза их, яростью горели.
Ум затуманил им, «Морфей».
Поймут они, кто смерти предан.
Распяли, Бога, на кресте.
Побит. Истерзан и оплеван.
С венцом терновым на челе.
Но Он, пред тем, как дух испустит.
Просил Отца: «Ненаказуй,
Они поймут и, в душу пустят.
Твою Любовь и чистоту.
Твои. Твои они все, дети.
На покаянье время дай.
Пройдут горючие столетья.
Тогда, над каждым, суд решай».
Прошло немного время после.
Воскрес из мертвых. Он. Ожил.
Задумайтесь! Какие мысли.
Вас посещают, всех кто жив.
Как перед Богом, мы предстанем?
Какой ответ, нам всем держать?
И домом, «Ад» иль «Царство», станет?
Спокойно жить? Или визжать?
Афанасьев Николай

Ну что же? Что? Бывало и похуже!
Отказ получен. Можно уходить.
Всё очевидно. Женщинам - не нужен.
Не смог и этой, даме угодить.
А как хотелось, нежно-тёплой ласки.
Упругой груди. Влажный поцелуй.
Немного чуда, как в старинной сказке.
И нежных слов: – Любимый не балуй.
Дарить хотел ей – пламенные речи.
Опорой быть - на жизненном пути.
Обалдевать от бурно-страстой ночи.
Да так чтоб, не смогла она уйти.
Хотелось целовать ей ноги, плечи.
Любить по-русски. Так чтоб навсегда.
И может быть - зажечь венчанья свечи.
Не изменять ей в жизни никогда.
Разбито сердце. Напрочь. На кусочки.
В душе осталась только пустота.
Опять бессонница, и, тягостные ночи.
Опять по жизни только - маята.
Афанасьев Николай

Вот это да! Вот это диво!
Стоит и смотрит на меня.
Какая женщина! Богиня.
Прекрасно сложена она.
Фигура – мрамора достойна.
Глаза – огромный изумруд.
Взгляд устремляется невольно,
На выпирающую грудь.
Походка словно белый лебедь,
По глади озера плывет.
Богиню эту надо видеть.
И кто увидит, тот поймет.
Как хороша она. Красива.
И как притягивает взор.
Творцом написана картина.
Неповторим такой узор.
Афанасьев Николай

Сколько горя ты вынесла - Родина,
Сколько мук и страданий - несешь,
Ты Россия моя, - Богом создана,
Ты народною болью - живешь.
Голодаешь – когда нету хлебушка,
От того что засушливый год,
Бунты, войны - твоя горька долюшка,
Слезы льешь от тяжелых невзгод.
Кандалами дороги изранены,
Вдоль которых кресты и кресты.
Каторжане в Сибирь недотопали,
Улеглись на просторах твоих.
Поле, речка, церковенька старая,
Это все твой печальный пейзаж.
Не могла ты насытиться правдою,
Ложь – единственный в жизни багаж.
Но предать тебя родина милая,
Убежать от твоей нищеты,
Не смогу, Русь моя соловьиная,
Нет роднее нигде стороны.
Афанасьев Николай

Старуха
Я старушонку видел на помойке.
Она там собирала хлеб гнилой.
Ей в нашей жизни, не до сладкой слойки,
День протянуть, остаться бы живой.
Найдя кусочек старый и несвежий,
Покрытый плесенью. Он запах источал,
Она же в рот, как будто неподвержен,
Он гнили, чтобы голод замолчал.
Он замолчал, но очень ненадолго,
Затем забарабанил изнутри,
Кричал, толкался, бился, очень ловко,
Ты на помойку бабка приходи.
Так ходит меж домов и причитает,
Та старая, совсем седая мать,
И силы у бедняги быстро тают,
Крадётся, чтобы ноги не сломать.
Кормильца нет, одна живёт на свете,
Который год живет совсем одна,
Разъехались и разбежались дети,
Родная мать им больше не нужна.
Нет, не дошла до следущей помойки,
Недотянула, на землю слегла,
Когда карета скорой подкатила,
Глаза открыты, а она…
Афанасьев Николай