Это цитата сообщения obozrenie Оригинальное сообщение
Фотоживопись. Фотограф Андрей Яковлев
Gallery
Фотограф: ANDREY YAKOVLEV,
ART-DIRECTOR: LILI ALEEVA
MODELS: NENILINA LUBOV, CHUHVANСEVA ALEKSANDRA, GOLOVLEVA OLGA, MOCHAGINA MARIA
HAIR STYLE: AHMETOVA LILIA
С тех пор, как я стала видеть сны, до меня дошло, что я обитаю в каком-то ином мире, месте, пространстве, про горизонт ещё не понимала, но чувствовала, если поднять голову, он изменится. С тех пор, как я стала видеть сны, я научилась узнавать людей, потом различать их, обоих. Сначала они мне не мешали, всё смотрели на меня, обменивались звуками, моих не различали — кричала ещё громче. Им это досаждало — заглядывали ко мне чаще, но ненадолго. С тех пор, как я стала видеть сны, я осознала всем существом, тем, в котором я нашла себя, что я отдельное. Сколько бы ни смотрели на меня глаза этих двоих, сколько бы не меняли мой горизонт, вовлекая в свою (свою ли?) реальность, мои сны — моя другая жизнь. Уходя в свои сны, я лишаю этих двоих себя. Они знают и молчат. Любят меня. Отдельную. Терпеливые. Уже немолодые. Уже давно вдвоём. Уже давно... вдвоём с общими снами, мама, папа... неотделимые.
Болею.
Все физические и моральные силы растрачиваются на борьбу с собой, за себя. Надеюсь, что это не вытеснит возможность быть здесь.
Как-то так вышло, что давно не смотрела трогательных фильмов о безусловной любви — мелодрам. И вот время подвело меня к «Джейн Эйр». Чего можно ожидать от фильма, сюжет которого знаешь наизусть? Нового его прочтения, неожиданного воплощения?
***
Из школы в студенчество мы выходили с этой песней, которая родилась
ещё во времена маминой молодости – 70-ые годы.
Здесь интереснейший очерк Зеэва Гейзеля об авторстве этой песни.
Если отойти от оригинального понимания текста, где речь идёт о Небесном Иерусалиме, я согласилась бы с Гребенщиковым, «в Париже как-то раз» схватившегося ночью с Хвостенко,окажись я там (чисто гипотетически), приняв сторону первого, доказывая и приводя свои неумелые чувственные доводы, что царство Божие находится внутри нас. Но я не могу осилить моим умом мысль, излагаемую иногда людьми, что если Бог во мне, следовательно я – Бог.
***
Это цитата сообщения Алевтина_Князева Оригинальное сообщение
Князь Лев Мышкин в "Идиоте" Ф.М. Достоевского
Князь Лев Мышкин в "Идиоте" Достоевского
Иллюстрации Ильи Глазунова
Мне было 16 лет, когда я решила прочитать роман Ф.М. Достоевского «Идиот», и, не дочитав до конца, с ожесточением швырнула книгу на пол со словами: «Идиот!!!». Мне было до отвращения жаль этого «идиота», юродствующего в жестоком и холодном мире, позволяющего себя распять. Его сострадание, всепрощение, любовь никому не приносят блага. Он ничего не может изменить .
Настасья Филипповна
А между тем Мышкин для нас неуловим. Никакой прямой характеристикой мы не можем ухватить его сущность. А по мнению многих исследователей творчества Достоевского, христианство Достоевского выходило за рамки религии и превращалось в человеколюбие. Но положительно прекрасный герой писателя не мог одержать нравственной победы над злом мира. Читать далее
Если бы я была кошкой (образованной и в меру воспитанной), то в данной ситуации, чтобы не выпороли,
непременно воспользовалась бы фразой Бернарда Шоу:
"Человек культурен настолько, насколько он способен понять кошку".
***
Люди как люди — обиды, заботы
Праздники, будни, мечты и полёты
Только ночами (она Маргаритой,
Он так Икаром) — феномен избитый.
Нежность и склоки под сплин и отчаянье.
