[показать]

С.Грибков. В лавке.

При входе в небольшие лавочки часто крепят колокольчик над дверью таким образом, что при ее открытии он подает сигнал находящимся внутри хозяевам. И когда ты только успеваешь осознать, вот, мол, я и зашел, создается ощущение, что тебя ждали, потому что встречают взглядом. Но кто же им сказал, что нужно сразу набрасываться на человека со словами «Вам чем-нибудь помочь? Вы что-то ищите?» Все ощущение от предвкушения исследования неизвестного (а в маленьких лавочках всегда найдется много вещиц, требующих пытливого взгляда), рассыпается, и ты из восхищенного созерцателя превращаешься в потенциального потребителя с предполагаемой суммой в кошельке. И редкий случай, когда продавец в ответ на мое «можно я у вас тут погуляю, полюбуюсь» понимающе улыбается и дает возможность осмотреться. Вещь, выставленная на обозрение, требует внимания, но и отдает часть своей энергии, настраивая, пускай маленькую часть жизни, на определенный лад. В чайной лавочке на теплом дереве полок почетное место среди коробок, коробочек и коробушечек с заморскими чаями занимают старинные часы, старые, начала прошлого века, книги, затейливый чайник и керосиновый светильник. Все любезно предоставлено в безвозмездный дар горожанином N, как указывает небольшая табличка возле кассы. Среди порядка и чистоты все эти «древности» выглядят настоящими реликвиями, почему-то внушая покой и умиротворение. И думаешь: «Во-от, ничего не пропадает во времени, ничего, если ему найти правильное место».

Не люблю про политику, но подкупила образность:

[показать]

...за рулем, за окном десятки, сотни историй, проживающих, пролетающих незамеченными; и когда-то я переживала, что не стану свидетелем самой важной из них...

[700x700]

Обладателю розовой пуговки-носика легко быть милым, симпатичным и трогательным.

А как быть тому, у кого когтистые лапы и косматая голова?

Ничего, выходят из положения.

[показать]

Когда-то сохранила эту фотографию Арно Рафаэля для уединенного восхищения ею в свободную минуту. Смотрела на нее анфас. Разглядывала, обойдя ноутбук, сверху вниз. Предполагала и разгадывала, пока, в конце концов, не бросила это занятие — попытку расшифровать. Наверное, основы доверия не должны быть очевидны.

Со стороны все это очень похоже на осеннюю депрессию. Но я в последнее время настолько загружена работой, что о тоске-печали думать недосуг. Что же напишешь в дневник в такой ситуации? Нюансы переговоров? Примеры превращения фактов в информацию?

Но это одна сторона медали. Я не люблю состояния неопределенности. Мне возразят: их никто не любит. Да, конечно. Но я порой невольно создаю их сама. Так мне, наконец, удалось дочитать «Счастливую Москву» А. Платонова. В результате размышлений я пришла к выводу, что мне нужно читать книги до середины, до того места, где конец еще не ясен, где герои еще полны жизни, даже не самой жизни в физическом смысле, а наивных надежд и чаяний — тех признаков молодости души, которые сереют и блекнут с возрастом.

В процессе чтения, еще не видя всего романа целиком, имею удовольствие наслаждаться слогом автора. Первая часть «Счастливой Москвы» заставила меня воспарить. Вот тут бы мне и остановиться. Что, в принципе, и произошло в определенный момент. Меня зациклило на двух страницах текста, и я несколько дней подряд перечитывала их в любую свободную минуту. Язык Платонова уникален. Не всякого, впрочем, мне кажется, он одухотворит. Он не острит и не издевается над читателем. Он не сторонник иронии. Но без доли эстетического цинизма, если угодно, читать его сложно. С печалью и любовью пишет он о советской жизни, вовлекая в просторы очередной великой утопии и заканчивая впечатление о ней великой печалью. Именно этот факт и не дает мне покоя, не поддается формированию в некоторую идею, которую я в силах оправдать. И единственное, что я смогла придумать: можно сколько угодно широко быть вовлеченным во всеобщую бурлящую жизнь, но без реализации своего чувства человек, даже честный с самим собой, становится жалким. И страшно не хочется этого видеть и понимать. И потому сознание копает и копает другие выводы, другие идеи, которые примирили бы прочитанное с жизнью (скорее, с моим представлением о ней).

"Многие, прикоснувшись взаимными губами, стояли в таком чувстве некоторое время, чтобы навсегда запомнить новую родню, потому что до этой поры они жили без памяти друг о друге и без жалости".

А.П.Платонов "Котлован"