Память короткая, встреча случайная.
Непогрешимая совесть и ложная.
Разница в адресе непреложного.
Ждут и волнуются, любят и лечат,
Не возвращаются, помнятся вечность.
Верят в Христа, не забудут Иуду.
Вы не подумайте, люди как люди...
***
“Дружба народов”, Журнальный зал №10, 2011
yu_buida
Оctober 15th, 15:33
[показать]Максим Кронгауз: “…Это ведь иллюзия, что русский язык един. Все слышали о диалектах русского языка, но ведь есть еще социолекты, то есть варианты русского языка, характерные для разных социальных групп. А еще есть такой страшный лингвистический термин, как идиолект, то есть индивидуальный язык. Иначе говоря, у нас у каждого свой отдельный язык, хотя между “нашими русскими” есть много общего. Это с одной стороны. А с другой стороны, некоторые из них различаются между собой довольно сильно. Забудем об индивидуальных языках и сосредоточимся на “географических разновидностях” русского. Их тоже достаточно много, и они тоже довольно разные. Что же позволяет нам считать, что все мы говорим на одном и том же русском языке? Ну, конечно, понимание. Правда, и понимание вещь условная, и юному москвичу не всегда удастся понять бабушку из сибирской деревни (он и свою-то бабушку не всегда понимает). Поэтому, пожалуй, главным фактором следует считать наличие общего литературного языка, которым, в идеале, должны владеть все. Когда мы говорим о литературном языке, то имеем в виду язык, в котором, как говорят лингвисты, проведена кодификация, то есть установлена норма.
Мне кажется очень опасным явление усреднения языка, дело даже не в оскорблении образованности и лишении преимущества — " статуса носителя языковой нормы", а в вероятности утраты языковой культуры как общечеловеческой ценности.
и настанет зима, и закончится...
Сейчас прошёл первый снег в этом году. Робкий. Мне всегда это событие предвещает покой, обновление, чистоту. И совершенно не хочется увязывать его с чем-то глобальным общечеловеческим или планетарным. Просто красиво.
***
Больно писать о невызревшем семени —
[показать]
Верхневысотная боль.
Нотами, песнями, адами, раями
Душу ты мне не неволь.
Выстынет, высохнет за зиму, может быть,
В сердце несносная тьма,
Выживет семечко, тепленьким темечком
Ткнется под сердце весна,
Нотами, песнями, новыми далями
Заполошится огонь.
Зимними стужами, колкими, вьюжными
Душу-былинку не тронь.
Настроение сейчас - светлое
"Её лица необщим выраженьем"
Снова, листая фотографии, останавливаюсь на лицах, и, впуская образы, невольно подбираю к ним слова.
Думаю, "Муза" Евгения Баратынского будет уместна к фото под катом.
Не ослеплён я музою моею:
Красавицей её не назовут,
И юноши, узрев её, за нею
Влюблённою толпой не побегут.
Приманивать изысканным убором,
Игрою глаз, блестящим разговором
Ни склонности у ней, ни дара нет;
Но поражён бывает мельком свет
Её лица необщим выраженьем,
Её речей спокойной простотой;
И он, скорей, чем едким осужденьем,
Её почтит небрежной похвалой.
1830 год.
Речь пойдёт вот об этом посте: Римма и Валерий Герловины.
Бывает, даже довольно часто, я не высказываюсь о том, что трогает меня. Это, может быть, невежливо по отношению к тому, кто ждёт ответа от читателя, но порой так не хочется облекать состояния и мысли в слова, а просто наслаждаться: нравится. нравится! нравится…, словно получая жизненно необходимый сок.
Почти так же было и на этот раз. Я не стала афишировать свой отзыв на странице поста (кому интересны подобные измышления?), но здесь мне ничто не мешает.
Поразил более работ тот факт, что супруги Римма и Валерий Герловины всю свою сознательную творческую жизнь вместе (совместно работают с 1971 года) и всё это время находят вдохновение друг в друге. Сколько за этим фактом труда и любви!
Любуюсь.
художник PAUL ROBERTS.
Я усадила его девушек послушать исполнение Ары Маликяна. —
Внимание, завуалированный интерес, тоска, раздражение, скука, кокетство, жажда внимания, борьба, зависть, ни одного «ах!», но красиво.
Осознавать себя частью целого помогает традиция. Традиция как ритуал. Маленькие, незаметные стороннему, штрихи рисуют, ткут, свивают и удерживают тот круг, который называем «семья». Совместная воскресная прогулка или воскресный пирог, большой разницы нет, это те мелочи, что позволяют ощущать себя дома, связывая это ощущение с чувствами ещё пары людей. «Мам, испеки кекс». А он давно утерял своё фирменное название «Кекс Новогодний», то, которое венчает рецепт, ещё детской рукой записанный в зелёную школьную тетрадку в клеточку, изрядно потрёпанную с годами, но не переписываемую по Бог знает каким причинам, и приобрёл новое имя «Кекс, который ты печёшь» — как кодовое слово, как сигнал, не отреагировать на который нельзя. И закрутилось, закрутилось, закрутилось: сочные на цвет желтки, податливое масло, горьковатый ванилин (осторожно! — не переборщить), лимонная цедра, кисловатая даже на вид, и сначала аромат, проникающий в дверные проёмы, замочные скважины, что заставляет соседей по лестничной клетке глубже вдыхать, раздувая ноздри, и только потом — румяный, с ребристым бочком, как положено уважающему себя кексу, появляется он. А все уже здесь, и не хочется ждать, когда остынет, хочется смеяться и шутливо корить за безвременное посягательство на пекарское произведение искусства и получать похвалы и поцелуи в щёку.
И окончания у этого даже не рассказа не может быть, по крайней мере, пока не будет съеден последний кусок кекса выходного дня, потому что существуют другие маленькие традиции, ну или, в конце концов, затёртую временем традицию можно чуть изменить, как рецепт, на своё усмотрение, добавив новизны в отношение к осознанию целого.
Когда нечего сказать — пора пить чай. Скромно и изысканно — по-английски, без излишеств, церемонно и медитативно — по-японски, следуя правилам или широко с душой — по-русски, с богатым на сласти столом, кому что ближе. Ни то, ни другое, ни третье. Времена объединяют пространство и стирают границы, потому нынче можно довольствоваться с утра английской церемонией, в обед — русской, вечером — японской, находя в каждой из них себя уместной и чувствуя комфортно. Какими-то станут люди будущего, утратив зов крови своих предков с одной стороны и приобретя привязанность к новым привычкам с другой? А куда деться человечку, если у него мама японка, отец русский, а живут они в Англии? Ни хорошо, ни плохо. Но я про чай! Про нечего сказать. Так вот! Ну, вот же он, пузатенький крикливый, уже зовёт на кухню, гневно пуская пар, выпячивая накопившиеся эмоции. И в подогретую, высокую по-английски, кружку насыпаю листочки мяты, так любовно скрученные летним теплым вечером среднерусской полосы, и «пыш-пыш-пыш» торопливо заполняет её горячая вода, расправляя маленькие комочки, словно уставшие члены, и они отдают запах того летнего вечера, когда сухое тепло солнца, танцуя с ветром в легком покачивании штор, сберегло настроение покоя; и вот теперь, отдаваясь чаепитию, как медитации, питаешь себя, наполняешь тем самым летним днём, где совершенно не хочется ни о чём говорить...
...И Бог дал что-то большое, настолько большое, что оно накрывает полностью, поглощает, и, будучи охваченным и поглощенным этим невероятным и непознанным, принимаешь его как непостижимое, но силишься, пытаешься разглядеть, копошась и выворачиваясь так и этак, этак и так, оказываясь то глубоко внизу в осознании своих чувств, то ощущая себя в них высоко-высоко, нарушая целостность в попытке изучить и сжиться, и принять как своё; а надо бы, да, надо бы успокоиться и дышать ровно, расслабив плечи, не стягивая, не сжимая, не выкручивая, но не объять, не осознать, одной не осилить...